На восточных рубежах империи

К 140-летию со дня кончины графа Николая Николаевича Муравьёва-Амурского, вернувшего России Приамурье и успешно осваивавшего весь Дальний Восток

Этого человека в современной России знают все. Во всяком случае те, кто получает «достойную зарплату». Ибо изображение памятника сему государственному деятелю, прославленному в истории России присоединением к её восточным рубежам обширной области Приамурья и началом освоения Уссурийского края, запечатлено на самой крупной ныне пятитысячерублёвой российской банкноте. Памятник этот располагается в черте города Хабаровска, который так был назван по инициативе самого графа в память одного из первопроходцев сей области Ерофея Павловича Хабарова, который ещё в середине XVII века в правление государя Алексея Михайловича Романова присоединил эти земли к России, пройдя со своим отрядом казаков большую часть Амура, и основавшего первый укреплённый пункт вблизи места будущего города. Так уж случилось, что русские землепроходцы вначале освоили земли по течению великой реки Лена и привели народ якутов под высокую руку русского «белого царя», как называли нашего государя восточные народы. Приамурье, лежащее к югу от Якутии и отделённое от неё Становым хребтом, долгое время было загадочной и даже запретной страной для русских. Ибо принято было считать, что земли те принадлежат маньчжурскому богдыхану и по течению Амура находятся сильные маньчжурские крепости. Но это было не так – никаких маньчжурских крепостей или гарнизонов там отродясь не было, как не было и твёрдо установленной северной границы маньчжурского ханства. Единственно, народ дауров, по крови близкий монголам, обитавший по Амуру, считал себя данником маньчжур, но маньчжуры относились к даурам с презрением, как к ответвлению монгольского племени, с которым всегда враждовали со времён Чингис-хана, что ещё в XIII веке разгромил и предал огню и уничтожению древнее государство чжурчжэней (предков маньчжур). Память об этой трагедии своего народа всегда была раной в душах всех потомков чжурчжэней, помнивших, как по приказанию безжалостного «потрясателя вселенной» были уничтожены и снесены до основания древние города чжурчжэней, а население перебито. С тех пор чжурчжэни, что прежде соперничали с великим Китаем, превратились в небольшой народ, разделённый на несколько племён. Но в первые десятилетия XVII века ситуация изменилась. Великий Китай лежал в огне крестьянских восстаний. Династия Мин, правившая в Пекине, доживала свои последние дни. А маньчжуры (так теперь именовали чжурчжэней по имени одного из их племён) усилились и сплотились вокруг своего богдыхана Нурхаци, что покорил под свою руку всю территорию Маньчжурии (ныне это Северо-Восточный Китай) и начал зариться уже и на сам Китай, лежащий к югу – за Великой Стеной. В 1644 году маньчжуры добились решающей победы над китайским войском, так как сам главнокомандующий этой армией китайский военачальник У Саньгуй совершил предательство и перешёл на сторону маньчжур, поставив под их знамёна и всё своё войско. Маньчжуры беспрепятственно заняли Пекин, что к тому времени уже был захвачен крестьянскими повстанцами, потому вся китайская знать с охотой признала власть маньчжурского богдыхана, надеясь найти у маньчжур защиту против своего же обездоленного народа. Маньчжуры провозгласили создание новой империи Цин (от маньчжурского Цзинь – золото) и подтвердили владетельные права китайской знати, что вызвало только новое безмерное усиление крестьянских бунтов, не кончавшихся, по сути, всё время существования империи Цин (1644-1912 годы), и которые теперь приходилось подавлять маньчжурам. Покорение империей Цин Китая стоило китайскому народу, как утверждают историки (есть разночтения), почти ста миллионов жертв за всё время правления этой инородной китайцам династии.

