Живописцы Эдуарда Лимонова

Эдуард Лимонов, как писатель и публицист,  давно не нуждается в представлениях, его имя вот уже несколько десятилетий на слуху у всех, кто следит за метаморфозами, происходившими в общественной жизни сначала СССР, а затем и в постсоветской России. Но вот, резкий и бескомпромиссный политик -  бывший председатель запрещённой в России  Национал-большевистской партии и нынешний председатель одноимённых партии и коалиции «Другая Россия» - он неожиданно предстал перед читающей публикой в качестве искусствоведа, презентовав в  Санкт-Петербургском Музее Новороссии свою новую книгу  «Мои живописцы».
Не секрет, что нынче по изобразительному искусству издается множество книг. В том числе и с весьма «скромными» названиями - «50 гениев», «50 живописцев» или «100 великих людей». Но «Мои живописцы» Лимонова в корне отличается от всех других. Уже тем, что автор рассказывает именно о тех художниках, которых он считает своими, близкими ему по духу, по видению мира.  

«За свою жизнь я знал несколько сотен художников – моих современников, но их в этой книге практически нет. Есть только один человек. Здесь классические живописцы всей планеты,  здесь 26 живописцев. Все они каким-то образом связаны с моей биографией. Я скажу лишь о нескольких, - пояснил он, выступая на презентации.  В этой книге так или иначе каждый живописец каким-то образом связан со мной, а я связан с ними. И тут к тому же моя собственная интерпретация мирового искусства.  Я считаю, что только одно направление существует в живописи.  Все в живописи, конечно, символизм. И все символично – и «Желтое кафе» Ван Гога, и «Троица» Рублева и все эти триптихи, картины Френсиса Бэкона. И многое другое. Здесь у меня есть и Данте Габриэль Россетти, прерафаэлиты,  австрийские художники. Это как бы один художник, один творческий гений, который, перемещаясь через века, создавал эти полотна». 
К слову,  обложку книги, по мнению ее автора - не совсем удачную,  украшает репродукция картины художника-символиста Арнольда Бёклина «Остров мертвых» - одного из самых известных символистических полотен в мире. 
Стоит отметить, что данная книга интересна еще и тем, что дает новые подробности жизни этих живописцев. По версии Лимонова, «они не всегда были добропорядочными людьми, а чаще всего не были ими. Они были порочные, странные люди, но очень талантливы, благодаря чему, они продвигалось человечество вперед  сменой визуальных образов».  Впрочем, лучше процитировать книгу:
«Множества живописцев не существует. Есть один на всех – живописный гений, живший сквозь века, вселявшийся в различные души.

Живопись – это визуальное проявление мечты, некоего символа, сконцентрированного в образ. Умение создать такой образ-символ есть гениальность. Поэтому лучшие живописцы – все символисты. У них одна и та же душа, точно искры божии, распределённые неравномерно во времени.
Таким образом, лучшая живопись – вся символизм. Бёклин и Врубель – один и тот же художник. Более того, и Дюрер – тот же художник, что Бёклин и Врубель. И Ван Гог – символизм, и Мунк – символизм.

Периоды гениальных озарений в живописи сменяются периодами свинцовой глупости и механического изготовления однажды сложившихся форм.

Сколько тупых Мадонн с жирными резиновыми младенцами оставила после себя эпоха так называемого Возрождения? Десятки тысяч.

Сколько вполне бездарных икон появилось после Андрея Рублёва? (Их спасает только повреждённость временем.) Также – десятки тысяч.

Живопись – это не только живопись. И не столько живопись, сколько мировоззрение. Сколько полусон. Сколько сознание, в котором они – живописцы – обитали.

Миры.

Мир Бёклина. Мир Ван Гога. Мир Фрэнсиса Бэкона. Но в сущности – это один мир. Мир острова мёртвых и жёлтого ночного кафе».

