Марина Цветаева. Её стихам настал черёд

Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.

Марина Цветаева явлена миру 26 сентября по старому стилю, по новому – 8 октября, 1892 года. В субботний день, когда на праздник Иоанна Богослова, в белокаменной «спорили сотни колоколов». «Мне и доныне хочется грызть жаркой рябины горькую кисть», напишет она в двадцать четыре года. «С хлебом ем, с водой глотаю/ Горечь-горе, горечь-грусть…/ Горечь вечным привкусом жгла губы великого русского поэта. Слова «поэтесса» та, жизнь которой была наполнена страстями и разочарованием, не признавала. 

Крылья страсти несли её по жизни, в которой разочарований было больше, чем радостей. И в тех, с кем сводила судьба, и самых горестных – в себе. Поди, разберись, надрывная ли поэзия диктовала судьбу, судьба ли – пронзительные стихи, каждое слово которых попадало меткими стрелами в сердца живущих с ней на одной чувственной волне. Ясно одно: она родилась с поэзией на устах. Поэзия стала её призванием и приговором. И вознесла, и погубила. С таким мироощущением в мир не приходят – возникают избранные. Из чего-то эфемерного. 

Кто создан из камня, кто создан из глины, –
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело – измена, мне имя – Марина,
Я – бренная пена морская.

Она была искусницей в поэзии. Плела кружева слов при свете совести. С лёгким прищуром не только от врождённой близорукости глаз, а чтобы не ослепнуть от этого никогда не меркнущего перед её дальнозоркой душой света.

Цветаева. Портрет

Жизнь её давно уже разложили по косточкам, что называется. В самое потаённое с фонарями залезли. Наверное, в предчувствии этого постоянно испытывала боль: «Боже мой, а говорят, что нет души! А что у меня сейчас болит?.. не зуб, не голова, не живот, не– не– не-… а болит. Это и есть душа».
На мучивший её вопрос: «Что я делаю на этом свете?» нашла ответ: «Слушаю свою душу». И очень рано поняла: «Жить надо так, чтобы Душа сбылась». Спешила жить, потому что «успех – это успеть»
А от других хотела одного: «Мне нужно, чтобы меня любили… Нуждались – как в хлебе».
И искала тех, кто её полюбит. И находила. И теряла. И находила снова.
Считала судьбоносной встречу с тем, кто открыл ей многое в жизни и привёл туда, где ей было хорошо – в Коктебель и в Феодосию. И появилась в её биографии особая страница. Крымская. 
Поводом для знакомства с одним из крупнейших поэтов Серебряного века, художником, философом по профессии и просто мудрецом по жизни Максимилианом Волошиным стали, конечно же, стихи. Первый Маринин сборник «Вечерний альбом» вышедший в 1910 году, рецензентом которого стал именно он:

Ваша книга странно взволновала –
В ней сокрытое обнажено,
В ней страна, где всех путей начало,
Но куда возврата не дано…
Ваша книга – это весть «оттуда»,
Утренняя благостная весть.
Я давно уж не приемлю чуда,
Но как сладко слышать: «Чудо – есть!»

Они стали друг для друга обоюдным чудом. 
Их дружба длилась до самой смерти Макса. Эссе Цветаевой «Живое о живом» на смерть поэта – непревзойдённые строки о нём. 
А началась их духовная и душевная неразрывная связь в конце марта 1911 года. Марина прервала учёбу в гимназии и отправилась сначала в Гурзуф, потом в Коктебель, в дом Волошина, который раскрыл ей свои объятия, одарил радостью и любовью.

Цветаева и  Эфрон в  доме Волошина

Здесь она нашла не только поддержку всепонимающего, всевидящего Макса, но и мужа.

Летели солнечные стрелы 
И волны – бешеные львы.
Так Вы лежали, слишком белый
От нестерпимой синевы…

Это – о Сергее Эфроне, с которым через год была венчана. И следующая поездка в Крым уже с ним и с дочерью Алей. Новый, 1913 год они встретили в доме Макса, а потом уехали в Феодосию, где в то время жила младшая сестра Марины Анастасия.

Цветаева с семьёй в доме Волошина

«Ослепительными сверкающими днями» назовёт Марина проведенное здесь время. А Анастасия засвидетельствует: «Марина была счастлива!». И признается: «…Мы поняли – Марина и я, – что Феодосия – волшебный город, и мы полюбили его навсегда». 
И уютное провинциальное местечко стало для них городом праздника, городом счастья. Окутав теплом и волшебством, даря покой, отдохновение и вдохновение. Горожане приняли их и полюбили. 
В одной из статей в феодосийской газете от 15 декабря 1913 года отмечалось: «Снова выступали очаровательные сёстры Цветаевы: ещё раз облили нас солнечной лаской… согрели одинокие одичавшие души». Марина отметила в записных книжках: «Когда мы с Асей идём по Итальянской, за спиной сплошь да рядом такие фразы: «Цветаевы!», «Поэтессы идут!». 

Голоса сестёр звучали в гостеприимных домах внуков Айвазовского – Николая Лампси и Михаила Латри, художника Константина Богаевского, на литературных вечерах. Когда из Коктебеля приходил самый сокровенный друг – Максимилиан Волошин, они часами бродили с ним по древним улочкам города и окрестным холмам. Их шаги помнят Караимская слободка, Карантин с генуэзскими башнями, где теперь проводятся «Цветаевские костры», на которых звучат бессмертные строки, как и в Тарусе – родоначальнице этих поэтических вечеров, в подхвативших идею разных городах России, и даже во Франции, Германии, США, в Киеве и в Кишинёве. 

