Удивительное дело: как только в России происходит революция или какой-либо переворот, сопровождающийся сменой политической власти, как тут же начинается погром русской культуры... Взорвавшись в 1990-х годах новым переворотом, названным перестройкой, наше государство опять испытало чудовищный натиск победившего космополитизма, доходящего до откровенной русофобии...

Зачем Европу мы освободили?
Зачем, изгнав врага с родной земли,
Своих орудий мы не остудили,
Не разглядели – что же там, вдали?
Зачем был нужен этот марш-бросок?
Зачем швырнули в одерский песок
Всё лучшее, что у себя имели –
Младое поколение в шинели?..

Исконный искал он путь
В распятой безбожьем России.
И в Боге нашёл он суть,
И смерть оказалась бессильна.

И смертию смерть поправ,
Склонился над бездной в раздумье.
Поэт оказался прав:
Никто не умрёт и не умер.

Влюбился я в город над тихой рекой.
В славянский его колокольный покой.
В домишек покошенных скромный наряд,
Чьи окна очами живыми горят.

Здесь духи привольных приволжских ветров
Листают страницы старинных веков.
Здесь в золоте лип голубой небосвод,
И каждая улочка к храму ведёт.

Мне жаль этот снег, этот век уходящий...

Рейхстаг был взят. И в пепельное небо
бойцы бросали каски и пилотки,
победное "ура!" из сил последних
кричали так, что надрывались глотки.

Взлетали в воздух пули фейерверком,
сквозь дым сияло солнце, словно факел,
смывая с лиц безумье и усталость,
а я всё плакал, плакал, плакал...

- Вот оно как вышло-то, генерал! - сильно поразившись услышанной новости, вслух сказал Андрей. И перед ним, как в мимолётном видении, пронеслось: Власов в короткой чужой шинели с заискивающей улыбочкой вручает немецкому офицеру свой пистолет... А потом - холодный январь 1945 года и призывы на русском языке, несущиеся из немецких окопов: вступайте в Русскую Освободительную Армию генерала Власова! Переходите на сторону истинных борцов за Россию!..

«Что ж, может быть, русские и будут в Баварии. Может, они и доберутся до Фрица и Марты. Но это обойдётся им слишком дорого!» - Нойберт угрюмо смотрел на занесённые снегом поля. Сейчас он хотел только одного - убивать и жечь, жечь и убивать, чтобы потоки алой крови смыли в памяти воспоминания об убитом Паулем русском мальчике... Шёл тысяча девятьсот сорок четвёртый год...

...Этот маленький, неприятный Николаю человечек страдал совсем как взрослый и совсем как взрослый мужчина боролся со своим страданием. Николай вглядывался в Лешика, а тот стоял, не шелохнувшись, но было видно, каких усилий ему стоит совладать с внутренней трагедией, которая рвалась наружу и должна была бы вылиться в самый обычный детский рев. Николай был свидетелем того, как этот маленький мальчик Лешик справился с самой большой своей уже человеческой трагедией...

Множество имён придумали России заумные её жители и совсем безумные бродяги заморские. Тут тебе и варварская страна, и тройка-Русь, и умом её не понять. А кто просит её понимать тем развращённым умом европейского безбожника, нашу бескрайнюю Русь. Для того чтобы Россию понять, ум бескрайний нужно иметь, безграничный...

Кто мог знать, что кроме дождя и снега на этот, затерянный в донских степях посёлок, будут падать и бомбы, кому могло присниться, что спустя год мост через Бузулук обозначится на немецких картах, как стратегический, по которому их танки нацеливались перехватить железную ветку Москва - Сталинград? Кому могло придти тогда в голову, что эта война продлится без малого четыре года, что Тимофей вернётся с неё капитаном-танкистом не из Берлина, а из Саратова, хлебнув всего досыта...

Нельзя поднимать знамя патриотизма выше Креста – вот главное. Вначале Крест. И Голгофы, и Русский Крест, и свой собственный. Блаженно то земное Отечество, которое помогает гражданам достичь Отечества Небесного. Да, все мы - смертные, но и мы должны стараться обессмертить Россию...

«Кто бы мог подумать, что даже святые и праведники совершали в жизни много ошибок и спаслись не своими заслугами, но милостью Божией?» – почти хрестоматийно начинает Николай Бернс одно из повествований последнего раздела «Новейших очерков бурсы», озаглавленного прямо-таки пугающе: «Греховный эгоизм». Но прибавляет, что «если для скромного мирянина это звучит почти как откровение, то для среднего семинариста сей принцип давно превратился в стиль жизни». Что значит «сей принцип»?..

...Что давал азербайджанской литературе выход в общерусский круг (в круг общесоветский, пока он не распался)? Это был прямой выход на мировую арену (Чингиз Гусейнов предпочитает слово “калитка”); переводы на мировые языки — через русский; огромное увеличение читательской аудитории; расширение кругозора, обогащение языка… Но это все аксиомы, азы, слегка даже поистершиеся за советское время, а в наше новейшее время вроде бы обретающие утерянный смысл...