Василий Нестеренко: «На Афоне каждая секунда – милость Божия»

В Манеже закончила свою двухмесячную работу выставка народного художника России, академика Российской академии художеств Василия Нестеренко «Мы – русские, с нами Бог!». Если бы во время посещения выставки вы образно назвали её путешествием, то странствие по экспозиции Нестеренко обернулось бы для вас и паломничеством, и пилигримством, и вояжем, и экскурсией, и просто шествием по миру. Таков этот художник – Василий Нестеренко, которого на пресс-конференции, предварявшей выставку, представители очень высоких сфер – политики и деятели культуры – назвали каноническим и великим. Подумала тогда – преувеличивают, но когда оказалась в огромных залах Манежа и увидела на исторических полотнах лики сотен, тысяч своих соотечественников, обустраивавших Русский мир в разные времена, когда увидела русских воинов из разных веков, проливавших кровь за землю, на которой живём, и саму эту необъятную землю невиданной красоты, и рядом – тихую Русскую мадонну, ради которой совершаются все подвиги на земле, а над всем этим могучий Лик Вседержителя, поняла, что слова словами, но явление этой выставки именно в наши дни, несомненно, знаковое. 
Василий Нестеренко, выпускник Суриковского института, приобрёл известность полотнами на темы русской истории и христианской религиозности, а также благодаря росписи храмов. Именно он воссоздал колоссальную роспись Храма Христа Спасителя, расписывал и другие храмы в России и за рубежом, в частности, Успенский кафедральный собор в Дмитрове и Храм Целителя Пантелеймона на Старом Русике. Лауреат Премии ФСБ России за создание цикла картин антитеррористической направленности «Сирийская земля» и художественное оформление Главного храма Вооруженных сил РФ и Храма адмирала Фёдора Ушакова в Южном Бутове.
На выставке были представлены произведения художника во всех жанрах живописи и графики, выполненные в течение последних десятилетий. Монументальные исторические полотна посвящены победам русского оружия и русского духа, среди них – более двадцати крупноформатных картин.
Сегодня Василий Нестеренко – гость сетевого литературного журнала «Камертон». 

Беседу ведёт журналист Нина Катаева.

– Василий Игоревич, отличалась ли чем-то ваша выставка «Мы – русские, с нами Бог!» от других?

– Конечно. Во-первых, она была самой масштабной из всех, которые были в Манеже и вообще в моей жизни, и на четверть состояла из новых работ. Тематически во многом была связана с современностью, достаточно сказать, что начиналась с двух войн – в Сирии и Донбассе. Центральная часть была посвящена истории России, духовной теме, росписям храмов, в пейзажах был запечатлён образ родины. А на портретах, считаю, можно было увидеть того, кого называем героем нашего времени. 
В целом работы выставки были объединены темой «Мы – русские, с нами Бог!». Это изречение Петра Первого, которое настолько часто повторял Суворов, что считаем уже принадлежащим ему. Суворов не проиграл ни одного сражения, но во время битв бывали такие моменты, когда он ложился на землю и молился, вокруг него стояли генералы, ждущие приказов, а он молился, и единственно правильное решение – приходило. «Мы – русские» – вообще-то заявление непростое: а что, буряты и чеченцы, которые воюют за нас, не русские? Смотря как подходить, если сердцем, то ответить легко: русский тот, кто любит Россию, служит ей и считает себя частью страны. Почему – «с нами Бог»? Потому что бывало так, что Бог был не с нами, как, например, во время Русско-японской войны…

– Или в начале Великой Отечественной…

– Тоже непростой вопрос, если вспомнить два явления Богородицы на Курской дуге и одно в Сталинграде 11 ноября 1942 года, тогда было движение людей к Богу, включая военачальников, которые потом стали маршалами Победы. На фашистских танках и самолётах были кресты, а на наших – звёзды, но победили мы, потому двигались в сторону Бога. Бог с нами только в том случае, если и мы с ним, хотя бы идём туда, если не делаем этого, Бог отворачивается, Он не любит тех, кто борется с ним, это касается, как отдельных людей, так и всей страны. Было много моментов, когда Спаситель и Божья матерь отворачивались от нас, но всё же оставалось что-то в душе народа, и жизнь России не прерывалась. На выставке было показано Смутное время, когда жизнь России висела на волоске, но в последний момент всё-таки принесли покаяние и повернулись к Богу. 
Смысл выставки заключался в том, чтобы каждый из нас думал о Боге: я как художник, другой как военный, третий как учитель и доктор, – мы должны хотя бы часть нашей жизни отдавать Родине, и это не пустые слова, будем это делать – будем жить, а если нет, на месте нашей страны будут жить другие люди.

