«Всё написанное мною выросло из России…»

28 января – 50 лет со дня кончины выдающегося православного писателя русского зарубежья, мемуариста, критика, литературоведа, переводчика Бориса Зайцева (1881-1972) 

Проза Зайцева отличается теплотой и лиризмом. Её наполняют тихий свет добра, простые нравственные начала, особенное чувство сопричастности всему сущему. 
«Он человек очень тонко деликатный и духовный, – писал Иван Бунин. – <…> Я ценю в Зайцеве то, что он выбрал свой путь и идёт по нему... Идёт по своему пути, который подымается выше повседневности».
Получив признание и известность ещё в дореволюционной России, Борис Константинович Зайцев на протяжении полувека жил и творил во Франции. 
…Зайцев называл русскую литературу, в которой оставил свой неповторимый след, «христианнейшей из всех литератур мира». 
И сам Борис Константинович вошёл в русскую литературу как православный писатель. Его постоянные темы – миссия России в мире, её скорбь и слава, таинственные пути Промысла. Историческое бытие народа и человека художник-христианин рассматривает в контексте Вечности. 

***

Борис Константинович Зайцев родился 29 января (10 февраля) 1881 года в Орле в дворянской семье. Отец Константин Николаевич был горным инженером. Детство Бориса прошло в родительском имении – селе Усты Жиздринского уезда Калужской губернии.
До 11 лет Борис находился на домашнем обучении. В 1898 году окончил Калужское реальное училище, затем учился в Императорском техническом училище в Москве, Горном институте в Петербурге, на юридическом факультете Московского университета. Но ни инженером, о чём мечтал его отец, ни юристом не стал. Борис всецело предался литературной деятельности.
В 1901 году в газете «Курьер» благодаря Леониду Андрееву (он возглавлял здесь литературный отдел) был напечатан первый рассказ Зайцева «В дороге». Зайцев познакомился с Андреевым в конце 1890-х годов и чувство глубочайшей признательности к нему пронёс через всю жизнь. 
В 1900-1902 годы Зайцев знакомится со многими выдающимися русскими литераторами: в Ялте – с Антоном Чеховым, в московском литературном кружке, куда его вводит Андреев, с Николаем Телешовым, Максимом Горьким, Викентием Вересаевым, Иваном Буниным и другими.
В годы Первой мировой войны Зайцев окончил Александровское военное училище и сразу после Февральской революции был произведён в офицеры, однако не попал на фронт из-за болезни и с августа 1917 по 1921 год жил в своем калужском поместье Притыкино.

***

Зайцев, о чём пишет в эмиграции в воспоминаниях, вырос в безрелигиозной семье. На духовное развитие писателя немалое влияние оказали произведения Владимира Соловьёва, который, по словам Бориса Константиновича, «пробивал пантеистическое одеяние юности и давал толчок к вере»:
«Время было переломное. Интеллигенция призывалась входить в церковь. Она и вошла» (1).
Православное мировоззрение Зайцева отразилось в рассказах 1918–1921 годов («Душа», «Белый свет», «Уединение»), в которых он писал о революции как о закономерном возмездии за «распущенность, беззаботность... и маловерие». 
Рассказ Зайцева «Улица св. Николая» (1921) вошёл в одноимённый сборник (1923). Писатель изображает в рассказе старинную московскую улицу Арбат, которая соединяет собою три храма «самого русского святого» Николая Чудотворца – Николу Плотника, Николу на Песках и Николу Явленного. 
Это образная хроника истории России начала ХХ века. Арбат помнит светлый быт России начала 1910-х годов. Арбат и очевидец событий первой русской революции. Арбат и свидетель потрясений Октябрьской революции и гражданской войны. 
В круговороте событий писатель привлекает внимание читателей к неизменному и умиротворяющему образу извозчика Миколы, напоминающего самого святителя Николая. Проезжая по Арбату с неснятыми и звонящими ещё колоколами, он крестится на три Никольских храма, которые были снесены после революции.

