Ален Делон и Владимир Максимов: Париж, две беседы

ВТОРАЯ БЕСЕДА. ПЕРВАЯ ЗДЕСЬ

Максимов о Максимове

Владимир Емельянович Максимов русский — советский писатель. «Диссидент», выдворенный из Советского союза в 70-х годах прошлого века.

Больше тридцати лет прожил во Франции. Хотя по его собственным словам: «Хотел бы жить в России». Долгое время был главным редактором журнала «Континент», созданным им в Париже в 1974-ом году, издающемся там на русском языке. Умер во Франции, так и не успев перебраться в Россию. Похоронили его на знаменитом русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, положив рядом с прахом Ивана Бунина и Алексея Ремизова, Дмитрия Мережковского и Бориса Зайцева. И было ему тогда столько же лет, сколько мне сейчас, почти шестьдесят пять. Может быть, ещё и это подтолкнуло меня вспомнить о моём двойном знаменитом тёзке, не родственнике даже дальнем, увы. В отличие, скажем, от другого писателя Сергея Васильевича Максимова, который, по словам моей бабушки Домны Васильевны Максимовой, являлся каким-то дальним («седьмая вода на киселе», — как говорила она) нашим родственником.
Настоящая же фамилия Владимира Емельяновича Максимова — Лев Алексеевич Самсонов. И родился он в 1930 году, на сто лет позже Сергея Владимировича Максимова, в тульской губернии, в крестьянской семье, переехавшей позже в Москву. Где отец будущего писателя, став рабочим, принимал активное участие в революционной деятельности, и даже сына своего назвал в честь Льва Троцкого. За что ещё раньше поплатился, будучи в 1927-м году репрессированным как троцкист. Вторично был репрессирован уже в период сталинских больших чисток в 1937-м году. А выйдя на свободу, отправился добровольцем на фронт, где и пропал без вести в первый же год войны.
А Лёва, окончив только 4 класса московской школы, ударился в бега. Вёл бродячую жизнь. Скитался по стране, по таёжным уголкам Сибири. Его несколько раз возвращали домой или определяли в детский дом, но он убегал снова. Имя, под которым теперь известен писатель, ему дали в детском доме.
Путь Максимова в его ранние годы очень напоминает жизненный путь Горького (Алексея Максимовича Пешкова, даже в смене фамилии). Сбегая из дома или из детского дома: он пас скот, работал косарём, грузчиком. Когда ему исполнилось 16 лет, был в очередной раз пойман и осуждён на 7 лет за бродяжничество. Безуспешно пытался сбежать и из тюрьмы. Отсидев полтора года, «по состоянию здоровья» был освобождён и завербовался на Север. Жил на Таймыре, работая в поисковой экспедиции, заведовал клубом, принимал участие в художественной самодеятельности. С Северов перебрался на Кубань, где стал колхозником сельхозартели «Красная звезда». Вскоре стал писать стихи, которые впервые, в 1952-м году, были опубликованы в областной газете «Советская Кубань». В 1954-м году Максимов перебрался на Ставрополье в город Черкесск, где работал в местных газетах и на радио. В том же году издал свою первую книгу стихов «Поколение на часах». После выхода книги в Черкесске, которая не привлекла особого внимания критики, перебрался в Москву и начал печататься в «Литературной газете», считая своим нравственным учителем Наума Коржавина.
Всеми своими действиями, как я уже говорил: бродяга, бунтарь, самоучка, особенно в молодости, Максимов напоминал Горького. Став старше, он был более похож на Василия Макаровича Шукшина, как бы говорящего всем своим видом и действиями, что мы, мол, в отличие от рафинированной московской интеллигенции, от исконного народного корня…
В 1961-м году в альманахе «Тарусские страницы», редактором которого был Константин Паустовский, опубликовал повесть «Мы обживаем землю».
В 1963-м году был принят в Союз писателей СССР. А в 1973-м — исключён из Союза писателей за свои «несовместимые со званием советский писатель» политические взгляды. В частности, в том, что не поддержал вторжение советских войск в 1968-м году в Чехословакию. А также за романы «Семь дней творения» (1973-й г.) и «Карантин», написанный чуть позднее. Не пропущенные советской цензурой и опубликованные на Западе.
В 1974-м году со своей женой Татьяной, которая была младше его на 15 лет, им разрешено было выехать во Францию на один год, после того как Максимов получил повестку на освидетельствование его душевного здоровья. Что, разумеется, могло закончиться для него плачевно.
В том же году, по инициативе тогдашнего председателя КГБ Юрия Андропова, Максимов был лишён советского гражданства, и вернуться на родину уже не мог.
В 1974-м году в Париже Максимовым был создан журнал «Континент», где он 17 лет был главным редактором. Журнал позиционировал себя как русский (печатался на русском языке) литературный, публицистический и религиозный журнал «третьей волны» русской эмиграции. В журнале в разные годы, печатались: Иосиф Бродский, Александр Галич, Виктор Некрасов, Василий Аксёнов, Сергей Довлатов, Эдуард Лимонов, Войнович, Солженицин (который, кстати, и придумал название журналу), Сахаров…
     
