«Но мы навеки будем правы...»

Жизнь, страсти и прозрения Льва Николаевича Гумилёва. К 110-летию русского учёного и поэта

«Мы должны вообще сказать, что ничто великое в мире не совершается без страсти». Эти слова великого философа Гегеля поставлены во главу угла Львом Николаевичем Гумилёвым в его основополагающей научной работе «Этногенез и биосфера Земли», где он изложил свою знаменитую теорию пассионарности – теорию, до сих пор не признанную официальной наукой. Об этой интереснейшей теории мы ещё поговорим, а пока обратимся к предкам Льва Николаевича. А от своих предках ему многое было дано. Нет, дело не в материальном наследстве. Да, его предки по линии матери отца Анны Ивановны, урождённой Львовой, были богатыми помещиками Тверской губернии, а фамилия Львовых – одна из знатнейших в старой России. Из этого рода, кстати, происходил известный князь Львов, первый глава временного правительства после февральской революции 1917 года. Интересно, что и воспитывала будущего учёного в его младенческие годы именно эта его бабушка, так как родная мать Льва Гумилёва – известнейшая поэтесса Анна Ахматова имела другого мужа, разведясь с отцом Льва Николаем Степановичем Гумилёвым – гениальным русским поэтом серебряного века, основателем течения акмеизма. По линии своей матери, носившей в девичестве фамилию Горенко, в предках у Льва Николаевича были новгородские бояре, военные, сражавшиеся на поле Бородина, был даже один из денщиков самого Суворова! А прабабка матери учёного была татарка и носила в девичестве фамилию Ахматова (эту фамилию и взяла молодая поэтесса Анна Горенко как свой псевдоним, ставший впоследствии её официальной фамилией) и, как полагала Анна Андреевна, была потомком самого хана Ахмата – последнего великого хана Золотой Орды, уступившего некогда в 1480 году победу на реке Угре русским войскам великого князя московского Ивана Васильевича III. Интересно, что и в предках у Львовых тоже существовал некий татарский мурза Ахмат, перешедший на русскую службу. А все эти Ахматы считались чингизидами – происходившими по прямой линии от самого «потрясателя вселенной» могущественного и жестокого повелителя великих моголов (именно моголов – так писал ещё Карамзин) Чингис-хана! Так что Лев Николаевич Гумилёв с полным основанием мог считать себя потомком Чингис-хана, и, действительно, если рассмотреть портрет учёного, то в его лице можно найти нечто восточное. Но по линии предков своего отца, поэта Николая Гумилёва, у Льва Николаевича были чисто русские люди – священники Рязанской губернии, из нынешнего Шиловского района этой области. Кстати, именно в этой стороне находится и село Ижевское, где родился сам основатель космонавтики Константин Эдуардович Циолковский, так что прав писатель Паустовский, назвавший рязанщину «землёй талантов»! Степан Гумилёв – дед Льва Николаевича вышел из священнического сословия и выучился на военного медика, офицера морского флота, потому и отец учёного поэт Николай Степанов Гумилёв родился в Кронштадте.

Такие были предки у Льва Николаевича! – очень сложные и неординарные люди. Потому и натура и весь внутренний менталитет будущего учёного-этнолога, исследователя происхождения народов Льва Гумилёва был сложен и неординарен. С одной стороны, он знал и ясно осознавал своё дворянское происхождение, ущемлённое к тому же в годы революции трагической судьбой его отца, ведь поэта и офицера царской армии Николая Степановича Гумилёва, награждённого двумя георгиевскими крестами на полях сражений Первой мировой войны, большевики расстреляли в августе 1921 года по подозрению в причастности к контрреволюционному заговору в Петрограде. Известно, как встретил смерть Николай Гумилёв. Максим Горький добивался смягчения приговора гениальному русскому поэту и в последний момент перед строем расстреливаемых прозвучал приказ: «Поэт Гумилёв, выйти из строя». На что Николай Степанович (он в это время курил папиросу) презрительно бросил палачам: «Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв!» И был расстрелян вместе с остальными.