Весь этот небольшой очерк из истории Китая я привёл для того, чтобы читатель уяснил – какова ситуация была в середине XVII века к северу от рубежей Маньчжурии у реки Амур, когда там появились первые отряды русских казаков-землепроходцев под предводительством Василия Пояркова, а чуть позже – Ерофея Хабарова. Маньчжурам, занятым покорением на юге великого Китая, на что уходили все силы относительно небольшого народа, который его богдыханы превратили в армию, разделили по так называемым восьми «знамёнам» (военным соединениям), было вовсе не до далёкого северного Амура, земли по берегам которого были фактически ничейными территориями, так как местный народ дауров был совсем малочисленным, не имел своей государственности и потому мог быть взят «под руку» (как тогда водилось) того или иного сильного соседа. Первой на Амур пробилась из Якутии ватага казаков под предводительством Василия Даниловича Пояркова, который во главе отряда всего из ста с небольшим казаков и служилых людей, преодолев неимоверные трудности, выдержав многочисленные стычки с местными даурскими князьками, и даже осадное сидение в укреплённом лагере, где казаков настиг страшный голод и от отряда осталось едва ли половина состава, пробился весной 1644 года к Амуру, построил лодки и сплавился по Амуру до самого устья, потом вышел через Амурский залив в Охотское море, достиг поселения Аян и оттуда уже вернулся в Якутск, совершив таким образом беспримерное по трудностям и невзгодам путешествие, открывшее Амур для России. Сейчас некоторые ненавистники России из восточных стран не устают твердить, что Поярков покорил мирных дауров, замучил целый народ и завоевал территорию едва ли не величиной с целый континент! И всё это он сделал с 20 казаками, что остались живыми в его отряде к концу великого похода? Что же это за чудо-богатыри такие? Как эта маленькая горстка людей могла покорить целый народ, который, к тому же уже считал себя данником сильной Маньчжурии, что могла выставить нешуточное войско. Но нет, ко времени первого освоения Приамурья русскими, там не было никаких маньчжур, не было никакой границы, а дауры были обложены небольшой данью мехами, в силу признания ими власти далёкого русского «белого царя». Русские переселенцы распахивали девственные земли, заводили земледелие и ремёсла, строили свои городки, что даже не были обнесены стенами, так как никаких противников в обозримом пространстве не было. Самым крупным таким городком стал Албазин, где был учреждён центр т.н. Албазинского воеводства – первого русского владения в Приамурье.

Но, утвердившись в Китае, где они вырезали подчас население целых городов и уездов, маньчжурские богдыханы, а теперь уже императоры династии Цин обратили свой взор на север и неожиданно «вспомнили», что Приамурье – это как будто их земля! И вот маньчжурский император Канси двинул на русских поселенцев в Албазине свои войска летом 1685 года. На Албазинский городок (это на Амуре километрах в 80 от нынешнего города Сковородино) двигалась 5-тысячная маньчжурская армия, вёл её лучший императорский полководец Лантань, член высшего военного совета империи Цин. Албазин же оборонял отряд в 450 казаков и служилых людей под командованием воеводы Алексея Толбузина. Несмотря на то, что у маньчжур было 30 артиллерийских орудий, а у русских только 3 пушки, несколько штурмов практически неукреплённого городка, окружённого деревянным тыном, выполнявшим роль крепостной стены провалились. В конце концов Лантань предложил пропустить малочисленный гарнизон через порядки своих войск. Русские согласились – у них уже не было пороха и продовольствия. Русские отошли в Нерчинск, на который Лантань идти не осмелился – там стоял более сильный гарнизон, а маньчжурская армия, которая с лёгкостью расправлялась с восставшими китайскими крестьянами, ничего не смогла сделать с горсткой русских ратных людей. Албазин был сожжён, но как только маньчжуры удалились восвояси, не оставив даже своего гарнизона, что говорит о том, что эта земля была им явно не нужна, русские вернулись и вновь отстроили крепость, уже с более сильной крепостной стеной и лучшей артиллерией. Лантань на следующий год вновь бросился на Албазин. Борьба принимала ожесточённый характер, но русские отчаянно защищали приамурскую землю, считая её уже своей, а армия маньчжуров только хотела показать могущество пекинской империи, вовсе не собираясь каким-то образом осваивать этот богатейший край, им хватало и Китая! Вторая осада Албазина была долгой и кровопролитной и продолжалась несколько лет. Несмотря на огромные потери (по некоторым прикидкам погибла половина маньчжурской армии – 2,5 тысячи человек) крепостные валы Нового Албазина – вновь отстроенной крепости русских – остались неприступными. К несчастью, погиб воевода Алексей Толбузин, оборону крепости возглавил немецкий офицер на