Я встречался с Владимиром Емельяновичем в Париже, в октябре 1993 года.
Некоторые фрагменты из наших долгих бесед, записанных на диктофон и расшифрованных позже (расшифровок этих хватило бы, пожалуй, на солидную брошюру), я и предоставляю вниманию читателей. 
Более того, уверен, что многое из сказанного писателем тогда остаётся актуальным по сей день.
И ещё одно небольшое добавление. Многие цитаты, использованные в этой статье, я почерпнул из произведения «Правда голая» другого Максимова, уже упомянутого мной вначале — Сергея Васильевича, этнографа и писателя девятнадцатого — начала двадцатого века.
Так что у меня получается Максимов в кубе. Но, смею надеяться, что ничего страшного в этом нет, поскольку двое из трёх Максимовых уже наверняка достойные люди…

​

Сергей Васильевич Максимов в своей «Правде голой» приводит слова Александра Невского: «Не в силе Бог, а в правде». У Александра Вампилова о правде сказано уже применительно к нашему времени: «Говорите правду — и вы прослывёте оригиналом». В романе Владимира Емельяновича Максимова «Карантин» (эту книгу он мне в Париже подарил с лестным для меня автографом) есть парадоксальное на первый взгляд изречение Тертуллиана, касающееся воскресения Христа: «И был распят, и на третий день воскрес, и это была правда, поскольку это невозможно».
Минуя всевозможные софистические ухищрения теолога и писателя Квинта Септимия Флоренса Тертуллиана, жившего во втором веке нашей эры и утверждавшего веру, именно в её несоизмеримости с разумом я расшифровываю это его изречение по-своему. Говорить и делать правду при любых обстоятельствах, часто вопреки собственной выгоде, очень непросто, порою невыносимо, почти также как воскресать…
Владимир Емельянович Максимов всегда старался говорить и делать правду. Это видно и по его произведениям, и по его публицистическим статьям (особенно в начале 90-х годов, печатавшихся в газете «Правда» о временах правления Ельцина), и по его действиям. Из-за чего он был неудобен сначала коммунистам в Советском союзе. Ибо не подпевал в общем хоре: «Хороша отчизна наша! Вся цветёт, как маков цвет! Окромя проблемов счастья, никаких проблемов нет!» А позже стал неудобен так называемым демократам. Поскольку правдивая оценка событий и действий политических лидеров вещь, как известно, неудобоваримая. Ведь: «Правда — глаза колет». Она практически для любых правящих кругов, или скорее, полагающих, что они правят народом, как шило, которое, как известно, в мешке не утаишь. Недаром же в народе говорят: «И Мамай правды не съел».
Наверное, поэтому время от времени и появляются такие люди как Владимир Емельянович Максимов, которые эту горькую, голую — то есть не прикрытую одеждами лжи — правду-матку говорят любым политическим деятелям, в каком бы высоком ранге те не пребывали.

«Однако, по всеобщему убеждению, правду говорят только дети, дураки, да пьяные».