Жизнь опровергла слова Бориса Пастернака, считавшего: «Нам с Мариной памятниками не стоять». Оказалось, стоять. И ему, и ей. Памятникам – и скульптурным, и музейным. В объявленный ЮНЕСКО Годом Марины Цветаевой в честь её столетия – 1992-й – в России открылись несколько музеев. А в 2009-м дошла очередь и до Феодосии. Уютного крымского города, где она за восемь месяцев вдохновенно создала несколько циклов стихов, среди которых «Над Феодосией угас…», посвящение мужу «Генералам двенадцатого года», «Вы родились певцом и пажем…», «Быть нежной, бешеной и шумной…», «Я с вызовом ношу его кольцо…», «Есть такие голоса», «Идёшь, на меня похожий…», «Уж сколько их упало в эту бездну…», «Стать тем, что никому не мило…». Это целая феодосийская биография – короткая жизненная идиллия, разрушенная жестоким веком. 

Музей сестёр  Цветаевых в Феодосии

Есть среди лирических строк звучащие пророчески – обращённые к дочери, «маленькой тени на огромном горизонте», со словами о дне, «когда от жизни рядом вся ты оторвёшься взглядом и душой». Этот день наступил – 27 августа 1939 года. Арестованная на даче в подмосковном Болшево Ариадна уходила, не оглянувшись. В этот день она последний раз видела родителей. Семнадцать лет лагерей и ссылок. И потеря за потерей: трагическая гибель Марины в Елабуге, а через четыре месяца расстрел Сергея, гибель брата. Двадцать лет провела в заключении и Анастасия Цветаева. Она до последних дней приезжала в любимый Крым, в Коктебель. Умерла в 1993 году на девяносто девятом году жизни. Всю жизнь в тени сестры, но без обиды, заняв своё место в литературе. И свято храня память о Марине.
В счастливую молодость талантливых сестёр возвращает нас камерный музей в доме, где они сидели вечерами обнявшись, то молча, то вспоминая наперебой жизнь в родительском гнезде, отца – известного учёного-историка, археолога, филолога, искусствоведа, подарившего России Музей изящных искусств имени императора Александра III при Московском императорском университете, ныне известный на весь мир Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.

Цветаева. Портрет с автографом

Долго длятся только несчастья. Радости заканчиваются быстро. 
6 июля 1914 года Марина Цветаева с мужем и дочерью навсегда покидают вошедшую в душу гостеприимную киммерийскую землю. Едут в тревожную суетную Москву. Не за горами 1917-год... Скитания за границей, тяжёлые мысли, которые, старается утопить в стихах: 

Если душа родилась крылатой – 
Что ей хоромы и что ей хаты! 
Что Чингисхан ей – и что – Орда! 
Два на миру у меня врага, 
Два близнеца – неразрывно слитых: 
Голод голодных – сытость сытых.

Нищета, одиночество. И все мысли – о покинутой Родине. 
В мир эмиграции она не вписалась.

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, 
И всё – равно, и всё – едино. 
Но если по дороге куст 
Встает, особенно – рябина... 

Та самая рябина. Ставшая для неё символом, рефреном жизни...
 В чужом краю родился сын. И напутствие ему, семилетнему: 

Ни к городу и ни к селу – 
Езжай, мой сын, в свою страну, – 
В край – всем краям наоборот! – 
Куда назад идти – вперед
Идти, – особенно – тебе,
Руси не видывавшее
Дитя моё... Моё? Ее – 
Дитя!
Езжай, мой сын, домой – вперед – 
В свой край, в свой век, в свой час, – от нас
В Россию – вас, в Россию – масс,
В наш-час – страну! в сей-час – страну!
В на-Марс – страну! в без-нас – страну!

Она понимала: «Здесь – я не нужна, там – я не возможна…»

Отказываюсь – быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь – жить.
С волками площадей.

Но и возвращение на Родину счастья не принесло. Принесло потери близких. А главное – себя. Ушла добровольно, никого не виня. 

И если все ж – плеча, крыла, колена
Сжав – на погост дала себя увесть,—
То лишь затем, чтобы, смеясь над тленом,
Стихом восстать – иль розаном расцвесть!

Объяснение трагического поступка? Возможно… А легло на бумагу не в августе 41-го в Елабуге, а в ноябре 1920 года в охваченной страстями гражданской войны в Москве.

Лучше всего отметить день рождения любимого поэта, сняв с полки томик стихов, коих, слава богу, издано – переиздано. Но самой любимой и необходимой остаётся чудом доставшаяся в юности небесной сини книжица из серии «Большая библиотека поэта». Она легко вводит в Серебряный век во всей его объёмности и звучности, подаривший Марину Цветаеву нам. В котором она осталась, и откуда шлёт нам свои послания, без которых мир наш был бы другим, и мы были другими...

«Скульптор зависит от глины. Художник от красок. Музыкант от струн. У художника, музыканта может остановиться рука. У поэта – только сердце».
«Нет на земле второго Вас».
«Грех не в темноте, а в нежелании света!»
«Не стыдись, страна Россия! Ангелы – всегда босые».
«Есть рядом с нашей подлой жизнью – другая жизнь: торжественная, нерушимая, непреложная: жизнь Церкви. Те же слова, те же движения, – все, как столетия назад. Вне времени, то есть вне измены. Мы слишком мало об этом помним».
«Наши лучшие слова – интонации».

Каждый выберет для себя то, что ляжет на сердце.