русской службе Афанасий Бейтон. От голода и цинги погибло много русских ратных людей, но никто не собирался сдавать крепость маньчжурам, все защитки клялись «стоять заедино». Имперский полководец Лантань был поражён стойкостью русских и несколько раз отводил свою армию от Албазина, пополнял её, снова бросал на штурм. В иные моменты в крепости оставалось от силы 150 ратных русских, но все штурмы маньчжур были отбиты. В Пекине начались переговоры между русскими послами и имперским правительством. В обмен на Албазин император Канси пообещал согласиться на переход в русское владение всего Забайкалья, отказавшись от дальнейшего наступления на русские земли. Просто империи нужно было хоть как-то сохранить свой престиж. В 1689 году героический непобеждённый гарнизон Албазина покинул крепость, прежде разрушив все укрепления. По заключённому впоследствии Нерчинскому договору между Русским царством и маньчжурской империей Цин граница маньчжурской государства и России стала проходить по Становому хребту, севернее Амура, но точный её абрис не был обозначен, и эта граница в реальности никогда не существовала, она была условной. Однако почти на два столетия Приамурье было отторгнуто от России. В наше время китайские политики, хоть и не в открытую, но постоянно напоминают о Нерчинском договоре, дескать Россия признала границу по Становому хребту, значит, Приамурье – это китайская земля. Но при этом совершенно опускается тот момент, что договор был заключён Россией с маньчжурским государством, с которым и сам Китай боролся веками. Маньчжурского государства (Маньчжоу-Го) больше нет, оно окончательно прекратило своё существование в сентябре 1945 года, было разгромлено как союзник Японии советскими, монгольскими и отчасти китайскими силами и было упразднено. Последний император династии Цин Пу И был осуждён как военный преступник. Потому всякие договоры, когда-либо заключённые с этим государством, утратили свою силу и Китайская Народная Республика, учреждённая в 1949 году, никоим образом претендовать на никогда ни ей, ни историческому Китаю не принадлежавшие земли русского Приамурья не может. И без того ей безвозмездно была передана Советским Союзом вся бывшая территория Маньчжоу-Го, завоёванная Советской армией.

Итак, к середине XIX века, когда вновь со всей остротой встал вопрос о дальневосточных землях, граница России на востоке, по сути, не была определена. А в маньчжурской империи Цин сложилась ситуация, в чём-то похожая на ту, что была два века тому назад, когда великий Китай пал под ударами маньчжурской армии. Тогда маньчжурам удалось завоевать Китай благодаря внутренней смуте в этой стране, размаху крестьянских восстаний, а теперь в империи Цин вновь разразилась грандиозная крестьянская война, которая вошла в историю под названием восстание тайпинов. Религиозная секта тайпинов, исповедующая оригинальную форму христианского коммунизма, когда отменялись деньги, обобщалось имущество, вводилось всеобщее равенство, физически истреблялись все представители имущих классов, обрела огромную популярность среди неимущих масс китайцев. Недаром впоследствии «великий кормчий» китайских коммунистов Мао Цзедун считал тайпинов своими предшественниками. Тайпины подняли к борьбе самое бедное население крестьянского Китая. А бедняков в цинском Китае было несметное количество, отсюда необычайное увлечение обездоленными людьми опиумом и другими наркотиками, которые выращивались повсеместно и завозились из-за рубежа европейскими колонизаторами, делавшими баснословные состояния на беде китайского народа, ведь приёмами наркотического зелья нищие люди пытались забыть своё ужасающую жизнь, опиум подавлял чувство голода, провоцировал безразличное отношение к действительности и быструю смерть. Но всё это перемежалось вспышками неистовой ярости, возбуждало чрезвычайную ненависть к маньчжурам, к имущим слоям населения, к иностранцам вообще и имперским чиновникам. Восстание быстро охватило южные и центральные районы страны. Тайпины мобилизовали чудовищное по величине крестьянское ополчение – 90-миллионную армию и двинулись на север. Они захватили древнюю столицу Китая город Нанкин и сделали его своей столицей. Армии маньчжур, высланные против повстанцев, были разбиты. Дело шло к захвату тайпинами Пекина. Все силы империи Цин были брошены на борьбу с повстанцами, маньчжурам теперь было не до своих северных границ. Тем более, что там за два века так и не появилось маньчжурское или китайское население. Всё склонялось к тому, чтобы Приамурье было возвращено России. Русские помнили, что там остались брошенные с XVII века городки и остроги наших землепроходцев, разорённые сёла, запустевшие поля и угодья. И вот в таких условиях на пост генерал-губернатора Восточной Сибири в начале 1848 года был назначен генерал-лейтенант русской армии Николай Николаевич Муравьёв.

