Родом от Данилы Иртищева

Жизнь и творчество Ф.М. Достоевского исследовались настолько пристально, что в современном «достоевсковедении» существуют свои аксиомы и теоремы, догмы и предположения, легенды, мифы, предания…
В сознании современного человека установилось несколько стереотипов, связанных с именем писателя. К примеру, феномен Достоевского редко воспринимается отдельно от феномена Льва Толстого. Они как знаки плюс и минус необычайно сильного и до конца не познанного энергетического поля литературы. Лев Толстой – это стремление к положительным идеалам. Герои Толстого, даже отрицательные, не разрушают гармонию мира. Читателю «Войны и мира» и «Анны Карениной» понятен, доступен и желанен мир, созданный гением Толстого, его герои не только любимы, но и родственны. Мир Достоевского иной. Его нельзя назвать дисгармоничным или алогичным – он иной. Взлёты и падения героев Достоевского открывают читателю глубины, которые чаще ужасают, чем восторгают. В этом мире читателю неуютно – но в него тянет заглянуть, чтобы прикоснуться к неведомому и непознанному. «Душа человеческая суть вместилище всех добродетелей и грехов человеческих, она мятётся, страдает, спасается, – она моя душа», – это единственное и главное, в чём безоговорочно соглашается с Достоевским читатель.
Следует сказать, что и Толстой, и Достоевский оказали колоссальное влияние почти на всех писателей, творивших после них. И если русские писатели чаще других учителем называли Толстого, то западные практически единодушно в учителя зачисляли Достоевского. 
О «завоевании» Запада Достоевским точнее других написал Андре Жид. Именно он указал на загадочность этой исполинской фигуры, которая наряду с Ибсеном и Ницше завладела умами западных читателей.
Не вызывает сомнения, что Европа почувствовала в Достоевском то, чего не было в прочих русских писателях, а именно – родственность себе. Да, Достоевский говорил о том, что русская душа – это «вакантная нация, способная стать во главе общечеловеческого дела». Он писал, что не понимает эмигрантов, сумасшедших, по его разумению. Он считал, что «на Западе Христа потеряли по вине католицизма». И, тем не менее, Запад безоговорочно принял Достоевского-писателя и Достоевского-философа.
В чём причина? Конечно, можно вспомнить высказывания «старого русского европейца» Достоевского, что «высшая русская мысль есть всепримирение идей» Европы, что «Европу и назначение её окончит Россия», что «какой истинный русский не думает прежде всего о Европе» и что «русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастие, чтобы успокоиться». Некоторое мессианство русской идеи могло найти отклик на Западе, но не более.
Причины того, что идеи Достоевского овладели западными умами, на наш взгляд, лежат глубже. 
Всем известно – корни Ф.М. Достоевского находятся в Великом княжестве Литовском, крупном западно-русском государстве, объединённом униями ХIV–ХV веков с Польшей и присоединённом впоследствии Российской империей. Что мы знаем о предках Фёдора Михайловича? Анна Григорьевна Достоевская написала в 1897 г. священнику в село Достоево на Брестчине: «Мой покойный муж Фёдор Михайлович Достоевский много раз говорил мне, что его род происходит из (исторической) Литвы от пинского маршалка Достоевского, избранного в сейм в 1598 г. Пётр Достоевский и его потомки жили в Достоеве». Анна Григорьевна просила прислать ей сохранившиеся в церковных книгах сведения о предках Фёдора Михайловича. Мы не знаем, получила ли из Достоева какие-либо сведения Анна Григорьевна. Но от дочери Фёдора Михайловича Любови Фёдоровны известно, что отец писателя, Михаил Андреевич, без денег и протекции поступил «в число казённых воспитанников по медицинской части императорской Медико-хирургической академии в Московское отделение… 1809 г. октября 11». Его отец был протоиереем в городе Брацлаве Подольской губернии. Вероятно, он не одобрял выбор сына, оттого «без денег и протекции». В 1837 г. Фёдор Достоевский уехал из Москвы в Петербург, где поступил в военно-инженерное училище. А на следующий год своими крепостными был убит Михаил Андреевич…