Но самое примечательное в том, что Эдуард Лимонов не только не стесняется входить в эти миры, но и пытается обжиться в них, почувствовать себя современником любого из художников, относясь к ним, как к соседям, а не как к «небожителям». Вот как он описывает свое знакомство с шедеврами итальянской живописи, состоявшееся зимой 1974 года: 

«В Италии оказалось холодно. Шедевры изобразительного искусства были на месте, как раз открыли после реставрации Сикстинскую капеллу, но в Италии оказалось холодно. Под слёзы моей молодой жены я провёл тогда в Риме всю зиму. Это был Рим.

Зима оказалась поразительно солнечной, но холодной. Мяса мы не могли себе позволить. Сардельки с картошкой означали праздник. Я сооружал себе и молодой жене душераздирающие салаты из лука, помидоров и лимонов.

И до упаду слонялся я по ледяному Риму, до заклинивания икроножных мышц. Я нюхал древности, лежал на итальянском грунте, щупая мрамор. С музеями было хуже, за них нужно было платить.

Я как-то исхитрялся.

Первым, я знал, я вычислил это ещё из русских книг, в СССР, первым был Джотто.

В документе 1301 года Джотто назван владельцем дома во Флоренции. Он уже женат. Жену зовут восхитительно: ЧИУТА ди Лапо дель Пела. А? Ди Лапо дель Пела!!! Лапочка! У пары было ВОСЕМЬ детей.

Джотто умер в 1337 году. Родился не то в 1266-м, не то даже в 1276-м, то есть десять лет туда-сюда, в городке неподалёку от Флоренции, от божественной Firensa, умер во Флоренции, во время работы над фреской «Страшный суд».

«Поцелуй Иуды», конечно же, восхитителен. Мы видим высоко-высоко поднятые факелы, взметённые ввысь дубины, несколько спин обращены к нам, остальные фигуры – все в профиль. Иуда в жёлтом плаще целует благородного Иисуса. Над профилем Иисуса жёлтый сияющий нимб. Джотто ди Бондоне, сын кузнеца, член корпорации врачей и аптекарей, куда входили также художники. Интересно, что историки живописи пишут о нём: «Преодолев византийскую иконописную традицию, стал подлинным основателем итальянской школы живописи». Тут возникает вопрос, а почему, если столицей Италии был Рим, то итальянские художники прото-возрождения не следовали римской какой-нибудь традиции иконописи? Потому что таковой традиции не было.

А почему её не было, таковой традиции, и итальянская живопись образовалась от византийской, с окраины Империи, если верить традиционной истории?

Даты. Даты могут быть искажены, неточны, не сохранились, но такой мощный факт возрождения (или умнее сказать «зарождения») итальянской живописи из византийской иконописной традиции – его невозможно оспаривать.

Тут скорее хочется оспаривать другое. А был ли Рим реальной столицей Древней Римской Империи? Может быть, Рим был только военной столицей, а культурной столицей был Константинополь? Тогда понятно, отчего итальянская живопись началась со следования византийской иконописной традиции.

Взглянув на «Тайную вечерю» Джотто даже невнимательно, убеждаешься, что «Тайная вечеря» ещё не оторвалась от племени икон. Те же цвета, множество красного и золотого. Джотто, кстати сказать, не стесняется помещать фигуры спинами к зрителю, к потребителю искусства. Половина апостолов сидят спинами к потребителю искусства.

«Поклонение Волхвов» – ещё икона, «Бегство в Египет» – уже не икона, но эпизод истории Богородицы и младенца-Христа».

«Положение во гроб» – полуикона, а наполовину уже итальянская живопись. Десяток ангелов, сокрушающихся в небе, их различного стиля полёты – выдают смятение и более десятка фигур, из них семеро – женщины, наклонённые и сидящие над белым телом Христа (опять мы лицезрим две спины на переднем плане – фирменный стиль Джотто).

И, конечно, блистательный опять и опять «Поцелуй Иуды».