Это был 39-летний человек с достаточно сложной судьбой. Родившийся 23 августа (по новому стилю) 1809 года в семье потомственного государственного чиновника (ещё дед нашего героя был губернатором в Архангельске, а отец впоследствии дослужился до поста статс-секретаря императора), он был старшим сыном в очень большой семье, его родители имели 17 человек детей! И потому семья жила небогато. Мать Николая вышла из рода известного «екатерининского орла», прославленного флотоводца адмирала Мордвинова, да и сами Муравьёвы числили свой дворянский род со времён Великого князя Московского Ивана III. По преданию, предком рода был некий татарский мурза, по прозвищу Муравей (он был невысокого роста, очень деятельный), перешедший на службу к московскому князю. Как ни удивительно, но татарские черты лица и невысокий рост обнаруживаются и у его дальнего потомка, хотя сам Николай Николаевич считал себя чисто русским человеком, ревностно православным (он и свою жену-француженку Катрин перекрестил в православие, и она стала Екатериной) и безусловно преданным «царю и отечеству». Но судьба сразу поставила ему подножку – его дальний родственник Сергей Муравьёв-Апостол был в числе лидеров тайного Южного общества, поднял восстание в Черниговском полку и после казнён в числе пяти известных декабристов. А другой его дальний родственник Никита Муравьёв писал даже проект Конституции для России! Правда, по этому проекту Россия должна была стать ограниченной монархией. Конечно, к этим делам 1825 года 16-летний тогда воспитанник Пажеского корпуса – самого привилегированного учебного заведения в России, где обучались дети только высшего слоя дворянства, был непричастен. Он, как лучший ученик среди камер-пажей двора, был приставлен к особе великой княгини Елены Павловны, жены брата императора Николая I великого князя Михаила Павловича. Поговаривали, что между молоденькой великой княгиней и её верным пажом сложились даже романтические отношения, во всяком случае эта представительница семейства Романовых будет питать всю жизнь самые сердечные чувства к Николаю Николаевичу и иногда выручать его в сложных ситуациях. Как будто его не коснулась проблема родственной связи с известными декабристами. Или коснулась? – после выпуска из корпуса в 1827 году, он был определён на службу в лейб-гвардии Финляндский полк, а полк считался штрафным, он занимал уклончивую позицию во время восстания 14 декабря 1825 года, там было много тайных сторонников декабристов. Потому полк этот сразу направлялся в «горячие точки», говоря современным языком, как только на границах империи вспыхивали вооружённые конфликты и даже большие войны. Вот и молодому офицеру Николаю Муравьёву пришлось хлебнуть лиха на военных дорогах! Он участвует в победоносной, но ожесточённой войне 1828–29 годов с Турцией, принимает участие в штурме Варны в Болгарии. Будет ранен, потом переживёт эпидемию тифа, что скажется на его здоровье. Не успела закончиться эта война победным для России Андрианопольским миром, как вспыхнуло восстание в Польше, Николай Муравьёв воюет и там, даже ездит парламентёром к повстанцам, подвергаясь опасности быть убитым от рук «кичливых ляхов». Восстание в Варшаве, как известно, началось с того, что мятежники ночью ворвались в казармы русского гарнизона и зверски перерезали наших спящих солдат... И однако Муравьёв впоследствии никогда не испытывал враждебных чувств к простым полякам, обвиняя во всём злобную польскую шляхту, которая, будучи разбита русскими войсками скопом бежала в Австрийскую империю и в Пруссию. Едва закончилась эта кампания, как так и не оправившийся полностью на отдыхе в своём имении от ран офицер