Классик из Чухломы

200 лет самобытнейшему русскому писателю
Алексею Феофилактовичу Писемскому

Чем знаменита Чухлома? Этот маленький городок ныне в Костромской области, а если копнуть в глубь веков – 1381 год – вот время первого упоминания Чухломы в русских летописях! Тогда туда был сослан первый русский самозванец – монах Пимен, вздумавший объявить себя русским митрополитом, якобы утверждённым в сём сане самим Вселенским патриархом в Константинополе. Обман князем Дмитрием Донским был быстро раскрыт и Пимена от греха подальше сослали на покаяние в Чухлому, в заволжские непролазные леса. Ибо было известно, что народ там живёт чудной – потомки легендарной чуди, отчего и озеро там было названо Чудским (ныне Чухломское). Ну а чудным людям как раз и было под руку возиться с ненормальным самозванцем. Была в Чухломе деревянная крепость, которую хотел взять, да не смог знатный польский воевода Лисовский со своими разбойниками в лихое Смутное время. Отбились тогда чухломчане – потомки русских переселенцев из-за Волги и лесной чуди - да и приняли к себе на поселение знатного шотландского воина Георга Лермонта – ему повелением государя Михаила Феодоровича Романова за переход на русскую службу были дарены земли в тех окрестностях между Галичем Мерьским и Чухломой. Оттуда и пошёл род Лермонтовых. Это уж только отец Михаила Юрьевича разошёлся со своей многочисленной роднёй и переселился в Тульскую губернию, а если посчитать – так северорусской да чудской крови у нашего великого поэта поболее будет, чем шотландской! Вот чем славна Чухлома – своими чудными талантами! Уже в наше время знаком я был с одним умным и конечно чудным (а как же иначе!) человеком из тамошних мест – с Александром Александровичем Зиновьевым, учёным-социологом, писателем, публицистом, диссидентом в брежневские времена, эмигрантом в США, с кем, как рассказывал мне лично он сам, советовались американские президенты, как победить Советский Союз. А он, с его слов, им и сказал: Советский Союз вы не победите никогда, только если своего человека в кресло генсека не посадите... Ну да ладно – не о том сейчас речь. Много чудес подарила нам Чухлома, но самой яркой звездой на её небосводе сверкает талант исконного тамошнего уроженца – удивительного (воистину чудного!) писателя Алексея Феофилактовича Писемского. Вот как сам он рассказывает о своём происхождении:

«Я родился 1820 года, марта 10-го (23-го по новому стилю – авт.), в усадьбе Раменье, Костромской губернии, Чухломского уезда. Отец мой, Феофилакт Гаврилыч Писемский, родом из бедных дворян, был человек совсем военный: 15-ти лет определился он солдатом в войска, завоевывающие Крым, делал персидскую кампанию, был потом комендантом в Кубе и, наконец, через 25 лет отсутствия, возвратился на родину в сельцо Данилово, Буевского уезда, Костромской губернии, в чине полковника».

Пусть читатель только не подумает, что отец писателя был «команданте» в отрядах Фиделя Кастро на Кубе. Куба – это городок в Азербайджане, завоёванный русскими войсками. А кто завоёвывал для России Кавказ? – вот такие наши чухломчане – Писемские да Лермонтовы – чудные русские таланты!

«Замечательно, что он в Костромскую губернию с Кавказа приехал в сопровождении трёх денщиков, верхом на карабахском жеребце, в том убеждении, что нет на свете покойнее экипажа верховой лошади, и вскоре, женившись на матери моей (Авдотье Алексеевне из роду Шиповых), вышел в отставку и поселился в приданной усадьбе Раменье. Детей у них было десять человек; я был пятый по порядку рождения: все прочие родились здоровенькими и умирали, а я родился больной и остался жив».