Итальянская живопись началась с подражания византийским иконам. О Джотто пишут, что он «преодолев византийскую иконописную традицию, стал подлинным основателем итальянской школы живописи».
Но, как известно, все познается в сравнении и поэтому Лимонов смело перебрасывает мостик из Италии в Россию.
«Наш Андрей Рублёв, родившийся около 1360 года и умерший в 1428 году в Андрониковом монастыре в Москве, недалеко ушёл по времени от Джотто, который умер в 1337 году, но он не преодолевал византийскую иконописную традицию, а развил её в русскую иконописную традицию.

А с Андрониковым монастырём меня связывают личные воспоминания. Во-первых, в 2001–2002 годах меня возили в находящийся в двух сотнях метров от монастыря Лефортовский суд. Для смены меры пресечения. Так никогда и не сменили, но так как я сидел в тюрьме Лефортово, то возили туда.
А когда я вышел из-за решёток летом 2003-го, то волею судеб поселился неподалёку в районе, называемом Сыры, на Нижней Сыромятнической улице, где прожил до октября 2008 года. К Андроникову монастырю я частенько ходил гулять, приезжал туда с охранниками и гулял вокруг монастыря и заходил вовнутрь, лицезрея остатки саркофагов, сваленные у стены. Спасский собор, стоящий в центре монастыря, всегда был закрыт. А по уверению проф. Фоменко находившиеся в соборе когда-то фрески Рублёва были сбиты. Утверждают, что на фресках изображена была всякая ересь в виде генеалогического древа Адама, на древе этом был и такой плод, как Иисус Христос.
В монастыре было тихо, из будки высовывался тихий милиционер, видел знакомые наши лица и успокаивался, да и грабить в монастыре было нечего. Я там несколько десятков раз прогуливался. Не из-за Рублёва, но ища необыденного места. Где-то возле колокольни там, в Андрониковом и похоронен был живописец Рублёв, умерший 17 октября 1428 года во время морового поветрия. Сословием он был «чернец», то есть монах, и возрасту ему было 68 лет. А родился он где-то либо в Московском княжестве, либо в городе Великий Новгород, скорее всего, в семье ремесленников.
«Апостол Павел» из Звенигородского чина целиком и полностью соответствует моему представлению об Апостоле Павле, сумрачные мелкие черты лица, пол-лица, заросшие дремучей бородой, высокая лысина, озабоченные запавшие глаза. Левая нижняя часть иконы исчезла, как растаяла. Удивительная голубизна рубахи.
«Троица» – три фигуры, затронуты все три голубым.
Андроников монастырь был основан в 1357 году митрополитом Алексием на левом берегу Яузы и назван по имени первого игумена Андроника, ученика Сергия Радонежского.
Спасский собор монастыря – древнейший из сохранившихся якобы московских храмов. Я бы сказал из предмосковских, так как монастыри появились ранее города, это логично, ибо старцы стремились скрыться от людских глаз, дабы предаваться аскезе и молитвам, а не прилепляться к городам. Вначале появлялись монастыри, а уж потом где-то рядом появлялся и город. Монаси были тогда не только молящиеся, но и были вооружённым войском, и их содействие в случае нашествия враждебных злых людей было немаловажно для городов.
Это города лепились к монастырям, а не наоборот.
У Рублёва хороши мистические выбросы лавы, все эти редкие голубые рубахи и красные небеса и запавшие глаза святых, но вообще-то он грубоват, его иконы – такие средневековые плакаты, как и большинство икон. «Мазня» – применимо и к его гениальным иконам. Гениальное не исключает мазни.
Ничегошеньки мы не знаем подлинно о нём самом. Скорее всего, он был некрасивым, увечным человеком, возможно, у него что-то постоянно болело – и потому он отличался от здоровых остолопов своего времени некоей святостью, меньше них ел, может быть, и бывал задумчив.
Рублёв вполне мог, родившись в Московском княжестве, строить Московский белокаменный Кремль или преображать свой монастырь в крепость - в 1382 году ему было 22 года, в таком возрасте легко тесать камни и таскать их куда нужно.
А Андроников монастырь стоит на холме, с него удобно обозревать окрестности и видеть, что едут или плывут лихие люди, и приготовиться к битве. Взять щит как большую сковородку и рубило, этот секущий бритвой меч-саблю, и с другими мужиками побежать к врагу, если их немного, или запереться от них в монастыре, если их много. Обычные люди, даже лихие воины исчезают с лица земли без следа, даже если ты сотню врагов зарубил, а вот голубые пятна рубах и замученные глаза святых – остаются».
Своеобразно трактует Эдуард Лимонов многие произведения живописи, приведенные им в своей книге.