направляется на Кавказскую войну – разбираться с горцами. Он участвует в крайне кровопролитном штурме аула Ахульго в Дагестане в 1839 году – сильно укреплённой крепости Шамиля. При этом штурме гибнет большое количество русских солдат и офицеров. Михаил Лермонтов посвящает жертвам этого сражения своё знаменитое стихотворение «В полдневный жар в долине Дагестана с свинцом в груди лежал убитый я…». Такая участь могла постигнуть и Николая Муравьёва, во всяком случае, он получил тяжелейшие ранения, от которых так и не смог оправиться потом долгие годы, даже на своё губернаторство в Иркутск он приедет с перевязанной рукой. Раны долго не заживали и в старости свели его в могилу. Вот такая шла борьба на рубежах Империи, дорогой читатель! Вот такой ценой добывалась целостность и жизнь нашей России... Неужели всё это было только для того, чтобы в конце XX века один горе-политик орал на митингах – берите суверенитета сколько можете!.. Всё равно, когда в 90-е годы двадцатого века русской армии пришлось вновь брать штурмом крепости горцев, этот субъект вынужден был признать, что суверенитета можно взять лишь, сколько сможешь взять, а если не сможешь, то лучше и не брать...

Кавказскую войну Николай Муравьёв закончил с тяжёлыми ранами, но в заслуженном чине генерал-майора и, вынужденный по этой причине оставить военную службу, получил почётную должность губернатора в Туле. Император явно смотрел на него благосклонно, особенно после того, как ему стала известна ожесточённая борьба тульского губернатора с местными коррупционерами, взяточниками и мздоимцами, которых так едко высмеивал в те годы Гоголь, но борьба шла действительно не на жизнь, а на смерть, дело в Туле дошло даже до поджога дома губернатора, когда сгорело полгорода. А тут ещё новый губернатор прославился – подал императору всеподданейший доклад о необходимости отмены крепостного права в России!.. То есть Николай Муравьёв вступил на скользкую дорожку своих родственников декабристов, боровшихся за это же. За сим смелым актом вполне могли были воспоследовать санкции, вплоть до ссылки в Сибирь, в гости, так сказать, к своим родственникам, которые давно там сидели. И Николай Николаевич был отправлен в Сибирь... с назначением на должность генерал-губернатора Восточной Сибири, территории величиной с целый континент! Вообще должность сибирского губернатора тогда считалась наказанием для высших чиновников. Так опальный фельдмаршал Миних, поддерживавший в середине XVIII века свергнутую дворцовым переворотом правительницу Анну Леопольдовну, был сослан новой императрицей Елизаветой Петровной в ссылку в Сибирь, и… занял там впоследствии должность губернатора! Случалось, что сибирских губернаторов привозили из своей необозримой губернии на дознание в кандалах и после казнили «за неимоверные лихоимства». Но в Иркутске нужен был тогда решительный и смелый человек, приближалась трудная борьба за возвращение русского Приамурья, и император Николай Павлович сделал правильный выбор – его тёзка и боевой генерал Муравьёв как раз и оказался таким человеком. Прибыв в Иркутск, новый генерал-губернатор начал решительно расчищать «авгиевы конюшни». Нет, он не сажал в тюрьмы завзятых мздоимцев и коррупционеров, ему не нужны были жертвы, это только озлобило бы против него весь административный аппарат, расстроило бы всю систему управления. Он... объявлял таковых чиновников больными людьми и на этом основании отстранял их от должностей (а что? – необузданная жадность и стремление к наживе – это явная болезнь). Он решительно боролся с произволом местных золотопромышленников, а добыча золота была основной статьёй доходов тогда в Сибири. На