***

8 июня 1922 года вместе с супругой Верой Алексеевной и десятилетней дочерью Наталией Зайцев уехал в Берлин. 
9 сентября 1923 года Зайцев выехал с семьей в Италию, 30 декабря того же года перебрался в Париж, где прожил почти полвека. В Париже, который стал центром русской эмиграции, он поддерживает отношения с Иваном Буниным, Иваном Шмелёвым, Михаилом Осоргиным и другими писателями-эмигрантами.
В Париже Борис Константинович познакомился с архимандритом Киприаном (Керном), известным православным богословом и патрологом, он станет духовником семьи Зайцевых.
Архимандрит Киприан (Керн) отмечал, что в прозе Бориса Константиновича «какое-то подсознательное неуловимое ощущение божественной иконы мира, его неомраченных светлых истоков».

***

«Духовный путь Бориса Зайцева, – считает доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Пушкинского Дома, исследователь творчества писателя Алексей Любомудров, – отмечен характерной особенностью: его детство, юность прошли вблизи величайших святынь русского православия, но он оставался вполне равнодушен к ним. Зайцев несколько лет жил неподалеку от Оптиной Пустыни, но ни разу не побывал в ней; часто проезжал в имение отца через Саровский лес, но Саровская обитель не вызывала у него никакого интереса. И только в эмиграции, навсегда лишенный возможности поклониться этим святым местам, Зайцев постигает их великое духоносное значение и в своих очерках совершает мысленные паломничества в них. Небольшой очерк-эссе «Оптина Пустынь» (1929) проникнут любовью и благоговением к великим оптинским старцам. Зайцев размышляет о том, как могло бы протекать его путешествие в Оптину в конце прошлого века, представляет в воображении свою встречу со старцем Амвросием – человеком, «от которого ничто в тебе не скрыто»: «Как взглянул бы он на меня? Что сказал бы?» «Что имеем – не храним, потерявши – плачем»».

По признанию Зайцева, в эмиграции он открыл для себя прежде незнакомую ему «Россию Святой Руси».
Именно эта тема и заняла главное место в его творчестве. Ей посвящены «житийные портреты» – «Алексей Божий человек» (1925), «Преподобный Сергий Радонежский» (1925), жизнеописания других святых, лирические книги паломнических странствий «Афон» (1928) и «Валаам» (1936).
В очерках и лирико-филосософских эссе Зайцева запечатлены образы современников – монахов-подвижников, оптинских старцев, странников и блаженных, выдающихся деятелей Русской Церкви, мучеников, героев, явивших примеры стояния в вере, совершивших жертвенный подвиг во имя Христово и просто русских православных людей, волею судьбы оторванных от России, но не утративших духовных связей с нею.
Религиозным духом проникнуты и романы, повести и рассказы Зайцева («Золотой узор», 1926, «Путешествие Глеба», 1937–1953, «Воспоминания», 1939 и 1965, и многие другие).
В этих и других его произведениях сказалось влияние религиозно-философской мысли Бердяева, с которым писатель поддерживал близкие отношения. 

