Обмолвленный Обломов

Лежу, – так больше расстоянье до петли
В. Высоцкий

 
Общественная молва вокруг «Обломова» своей поспешностью и материалистической установкой в рассмотрении противоречивой природы русского характера обломала не одну читательскую судьбу.
Ложкой жгучего дёгтя образ Обломова обострили первые и непосредственные литературные критики его – Александр Добролюбов и Дмитрий Писарев. Они, ориентируясь в излюбленном своём революционном методе прежде всего на «полезность» искусства, раньше всех и обмолвили Илью Обломова, послужной список коего у названных критиков – нехороший.  Первый декларирует о характере Обломова: «˂…˃ он противен в своей ничтожности». Второй же непримиримым тоном заявляет: «На подобные личности должно, по нашему мнению, смотреть как на жалкие, но неизбежные явления переходной эпохи; они стоят на рубеже двух жизней: старорусской и европейской, и не могут шагнуть решительно из одной в другую». Вопрос поставлен таким манером, будто цель жизни – только решительное перешагивание в так называемую европейскость. Исповедуемая Писаревым религия человекобожия, поставляющая на алтарь искусств сапоги, а не Пушкина, обязывала поклоняться прогрессу. Вдогонку «западникам» (сам Писарев им не был) он видит необходимость перехода-скачка от застоялости Русской цивилизации к мобильной и утилитаристской форме жизни цивилизации Запада. Впрочем, нет ничего удивительного, что обломовский тип мешает нашим маститым литераторам, поборникам «нового» мира, построить своё идеальное общество, руководить которым станут деловитые бодрственники, разрушив до основания почему-то ненавистное ими «сонное царство».
Удивительно, но даже текстовый редактор Word, в котором набирается этот текст, спешит уведомить меня подчёркиванием: «обломовщина» – «слово с ярко выраженной экспрессивной окраской». И что, видимо, впору бы его как-то изжить. Ну, не устраивает современную технику гражданин Обломов! Потомственному лежебоке она в принципе безразлична. Как раз такого человека немецкий мыслитель Фридрих Ницше недвусмысленно советовал – на германско-протестантский манер – подтолкнуть.

Посему торопимся посильно исправить сложившуюся ситуацию. Тем паче, в наш век почти повсеместного стремления находиться «онлайн», пребывать исключительно вмиру, как вконтакте, литературная притча о человеке, который буквально завсегда «офлайн» (то есть вне мира), способна «законнектить» и «законтачить» между собой животрепещущие вопросы отечественной жизни и литературы. Помимо прочего, к примеру, тема «маленького человека», которая, по нынешним эволюционным меркам, «вознесла» человечество на наивысшие этажи офисных зданий и частных контор.  Ещё и потому надеемся на успех такого предприятия, что русская жизнь и русская литература – вещи вполне себе совместные. Вот только постоянно играющие друг с другом в опережаловку: кто первой предскажет – и тем самым осуществит другую.  
Сюжет книги о некоем Илье Ильиче Обломове известен постсоветскому человеку с ученической скамьи. Сон – неотступная лень – пробуждение – опять сон. Пробуждается, восстаёт душа персонажа под воздействием любви. Когда любовь уходит (или же изгоняется!) – душа мало-помалу вновь отдаётся сновидению. 
Как у всякого человека есть Родина, у И.И. Обломова есть Обломовка – идеальное место жительства, мечта души (большинство снов – собственно о ней). В довершение всего образ Обломовки напоминает нам ещё и о том, как порой тяжко уживаются между собою Русь крестьянская, православная и общинная, и Русь мещанская, деловая и в конце концов бизнесовая. Философский ритм повествований Ивана Гончарова постоянно подводит вдумчивого читателя к идейному спору «славянофилов» (или – «почвенников») с «западниками», шире – к теоретическому вопросу о роли России в мировой истории. Обломов мечтает создать «план перемен и улучшений в порядке управления своим имением»; порывы оказываются тщетными. Однако уже ХХ век даёт ответ на терзания Обломова «обустроить» Обломовку: Александр Солженицын своей брошюрой «Как нам обустроить Россию». – Тайные литературные нити переплелись узлом при выборе пути, идти которым в грядущее предстоит некогда великой России.

Наряду с наиболее значимыми художественными произведениями русских писателей, творчество Гончарова, и в особенности роман «Обломов», целесообразней рассматривать при свете, излучаемом от Евангелия. Подобный угол зрения позволяет видеть историческую и вместе с тем духовно-воспитательную направленность словесности в России. Только при слиянии народной жизни (православие) и истории этого народа (литература) рождается правда, так беззаветно искомая многими поколениями интеллигенции. Глубокомысленные соображения на сей счёт высказал литературное светило начала ХХ века Иннокентий Анненский, в статье «Гончаров и его Обломов» писавший: «В Обломове поэт открыл нам свою связь с родиной и со вчерашним днем, здесь и грезы будущего, и горечь самосознания, и радость бытия, и поэзия, и проза жизни; здесь душа Гончарова в ее личных, национальных и мировых элементах», «Обломов живет медленным историческим ростом». Редко где в положительной критике отмечалась «самая жгучая, самая смертная связь» индивидуальной жизни Обломова и исторического бытия России. Картинки «сонной» России встречаются у всех наших маститых классиков, но лишь у Гончарова эта тема приобретает поистине апокалиптический мотив.
Обломов, среди прочего, ещё и философ, мыслитель промеж себя. «Вот какая философия выработалась у обломовского Платона и убаюкивала его среди вопросов и строгих требований долга и назначения. И родился и воспитан он был не как гладиатор для арены, а как мирный зритель боя; не вынести бы его робкой и ленивой душе ни тревог счастья, ни ударов жизни – следовательно, он выразил собою один ее край, и добиваться, менять в ней что-нибудь или каяться – нечего». Картина, рисуемая Гончаровым ради глаза читательского, впечатляет: «С летами волнения и раскаяния являлись реже, и он тихо и постепенно укладывался в простой и широкий гроб остального своего существования, сделанный собственными руками, как старцы пустынные, которые, отворотясь от жизни, копают себе могилу».