«Паоло Уччелло, художник из Флоренции, родился в 1397-м, умер в 1475-м, прожил целых 78 лет, и всё в той же Флоренции.
Его «Святой Георгий и Дракон», небольшая картина, выполненная темперой на доске размером 52 × 90, никак не выглядит написанной в 1470 году, как это и было на самом деле. Картина полностью сходит за современный комикс. Дракон, нестрашный и декоративный, включая белые круги на одном из зелёных крыльев, как будто он бабочка. Принцесса в винного цвета длинной юбке и в зелёном топе держит в руке зелёную цепочку, соединяющую её с драконом. Впечатление такое, что она вывела Дракона на прогулку, и это не она у него в плену, как положено по сюжету, а он у неё в плену. Это смешно. Хвост дракона тонкий и мелко завитой, зелёный же, задран к небесам. На небесах тучки и тонкий месяц.
Святой Георгий на белом коне (шея согнута вниз, копыта занесены в сторону Дракона) одет в металлические латы и шлем, что, конечно же, необычная одежда для святого. Это молодой безбородый мальчик. Он сидит в красном седле и пикой, длиннющей и тонкой, как иголка, поражает Дракона в глаз, кровь падает в кровавую лужицу, впрочем, аккуратную.

За Драконом (у Дракона, кстати, зелёные чешуйчатые ноги большой курицы) виден тёмный вход в пещеру, откуда его, можно догадаться, вывела на прогулку принцесса.
Детей такая картина вряд ли удивит. Они сотни и тысячи раз видели подобное в мультиках.
Но факт есть факт, опередив на пять с лишним столетий время, таинственный чудак Паоло создал свой сюжет именно в 1456-м. Или в 1470-м.
Чудны дела твои, Господи!
Картину можно обнаружить в Национальной галерее в Лондоне.
Принцесса изображена в профиль. Она рыжая, худая, высокая, длинноносая и бледная. Недаром она живет в Лондоне, потому что похожа на плоскую англичанку.
Площадка, на которой все персонажи размещены художником, вымощена камнем, а там, где камня нет, а именно в центре, там растёт садово-парковая трава, то есть размещён газон».
- Откуда у человека XV века такое видение? – этот вопрос автор задал присутствовавшим на презентации книги. И тут же поделился еще одним впечатлением от увиденного много лет назад. – Кажется, году в 80-м я приехал в город Арль (Франция), где творил великий Ван Гог. Я увидел там десятки автобусов с японскими и другими туристами. И все радостно бежали к кафе, куда якобы Ван Гог отнес свое отрезанное ухо в тряпице не то подавальщице, не то проститутке. Позднее появился имитатор Павленский, который отрезал себе мочку уха. Но, чтобы стать Ван Гогом, великим живописцем,  недостаточно отрезать себе мочку уха.  
Я увидел Арль глазами человека, который понял, что они наладили всю индустрию города, всю куплю-продажу  вокруг имени этого человека. Город живет и существует за счет этих туристов, которые приехали посмотреть на город, где мучился и страдал великий Ван Гог», - печально  резюмировал Лимонов. 
Он особо подчеркнул, что в этой книге так или иначе каждый живописец каким-то образом связан с ним, а он связан с ними. Чем и обусловлена столь личная интерпретация мирового искусства. 
«Тут есть и великий недооцененный русский художник Михаил Врубель, -  отметил Эдуард Лимонов. - И о нем речь особая. Когда мне было 18 или 19 лет, я, как все подростки  и того времени, и всех времен, был одержим какими-то своими безумными фантазиями. И попал я на знаменитую «Сабурову дачу», как тогда говорили, в институт психоневрологии, вот уже больше двух веков  действующий в Харькове, ныне, правда под более скромным именем - Харьковская областная клиническая психиатрическая больница № 3.  