– Слышала такое мнение о выставке – хороший художник, но очень милитаристский, что скажете такому зрителю?

– Что стою на выставке и не вижу ни одной милитаристской картины. Так можно было сказать, если бы я только войну рисовал, а многие люди считают меня церковным художником, другие – историческим, третьи – военным портретистом, пейзажистом, автором натюрмортов. Наверное, ваш критик прав, но правы и другие, я вижу, как ко мне относятся люди, но не горжусь, потому что постоянно работаю, а работы то получаются, то нет, и как можно гордиться, когда у тебя не идёт работа? Ты проживаешь в себе все эти картины, а удовлетворение приходит редко. Как дети, а у меня их четверо, картины рождаются в муках. Жизнь – непростое служение, от многого приходится отказываться.

– Как всё же делите себя между этими ипостасями – историческая живопись, религиозная, пейзажи?

– В каждом конкретном случае целиком отдаю себя работе, и стремлюсь сделать картину так, чтобы уже никогда не смог её повторить. Жизнь для меня – это искусство, через него спасаюсь сам, а может быть, и другие, видя, что делаю. Говорить можем о многом, главное в том, что говорят картины, зрителя не обманешь, за кого я – за красных или за белых, как говорили раньше, я – за Россию, надеюсь, это видно в моём творчестве.

– Расскажите, как родилась у вас философская работа «Гибель нашествия», где видим в снегах России поверженных французов, а на первом плане русского солдата, готового помочь подняться раненому противнику? Обобщённо хочется так назвать многие другие ваши полотна…

– Действительно, эпизод, изображённый на картине, – а повторяется он от Смоленска до Ковно и Вильно, это последний этап ухода Наполеона из России, – символичен, так было и в 1941 году в снегах под Москвой, так было в 1942-ом под Сталинградом. И ещё одна тема важна в картине – русский солдат не добивает врагов, сейчас он подаст руку этому французу и спасёт его, так и было, наши ходили там и собирали живых. А во время штурма Парижа, надо бы это знать, каждый день погибало до шести тысяч русских. И мы не сожгли город в 1814 году, как это сделали французы в Москве, и всё, что французы награбили – в Италии и других странах, – оставили в Лувре. Александр I снял только наполеоновскую статую с Вандомской колонны, всё остальное осталось у них. Вот оно, милосердие русского солдата, и это показано в картине. Это бесславный конец любого нашествия – вот они, голые, босые лежат в наших снегах, и так будет всегда.

– Среди ваших новых работ – «Открытие Антарктиды», чем привлекла эта идея?

– Работа написана в прошлом году и впервые показана в Петропавловской крепости в Петербурге, где и места было маловато, и рамы не было, так что торжественное представление картины состоялось в Манеже. Посвящена героям Антарктики, адмиралам Беллинсгаузену и Лазареву, открывшим шестой материк света – Антарктиду. Русские военные моряки в течение двух лет ходили вокруг Антарктиды, рискуя жизнью… Вот «Титаник» – это была квинтэссенция того, что могли сделать люди, вся их промышленность, научная мысль на тот момент, и хватило одного айсберга, чтобы лайнера не стало. А наши герои на двух маленьких деревянных кораблях, не имевших заднего хода и не предназначенных для ледового плавания, в течение двух лет наблюдали эти ледяные горы, как они вообще выжили… 
Это были очень молодые люди, но за плечами обоих были кругосветные путешествия. Беллинсгаузен командовал и с упорством вёл корабли на юг, они открыли остров Петра Великого, Землю Александра, много что ещё, это фантастический подвиг, и мне хотелось спеть некую песнь в виде живописи в честь этих уникальных людей. Многие из них потом участвовали в морских сражениях, например, военный офицер Лазарев в Наваринском бое. На картине они представлены как исследователи, но это был подвиг, и моим восхищением пронизана вся работа.

– Чем ещё удивляли из новинок?

