О поэзии Ивана Голубничего

Редакция журнала «Камертон» поздравляет нашего автора, поэта, критика и литературоведа Ивана ГОЛУБНИЧЕГО с 55-летием! Желаем Ивану Юрьевичу крепкого здоровья, неиссякаемого вдохновения, солнечного настроения и новых стихов!

На мой взгляд так: последние несколько десятилетий ушедшего календарно века, это (последовательно) – Рубцов, Кузнецов, Голубничий. По сильнейше выраженной внутренней стороне времени, а следовательно, по загляду в вечность. 
Долгов у поэта много: дар данный возвратить Творцу; сердце человеческое не опакостить, а взметнуть к звёздам; Родину не предать… 
И отдаются долги наши день за днём, капля (крови) за каплей (пота), в одиночестве, пред пугающе чистым листом бумаги, который вот-вот начнёт заполняться словами… За ними – судьба. Когда – поэт. 
(Замечу в скобках, что все три поэта – национальные русские поэты, что ныне осложняет восприятие их поэзии миром, ибо мир стремительно и гибельно превращается в интернациональное месиво, наднациональное крошево. Когда слушаем национального поэта, скажем, Индии, то нам он понятен и близок, ибо – на одной платформе стоим, общая любовь связует нас; говоря на разных языках, – на одном чувствуем. Миру, самонадеянно выросшему над нациями, национальный поэт чужд. Национальный поэт для такого мира – угроза и враг. Но – отвлечёмся: будущее манит, вечность тревожит… Иными мерками меряется и национальный поэт. Так вот эти трое: Рубцов, Кузнецов, Голубничий в вечности пребудут поэтами любви; той, какую Христос завещал нам). 
Но не о трёх поэтах речь. Об одном. О Рубцове и о Кузнецове – кое-что набирается. И ещё наберётся. Они признаны. О Голубничем – печально мало. Возможно, причина – зависть, такая микро-зараза, широчайше распространённая… 
Мне – легче. Голубничий – моё поколение. И – именно поскольку ровесники, поскольку я не маститый поэтище и, следовательно, «гляжу на мир не свысока», то пусть эти скромные заметки, разросшиеся из маленькой дневниковой записи, послужат неким посылом в будущее, в тот мир, где все мы уповаем пребывать в любви. 

Итак, Иван Голубничий, «Стихотворения», Москва, 2000 год. При первом прочтении – ошеломление, изумление от той стычки – лоб в лоб, которую всегда ждёшь, но часто ожидание венчается разочарованием. Не так у Ивана. Гимн будущей жизни: 

И золотые будут времена, 
И прорастут иные семена… 

завершается констатацией «нашего» участия в тех далёких «золотых» временах (обращаю внимание на «удар» в последнем двустишии): 

А нам – смотреть из темноты веков 
На торжество осмеянных стихов, 

На правду книг, растоптанных толпой, 
В своём тщеславье злобной и тупой, 

Вотще свою оплакивать судьбу, 
Мучительно ворочаясь в гробу. 

Или (мой любимый сонет) – «Когда устанешь от пустых затей…» – с плавным течением жизни, с мудрым её постижением, с пронзительно-светлым прощанием в итоге: 

В твой смертный час пусть ангел осенит 
Тебя крылом и чистою молитвой, 
Пусть будет светлым твой последний сон! 

Иии… – бах! Монтажный стык, как в кино! – 

…Я просыпаюсь. Тишина звенит. 
Рассвет пронзает ночь холодной бритвой. 
Кошмарный день встаёт со всех сторон. 

Неуместное, излишнее, натужное, притянутое позёрство – вот что такое обычно в современных стихах все эти милые: «чу!», «сей», «о!», «вотще» и проч., и проч. образчики поэтически-эмоционального восприятия мира. Без них – никуда! Если «чу!» нет в стихах – какой же ты поэт?! Читая Голубничего, всё пытался разъяриться на попадающиеся то тут, то там «приветы из XIX-го»… Ничего подобного! Впервые в современной поэзии слиянная органичность, смысловая неразделимость времён. Это не мост между эпохами, а мостик – лёгкий, подвесной такой над пропастью, по которому Иван шагает, выходя из пункта «А» (Пушкин) и добираясь до пункта «Б» (конец XX-го) со скоростью, куда большей скорости света, –  со скоростью своего огромного таланта. Ни капли вычурности, искусственности и мертвечины в следующих, к примеру, строках: 

Пришёл, окутанный вечерней тьмой… 
Что скажешь мне, о скорбный ангел мой? 

.................................................

На башне било час. Восток светлел. 
Рожок походный протрубил «отбой». 
Над площадью – повешенный в петле. 

Чу! – смолк рожок. Солдаты стали в строй 
И, шаг чеканя, двинулись вперёд, 
И каждый, несомненно, был герой. 

.................................................

Что, Русь моя? Ужели это ты 
Во тьме времён умолкла тихим стоном? 
Но чу! – опять с невемой высоты 
Душа блаженным освятится звоном. 

О звон иной, нездешней чистоты, 
Как благодать пьянящая молитвы!.. 

.................................................

И в сей нарушенной тиши 
Почуешь тайное броженье, 
Забытых снов отображенье 
И вздохи мировой души… 

90-е… Не знаю другого поэта, кто с такой силой выразил бы почти нереальность происходящего, вдруг обступившую пустоту, боль и горечь потерянного, отчаяние и предвестие конца. Больное время, болезненное,  время – дурная кровь… Дурманит время, с ног валит, – вот это шатание, шараханье – поразительно! – у Голубничего почти в каждом стихотворении: 

А может, в час позора и конца 
Безумие за мною шлёт гонца? 
… 
А может, просто жизнь совсем пьяна? 
Там, на дворе, лихие времена… 

.................................................

Привычные вещи, постель и окно, 
Простые владенья мои 
Хочу я увидеть, но вижу одно – 
Пустые глазницы свои. 

.................................................

И пустота из каждого угла 
Глядит в глаза с какой-то странной болью, 
Вползает в дом, парализует волю, 
Толкает на ужасные дела… 

Заря холодной кровью истекла 
Над миром из бетона и стекла. 

.................................................

Книги. Такая муть! 
Крест. Охраняет дом… 
И ледяная жуть 
За ледяным окном. 

Слышишь – с больных небес 
Стоны сквозь дождь и снег? 
Это бездомный бес 
Ищет себе ночлег. 

Остаётся человеку – вопль, наедине с собой, плач: 

В глухую ночь уйти из дома 
И где-то выплакаться всласть. 

.................................................

…А может, выйти в полночь и упасть, 
И снег лицом заплаканным согреть… 

Цитировать хочется целыми стихотворениями (не удержусь, отметив стих высокого накала – «Пахнет дымом, и сера скрипит на зубах…» – посвящённый трагедии октября 1993 года)… Хочется, чтобы Ивана читали. Голубничий – из тех поэтов, что знают тайну. Загадки загадывать – многие научились, а вот знание тайны – удел Божьих избранников. 
И ещё одно желание, лучше – пожелание: чтобы нынешнее молчание Ивана прорвалось, чтобы сиюминутная немота стала оправданием будущих великих стихов. Вообще-то, это даже не надежда, а уверенность. Поскольку в конце истории поэт творит для Творца, и ни для кого больше. Дальше – кто услышит, тот услышит. Мы – лишь внимаем. И мы – не судьи. Мы только свидетели. Я дерзновенно и без всякого права записываюсь в защитники Ивана Голубничего. 
А ему – Бог в помощь! 

2000 г.

Художник: К. Маргулис.