Здание было построено еще губернатором Сабуровым для своей дочери, она была якобы душевнобольная. В этом институте лежали многие великие люди России: Михаил Врубель, поэт Велемир Хлебников, который написал несколько великих стихотворения и поэму,  писатель Всеволод Гаршин. Там же скрывался  революционер Артем. А уже в советское время пациентами «Сабурки» были писатель Аркадий Гайдар и украинский поэт Владимир Сосюра. Ну, и ваш покорный слуга побывал там в юном возрасте. И очень смешно, что еще до майдана и даже до Януковича – я сижу и читаю, что на этой «даче» организован музей. Там и Хлебникова поэма, и рисунки Врубеля, и себя я там обнаружил. 
Я стал хохотать (а я сидел тогда в Лефортовской тюрьме) – ну вот, первыми меня признали в сумасшедшем доме! Но это все присказка. Интересная судьба человека выплетается через тюрьмы – потом я встречал проходивших по какому-то страшно запутанному делу двоих парней на костылях, по фамилии Врубель. И я их спросил: «Послушайте, Врубеля, а вы не родственники этого знаменитого художника?». Они, помявшись, сказали, что да,  «мы несколько «одичавшие» родственники великого Врубеля». Вот как в жизни иногда все переплетается. 
По мнению Лимонова, книга хорошо иллюстрирована – наряду с цветными иллюстрациями много черно-белых, При этом он пояснил, что делать все цветными было бы слишком дорого. Автору важно другое – «книга – это такая странная беседа о том, что мне нравится, что не нравится. Кого тут нет? Тут нет Сальвадора Дали – я не считаю его великим художником. Зато тут есть великий сюрреалист Рене Франсуа Гилен Магритт. Есть абсолютно безумный Фрэнсис Бэкон – алкоголик, гомосексуалист, доживший до 83 лет и скончавшийся в 1992 году прошлого века гениальный художник. Есть куски работ Энди Уорхола – портреты Мао Цзедуна, Мерилин Монро.
В общем, я считаю, что книга удачная – может автор высказать свое мнение, если считает, что книга удалась. О неудачных авторы обычно молчат. Но главное, что она написана в несвойственной мне манере на основе тех знаний, которые у меня, оказывается, есть. Помню, впервые я ощутил это за решеткой, где нет ни интернета, ни справочников и не к кому обратиться за консультацией. Тогда я написал книгу «Священные монстры». Там 52 портрета разных великих людей, а я допустил всего несколько ошибок в датах. Чем я впоследствии страшно возгордился, поняв, что имею какие-то знания», - не без удовлетворения отметил Эдуард Лимонов.  

Листая страницы книги «Мои живописцы», поймал себя на мысли о том, что несомненно она вызовет бурю возмущения и шквал насмешек со стороны искусствоведов-профессионалов – дескать, как можно издавать столь дилетантское произведение, в котором тем паче весьма поверхностно «анализируется» творчество давно и накрепко признанных великими художников. Но подумалось еще и о том, что ведь каждый из нас, останавливаясь в музее перед очередным шедевром, не вспоминает его «каноническую» аннотацию,  а испытывает свои, личные эмоции, думает о своем, вспоминает происходившее именно с ним. Картины будят воображение и будоражат нашу память.
Но далеко не каждый из нас решится изложить пережитое у полотен на бумаге, просто на одном листочке.  А что уж говорить о книге?! 
И еще всплыла в памяти характеристика, данная писателем-моряком Виктором Конецким произведениям его друга Валентина Пикуля: «Каждый его роман повергает в инфаркты и инсульты с десяток профессоров и академиков от истории». Но романы Пикуля читают. 
Будут читать и искусствоведческую книгу политика Эдуарда Лимонова. Пусть даже и кривясь, словно кислого отведав. Ну что ж, не зря ведь Эдуард Вениаминович Савенко избрал себе столь острый псевдоним – Лимонов.