Эта история, несомненно, была известна его сыну, и этот акт жертвенности со стороны волевой натуры отца глубоко потряс его и, кто знает, возможно явился основанием для первых мыслей о «пассионарности» (страстности), присущей некоторым особо сильным духом людям, заставлявшей их идти на подвиги и на смерть во имя исполнения каких-то своих общественных и творческих идей. Впоследствии Лев Гумилёв, будучи уже известным исследователем истории и культуры восточных народов, создал свою теорию пассионарности, где сделал далеко идущий вывод о зарождении любых этносов (народов) в силу вспышки таковой пассионарности, которая возникает как биологическая мутация вследствие действия разных сил как природных, так и сугубо этнических. Во время этой вспышки в зарождающемся этносе (тогда ещё субэтносе) появляется большое количество таких «пассионариев», которые активно меняют политическую систему, овладевают властью, выдвигают новые идеи развития, организуют силы этноса для новых завоеваний и безудержного расширения. Эти пассионарии (особо страстные и деятельные натуры) не руководствуются только интересами наживы, ибо что стоит их нажитое состояние, если они постоянно рискуют жизнью и часто гибнут, но таким образом меняют политическую и этническую картину мира, способствуя развитию перспективных или угасанию отживших своё этносов. По мере своих завоеваний и растраты своей пассионарной энергии эти особо страстные люди гибнут в большом числе, и уровень пассионарности их этноса снижается, кривая подъёма клонится к упадку. Данный этнос перестаёт осваивать новые территории, в нём вообще иссякает энергия поиска чего-то нового, народ замыкается в себе, удовольствуется спокойной жизнью, но в нём угасают силы для сопротивления всяческим кризисам и внешним опасностям, таковой этнос попадает под власть иных, только ещё переживающих пассионарный толчок народов, а после вообще распадается и становится материалом для создания новых этносов. Такова вкратце этническая теория Гумилёва, названная им «теорией этногенеза» и описанная в его докторской диссертации, написанной уже в 60-е годы XX века. Диссертация эта учёным была защищена, но не была принята официальной наукой, степень доктора наук он получил за иные труды. Но именно эта непризнанная теория и составила славу учёному, она и посейчас продолжает волновать умы человечества.

Но давайте разберёмся: в чём были корни этой неожиданной теории, откуда произросла она? Прежде всего здесь присутствуют размышления Льва Гумилёва над жизнью, судьбой и творчеством своего отца – великого и трагичного русского поэта Николая Гумилёва. Этот человек сам создал себя. Будучи в детстве слабым и болезненным ребёнком, плохо учившимся в царскосельской гимназии (бывшем пушкинском лицее!), когда, кстати говоря, он и познакомился со своей будущей женой Анной Горенко (Ахматовой). Неожиданно рано вспыхнувшая любовь в молодом человеке, заставила перемениться его. В нём открылся большой поэтический талант, он стал мечтать о славе и – переменился духовно! Из слабого и замкнутого отрока родился сильный и волевой юноша, мечтатель, желающей покорить весь мир...

Самый первый: некрасив и тонок,

Полюбивший только сумрак рощ,

Лист опавший, колдовской ребенок,

Словом останавливавший дождь.

 

Дерево да рыжая собака –

Вот кого он взял себе в друзья,

Память, память, ты не сыщешь знака,

Не уверишь мир, что то был я.

 

И второй… Любил он ветер с юга,

В каждом шуме слышал звоны лир,

Говорил, что жизнь – его подруга,

Коврик под его ногами – мир.

 

Он совсем не нравится мне, это

Он хотел стать богом и царем,

Он повесил вывеску поэта

Над дверьми в мой молчаливый дом...

 

Похоже, что этот человек пережил «пассионарный толчок», он преобразился, он стал другим человеком, он вступил в «фазу подъёма» собственной личности, словно согласуясь с будущей теорией своего сына. Дальнейшее его пассионарное развитие приводит его в стадию «акме» (вершины) своего развития, он начинает «покорять» мир...

 

...Я люблю избранника свободы,

Мореплавателя и стрелка,

Ах, ему так звонко пели воды

И завидовали облака.

 

Высока была его палатка,

Мулы были резвы и сильны,

Как вино, впивал он воздух сладкий

Белому неведомой страны...

 

Но наивысшая стадия акматического подъёма в жизни этого человека начинается тогда, когда ему приходиться жертвовать жизнью, выступив на защиту своей страны, уйдя на фронты Мировой войны...

 

...Память, ты слабее год от году,

Тот ли это или кто другой

Променял весёлую свободу

На священный долгожданный бой.

 

Знал он муки голода и жажды,

Сон тревожный, бесконечный путь,

Но святой Георгий тронул дважды

Пулею не тронутую грудь.

 

Я – угрюмый и упрямый зодчий

Храма, восстающего во мгле,

Я возревновал о славе Отчей,

Как на небесах, и на земле.

 

Сердце будет пламенем палимо

Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,

Стены Нового Иерусалима

На полях моей родной страны.

 

Вот это и есть высшая стадия пассионарности, согласно учению Льва Гумилёва – жертвенность. Человек готов отдать свою жизнь за свои личные или общественные идеалы – идеалы разума, славы и беспредельной любви к своему отечеству, своему народу. Лев Николаевич словно бы применил судьбу своего отца к судьбе целого народа.