Вот ведь как жила Россия – рожали, бывало и по 12, и по 14 детей, а выживало... дай Бог только двое-трое... Лиха была русская стародавняя жизнь – выдавали девку замуж, не спрашивая: хочет – нет идти за нелюбимого. А родит от любимого при венчанном-то супруге, то законный-то муженёк и её прибьёт, и ребёночка кончит, а после пойдёт в острог кандалами звенеть, а жёнка – выть... Это я уж пьесу «Горькая судьбина» самого нашего героя пересказываю – сколько таких историй знавал чиновник для особых поручений при Костромском губернаторе Алексей Писемский в молодые свои годы!

«Детство мое прошло в небольшом уездном городке Ветлуге, куда отец определился городничим; читать и писать меня начал учить воспитанник коммерческого училища купец Чиркин (родной брат покойного актера Лаврова). Второй учитель мой был семинарист Виктор Егорыч Преображенский... Когда мне минуло десять лет, отец вышел в отставку, и мы снова переехали в Раменье. Здесь мне нанят был учитель старичок Николай Иваныч Бекенев. Добрейшее существо в мире, из наук большую часть перезабывший, но зато большой охотник писать басни и величайший мастер клеить из бумаги табакерочки, наперстнички, производить самодельные зрительные трубки, микроскопы, каледоскопы, называя все это умно-веселящими игрушками».
 
А умный был старичок – развивал «мелкую моторику» рук (как сейчас говорят) в своём подопечном, что пригодилось тому после при долгом писании гусиным пером, да баснями самодельными так его ум напичкал, что речь будущего знаменитого писателя тоже стала какой-то баснословной: что ни словцо, то загадка.

«Он взялся меня учить латинскому языку и всем русским предметам, но упражнял более всего в грамматических разборах и рисовании как в предметах, вероятно, более ему знакомых. По 14-му году поступил я в Костромскую гимназию во 2-й класс и хотя переходил потом каждый год, но в этом случае был более обязан своим довольно быстрым способностям, чем занятию. Все было некогда. Первоначально развившаяся страсть к чтению романов отнимала все мое время. Кто не знает, в каком огромном числе выходили в 30-х годах переводные и русские романы, и я все их поглощал, начиная с переводов Вальтер Скотта до Молодого Дикого, с Онегина до разбойничьих романов Чуровского, потом явилось новое увлечение – театр: не ограничиваясь постоянным хождением, на последний четвертак, в раёк, я с жившим со мною товарищем устроил свой, на дому, сначала кукольный, а потом и настоящий».

Сколько из таких самодеятельных театров русских талантов вышло! Это вам не в интернетовских блогах уныло сидеть, да по подъездам околачиваться. Эх, ведь находила себе занятие молодёжь, развивалась и без компьютеров и знала о жизни, пожалуй, больше, чем нынешняя.

«В 5-ом классе, с первого заданного периода учителем словесности Александром Федоровичем Окатовым, открылось для меня новое занятие, – я начал сочинять и к концу года написал повесть под названием "Черкешенка". В шестом и седьмом классе, задумав поступить в Университет, я много занимался, но успел, впрочем, написать повесть "Чугунное кольцо". Желание мое было поступить на словесный факультет, но, не зная греческого языка, не мог его исполнить и потому поступил (в 1840 г.) на математический...»

Так будущий писатель оказался в стенах Московского университета, как его выпускник он и написал эту автобиографию для юбилейного сборника биографий выдающихся преподавателей и выпускников старейшего нашего ВУЗа. 100-летний юбилей Московского университета отмечался в 1855 году и тогда уже Писемский был известным писателем, хотя лучшие написанные его вещи будут ещё впереди. А тогда – в 40-е годы XIX века – молодое дарование из Чухломы учится в университете на математическом факультете, а мечтает о литературе и о театральной славе, играет в студенческом театре, в том числе в пьесах Гоголя, его он особенно любит и всю жизнь будет преклоняться перед гениальным малороссиянином, даже попытается дописать его «Мёртвые души», а потом создаст своё произведение с похожей фабулой – самый знаменитый свой роман «Тысяча душ», что сделает Писемскому имя в русской да и в мировой литературе. 
Но вот слишком интенсивные занятия по части свободных искусств помешали студенту-математику достойно окончить обучение точным наукам, и из университета он вылетел с аттестацией как «действительный студент», так писали тогда, а это означало на деле – вечный студент, никак не могущий усвоить программу учебного курса. И с таким «волчьим билетом» куда пойдёшь? – только в мелкие канцеляристы, в какую-нибудь дремучую губернию. И Писемский возвращается в родные края – Чухлома да Кострома не выдадут.