***

В мае 1927 году Зайцев посетил Святую гору Афон, где, по его словам, провёл «семнадцать незабываемых дней …, живя в монастырях, странствуя по полуострову…». 
Зайцев показал своеобразный, притягательный и многогранный внутренний мир Святой горы Афон. 
 «...Афон предстает в своём вековом и благосклонном величии, – писал Зайцев. – Тысячелетнее монашеское царство! Напрасно думают, что оно сурово, даже грозно. Афон – сила, и сила охранительная, смысл его есть «пребывание», а не движение. Афон созерцает, а не кипит и рвется, – это верно. Но он полон христианского благоухания, то есть милости, а не закона, любви, а не угрозы. Афон не мрачен, он светел, ибо олюблен, одухотворен».
В русском монастыре святого Пантелеимона Зайцев размышляет о надвременном смысле «облика Целителя и Утешителя-отрока, укрепленного в Восточной Церкви»:
«Не потому ли он так привился у русских, что России более, чем какой– либо стране, при её великих, но подчас слепых силах и страстях, её великой иногда тьме и «карамазовщине», более чем кому-либо нужна целительная ложечка св. Пантелеймона?».
Писатель, который на протяжении всей жизни вновь и вновь возвращался к волновавшей его теме афонских обителей, живо описывает как внешний уклад жизни монахов Святой горы в то время, так и их духовные подвиги во имя Бога и ближних, которые составляют основу их повседневной жизни.
«Учёного, философского или богословского в моем писании нет, – отмечал Зайцев. – Я был на Афоне православным человеком и русским художником. <...> Я пытаюсь дать ощущение Афона, как я его видел, слышал, вдыхал».
«В своём грешном сердце, – писал Борис Константинович, – уношу частицу света афонского, несу её благоговейно, и, что бы ни случилось со мной в жизни, мне не забыть этого странствия и поклонения, как, верю, не погаснуть в ветрах мира самой искре».
«Простота и доброта, а не сумрачное отчуждение, – считал Зайцев, – вот стиль афонский, и недаром тысячи паломников перебывали в этих приветливых местах».
Борис Константинович отправлял из Греции и с Афона очерки о своих впечатлениях. Они публиковались на страницах русских парижских газет «Последние новости» и Возрождение». 
Параллельно Борис Константинович вёл записную книжку. В неё он заносил новые впечатления. Большой интерес представляют и письма Зайцева, в частности, родным в Париж. Они содержат дополнительные сведения о его паломничестве и о быте насельников Святой Горы. (2)
Книга путевых очерков Зайцева «Афон» (1928), которую потом неоднократно переиздавали, была встречена в русском зарубежье с большим интересом. 
«В книге Зайцева, своеобразном «дневнике путешественника», – отмечает Алексей Любомудров, – есть одно чрезвычайно важное место, где открывается смысл происходящего с Россией. В беседе со старцем-отшельником, к которому добирался трудно и долго, Зайцев получил подтверждение своим раздумьям о промыслительном значении русской катастрофы. Старец говорит, что Россия страдает за грехи, а в ответ на недоумение собеседников, почему не наказана также Европа, давно отвернувшаяся от Бога, поясняет: «Потому что возлюбил (Господь Россию. -А.Л.) больше. И больше послал несчастий. Чтобы дать нам скорее опомниться. И покаяться. Кого возлюблю, с того и взыщу, и тому особенный дам путь, ни на чей не похожий». Эта беседа, по словам Алексея Любомудрова, со старцем, живущим на вершине горы, – одна из главных духовных вершин книги».

Однако в книгу Зайцева вошли не все его очерки и дневниковые записи. Уже в наше время Алексей Любомудров по разным периодическим изданиям и архивам собрал уникальные материалы, связанные с давней поездкой Зайцева. Учёный составил и выпустил фундаментальную книгу афонского наследия Зайцева «Афины и Афон. Очерки, письма, афонский дневник» (3). 

***

С 30 июля по 9 августа 1935 года писатель с супругой побывали в паломничестве в Спасо-Преображенском Валаамском монастыре, который находился тогда на территории Финляндии. 
Зайцев познакомился с братией, посещал как храм старостильников, так и прочие церкви, скиты, работал в монастырской библиотеке (спустя годы переписывался с некоторыми насельниками Валаамского монастыря). 
Итогом поездки стали серия очерков о пребывании на Валааме, опубликованных в «Возрождении» (1935-1936).
В Эстонии при содействии педагога и автора книг о Валааме М.И. Янсона и Н.Г. Кауше вышла книга «Валаам» (Таллин, 1936), составленная из опубликованных очерков, отредактированных с учётом предполагавшегося нелегального распространения книги в Советской России. 
Зайцев несколько идеализировал бытовую сторону жизни монастыря, предпочёл не касаться вопроса о разделении братии из-за отношения к введению григорианского календаря. 