золотые прииски были посланы воинские и полицейские команды, чтобы следить за тем, как промышленники обращаются с рабочими, выплачивают ли положенную заработную плату и не спаивают ли их, отбирая тем самым честно заработанные гроши. Продажа алкоголя на приисках была запрещена. Строго взимались налоги с местных откупщиков, губернатор мог своей волей просто отнять бизнес у любого предпринимателя и передать его другому, более честному, которому доверял. Все эти меры крайне озлобляли против нового губернатора местных воротил, на него скопом шли в Петербург доносы и жалобы, его обвиняли в самоуправстве, но император клал все эти жалобы под сукно, даже доносы, что Муравьёв тесно общается с ссыльными декабристами и привечает их. У генерал-губернатора была прямая связь с царём, он ни перед кем не отчитывался, ни перед каким министерством, он напрямую докладывал положение дел в Восточной Сибири самому царю, и царь полностью доверял своему ставленнику, тем более что приближалась великая борьба за обширные земли Приамурья и Приморья.

Во время одной свой поездки в Петербург на доклад императору, Муравьёв познакомился с капитаном Невельским, что был назначен командиром судна «Байкал», направлявшимся на Камчатку. В частном разговоре он уговорил Невельского по пути с Камчатки изменить маршрут плавания и зайти со стороны Охотского моря в Амурский залив и посмотреть – доступно ли устье Амура для прохода крупных судов? Разумеется, всё это было согласовано с государем. Загвоздка была в том, что в то время эта территория считалась принадлежащей маньчжурам, и знаменитый несменяемый царский министр иностранных дел Нессельроде, пользовавшийся большими связями в Европе и тайно подыгрывавший западным интересам, пугал царя «огромным китайским флотом», который якобы стоит в этом заливе. Всё это делалось прозападными агентами в Петербурге для того, чтобы дать возможность англо-французской эскадре занять эти земли – приближалась Крымская война и массированная интервенция европейских держав против России. Потому дело с вояжем Невельского было засекречено, и многое там было не оговорено и фактически предоставлено на усмотрение самому капитану. И Невельской блестяще справился с этой задачей! Мало того, что было исследовано устье Амура и никакого «китайского флота» там не было обнаружено, но Невельской открыл и Татарский пролив, отделяющий Сахалин от материка, а потом своей волей заложил в низовьях Амура крепость Николаевск-на-Амуре, положив тем самым начало возвращению Приамурья России. Против Невельского возбудили уголовное дело «за самоуправство», но Муравьёв заступился перед царём за своего соратника, и тогда на аудиенции у императора и была провозглашена государем знаменитая истина: «Где русский флаг был поднят, там он уже спущен не будет!» Отстаивание этой истины стоило России тяжелейшей Крымской войны, упорного отстаивания Севастополя, героического отражения вражеского десанта в Петропавловске-Камчатском, но Россия несмотря ни на что всё прирастала и прирастала новыми землями, решительно расширяя свои восточные рубежи. И так было вплоть до кончины твёрдого державника императора Николая Павловича Романова, а вот его наследник, «либеральный» император Александр Николаевич, в 1867 году продал земли Русской Америки (так тогда называли Аляску) за гроши американцам. Так что титул «царя-освободителя», данный ему за проведение крестьянской реформы 1861 года, можно понимать весьма двусмысленно – он не только крестьян освободил, но и «освободил» Россию от её законных американских владений, принадлежавших нашей стране по праву первооткрытия ещё во времена командора Беринга и капитана Чирикова.