– Серией работ по СВО, это четыре больших картины, и среди них пятиметровый холст «Защитники Новороссии». Это мой отклик на войну, которая идёт в нашем Отечестве. Много новых работ представлено в серии «На дальних рубежах», которая рождается из моих поездок по Сибири и Дальнему Востоку. Езжу каждый год, в этом ещё не успел, выставка потребовала больших усилий, но надеюсь, что поездка на Дальний Восток состоится. 

– Как у художника рождаются пейзажи, впечатление такое, что вы круглыми сутками наблюдаете за тем, что происходит в природе? 

– В природе я живу, хожу в большие горы, вот на Эльбрус поднимались, ходим по Алтаю – на лошадях и пешком. Иногда плаваем на военных кораблях. Выделить «самое удивительное место» не смогу: Байкал, Арктика, лавовые поля Камчатки, Курилы, невероятный северо-юг Сахалина, Якутия с её рекой Леной, Урал... Туманы-гейзеры, скалы-вулканы, моря-океаны, горы-тундра, белые медведи, морские львы – и всё это Россия. Спрашивают, почему мы не ездим любоваться нашей природой, на этот вопрос давно ответил Пушкин – мы ленивы и не любопытны. У нас великая страна, неповторимая природа, я, например, счастлив, что открыл для себя Дальний Восток и Сибирь, мне очень нравится. 
Но можно приехать и ничего не увидеть: подумаешь, Соловки – холодно, ничего хорошего, лучше в Турцию. Можно и так, всё зависит от человека. Считаю, каждый должен быть художником в своём деле, а если ты равнодушный человек, то и жизнь будет неинтересная. А «любопытство» можно воспитать в себе: Господь даёт тебе некий дар только частично, надо это в себе развивать, не будешь – отнимут и то, что есть. А ждать, что тебе что-то придёт сверху, не стоит, никогда не придёт.

– Картины, написанные на Афоне, не входят в серию «На дальних рубежах»?

– Почему же, Афон (с греч. – Святая Гора) – это тоже рубежи России, и на выставке ему были посвящены два зала. Это пейзажи и портреты, сделанные в разные годы на Афоне, также я расписал огромный Храм Целителя Пантелеймона и сделал много живописных работ в нашем монастыре. В ближайшее время должен выйти большой альбом «Моя работа на Афоне», куда включены росписи храма с эскизами, картины, представленные на выставке, а также работы, которых здесь не было. В моей жизни многое связано с этим местом. Впервые я приехал на Афон в 1996 году и попал в дальний скит на Старом Русике, где в лесу стоял огромный запущенный храм. Прошло много лет, и именно мне довелось его расписывать. Храм был мало освещён, в 1921 году освещение делал председатель Русской зарубежной церкви Антоний Храповицкий, а уж после моих росписей большим освещением в 2016 году занимался Патриарх Кирилл. Это знаковое место, самый большой русский храм на Афоне, который простоял сто лет не расписанным. Построен был ещё Российской империей – в нашем древнем скиту, на месте старого храма. Расписать тогда помешала революция. 
И вот к 1000-летию русского монашества, которое отмечалось в 2016 году, я с коллегами-художниками сподобился расписать храм, сделал там много своих работ и отвечал за всё. Для меня, конечно, это самая знаковая работа, потому что на Афоне каждая секунда – милость Божия. Это Земной удел Богородицы, Она незримо присутствует в природе – в травинках-листочках, в насельниках, в самой горе Афон, на море – везде Она. Это Её земля, и это чувствуется, например, в запахе в разное время года – как будто священник с кадилом прошёл, и небосклон словно открыт, на нём миллиарды гигантских звёзд, которые так ярко светят, что читать можно без луны… И Млечный путь прямо белый… В Греции – буквально шаг делаешь – такого нет, и звёзды во всём Средиземноморье маленькие, их не видать в мареве... 
С человеком там происходит что-то чудесное, люди становятся немного другими, и их тянет туда. Но попасть на Афон, как и в Иерусалим, сложно, в советское время было вообще невозможно, всё время будет что-то мешать, встретится много препон. Тем более сейчас, когда мы не можем ездить за границу, а на Афоне сильны ограничения для русских, также существует запрет для женщин, они могут смотреть на Святую Гору только с корабля. 
На Афоне находятся величайшие святыни, многие из них не раз привозили в Москву – голову Пантелеймона, пояс Богородицы и многое другое. У меня всё это есть на картинах, так что в каком-то смысле я счастливый человек.

