Критик Николай Добролюбов и «православный эгрегор»

Критик Николай Добролюбов и «православный эгрегор»

« Под эгрегорами, - писал мистик и поэт Даниил Андреев, сын писателя Леонида Андреева, - понимаются иноматериальные образования, возникающие из некоторых психических выделений человечества над большими коллективами. Эгрегоры лишены духовных монад, но обладают временно сконцентрированным волевым зарядом и эквивалентом сознательности».

Православный эгрегор (и эгрегор любого другого вероисповедания) складывается из  энергии убеждений. Православие - прежде всего, обращено к сердцу верующего - и потому эгрегор получает мощный эмоциональный отклик, вбирая в себя эти многочисленные отклики, точно нектар. А как известно, чем эмоциональнее человек относится к любому предмету или явлению материального или духовного мира, тем сильнее их на него воздействие: именно потому иконы и молитвы действительно исцеляют; в них коллективная  вера и сила убеждения, сила энергетического тока, образующего мощнейшее поле.

А теперь представим – каким может быть случайный (я подчеркиваю именно случайность) ответный удар сильнейшего энергетического поля? Особенно, если человек находился ВНУТРИ этого поля, как Николай Добролюбов, но вдруг обратит свой дух ПРОТИВ него?

.

Вот коротко - вехи  его романтического бунта:

.

Раннее детство: патриархальная семья потомственных священников, о котором Николай Добролюбов писал так:

.

Гимнов божественных пение стройное

Память минувшего будит во мне.

Видится мне мое детство спокойное

И беззаботная жизнь в тишине.

.

Потом семинария: в пять семинарских лет  Добролюбов-семинарист был «тих, скромен, послушен», «весьма усерден к богослужению...», поражал громадными сочинениями по религиозно-философским темам, был сведущ в учениях Отцов Церкви и из русской церковной истории.  Естественным результатом явилось направление его на дальнейшую учебу в Духовную академию.

.

Первые ростки бунта - это выдержки из дневника 1853 года: «7 марта 1853 г. 1-й час пополудни. Ныне сподобился я причащения пречистых Тайн Христовых и принял намерение с этого времени строже наблюдать за собой. Не знаю, будет ли у меня сил давать себе каждый день отчет в своих прегрешениях, но, по крайней мере, прошу Бога моего, чтобы Он дал мне положить хотя начало благое.

.

12 марта <все тот же 1853 г. - раскаяние> …допустил в себе сомнение о святой Церкви и её постановлениях.

.

15 марта 1853 года - сердце моё черство и холодно к религии.

.

4 апреля: « … Господи! Спаси мя, не остави мене погибающа!»

.

Бунт: сказав, что он болен, юный Добролюбов в Петербурге не идет на экзамены в Духовную академию, а поступает в Главный Педагогический институт на филологическое отделение историко-филологическое факультета. Он становится в нем центром вольнолюбивого студенчества.

Из писем:

«Простите меня, мои милые, родные мои, папаша и мамаша… Горе же мне, несчастному своевольнику, без благословения родителей…»

(Это пишет Николай Добролюбов родителям: впервые он ослушался своего отца, известного в Нижнем Новгороде протоиерея, кстати, обвенчавшего своего друга - писателя Мельникова- Печерского).

И вскоре начинается череда тяжелейших ударов: умирает мать Николая Добролюбова,  через несколько месяце, его отец, затем младшая сестра Юлия, любимая тетка… Николай Добролюбов, крайней тяжело переживающий главные утраты своей жизни, окончательно  ожесточившись, полностью отходит от веры…

А это строки из  другого его письма - письма другу в Казанскую Духовную академию: «Нужно было идти против прежних понятий и против тех, кто внушил их. Я пошел, сначала робко, осторожно, потом смелее, и наконец пред моим холодным упорством склонились и пылкие мечты, и горячие враги мои. Теперь я покоюсь на своих лаврах, зная, что не в чем мне упрекнуть себя, зная, что не упрекнут меня ни в чем и те, которых мнением и любовью дорожу я. Говорят, что мой путь - смелой правды - приведет меня когда-нибудь к погибели. Это очень может быть; но я сумею погибнуть недаром».

.

И все же, мне думается, Добролюбов как мыслитель, скорее всего, вернулся бы к православию, отойдя от Фейербаха, от левого гегельянства и стал бы одним из выдающихся русских религиозных философов, не окажись его жизнь столь короткой. Он ушел из жизни в конце ноября 1861 года. Ему было только двадцать пять лет... Тогда чахотку не лечили. А ведь как много мог еще дать русской культуре этот удивительно одаренный человек!

.

Какой светильник разума угас!

Какое сердце биться перестало!

.

***

.

И, завершая, - одна любопытная история. Произошла она с двумя  интеллектуалами западного толка: профессором медицины и немолодым журналистом в Сергиевом Посаде. Журналист был атеистом, а профессор католиком (один из моих прадедов тоже был католиком, потому в этом рассказе никакого антикатолицизма не содержится, просто рассказываю так, как было). К профессору приехал коллега из Канады и попросил свозить его в Сергиев Посад - центр русской духовности. А профессор был настроен против православия и всю дорогу ругал на русском и церковь, и священнослужителей, что, несколько смягчая, переводил его друг-журналист на английский, правда, и сам, будучи убежденным атеистом, вполне разделял взгляды медика. Даже позволил себе рассказать канадцу какой-то не совсем приличный «анекдот про попов» уже прямо в соборе… Но служба была очень красивой, и канадец все равно ощущал восторг. Он отошел от двух своих российских знакомых на достаточное расстояние и слушал.