Но только ли жизненный подвиг поэта Гумилёва лёг в основу этой теории? Нет, конечно. Россия в период революции и дальнейших коллизий послереволюционной истории пережила сильнейший пассионарный подъём, невероятный по своей мощи и затраченной энергии. Этот подъём начался задолго до революции 1917 года. Это весь «серебряный век» русской культуры с его взлётом во всех видах искусств – не только поэзии, и в области театра, живописи, музыки, архитектуры, техники и науки. Можно долго перечислять имена великих русских художников, поэтов, писателей, учёных, изобретателей – весь тот подъём русской цивилизации накануне событий начала Первой мировой войны. Мировая война, начавшаяся в 1914 году, направила этот подъём, эту немыслимую общественную энергию, концентрировавшуюся в русской нации на борьбу – сначала с внешним врагом, а потом и на переустройство своей страны в ходе социальных потрясений революции. Россия испытала пассионарный толчок невероятной силы! Какой, может быть, переживала Франция в период Великой французской революции или Америка в период войны за независимость. Тогда родилась плеяда русских пассионариев, которые и вели за собой нацию. Образы таких пассионариев прекрасно показаны в стихотворении Евгения Винокурова от 1957 года, когда этот пассионарный толчок ещё не был изжит – впереди ещё были полёты в космос и экономический подъём СССР, но поэт понимает, где было начало всему этому:

 

На чердаках и в сумраке подвалов,

В кухмистерских, где толчея и чад,

Исполнены высоких идеалов,

Мальчишки о России говорят.

 

О, мальчики российские! Не вы ли

Мир потрясли когда-то в десять дней,

Комдивами садясь в автомобили,

Комбригами влезая на коней...

 

Да, так же, как за книжками в подвале,

На сходке иль в студенческой норе,

Они исканье правды продолжали

Под знаменем и с шашкой на бедре.

 

Шли на врага с тяжёлыми полками,

Когда весь край мятущийся горел...

Попавши в плен, не заслонясь руками,

Спокойно выходили на расстрел.

 

В тот трудный час их укрепляла вера.

Сняв шлемы, белокуры и чисты,

Они стояли, в дуло револьвера

Смотря глазами, полными мечты.

 

Разве это не портрет русского пассионария? Это стихотворение Винокурова – ярчайшая иллюстрация ко всей теории пассионарности Льва Гумилёва, который утверждал, что ведь пассионарии, находясь на высшей ступени своего подъёма часто начинают уничтожать не только врагов своей своей страны и своего этноса, но часто дерутся и между собой, так как каждая группа пассионариев яростно отстаивает свой взгляд на дальнейшее развитие общества, свои идеалы будущего. Не отсюда ли идёт и та кровавая и беспощадная внутренняя борьба в СССР в 20–30-е годы, все эти немыслимые и трудно объяснимые с позиций здравого смысла репрессии против несогласных с «генеральной линией», этот маниакальный поиск «врагов», когда всякий выражающий противное мнение курсу на «реконструкцию» (слово из той эпохи!) страны, да просто всякий подозрительный «элемент» подвергался зверскому уничтожению... Это – обратная сторона высокой пассионарности, её «перегрев», выражаясь языком Льва Гумилёва. И если мы применим теорию пассионарности к 70-летней истории Советского Союза, то мы ясно увидим все стадии концентрированного развития той кривой подъёма, а после падения нашей великой страны.