Бессмертный роман Ивана Александровича Гончарова на самом-то деле об этом. О возвышенной и трагической попытке человека тихо (подчас и вовсе тихонько!) сопротивляться злу. О негромком – неделовитом – стремлении хотя бы не навредить миру своим я. О беззаветной мечте в свет невечерний. О несуетной жизненной стезе. – Случается, это всё увенчивается такою же тихою смертью. И предстоят обломовские души на Страшном Судилище Христовом со своими тихими думами.
А может, земной удел Ильям Ильичам Обломовым – прирождённо быть придорожными столбами, которые или спешно обойдут одни пешеходы, или, наступив и оттолкнув, переступят другие; ну а третьи – пролетят так высоко, что и не заметят «тварь дрожащую»! Немного грустно, и под руку попалась грустная цитата: «А сам Обломов? Сам Обломов был полным и естественным отражением и выражением того покоя, довольства и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и все более и более обживаясь в нем, он наконец решил, что ему некуда больше идти, нечего искать, что идеал его жизни осуществился, хотя без поэзии, без тех лучей, которыми некогда воображение рисовало ему барское, широкое и беспечное течение жизни в родной деревне, среди крестьян, дворни. ˂…˃ что жизнь его не только сложилась, но и создана, даже предназначена была так просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально покойной стороны человеческого бытия».

Таков, по сути, смысловой итог жизни известного – яко притча во языцех – Обломова, человека родом из Обломовки – местности, которая географически затерялась в дореволюционной России. И которая, в этом нет никакого сомнения, является немаловажной составляющей русской идеи.
Несомненно, фигура Обломова – собирательная, отражающая видимые и невидимые тенденции в народной жизни вкупе с её общественными отношениями и культурным процессом. Данная мысль подтверждается словами из критических заметок Гончарова «Лучше поздно, чем никогда»: «Обломов был цельным, ничем не разбавленным выражением массы, покоившейся в долгом и непробудном сне и застое»; прочитавшие книгу добродушно признавались, что «узнают в этом герое себя и своих знакомых».    
Всякий начинающий садовод-огородовед наслышан – а то и практикует! – о таком процессе как стратификация. Иначе – выдерживание семян при низкой температуре определённое время с целью повысить устойчивость к «стрессам» будущее растение. Семена помещаются в холодильную камеру, где и проходят закалку. Сто с лишком лет тому назад Константин Леонтьев настойчиво повторял в своей корреспонденции с Варшавы: надо хоть немного подморозить Россию, чтобы она не гнила. Что ж, быть может, сон Обломова – не худшее средство для противоборства с разложением. Причём под разложением следует разуметь также и происходящий на глазах «цивилизованного» мира раскол восточнославянского духовного пространства. Призыв, повлекший за собой и Майдан, и Восток, и теперешнее положение Украины, звучал примерно так: hello! кончайте спать варварским сном своим, присоединяйтесь к цивилизации! Иными словами, либеральные вожди до сих пор тщатся распропагандировать формулировку, гласящую, что русский народ никак не Обломов, Онегин, Печорин, Тарас Бульба, князь Мышкин, Алёша Карамазов (подслащивать список бесполезно – каковы есть!), а Штольц. Вернее, что по-настоящему быть человеком – значит облачиться в Штольца. – Не забыть бы об имеющимся опыте демократического «переодевания» в 1991 году, явственных знамений целесообразности которого пока не наблюдаем. 

А ведь подумать, так в лице Обломова Россия пыталась «вспрянуть ото сна» на какое-то великое свершение. Но, осмотревшись, заново уснула. Видать, толчок слабоват был, впридачу будить-то кто взялся? – Субъекты сложные, себе на уме, путчисты и смутьяны: Пестель, Бакунин, Герцен, Плеханов, Ленин. Просыпаться под их набат опасно: в теоремах этих будистов (от слова «будить») зарыт всесильный истукан (немец Штольц), который непременно явится в нашем обозримом будущем, и если и не отберёт жизнь для собственного удовольствия, то уж во что бы то ни стало возьмёт от неё всё. 
В пришедшем 2017 году – чтобы не повторить «окаянный» 1917 год! – по видимости, стоит по-обломовски зевнуть на дела наши насущные (словом сказать, поменьше «штольничать»), и задремать на год-второй. И хотя бы «подмороженными» проспать большие перемены. Именно те, к которым подпольно готовится западное полушарие, походя тренируясь на падких к «новой жизни» восточных славянах.