«Летом 1935 года, – отмечает Алексей Любомудров, – Зайцевы совершили поездку на Карельский перешеек, где гостили на вилле Н. Г. Кауше (дальней родственницы В. А. Зайцевой) в Келломяки (нынешнее Комарово). Пребывание там, как и поездка оттуда на Валаам, оставили глубокий след в душе художника. Книга «Валаам» (1936), написанная по впечатлениям от этой поездки, представляет собой глубоко лирическое, исполненное поэзии описание валаамского архипелага. Как и в «Афоне», Зайцева привлекает «внутренняя, духовная и поэтическая сторона Валаама». Автор не говорит о ней прямо – она открывается как отклик в душе читателя на те настроения, пейзажи, портреты, которые рисует художник».
Книга Зайцева «Валаам» побудила Шмелёва переписать свою раннюю работу «На скалах Валаама» (М., 1895) и выпустить книгу «Старый Валаам» (Ладомирова, 1938), изменив оценки и суждения, относящиеся ко времени знакомства с обителью.
Паломничества на Афон и Валаам стали важными этапами на пути самого Бориса Константиновича к Церкви, чему способствовало (как у многих эмигрантов!) ностальгическое чувство об утраченной Родине. 
Её они вновь обрели в «островках старого русского міра» – в русских зарубежных храмах, построенных ещё до революции.
«Неслучайным считаю, – отмечал Зайцев, – что отсюда (из Европы) довелось совершить два дальних странствия – на Афон и на Валаам, на юге и на севере ощутить вновь Родину и сказать о ней...». 

***

Зайцев написал и опубликовал в эмиграции 30 книг и более 800 текстов в периодических изданиях на русском языке. 
«За ничтожным исключением всё написанное мною выросло из России, лишь Россией и дышит», – отмечал в 1943 году Борис Константинович. 
Среди книг Зайцева следует отметить и художественные биографии писателей: «Жизнь Тургенева» (1932), «Жуковский» (1951), «Чехов» (1954), очерки и мемуары о деятелях русской культуры Андрее Белом, Александре Блоке, Константине Бальмонте, Вячеславе Иванове, Иване Шмелеве, Марине Цветаевой и многих других. Зайцев, как считают исследователи его творчества, придумал жанр романизованной биографии.
«В последние годы жизни Б.К.Зайцев чаще, чем прежде, обращается и мыслью своей, и сердцем к Родине. (…) С годами налаживается его переписка с писателями из СССР(...). Много писем(…) отправляет и он. Среди адресатов – Ахматова, Пастернак» (4)
А в Париже Борис Константинович встречался с советскими писателями, приезжавшими во Францию, Константином Паустовским, Владимиром Солоухиным, Юрием Казаковым и другими.
Книги Зайцева, переведенные на английский, немецкий, французский, испанский, итальянский, фламандский, венгерский, сербохорватский, болгарский, чешский и японский языки, были изданы в разных странах мира и вызвали интерес зарубежных читателей.

***

По словам Алексея Любомудрова, «Борис Зайцев – один из немногих писателей, которых отличает цельное православное мировоззрение. Оно пронизывает всё его творчество и гармонично отражается в его художественном мире. Переживший революции и войны, (…) Борис Зайцев всегда оставался художником, принимавшим и любившим Жизнь, твердо верившим в Промысл. Он часто говорил о загадочности, непостижимости небесных путей, но не сомневался, что в любых испытаниях Господь не оставляет Своих чад и ведёт их ко спасению. Зайцеву, тонко чувствующему гармонию мира, музыку небесных сфер, откликающемуся душой на свет звезды, довелось, вместе с миллионами русских людей XX века, пройти через тяжкие испытания, горькие скорби. И не только страдать самому, но видеть горе близких людей – а таких было немало на его 90-летнем жизненном пути».

Верным чадом Церкви Зайцев оставался до конца дней. Скончался Борис Константинович 28 января 1972 года. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Примечания:
1. 3айцев Б. К. Соловьев нашей юности // Русская мысль. 1953. 27 февраля.
2.   Вестн. РХД. 1992. № 164. С. 188-216
3.   Борис Зайцев. Афины и Афон. Очерки, письма, афонский дневник. – СПб.: Росток, 2011. – 320 с.
4.   Из книги: Горелов А.Н. «Точка земной красоты». М., 2015.