На следующий день ни профессор медицины, ни журналист не смогли сопровождать  иностранного друга в его прогулках по Москве: профессора скрутил радикулит, он, точно подкова, лежал в постели, не в силах разогнуться, а журналист мучился от сильнейшей  боли  лицевого нерва, и месяц оба друга провели в мучениях.

Деятель медицины, сам рассказавший эту историю, резюмировал: «А все-таки силен православный эгрегор!»

.

«Под эгрегорами, - писал мистик и поэт Даниил Андреев, сын писателя Леонида Андреева, - понимаются иноматериальные образования, возникающие из некоторых психических выделений человечества над большими коллективами. Эгрегоры лишены духовных монад, но обладают временно сконцентрированным волевым зарядом и эквивалентом сознательности».

Православный эгрегор (и эгрегор любого другого вероисповедания) складывается из  энергии убеждений. Православие - прежде всего, обращено к сердцу верующего - и потому эгрегор получает мощный эмоциональный отклик, вбирая в себя эти многочисленные отклики, точно нектар. А как известно, чем эмоциональнее человек относится к любому предмету или явлению материального или духовного мира, тем сильнее их на него воздействие: именно потому иконы и молитвы действительно исцеляют; в них коллективная  вера и сила убеждения, сила энергетического тока, образующего мощнейшее поле.

А теперь представим – каким может быть случайный (я подчеркиваю именно случайность) ответный удар сильнейшего энергетического поля? Особенно, если человек находился ВНУТРИ этого поля, как Николай Добролюбов, но вдруг обратит свой дух ПРОТИВ него?

.

Вот коротко - вехи  его романтического бунта:

.

Раннее детство: патриархальная семья потомственных священников, о котором Николай Добролюбов писал так:

.

.

Потом семинария: в пять семинарских лет  Добролюбов-семинарист был «тих, скромен, послушен», «весьма усерден к богослужению...», поражал громадными сочинениями по религиозно-философским темам, был сведущ в учениях Отцов Церкви и из русской церковной истории. Естественным результатом явилось направление его на дальнейшую учебу в Духовную академию.

.

Первые ростки бунта - это выдержки из дневника 1853 года: «7 марта 1853 г. 1-й час пополудни. Ныне сподобился я причащения пречистых Тайн Христовых и принял намерение с этого времени строже наблюдать за собой. Не знаю, будет ли у меня сил давать себе каждый день отчет в своих прегрешениях, но, по крайней мере, прошу Бога моего, чтобы Он дал мне положить хотя начало благое.

Бунт: сказав, что он болен, юный Добролюбов в Петербурге не идет на экзамены в Духовную академию, а поступает в Главный Педагогический институт на филологическое отделение историко-филологическое факультета. Он становится в нем центром вольнолюбивого студенчества.

Из писем:

Это пишет Николай Добролюбов родителям: впервые он ослушался своего отца, известного в Нижнем Новгороде протоиерея, кстати, обвенчавшего своего друга - писателя Мельникова-Печерского.

И вскоре начинается череда тяжелейших ударов: умирает мать Николая Добролюбова,  через несколько месяце, его отец, затем младшая сестра Юлия, любимая тетка… Николай Добролюбов, крайней тяжело переживающий главные утраты своей жизни, окончательно  ожесточившись, полностью отходит от веры…

А это строки из  другого его письма - письма другу в Казанскую Духовную академию: «Нужно было идти против прежних понятий и против тех, кто внушил их. Я пошел, сначала робко, осторожно, потом смелее, и наконец пред моим холодным упорством склонились и пылкие мечты, и горячие враги мои. Теперь я покоюсь на своих лаврах, зная, что не в чем мне упрекнуть себя, зная, что не упрекнут меня ни в чем и те, которых мнением и любовью дорожу я. Говорят, что мой путь - смелой правды - приведет меня когда-нибудь к погибели. Это очень может быть; но я сумею погибнуть недаром».

.

И все же, мне думается, Добролюбов как мыслитель, скорее всего, вернулся бы к православию, отойдя от Фейербаха, от левого гегельянства и стал бы одним из выдающихся русских религиозных философов, не окажись его жизнь столь короткой. Он ушел из жизни в конце ноября 1861 года. Ему было только двадцать пять лет... Тогда чахотку не лечили. А ведь как много мог еще дать русской культуре этот удивительно одаренный человек!

.

.

***

.

И, завершая, - одна любопытная история. Произошла она с двумя  интеллектуалами западного толка: профессором медицины и немолодым журналистом в Сергиевом Посаде. Журналист был атеистом, а профессор католиком (один из моих прадедов тоже был католиком, потому в этом рассказе никакого антикатолицизма не содержится, просто рассказываю так, как было). К профессору приехал коллега из Канады и попросил свозить его в Сергиев Посад - центр русской духовности. А профессор был настроен против православия и всю дорогу ругал на русском и церковь, и священнослужителей, что, несколько смягчая, переводил его друг-журналист на английский, правда, и сам, будучи убежденным атеистом, вполне разделял взгляды медика. Даже позволил себе рассказать канадцу какой-то не совсем приличный «анекдот про попов» уже прямо в соборе… Но служба была очень красивой, и канадец все равно ощущал восторг. Он отошел от двух своих российских знакомых на достаточное расстояние и слушал.

На следующий день ни профессор медицины, ни журналист не смогли сопровождать  иностранного друга в его прогулках по Москве: профессора скрутил радикулит, он, точно подкова, лежал в постели, не в силах разогнуться, а журналист мучился от сильнейшей  боли  лицевого нерва, и месяц оба друга провели в мучениях.

Деятель медицины, сам рассказавший эту историю, резюмировал: «А все-таки силен православный эгрегор!»