Владимир Емельянович Максимов ни под одно из этих определений Сергея Васильевича Максимова не подходит. Он далеко не ребёнок и даже не ребячлив; алкоголь, как я заметил при наших встречах, не употребляет вообще даже в малых дозах; и уж конечно он далеко не дурак.
После известных событий 3-4 октября 1993 года в Москве, когда на глазах у всего мира (я, например, увидел эту бойню на парижской улице, где телевизоры, выстроенные в длинный ряд в витрине магазина, продававшего их, демонстрировали прохожим чуть ли не в прямом эфире, как из танков расстреливали парламент страны) опьянённая своими успехами безумствовала «дерьмократия»! Владимиру Максимову, по-своему оценившему эти события, причём никогда не состоящему ни в каких партиях, «жёлтой прессой», и не только в России, были тут же навешаны ярлыки: ярого антидемократа, коммуниста и фашиста одновременно.
Одним словом, врезали на полную катушку. И за что же?
Да за то же самое. За его правдивые выступления в печати и правдивую оценку событий. За то, что мерзость, — а как иначе было назвать то, что творилось в том же 93-м году и у Останкинской телебашни, когда стреляли в народ, который возмутился только тем, что растлевающее воздействие телевидения с его перенятыми так называемыми западными ценностями расползается как раковая опухоль по всей стране. И расстрел Белого дома — российского парламента — Максимов тоже назвал мерзостью. А своих бывших диссиденствующих и не диссиденствующих друзей, поддержавших эту подлую акцию: негодяями. Которым он теперь «руки не подаст». Чтобы убедиться в искренности писателя прочтите хотя бы его статью «Прошу человеческого убежища!», написанную в это время.
А в 1994—1995 гг. его статьи одна за другой выходили в России в газете «Правда». И одни названия этих статей говорят о многом. Вот заголовки лишь некоторых из них: «Неужели это колокол наших похорон?»; «Приглашение на казнь»; «Надгробие для России»; «Мародёры»; «История одной капитуляции»…
Искреннее переживание за своих соотечественников, их будущее, чувство ответственности за то, что происходит со страной, гневный протест против жестокого насилия и кровавого беспредела — главное в этих публикациях.
А в одном из интервью газете «Правда» на вопрос, нет ли у него раскаяния в собственной причастности к тому, что произошло с Россией, Максимов признался, что полностью разделяет позицию философа и писателя с мировой известностью (с которым мне тоже довелось встретиться в 1993 году, правда, чуть раньше в Мюнхене, и поговорить хотя бы по телефону) Александра Александровича Зиновьева, сказавшего такие горькие слова: «Мы целили в коммунизм, а попали в Россию». 
Сам же Зиновьев, когда мы беседовали с ним в Мюнхене, где он в университете преподавал логику, проживая в ФРГ с 1978 года, сказал мне следующее: 

«Я написал тридцать книг, анализирующих, что такое коммунизм, тридцать антикоммунистических книг. Но если бы я знал, чем всё это кончит, я бы их никогда не писал». 

И в 1999 году он вернулся в Россию, чтобы быть ближе к ней и своему народу… 
А Максимов при первой же нашей встрече сказал мне следующее:

«Запад сейчас делает вид, что России вообще уже нет, и даже нередко заявляет ей: “Не суйтесь, вы в мировой политике более не участвуете. Решаете теперь не вы, а мы. Но если на эти реплики сказать им однажды твёрдое "цыц!", Запад прислушается к голосу России. Они здесь быстро становятся очень послушными и вежливыми и начинают разговаривать по-человечески. Но если вы уступили, не ждите от этих цивилизованных людей пощады. С теми, кто им уступает, они не знают ни стыда, ни совести, ни чести и пока нас (он сказал именно нас, а не вас, не отделяя себя от России, даже живя в Париже) не додавят, не успокоятся».