– Вы расписали несколько храмов, скажите, в этой череде работа в Храме Христа Спасителя какое место занимает? И что художнику интереснее – расписывать новый храм или восстанавливать исторические росписи? 

– А что там было восстанавливать, осталось несколько фрагментов алтарной росписи «Тайной вечери» Семирадского, маленький кусочек, – храм надо было воссоздавать, а не восстанавливать, это две большие разницы. По фотографиям, когда их увеличивали, трудно было что-либо понять, вплоть до того, мужчина или женщина изображены в группе персонажей, какого всё это цвета, можно было уяснить лишь общую композицию. А дальше необходимо было наполнять это своими образами, ликами, цветом, с учётом гигантских размеров. Так что у меня был творческий диалог с художниками Евграфом Сорокиным, Генрихом Семирадским и Фёдором Бронниковым, и на выставке под эскизами вы могли видеть мою подпись – «Композиция Семирадского воссоздана Нестеренко», то есть я автор воссоздания, а не росписи. 
На месте Божьего дома, как известно, построили бассейн и сделали углубление для фундаментов Дворца Советов, и когда храм стали восстанавливать, его подняли на прежнюю отметку, и получилась нижняя часть, которой раньше не было, поскольку возвышался холм. Там оказалось много интересных помещений – Музей Храма, Зал церковных соборов, шесть трапезных. Из шести я сделал две, и на выставке можно было видеть картины из трапезной Храма, которые Патриарх выдал специально для этой выставки. Они сделаны на холстах, в стилистике верхнего храма. Также я написал цикл из пяти Богородичных икон плюс «Плащаницу», находятся они на уровне молящихся в верхнем храме, то есть это была огромная работа, потребовавшая напряжения всех сил.

– Всех интересует ваша работа в Главном храме Вооружённых сил РФ, на что вы ориентировались, соединяя в оформлении храма небесное воинство с земным, на фресках рядом со святыми воинами впервые появляются реальные персонажи?

– Ориентироваться особо было не на что, помимо того, что я сделал все эти мозаики, я придумал концепцию военного храма и мозаичных росписей – какие сюжеты и как показать, ведь языка, которым можно было бы рассказать о задуманном, не существовало. А там было много сюжетов, посвящённых русской духовной военной истории: сюжеты вселенского православия и евангельские, посвящённые русским воинам от Крещения Руси при Владимире до Великой Отечественной войны, а также тем воинам, которые были после войны и до нашего времени. Там есть нашествие Наполеона, есть Великая Отечественная – Сталинград и Курская дуга, и решить всё это нужно было церковным языком. Там есть нашествие поляков в Смутное время, нашествие Тамерлана, борьба с монголами в Куликовской битве, Крымская, Русско-японская, Северная войны – и всё решено через явление Богородицы и чудотворные иконы, которые помогали именно в этот момент. 
Русско-японская – это Порт-Артурская икона, Первая мировая – явление Богородицы в Августове, Великая Отечественная – на Курской дуге, в Сталинграде и облёт с Тихвинской иконой Москвы в 1941 году – это вся летопись нашей страны. И небесные покровители нашего воинства присутствуют – там много чего придумано, так, притвор храма посвящён вкладу Русской православной церкви в Великую Отечественную войну. Сложный момент, и в то время особо не говорили об этом, и сейчас не очень-то говорят, а мы сделали так, что всем стало понятно, какова была роль РПЦ, о нашей духовной истории сказано церковным языком. 

– Экскурсовод подчеркивал, что мозаики Нестеренко сделал руками, без всякого лазера, почему это важно?

– Дело в том, что храм построен с учётом новых технологий, ну а в мозаиках какие технологии – человек сидит и вставляет камешки – смальту, как при византийских императорах. Просто храмы тогда строились подолгу, Храм Христа Спасителя – 40 лет, а расписывали – 10, Нотр-Дам в Париже – 400 лет, Кёльнский собор – 600, а тут полтора года и – такое произведение искусства. В куполе Храма самое большое в мире изображение Христа, и как было эту мозаику делать? Руками и – с помощью Божьей, иначе не объяснить. 

– Один из самых популярных московских режиссёров Андрей Житинкин отметил, что многие образы на ваших картинах близки к театральным, в каких отношениях вы с театром? 

