Сегодня, после снятия многих (но, далеко не всех) ограничений с тайн вооружённых конфликтов послевоенного периода, историков, и не только, интересует вопрос об участии в этих конфликтах советских воинов. Речь идёт об оказании интернациональной помощи Афганистану, Корее, Кубе, Вьетнаму, Мозамбику, Сомали, Анголе, Египту, Эфиопии и т.д. Трудно на просторах СНГ найти хоть один крупный город или районный центр, в котором нет памятника воинам-интернационалистам, особенно «афганцам». А могилы погибших на Саланге и в забытых цивилизацией афганских провинциях сегодня являются самыми ухоженными на кладбищах городов, поселков, сел. Однако есть тайны, которые до сих пор требуют разгадки…

...Нет возврата в те годы, когда два поколения поляков и русских называли себя братьями. Наверное, нет. И всё же тот горячий монолог голубоглазой полячки, поиск именно у русского человека сочувствия оскорбленному религиозному чувству лично мне внушает какую-то надежду. Что делать полякам на антихристианском по своей сути Западе? Примирять свою духовность с его теплохладностью? Или принять то, что на нелюбимом востоке у них есть родственники по неравнодушию к истине, по тяге к вере, к которой становится всё более безразличен, а то и прямо враждебен мир, в союзе с коим они пребывают сегодня?..

Огромная страна Советов канула в небытие. Россия взяла на себя неблагодарную роль ее правопреемницы, в первую очередь в погашении былых долгов, а заодно оказалась в роли того самого козла отпущения, которого бывшие советские республики обвиняют «в чем был и в чем не был виноват». И впрямь, очень удобно: свои просчеты и неумение жить самостоятельно при желанном суверенитете списывать на Россию, которая не стремится в ущерб себе решать накопившиеся там нерешаемые проблемы...

Дорог привычных мы лишились -
Так перестройкой решено -
К родным дымам, где мы родились,
К родным снегам и травам. Но,
Пока на поступи есть силы -
Пусть даже сожжены мосты,
Мы будем плакать по России
И целовать её кресты...

Скончался Лев. И на престол
Посажен был Осёл.
Он окружил себя Ослами.
Куда ни глянь, одни Ослы.
Они командуют войсками,
Они министры и послы.
Везде ослиный произвол,
И в гербе вместо Льва – Осёл!
Однако Волки не дремали…

Может быть, кому-то покажется странным,
посмотреть на все это можно проще де,
но я, Буевич Елена Ивановна,
плачу на Красной площади.
Я стараюсь, ее умещаю в «Кодаке»,
запечатлеваю Спасскую...
Сквозь фламандский снежок, зависающий в воздухе,
она все еще кажется сказкой...

Он очень долго умирал.
Стихами бредил днем и ночью,
Но то, что он в бреду писал,
Никто прочесть не мог воочью.
И он хватался за перо
Как за далекое мгновение,
Чтоб повторилась жизнь его
В одной минуте вдохновенья...

O, Каракумы — жизнь моя,
Пески твoи чисты.
Teчeт пустыня бытия —
Песочные часы.

Пeсoк тeчeт, его влeчeт
Нa мирoвoе днo,
На ил похожий и на мед,
Чтo зaгустeл дaвнo...

Серое осеннее утро вползало в комнату. Темными силуэтами постепенно проявлялась мебель и портрет на противоположной стене. Пока он не имел лица, являясь черной квадратной дырой, через которую, видимо, и уползала отступавшая ночь. Журнальный столик неправильно стоял посреди комнаты. На нем остались два пустых бокала, коробка из-под конфет и бутылка, в которой вчера находилось приятное белое вино с трудно запоминающимся названием....

Пришел новый, двадцатый век, и в мире как-то сразу стало неспокойно и неуютно. Россия была далеко-далеко, а ее война с Японией была еще дальше. Война эта, на первых порах казавшаяся легкой победной прогулкой во славу русского оружия, обернулась затяжной и кровопролитной бойней. Далеко за горами и долами была также Первая русская революция. Она давно уже захлебнулась в крови, но кровавые круги от нее пошли по широкому диаметру, головешки от ее пожара перекинулись на южный Кавказ и на Балканы. В Баку, в Карабахе, Лори и других регионах Восточной, так называемой “Русской” Армении прошла волна армяно-татарских межнациональных столкновений. Мир раскачивался, как корабль во время тайфуна...

Как листки отрывного календаря, мелькали дни и складывались в годы. Вот уже много лет он одиноко жил в большом городе, успев остудить на долгом жизненном поприще жар своего сердца. Как-то после яркого воскресного дня, проведённого с друзьями среди чарующего раздолья реки, он долго не мог уснуть. Тёплый дождик-ситничек нудно барабанил по карнизу окна. Вязко ворочались в голове и будоражили призрачный сон тяжёлые мысли. И вдруг сквозь красное марево беспокойного липкого сна он внятно увидел свою старенькую мать...

19 января 1927 года «вся Москва» встречала Сергея Прокофьева, вновь увидевшего Родину после почти 9-летней разлуки. К этому времени у композитора уже созревало решение возвратиться домой навсегда, и переписка с советским руководством велась, на сей счет, весьма интенсивно. «...Воздух чужбины, - не идет впрок моему вдохновению, потому что я русский, а самое неподходящее для такого человека как я, - это жить в изгнании, оставаться в духовном климате, который не соответствует моей нации, - утверждал Прокофьев в беседе со своим французским другом – музыкальным критиком Сержем Морё...

В моем далеком пионерском детстве я мечтала о великих подвигах и, не чувствуя в себе никаких к этому способностей, очень хотела найти героев хотя бы среди своих родственников. Увы! Мои родители не смогли вспомнить ни одного революционера или партизана, не было даже бедняков крестьян или просто верных делу коммунистов. Даже моя тетя, вернувшаяся с войны, была там всего-то врачом полевого госпиталя, а не разведчиком в тылу у врага. А бабушка Оша, мамина мама, так отличалась от настоящих бабушек моих подружек, что даже у них вызывала подозрение в правильности своего происхождения...