А между тем – освоение Амура при Муравьёве имело также и целью нахождения удобного пути по этой реке в Охотское море для дальнейшего сообщения с Камчаткой и Русской Америкой. Несколько экспедиций, организованных Николаем Муравьёвым в те годы по Амуру, с возобновлением разрушенных некогда маньчжурами русских поселений, с основанием новых городов – Благовещенска и Хабаровска – окончательно интегрировали этот край в состав России. Всё обходилось без военных действий с Цинской империей, так как никаких военных сил у маньчжур там в это время не было. Сама цинская монархия лежала при смерти, подточенная крестьянскими восстаниями и иностранной интервенцией европейских держав в ходе так называемых «опиумных войн». Заняв в ходе одной из своих экспедиций на правом маньчжурском берегу Амура местечко Айгунь (ныне китайский город Хейхе), Муравьёв принял там делегацию цинских послов из Пекина и заключил 28 мая (по новому стилю) 1858 года с маньчжурами (все послы, приехавшие из Пекина были этническими маньчжурами) империи Цин знаменитый Айгунский договор, по которому граница между Маньчжурией и Россией устанавливалась по всему течению Амура вплоть до устья, а Уссурийский край (Приморье) признавался совладением империи Цин и Российской империи. Но уже в ноябре 1860 году русский посланник в Пекине Николай Павлович Игнатьев добился от потерпевшей поражение империи маньчжуров признания Уссурии и всего Приморья владением России. Однако всё это было бы невозможно без 12-летних неустанных трудов и борьбы генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Николаевича Муравьёва, по праву награждённого титулом «графа Амурского»! С тех пор он стал официально именоваться графом Муравьёвым-Амурским. В Хабаровске ему установлен памятник – на высокой скале стоит бронзовая пятиметровая(!) фигура этого в реальности невысокого человека, «русского муравья» в военном мундире со свитком Айгунского договора в руке. Ныне это единственный государственный деятель за всю историю России, удостоенный чести быть изображённым на российских деньгах. Вспомним, что такой чести за всю историю России удостаивались только трое её великих деятелей – Екатерина Великая, Ленин, и... Муравьёв-Амурский! Если вы достаточно обеспечены, дорогой читатель, и у вас в карманах шуршат пятитысячерублёвые купюры, то вы всегда можете увидеть его портрет. У меня вот не шуршат... Но, кроме шуток, мы, русские люди, всегда будем помнить замечательные слова этого удивительного человека, произнесённые им на Усть-Зее после своего наивысшего торжества в Айгуне в 1858 году, когда он после подписания знаменитого договора, возвращающего России обширный край, в окружении простых солдат, казаков вновь учреждённого им Амурского казачьего войска, русских поселенцев, крестьян и промысловиков – всего русского служивого и работного люда, пришедшего с ним на Амур, сказал им: «Товарищи, поздравляю вас! Не тщетно трудились мы: Амур сделался достоянием России! Св. Церковь молит за вас, Россия благодарит! Да здравствует Император Александр и да процветает под кровом его вновь приобретённая страна!»

Николай Николаевич Муравьёв-Амурский в отличие от многих государственных чиновников не приобрёл себе за долгие годы тяжёлой службы никакого состояния. Отправленный новым императором в отставку, он не имел средств даже на приобретение себе дома или квартиры в Санкт-Петербурге. Он жил на съёмных. Единственный доход его как члена Государственного совета при особе императора был в старости – пожизненная пенсия. Он не имел потомства, его жена-француженка была болезненной особой и не могла иметь детей. Но он любил свою жену и никогда не покидал её. Они вместе совершали опасные и труднейшие экспедиции по всему Дальневосточному краю. Когда жена серьёзно заболела, он отправился с ней в Париж и прожил свои последние годы во Франции. Там и скончался в 1881 году от открывшихся у него старых военных ран. Похоронен вместе с женой в фамильной усыпальнице. Прах его никогда не будет перемещён в Россию, ведь он сам никогда бы не согласился расстаться с единственной своей возлюбленной, а она была француженка! Так сердце этого человека разрывалось между родиной его жены и далёкой Россией, восточные рубежи которой прочерчены его рукой.

Художник: К. Маковский.