Разумеется, что после таких высказываний и выступлений, как его обвиняли в «коммунистической прессе», он снова остался один. И снова путь на Родину — теперь уже неугоден был нынешним властям — ему был закрыт! И снова он в смятении: «Ну, где же Россия?», «Где те русские мужики, способные защитить себя и свои права и свободу?», «Что, собственно, происходит на родине?» 
Именно таким: растерянным, усталым, поникшим я и застал Владимира Емельяновича в его квартире на улице Лорисьён, что находится недалеко от Триумфальной арки в центре Парижа.
По-видимому, надо быть большим идеалистом, чтобы пытаться согласовать свою жизнь со своими принципами. Но именно таким показался мне Владимир Емельянович Максимов. Честный, иногда до грубости, человек, не желающий поступаться своими принципами.
— Я уверен, что сценарий того, что сейчас происходит в России, написан на Западе, — как-то устало, даже, казалось, неохотно говорил о происходящем в Москве Владимир Максимов, согласившись дать мне интервью. — Если бы это было не так, разве поддержали бы с такой лёгкостью главы почти всех европейских, да и не только европейских государств, всю эту бойню!.. Только вот не знают эти сценаристы, что большой зверь, такой как Россия, в одиночку не умирает. Он и их, исполнителей и сценаристов за собой потянет…
Одна надежда, что у вас на окраинах, в Сибири, народ, может быть поумнее, и потому очередная гражданская война не полыхнёт… Москва-то, что о ней говорить — это уже давно клоака. Я недавно был там. Зашёл как-то вечером на Павелецкий вокзал. Что делается?! Это же не вокзал, а все девять кругов ада. Нищие, бродяги, бандюганы, мафиози, проститутки — кого там только нет!
Ну да ладно, пусть радуются нынешние «победители» в кавычках. Власть-то ведь брать дело нехитрое. Для этого надо только наглость иметь и напор. Но экономику-то. Экономику-то как власть за горло не возьмёшь. Экономика этих победителей и взорвёт изнутри. И сотрёт в порошок. Они что же, не понимают, что ли, что шок полезен только в медицине, да и то лишь очень кратковременный. А шок, растянувшийся на годы, когда люди вынуждены не жить, а выживать, каждый день бороться за своё существование — это уже не шок. Это убийство собственного народа при помощи шока.
Впрочем, чему же тут удивляться. Это же в интересах Запада, в интересах сценаристов. Это ведь и есть их исконная мечта, чтобы России не было вовсе. Ведь они и Гитлера в своё время только потому поддержали, что он в простых формулировках изложил мечту Запада об огромных восточных территориях. Более того, все эти хвалёные демократии Запада, когда тот же Гитлер предложил им обменять шесть миллионов евреев на военные автомобили, отказали ему! Судьба обречённых на гибель людей их не интересовала, потому что сделка, видите ли, была невыгодна… Кстати, а вы знаете, что в 1939 году популярнейший уже тогда американский журнал «Тайм» назвал Гитлера, правда, уже после Чан-Кай-Ши, человеком года и соответственно вынес его фотографию на обложку журнала… И вот когда внимательно сопоставляешь все эти детали, они становятся звеньями одной цепи. Причём заметьте, я не говорю ни о каком жидомасонском заговоре ни в отношении России, ни в отношении других стран. Я думаю, что в жизни всё значительно примитивней и потому проще и наглей. Я говорю о реально существующем Тройственном союзе: Англия, Америка, Западная Европа. Который открыто, на глазах у всего остального мира постоянно изобретает глобальную политику со всякими своими «рекомендациями» другим странам. И по мнению этих «аналитиков» любое действие, направленное в России, в Югославии ли к примирению, к объединению сразу же высмеивается всеми средствами массовой информации. Любое же действие, направленное к сепаратизму, к разрушению, и особенно в России — поощряется. 
Поэтому меня просто тошнит, когда говорят о так называемых «цивилизованных странах». Это что, «колыбель демократии» Великобритания, что ли, которая уже десятки лет ведёт войну с ирландцами, цивилизованная страна?! Или эта их «железная леди» — Тетчер, которая уморила в тюрьме голодом одного за другим, кажется, восьмерых ирландцев, некоторые из которых были, кстати, избраны в парламент — великая демократка?! Уж хоть бы помалкивали! А они ещё учат других как жить. Или Америка, которая искренне считает, что при их-то демократии 200 миллионов американцев просто обязаны жить хорошо, правда, за счёт ресурсов всего остального мира. Это некий большевизм наоборот, потому что они искренне думают, что если раздели кого-то догола, но бросили ему потом поясок — это и есть гуманизм или гуманитарная помощь. И эту свою схему они накладывают на весь мир. И если вы с этой схемой не согласны — вы, по их мнению, просто больной человек… Я сейчас роман пишу. Он такой антиамериканский получается… И все эти демократии — это просто миф. На самом же деле это такая очень жёсткая и очень жестокая, абсолютно безжалостная по отношению к простому человеку система… 
Он замолчал. И какое-то время сидел так, будто обо всём забыв.
— Владимир Емельянович, — прервал я задумчивость писателя, — почему же всё-таки так не любят Россию на Западе?
— Нет, теперь уже начинают любить, — снова продолжил он. Это раньше, когда она сама по себе жила, силушку имела, в рот никому не заглядывала — не любили. А сейчас Россия исправляется. Что Запад скажет — то она и сделает. (Как хорошо, что слова Владимира Максимова всё-таки не оказались пророческими до конца.) Покладистая (или подкладистая, как подумалось мне) стала теперь девица — Россия. Вон, например, Димитри Саймс из Фонда Карнеги уже открыто в интервью Си-эн-эн хвалит нынешних руководителей за государственный переворот. А газеты ваши эту похвалу перепечатывают…
 
