«Традиции могут только отмирать. Видоизменять их нельзя...»

Тревожные вести о здоровье известных и всенародно любимых людей всегда поднимают волну памяти. И хорошо, что вскоре после информации о госпитализации Юрия Соломина пришло успокаивающее: всё нормально, угрозы жизни нет. 
Такие моменты побуждают к деятельности: не откладывай на потом то, что можно сделать сегодня. Сколько бесед с умными людьми кануло в Лету только из-за того, что вовремя не расшифровывались диктофонные записи! Поэтому сегодня ещё один штрих к портрету актёра и режиссёра театра и кино, художественного руководителя Государственного академического Малого театра, народного артиста СССР, Героя труда, лауреата государственных премий России за вклад в развитие кино, полного кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством».

Ю. Соломин в студенческие годы

Юрию Мефодьевичу Соломину 88 лет. Пост худрука Малого театра он занимает с 1988 года. В труппу его приняли в 1957 году, после окончания Высшего театрального училища им. Щепкина. В 1960-х Соломин начал преподавать в училище, а в 1975 году стал художественным руководителем курса «Мастерство актёра».

Актёры театра, 1982 год

Первый вопрос мастеру:

– Ваш театр славен и любим традициями. Как в наше эклектическое время удаётся сохранять классический репертуар в его изначальной форме? 

– Очень трудно, как вы догадываетесь. Легче разломать, а через десять лет признать, что это была ошибка. Немного о месте, где стоит наш театр. О Москве. Важно ведь всё, что мы видим вокруг. Это культурное пространство. Каждый раз еду по Садовому кольцу и ужасаюсь. Москва потеряла прежний уютный облик. Можно было убрать старые ненужные дома (которые почему-то остались), расчистить столицу. А ломали в центре. То же и в Питере. Но там активнее борются за свой город. 
Я помню старую Москву, по которой можно было ходить спокойно днём и ночью, что мы и делали. Демократия нас ни к чему лучшему не привела, к сожалению. Я тоже был демократом, а теперь просто человек, который бережёт в памяти то, что ещё помнит. Хотелось бы, чтобы мои дети, внуки и правнуки, последующие поколения знали потрясающую красоту Москвы, которой уже нет. А стекляшки – это неинтересно. Весь центр забит стекляшками – банки, рестораны, офисы. Можно бы было всё это строить в Медведкове, Бескудникове, например. 
Так и с классическим репертуаром театров. Ломают традиции, но к лучшему ли? 

«Адъютант его превосходительства»

– Парадокс: сокращаются тексты, сцены в классических спектаклях, их продолжительность. Урезается именно классика, но идут новомодные спектакли длиной в сутки. 

– Теперь Шекспира можно сыграть за полтора часа. Модный режиссёр скажет: спектакль будет шестичасовой. Попробуйте у нас поставить длиннющий спектакль в нормальном театре, куда ходят нормальные люди. Откуда у них столько времени и терпения? Это элите делать нечего. Конечно, есть и исключения. Например, в детском театре спектакль идёт два дня. Но они сохраняют смысл, костюмы, манеры. 
У нас идёт «Ревизор» в полном объёме, так же и другие спектакли. Спектакль – это целое производство! В Малом ещё существует поворотный круг сцены. Могут сказать: теперь на кругу никто не ставит. Пытаются всё делать на одной площадке. Можно понять, что такое происходит в силу бедности. Но иногда этот приём как бы отвечает современности. Я всегда использую круг, когда ставлю спектакль. Он позволяет создать непрерывный поток действия на сцене, минут на пять-семь сокращает движения или перемещения актёров и предметов на сцене. За счёт этого сохраняется текст, какие-то событийные вещи. 
Интересная деталь. Театр был в Японии несколько раз. Нас очень хорошо принимали. Мы показали там почти всего Чехова. Японцы сказали: хотим «Три сестры». Но эта пьеса никогда не шла в Малом театре! Никогда! Мы рискнули и поставили именно на кругу. В Японии, конечно, используют новейшие технологии, планшеты опускаются, туда-сюда двигаются. Так они построили круг специально для нашего спектакля. Сказали: чтобы было так, как идёт в Москве. Многие из них не видели и не знают, что такое непрерывность действия. Это опять-таки традиция. 