«В январе 1845 года начал службу сверхштатным канцелярским чиновником в Костромской палате государственных имуществ, из которой перешел в том же 1845 году, в августе месяце, в Московскую палату государственных имуществ, где в апреле месяце 1846 года сделан был помощником столоначальника, в этом же году я снова обратился к так давно оставленным литературным занятиям и написал роман в двух частях "Виновата ли она?" Этот роман вовсе не та повесть, которая под этим же названием имеет быть напечатана в "Современнике" 1854 года, который не был напечатан, но замечателен для меня тем, что познакомил меня с Александром Николаевичем Островским, писавшим в это время свою первую комедию "Свои люди – сочтёмся" и вызвавшим впоследствии меня на литературное поприще».

Так мелкий чиновник, канцелярская крыса, так сказать, стал писателем. А темы своих произведений он брал из жизни – бог мой! – сколько житейских трагедий, имущественных катастроф, семейных драм прошло перед глазами помощника столоначальника управления имуществ! Ведь тут сама подноготная мещанской нашей действительности открывалась ему, все эти бесконечные наследственные разборки, делёжки собственности, денежные дела – конечно, взятки, «барашки в бумажке», подчистки в документах, путаница в описях – вся эта проклятущая бюрократическая карусель унылого чиновничьего аппарата тяжкой государственной махины последних лет правления сурового и безжалостного, но начинавшего уже уставать в своих державных трудах, стареющего императора Николая Павловича. От этого уже было не уйти Писемскому, это въелось ему в плоть и кровь, другой жизни он не знал и в большую литературу пришёл с грузом разочарований в людях, насмотревшись всякого в присутственных местах. Потому какой-то необоримый скепсис сквозит даже в лучших его произведениях, где он, казалось бы, хотел найти благородного героя. Поискам такого героя и посвящён лучший роман писателя «Тысяча душ», написанный, как я уже и замечал, по гоголевсим мотивам, но, конечно, на ином жизненном материале.
Содержание романа известно, пересказывать его нет оснований, читатель, если не читал его, то может найти в интернете подробное его изложение, но надобно читать, и чтение это очень увлекательное – там живые люди. Годнев – старый чудак, его дочь Настенька – очень эмоциональная девушка, не какая-то провинциальная барышня, а вполне развитая начитанная девица, достаточно раскованная для того времени и вот тут-то начинаешь замечать, что роман Писемского... современен. Да, именно современен для нас, живущих в совершенно иную эпоху, питающихся удивительно убогой интеллектуальной пищей из электронных устройств, для нас и нашего современного молодого поколения, которое если захочет, откроет для себя мир настоящей литературы, как открывает его тогдашняя Настенька и становится развитым, тонко чувствующим, глубоко мыслящим человеком. Героиня романа Писемского ведь тоже варилась с рождения в глупой мещанской среде, без современных интернетов, но с теми же приземлёнными убогими интересами, но она через чтение серьёзных авторов сумела развиться, и жизнь её наполнилась смыслом, стала многогранной, и сама она стала интересной привлекательной личностью, недаром вокруг неё в романе завязывается острая интрига, как бы нерв всего произведения. Роман Писемского современен. В нём кипят те же страсти, что волнуют нас и сейчас: погоня за деньгами, за карьерой, за комфортом. Другое дело, конечно, что в те времена материальная обеспеченность выражалась не в наличии биткоинов, а в количестве крепостных душ у богатых людей. Пресловутая «тысяча душ» – это огромное состояние. А так всё то же: интриги, подлость, жестокость мира дельцов, чванство чиновных мещан, спесь аристократов. Кто может противостоять этому? И вот под пером Писемского рождается новый Печорин – герой романа чиновник Калинович. О, недаром с его появлением в семействе Годневых сразу вспоминается Лермонтов. Да, Калинович – это новый «герой нашего времени», как видится Писемскому. Даже внешне: он холоден, разочарован, держится несколько надменно, а между тем беден и себе на уме. Ему хочется любви Настеньки, в ней он находит родственную душу, его привлекает горячая её натура, но ещё больше ему нужны деньги, состояние, комфорт... Вот тут его и ловят бесы, и он становится игрушкой в их лапах... Пересказывать не буду – читайте это необыкновенно интересное, написанное экспрессивно с неожиданными поворотами сюжета произведение. Произведение, вышедшее в свет на переломе эпох в 1858 году в журнале «Отечественные записки», сразу замеченное критикой и читателями, сразу сделавшее имя Алексею Феофилактовичу.

