«Есть истинный «я»…»

Интерес к чтению, к бумажной книге, а тем более к классике, в наше время действительно упал. Передо мной  лежит 22-й том собрания сочинений Л. Толстого, год издания 1985, его дневники. Я был первым читателем, который взял этот том в библиотеке, то есть книга дневников гения простояла на полке невостребованной 23 года...
Наступил час, и пришел один читатель — я, чтобы взять книгу и не спеша ее прочесть.
У яснополянского пророка были подъемы духа, и тогда он писал в своих дневниках: «В первый раз с необыкновенной, новой ясностью осознал свою духовность: мне нездоровится, чувствую слабость тела, и так просто, ясно, легко представляется освобождение от тела, — не смерть, но освобождение от тела; так ясна стала неистребимость того, что есть истинный «я»…»
Он рассуждает о сущности «нравственного усилия», которое человек делает в жизни постоянно. У Льва Николаевича выбита рука, он выздоравливает, однако помнит о недавней боли, и ему «чего-то недостает». Жизнь, полагает он, «слежение за ростом: то мускулов, то богатства, то славы. Настоящая же жизнь есть рост нравственный, и радость жизни есть слежение за этим ростом».
Годы берут свое, Лев Николаевич стареет, слабеет, во время прогулки он заблудился в Засеке, устал, него болит сердце, нарушен сон…
Поражает круг проблем, которые Толстой ставит перед собой. Иногда проскальзывает огорчение: по слабости сил многие художественные задачи он решить уже не может.
В юбилейные дни восьмидесятилетия к Толстому потоком идут письма и поздравления. Лев Николаевич подводит для себя итог: «центр тяжести моей жизни перенесся уже из плотской в духовную жизнь…»
К нему по-прежнему приходят ходоки и посетители: «Нынче был приезжий тяжелый юноша. Оставил тяжелое впечатление. Сейчас придут тульские революционеры».
Толстой приходит к выводу, что «жизнь меряется не временем».
Дотошная революционная молодежь беспокоит Толстого не только визитами, но и письмами, от чтения которых у него портится настроение. Он досадует, что мир живет по формуле «2+2=5».
Периоды нездоровья сменяются днями радости и возвышенного состояния души, когда Лев Николаевич с истинной ясностью чувствует «истинную, вневременную жизнь». В такие моменты он любит всех, и старается не записывать свои состояния, иначе «испортишь чувство». Его рецепт существования в мире для всех людей прост: «отучить себя от ненависти, презрения, неуважения, равнодушия ко всякому человеку. А это можно».
В ноябре он пишет статьи, отвечает на письма, совершает прогулки, размышляет о пространстве и времени.
Иногда Лев Николаевич играл в карты до полуночи, порой ему совестно, затем он приходит к выводу, что человек должен вести себя как человек, т.е. быть в чем-то нужным людям.
Отсутствие духовной жизни он называет «сном».
Он вновь терзает себя размышлениями о собственном эгоизме, признается, что при чтении газет ищет фамилию Толстой — отзвук последнего юбилея, отмеченного всем прогрессивным человечеством. Даже в 80 лет он собирается работать над собой с той же энергией, как и в юношеском возрасте:
«На свете нет ничего великого, есть правильное и неправильное только».
«Войну и мир», другие свои произведения он называет «пустяками».
Получил «неприятное» письмо, в котором его упрекают в том, что он «наживается» на своих сочинениях. Толстой подавлен, временно падает духом.
Записывает на фонограф на русском, английском и французском языках несколько своих мыслей. Английский изобретатель Т. Эдисон прислал в Ясную Поляну двух своих специалистов специально для того, чтобы сделать эту запись.
Он принимает посетителей, читает и отвечает на письма. Некоторые письма злые, но на душе у Толстого «радостно и благодарно»…
В заключение приведу отрывок из записных книжек А. Блока, слова которого могут найти отклик у многих людей, почитающих яснополянского гения:
«Толстой живёт среди нас. Нам трудно оценить и понять это, как следует. Сознание того, что чудесное было рядом с нами, приходит слишком поздно. Надо всегда помнить, что сама жизнь гения есть непрестанное излучение света на современников. Свет этот и близоруких остерегал от самых опасных мест. Мы сами не понимаем, что, несмотря на страшные уклонения жизни от истинного пути, мы ещё минуем счастливо самые глубокие пропасти; что этим счастьем, которое твердит нам всегда: ещё не поздно, – мы обязаны, может быть, только недремлющему и незаходящему солнцу Толстого.
Интеллигенции надо торопиться понимать Толстого в юности, пока наследственная болезнь призрачных дел и праздной иронии не успела ослабить духовных и телесных сил».
.

И все же Толстого читают и перечитывают: сельские доктора, учителя, студенты, писатели. Даже дети. Я беседовал с ребятами, которые занимались в моем литературном кружке (после кризиса он был закрыт, а я ушел на пенсию): они прочли детские произведения: «Лев и собачка», «Акула», сказки Толстого и т.д. Скоро мальчики и девочки подрастут, задумаются над тем, как жить дальше, и скажут: «время пришло!» И прочтут  произведения Толстого уже для взрослых.