Начиная с «момента пассионарного толчка» – революции (их было ведь две – февральская и октябрьская) 1917 года, потом бешеная фаза подъёма, ожесточённая бескомпромиссной гражданской войной, потом фаза «поиска удачи с риском для жизни» – это НЭП, от которого отказались в 1929 году (год великого перелома), чтобы быстрей перейти к следующей фазе – «стремлению к идеалу знания и красоты» – то есть индустриализация страны, все эти «догоним и перегоним» по части технического прогресса Запад, и вынужденная массовая коллективизация, проводившаяся жесточайшими и бесчеловечными методами – нужна была дармовая рабочая сила для великих строек социализма и последовавшие за тем репрессии – чтобы подхлестнуть общество, держать людей в постоянном градусе высокого социально-политического напряжения, отсюда бесконечный поиск врагов, которые сразу же объявлялись «врагами народа» – то есть врагами этноса! Да, нового советского этноса, который вместо тысячелетий выковывался буквально за несколько десятков лет. Такого ещё мировая история не видела! И, наконец, едва была достигнута стадия «стремления к идеалу победы», согласно положениям Льва Гумилёва, как грянула Вторая мировая война, переросшая для России в Великую Отечественную войну, ибо тут новоявленный советский этнос столкнулся с антиэтносом – человеконенавистнической системой нацистской Германии, где тоже происходил свой пассионарный подъём, только со знаком минус – ибо он был нацелен на уничтожение всех прогрессивных идеалов человечества. И в борьбе с этим нацистским антиэтносом произошёл подъём советских пассионариев к высшей стадии – к стадии жертвенности, сознательному принятию смерти и мук в борьбе за общественные идеалы. Вспомните Александра Матросова и Зою Космодемьянскую, генерала Карбышева и молодогвардейцев – да им несть числа, этим истинным пассионариям, которые оставили свои жизни на полях сражений... А после начался столь же быстрый откат всей советской системы, ибо пассионарии в массовом числе сложили свои головы в борьбе за идеал Победы, а советский этнос постепенно стал приспосабливаться к спокойным условиям жизни, уже, вместе с уменьшением количества пассионариев, появились и стали развиваться иные идеалы – благополучной тихой мирной жизни, материального достатка, когда идеалом стало «повышения благосостояния советского народа», о чём нам прожжужали уши на всех партийных съездах поздней советской поры. Нет, падение было не столь стремительным, конечно. Ещё были великие достижения в строительстве, в науке, полёты в космос, создание мощной, но быстро дряхлеющей международной социалистической системы, но... всё яснее и яснее обозначался регресс общества, это была фаза «надлома», согласно всё тому же научному прозрению Льва Гумилёва. И вот – следующая фаза «стремления к благоустройству без риска для жизни» – это 70-е годы, так называемый «застой», а после – катастрофа конца 80-х и распад советского этноса, вместе с распадом государства. Здесь точку поставил «тихий обыватель» Горбачёв, которому претило всякое проявление жертвенности ради спасения своей страны. Таким образом – более чем тысячелетний цикл развития этноса – от подъёма до упадка (согласно Л. Гумилёву – 1200 лет) в случае с сообществом «советских людей», из которых ведь коммунистические партийные идеологи хотели создать новый народ, уместился в 70 с небольшим лет своего существования. Однако это не опровергает общих положений теории этногенеза, ибо все стадии развития были пройдены, только в очень ускоренном темпе. Но Лев Николаевич Гумилёв приводит в своей работе «Этногенез и биосфера Земли» примеры подобного рода. Так недолго существовала великая империя Александра Македонского, которую создала на развалинах персидской монархии группа пассионариев, сплотившихся вокруг македонского царя, ученика Аристотеля, который ведь и привил Александру идеалы стремления к успеху. Они совершили невозможное – они сокрушили сильнейшую многовековую державу Азии, покорили ещё ряд стран, при этом многие из них погибли, не увидев плодов своих побед. А ради чего? На это ответил сам Александр в ответ на брошенный ему упрёк в напрасной гибели многих его соратников: «Людям, которые переносят труды и опасности ради великой цели, сладостно жить в доблести и умирать, оставляя по себе бессмертную славу… Что совершили бы мы великого и прекрасного, если бы сидели в Македонии и считали, что с нас хватит жить спокойно: сохранять свою землю и только отгонять от неё соседей, которые нам враждебны?» Так совершается великая история человечества – через жертвы, положенные на алтарь Победы. В Древнем Риме главным храмом считался храм богини Победы. Когда римляне перестали в неё верить – великий Рим пал перед жалкой кучкой варваров. Не то же ли самое случилось и с нашей страной – великим Советским Союзом, павшим перед жалкой кучкой лжецов и демагогов?..

Вот какие мысли и исторические обобщения вызывает непризнанная нашей окостенелой официальной наукой теория Льва Гумилёва. Но он ведь выстрадал её всей своей жизнью, наполненной трудами и страданиями. Как сын контрреволюционера он, студент Ленинградского университета, подвергся осуждению к большому сроку в северные лагеря в 1934 году. Потом был фронт Великой Отечественной, куда он попал добровольцем прямо из лагеря. Победу встретил во Франкфурте-на-Одере, много он видел ужасов войны, разрушенную Германию... но как истинный пассионарий, всё это осознав, написал:

 

...Но мы навеки будем правы

Пред вами, прежние века.

Опять дорогой русской славы

Прошли славянские войска!

 

Вернувшись победителем в 1945 году, он закончил университет, занялся научной работой, исходил всю Среднюю Азию в экспедициях, но в 1949 году – новый срок и освобождение только в 1956. Потом научная работа, новые экспедиции, исторические монографии по древней истории азиатских народов и вершина его творчества – книга «Этногенез и биосфера Земли», которую я всем советую прочитать. Скончался Лев Николаевич в переломном для нашей страны 1992 году, в эпоху развала всего и вся, но неуклонно он верил в будущее России и в новый пассионарный подъём, который, может быть, мы переживаем сейчас.

 

...И мир открывается новый,

И жизнь, чем дальше, тем краше,

Идёт перед нашим словом,

Открытая словом нашим.