«Хождение по мукам»

– Современные постановки включают много эквилибристики. Иногда она диссонирует с содержанием пьесы и кажется неуместной. Это какая-то физкультура. Может, я не права, но за развлечениями и выбросом эмоций, трюкачеством ходят в цирк. Театр всегда был рассчитан на внутреннюю работу души. 

– Нужно воспитывать поколения. Театр – одна из главных точек соприкосновения человека с искусством. Когда стали говорить, что литература и русский язык не столь уж важны в школьном образовании, я даже не мог возражать. Я был взбешён! 
Я вспоминаю школу с большим уважением. А это были военные годы – 1944, 1945. И я не был отличником. Но всё помню! Тогда не было высококлассных педагогов, однако все дисциплины – физика, химия, зоология, биология, история, география – преподавались нормально. Мы всё понимали, знали, для чего это нужно. 
Как можно было вымарать историю и географию! Да я в пятом классе уже читал «Дерсу Узала», и только через 50 лет мне это понадобилось, когда в кино сыграл роль Владимира Клавдиевича Арсеньева. Помню, я в учебнике географии вычитал и потом цитировал своим сверстникам, что Забайкалье превосходит Южный берег Крыма по прозрачности воздуха и количеству солнечных лучей. Я это дословно помню. Я, житель Забайкалья, гордился этим! А сейчас Уругвай ищут рядом с Японией. Стою у памятника Жукову, а рядом молодёжь не может ответить, кто это. Деградирует нация, и никакие новые технологии не помогут.

В роли Арсеньева

Мы почувствовали, что в Щепкинское училище (оттуда мы и питаемся) приходят люди, абсолютно не знающие нашей истории, литературы. Они поступают в гуманитарный институт, не понимая важных произведений Толстого, Пушкина. Это всё равно что, поступая в консерваторию, не знать Чайковского, Рахманинова, Глинку. Но музыкантов этому пока учат в музыкальных школах. В Гнесинке, консерваториях работают высококлассные мастера. Наши же гуманитарии сейчас уже Распутина, Астафьева, Белова не знают. Нам приходилось целый год тратить на литобразование. Через три года наши студенты должны выйти на сцену, играть и знать, кто такой Шекспир, Шиллер, Бомарше, Мольер, я уже не говорю о Достоевском, Чехове, Островском. Но нам на всё не хватает времени. 
Необходимо восстановить то, что возможно. Педагогов, которые пока ещё живут во всех уголках страны, собрать и начать обучать молодых учителей. Потеряно уважение к этой профессии. Не потому, что получают меньше. Это не совсем правда. И раньше были работники райкомов, горкомов, ЦК, стоявшие выше основной массы народа по обеспеченности. Тем не менее профессионализм учителей и престиж школ существовал и высоко котировался. Тема большая, и её нужно обсуждать. 
Все наши великие учёные XIX–XX веков дружили с актёрами Малого театра. Это был культурный круг. Именно поэтому их имена до сих пор известны во всём мире.

«Горе от ума»

– Все нестандартные решения оправдываются фразой «так требует зритель…». Откуда такие сведения? Театры зачастую заполняются по принципу «престижно посмотреть». Это и раньше было. Ездили в столицу со всех концов страны на новые спектакли модных режиссёров. Но подтекст такой тяги к театру, интерес лежал в иной плоскости. Смотрел, а что видел? Зритель голосует ногами. По какому принципу сейчас заполняется зал? 

– Опять возвращаемся к традициям. Малый театр ещё называют музеем. Есть в этом что-то застывшее, с намёком на прошедшую эпоху? Не думаю. Я говорю своим актёрам: «Не обижайтесь! Разве плохо, что нас сравнивают с Эрмитажем, с Третьяковкой, Пушкинским?»
Традиции могут только отмирать. Видоизменять их нельзя. Тогда это будут уже не традиции. Вот почему у нас до сих пор висят портреты-подлинники наших великих мастеров-предшественников. В театре есть свой музей. Экспонаты даём на театральные выставки. Нас любят, потому что вынесенная на авансцену внешняя достоверная обстановка эпох и времён полностью соответствует внутренней жизни персонажей. Помните Станиславского «не верю!»? Мы стремимся к подлинности во всём.

Беседу вела Татьяна Улитина.