Чтобы слова Максимова не прозвучали голословными, я привожу цитату из выступления высокопоставленного американца по газете «Мегаполис-экспресс»: 

«Прежде всего надо чётко уяснить, что произошло. Это был государственный переворот… Но мы можем сказать, что это был хороший государственный переворот, что Ельцин был вынужден его совершить, что это было в интересах США». (Выделено мной, — В.М.)

— …Да, о Россию, как о половичок, теперь каждый кому не лень норовит вытереть ноги, любой карлик. А нелюбовь к России у Запада очень давняя. Но не только громадная территория и мощь России всегда раздражали, не устраивали и пугали Запад. Например, в понимании всего католического мира — мы всё ещё язычники. Православие не в счёт! И вы посмотрите, что делается-то сейчас во всех концах России! Кругом какие-то новые секты образуются. То кришнаиты. То «Белое братство». То ещё какая-нибудь хрень. И у всех у них достаточное финансовое обеспечение. Откуда, спрашивается, деньги? Что они им, с неба, что ли, свалились? А власти на это черветочение православия — хребта России, спокойно взирают. Да ещё предоставляют целые стадионы для проповедей всяким миссионерам, будь то баптисты или ещё кто-нибудь. А вот в том же Израиле, например, миссионерская деятельность чуждых религий законом запрещена. Хотя израильтян ох как не просто от своей исконной религии в сторону увести. Но бережённого, как говорится, и Бог бережёт.
— А вы, Владимир Емельянович, человек православный?
— А как же. И я. И жена моя Татьяна Викторовна. И обе дочери. Все крещёные. Здесь недалеко, на улице Рю де Рю, очень, кстати, хороший православный храм есть. Там много русских собирается. Приходите в воскресенье — сами увидите. Есть и православные французы…

И я действительно сходил перед отъездом из Парижа в этот храм, где в дар перед многими иконами на специальных бархатных алых подушечках лежали георгиевские кресты и золотом шитые погоны. И где я встретил, наконец-то, очень красивых «француженок», коих почти не встречал на улицах Парижа. И благообразный батюшка, говорящий по-русски, увы, с акцентом, благословил меня после службы на обратную дорогу в неведомую мне тогда новую Россию. В которую Владимир Емельянович не советовал мне возвращаться, сказав: 

«Я слышал ваше десятиминутное интервью на радио “Свобода”, записанное в Мюнхене дней пятнадцать назад, к которому потом было сорок пять минут комментариев разных аналитиков, доказывающих, как вы не правы в оценке нынешних трагических событий, происходящих в России. Я думаю, что этого интервью нынешние власти вам не простят. Впрочем, это только когда у тебя есть деньги — тебе хорошо и в Париже. Мы ведь все здесь, кстати, очень неплохо кормились за счёт своего диссидентства. Но зато в России бывает хорошо и без денег. Езжайте домой, не слушайте меня, старого дурака».

Я так и сделал и никогда не пожалел об этом. Денег у меня действительно никогда не водилось. Одним словом, всё как в сказке «Огниво», где на вопрос ведьмы, как у солдата обстоят дела с деньгами, он ей честно отвечает: «Мелких нет, а крупных никогда не было…» 
Но ведь как-то я живу. Видно, Господь ко мне грешному — милостив.