Ах, если бы Писемский удержался на этой высоте! Мы бы сейчас имели классика, равного Тургеневу и Толстому, даже Достоевскому, но... что-то не хватило ему. Не хватило как раз веры в идеалы. Идеалистом Писемский не был. Слишком много грязи он увидел в молодые годы своего становления, когда служил чиновником в разных канцеляриях и при губернаторах. Достоевский тоже видел немало грязи в тюрьмах и в ссылках, но его не затронул цинизм. Писемского затронул. На определённом этапе автор «Тысячи душ» вдруг почувствовал, что не верит в лучшее в людях... Он разочаровался и это разочарование шло в нём по нарастающей, захватывая душу писателя как развивающаяся психическая болезнь. Только несколько лет, на рубеже 60-х годов XIX века, он проработал на гребне литературного процесса той судьбоносной эпохи, когда редактировал популярнейший и самый тиражный тогда журнал «Библиотека для чтения» в Петербурге, а потом ушёл от журнальной работы, так как не видел перспектив развития того общественного движения, что набирало силу. Он пишет скептические по отношению к новым веяниям романы, общественную жизнь он воспринимает как «водоворот», «взбаламученное море», без цели, без смысла. Да, он лучше знает реальную жизнь и реальных людей России, чем многие воодушевлённые подвижники светлых идей, в этом он сильнее их, он сторонник «натуральной школы», но, как говорится, иногда за деревьями он не видит леса, теряет ощущение причастности к общественной жизни. А вот это страшно для художника – остаться одному, разочароваться во всём... дальше только угасание. Не миновала чаша сия и удивительный талант Алексея Писемского. Он отказывается от журнальной работы, рвёт со своим литературным окружением, покидает столицу Санкт-Петербург и уезжает в провинциальную и более ему понятную Москву. Здесь он сотрудничает с «Русским вестником» издателя Каткова, всё более и более уходя в былое, не принимая происходящие в стране перемены. Время словно перевернуло страницу его жизни вместе с его эпохой. Он умер в январе 1881 года, а 1 марта того года «взбаламученные» молодые люди убили либерального императора Александра Освободителя.
Была в Москве до 1992 года улица Писемского, бывший Борисоглебский переулок, где в двухэтажном особняке проживал стареющий писатель со своим семейством. Там он и умер, вдали от родной лесной Чухломы. Да и улицу переименовали снова в Борисоглебский переулок. И ничего не осталось? – Нет, остались тысячи душ, стоящие посреди России. Не роман, не книга писателя – живые русские люди – они смотрят на нас и безмолвно спрашивают: «Куда мы ведём нашу страну?»

Художник И.Е Репин.