Белорусский литературовед С. Букчин провёл архивные разыскания о предках Ф.М. Достоевского, в том числе им были исследованы Литовская метрика, писцовая книга Пинского староства, акты Виленской археографической комиссии.
Первым из датированных документов была грамота, выданная 6 октября 1506 г. пинским князем Фёдором Ивановичем Ярославичем родоначальнику Достоевских Даниле Ивановичу Иртищеву на владение селом Достоевым между реками Пиной и Ясельдой: «А дали есмо тому нашему боярину тое именье со всем с тым, што из старины к тем дворищом прислухало, с землями пашными и з бортными, и з их ловы, и з реками, и з луги, и з сеножатьми, и з езы, и з озёры и со всих тых земель входы. А волен тот боярин наш в том своём именьи, в данине нашей двор собе поселити, и пашню вчинити, и млыны сыпати… А людем его подводы не давати, а ни в облаву не ходити, и ни повозу не возити. А дали есмо тое именье тому нашему боярину вечно и непорушно, ему и его жоне, и их детем, и их счадком».
Таким образом, потомки Данилы Иртищева отныне навсегда становятся Достоевскими. Его сыну, Семёну Даниловичу Достоевскому, в связи с женитьбой «Подтвердительную грамоту» жалует Бона Сфорца, мать польского короля Сигизмунда Августа. Фёдора Ивановича Достоевского, «земянина Пинской хоругви», называет своим «уполномоченным приятелем» бежавший в Литву Андрей Курбский. Брат Фёдора, Стефан, получает от короля Стефана Батория привилей на минский Вознесенский православный монастырь: «…и того монастыра со всим спокойне ужывати, аж до живота своего». Но владел Стефан им недолго: митрополит киевский Илья и каштелян минский Ян Глебович пожаловались королю, что Достоевский, будучи человеком светским и «к тому же закону не греческого», доходами пользуется, а об управлении монастырём не заботится: «Только дей для пожитку своего тот монастыр держит, а фала божья никгды в нём водле закону греческого полнена не бывает».
Представитель четвёртого поколения рода Пётр Достоевский – маршал Пинского повета и член Главного трибунала Великого княжества Литовского. Именно его знала А.Г. Достоевская. «По своему положению, – писал литературовед В. Кирпотин, – поветовые маршалы стояли высоко, их дальнейшим повышением являлось сенаторское кресло; они были главными вождями дворянского ополчения своего повета и иногда разбирали дела, подлежащие дворному королевскому суду». К слову, сессии Главного трибунала проходили раз в год в самом древнем и мощном замке Великого княжества Литовского – Новогрудском.
Стефан Достоевский подписывался по-белорусски, Пётр – по-польски…
Проживать имение начал Бенедыкт Петрович Достоевский. Во второй половине ХVII века на Достоеве уже был долг в восемь тысяч злотых. Имение сына Бенедыкта Романа Остров было разграблено. Кстати, в Пушкинском доме Академии наук России хранится принадлежавшее ему старинное Евангелие.
С ХVII века среди предков Ф.М. Достоевского отмечены лица духовного звания, наиболее известен из них иеромонах Киево-Печерской лавры Акиндий Достоевский. Надо сказать, именно в ХVII веке проявилось сильное внутреннее сопротивление религиозной Брестской унии 1596 г., по которой ущемлялись права православного населения Великого княжества Литовского. Многие потомки белорусской и украинской шляхты уходили в служители православия.

В ХVIII веке предки Ф.М. Достоевского жили преимущественно на Украине, прадед писателя был священником в Брацлаве на Подолии. Очевидно, Достоевские в ХVII–ХVIII веках прошли тот же путь, что и подавляющее большинство «застянковой» шляхты Литвы – измельчание, утрата имений, прав, состояний. Оставалась лишь память о былом величии, о гордых предках, которые в одиночку могли заблокировать любое решение сейма.
Итак, Великое княжество Литовское попало сначала под влияние других государств, потом исчезло. А судьбы отдельных людей всегда были напрямую связаны с судьбами общества. Достоевские, как и многие, прошли путь от величия к нищете и безвестности.
Европа для Достоевских генетически не была далёкой заграницей. Они, Достоевские, от Данилы Ивановича до Фёдора Михайловича, ощущали Европу и плотью, и духом. Это подтверждается пристальным вниманием Фёдора Михайловича к пресловутому «польскому вопросу», этой кровоточащей язве на теле империи. Он принял живейшее участие в развернувшейся полемике не только по своему положению редактора журнала «Время», но и по зову крови. «Польское дело», «польский вопрос», судьба Западного края были его исторической болью, которую следовало пережить и превозмочь. Великое княжество Литовское было сильно подвержено европейским интеграционным процессам. Оно существовало в политической и религиозной системах координат Европы со всеми их плюсами и минусами. И погибло оно именно из-за антагонизма между православным населением и окатоличенной верхушкой. Народ тянулся к Москве, к братьям по вере; знать, её богатейшая часть, не мыслила себя вне Европы. Радзивиллы, например, с XVI века были князьями Священной Римской империи. 
Да, Европа Россию не любила, о чём и говорил Достоевский: «Мы никогда в Европе не возбуждали симпатии, и она, если можно было, всегда с охотою на нас ополчалась. Она не могла не признать только одного: нашу силу, – и эта физическая, материальная сила (так по крайней мере Европа должна была смотреть на нас) всегда возбуждала в ней негодование».
Многое ли изменилось в отношении Европы к России с середины позапрошлого века? Вероятно, ничего. По-прежнему Европа при случае охотно на неё ополчается, по-прежнему боится она российской физической силы.
Но Ф.М. Достоевского Европа, при всей резкости его высказываний о ней, а с ней и остальной цивилизованный мир, приняли безоговорочно. Не Пушкин, не Тургенев, не Лев Толстой явили миру загадочную русскую душу – Фёдор Достоевский. Именно в Раскольниковых, Карамазовых, Мышкиных, Грушеньках, Ставрогиных благополучная Европа наконец разглядела то, что, во-первых, сделало Россию Россией, а во-вторых, то, что никогда не примирит её с Россией. Прочитав Достоевского, европейцы догадались о некоей несовместимости России и Запада, – этого оказалось достаточно. 
Пусть Россия и шла бы своим путём по азиатскому бездорожью. Но она слишком велика, слишком непредсказуема, слишком близка, слишком опасна. Её нельзя оставлять одну на свободе, ей надо помочь. И помогают, как могут. Уверен, с опаской в Европе стали относиться к России во многом благодаря Достоевскому.
Европа, кажется, уж и прочла «Дневник писателя» Достоевского, но предпочитает о нём помалкивать. Это материк, ещё не исследованный ни в самой России, ни на Западе.
Человеческая цивилизация жила и живёт прозрениями своих гениев. Но Достоевский стоит особняком и среди них.