– Мы с женой были на спектакле Житинкина «Большая тройка (Ялта-45)» – об исторической встрече Сталина, Черчилля, Рузвельта в Ялте – смотрели не отрываясь, очень художественно сделано, правдиво, эмоционально, яркие образы, живые диалоги. Спектакль перекликается с моей картиной, где маршалы Победы играют в бильярд, мы хотели презентовать картину в Малом театре и связать её со спектаклем, помешала пандемия, но, может быть, ещё сделаем. Театру у меня посвящён цикл портретов артистов, так, более двадцати лет мы дружили с Василием Лановым, и я написал его портрет в роли Бернарда Шоу, одной из характерных его театральных ролей. Они с Юлией Борисовой играли в пьесе Джерома Килти «Милый лжец» – по многолетней переписке Бернарда Шоу и актрисы Патрик Кемпбелл. На портрете артист изображён в тот момент, когда узнаёт о смерти своей возлюбленной и рвёт её письма. Трагические роли были характерны для Ланового в последнее десятилетие его жизни. 
На выставке демонстрировался портрет Владимира Маторина в роли Бориса Годунова, одного из лучших басов шаляпинской школы, недавно он отметил 75-летие. О роли Годунова певец мне однажды сказал: «Выхожу на сцену Большого театра играть инфаркт», – я ещё подумал тогда, как же это изобразить в живописи?.. Зрители видели портрет Бэлзы в венецианском маскарадном костюме. А в экспозиции Третьяковки можно видеть портрет Ирины Архиповой в роли Кармен, лучшей Кармен, по мнению Марио дель Монако (один из крупнейших оперных певцов XX века и «последний тенор di forza. – Ред.). Театральную тему хотел бы продолжить, у меня целый список артистов, поработал бы и сценографом, хочется сделать декорации к опере или драматическому спектаклю. 

– Как проводите водораздел между современным и актуальным искусством?

– Отвечу вопросом на вопрос: сколько можно плестись за Западом и делать вид, что подражаем им, не пора ли сказать, что у нас свой путь в искусстве? У нас был Достоевский, Лев Толстой, великие художники – Иванов и Андрей Рублёв, ну что нам этот «Чёрный квадрат»?! Это часть нашей культуры, собственно, как Лисицкий, Гончарова, Шагал, ну почему они начинают всё затмевать?! Не говорю, что от них надо отказываться, нет, это часть нашей многоуровневой культуры, а есть русская культура, которая основывается на богатых традициях, давших невероятные плоды, и развивается дальше, не об этом ли говорит моя выставка?
Не надо никого ущемлять, ну дал Бог человеку умение рисовать чёрный квадрат, что ж, по рукам его бить за это, пускай рисует. Тем более, что у Малевича не только «Чёрный квадрат», есть и красный, и чёрный треугольник есть, и два квадрата и один треугольник на одной картине. Правда, на мой взгляд, это какая-то геометрия, а не искусство, считаю, человек должен сделать выбор – он занимается ерундой или всё-таки настоящим искусством. Зачем ходить в оперу, когда можно включить попсу, и она будет прыгать перед тобой, мне хочется, чтобы Россия сделала выбор в сторону традиционных ценностей, и чтобы мы были с Богом. Но чтобы осуществилось моё желание, думать об этом должны начать все.

– Что вы непременно хотели бы видеть в «Законе о культуре»?

– Каким быть «Закону о культуре», недавно обсуждали у меня на выставке и говорили, что надо менять платформу, на которой стоит культура. Закон-то мы можем принять и платформу поменять, но как изменить людей?! Не устаю повторять, что каждый должен обратить внимание на свою семью, выключить телевизор и следить за тем, чтобы дети читали книжки, ходили на выставки, на концерты, в театр, чтобы вживую общались с литературой и искусством, а не изучали «Войну и мир» по трём предложениям в телефоне. Сделать так, чтобы дети получали образование, подобное нашему в советские времена, – задача старшего поколения. Детьми надо заниматься, помня о том, что сказал наш «друг» Соррос: «Вы нас не интересуете, нас интересуют ваши дети и внуки». Для того, чтобы дети вырастали нормальными людьми, нам и нужен новый «Закон о культуре». Культура – главное, что должно быть на высоте в нашей стране, будет всё хорошо с культурой, и с остальным всё будет в порядке.