«Как-то суетно жить, добывая себе на еду…»

Как-то суетно жить, добывая себе на еду.
И, пожалуй, неловко писать резюме, отмечая,
что тогда-то, в неярком советском году
ты родился и жил. Я сама в сотый раз начинаю
описание жизни. И даты. Когда. И кому...
Что чужому уму говорят эти числа и сроки?
Зашифрован мой код, и порою сама не пойму:
я живой раритет или памятник мертвой эпохи?..

Маленький местный подвиг:
утром подняться с постели,
выпить несладкий кофе,
выйти на улицу. В дождь.
И не спасает зонтик
от мокрой, холодной шрапнели
если идешь по дороге
или трамвая ждешь.
Ветер гоняет ведро,
в лица швыряет листвою.
Осень залезла погреться
мне под подкладку пальто.
Люди стремятся в метро,
словно стада к водопою.
Там, где не видели солнца -
сухо, тепло и светло.
В длинном стручке вагона-
homoобъединенье...
Лужу напустит зонтик.
Точно слепой щенок.
Десять минут разгона,
Бега и торможенья.
Маленький местный подвиг:
в жизни увидеть толк.

Примят матрас листвы мышиной лапой.
Опробован на мягкость и упругость.
Зимой на нем печалиться и плакать,
надеяться... На лисью тугоухость.
На то, что под лосиною ногою
не потечет и не поедет крыша
родной норы. На то, что быть героем
не страшно. И тебя Поляна слышит.
Так ждать весны за прутиком-засовом.
Она придет - все будет, как хотелось:
закрыт пролет по небу хитрым совам,
а на твоей груди - медаль за смелость.
Заполнят все кладовки и амбары
созревших зерен сладостные ливни.
А счастья - завались. И просто даром.
Ах, эти мыши... Как они наивны...

Ах, моя девочка... Узкие плечики
грею своею рукой.
Я о тебе, о родном человечке
ночью молюсь. Боже мой...

Ах, моя девочка... русых косичек
тонкие прутики. Ой...
Может, ей плохо одной, без сестричек...
Ты уж прости, Боже мой...

Ах, моя девочка... лёгкою пеночкой
на молоке пахнешь. Ой...
Сок одуванчиков - след на коленочке.
Счастье моё, Бог с тобой...

Ах, моя девочка... с теплой ладошки
льёшь мне на сердце покой.
Ты моё тёплышко, ты моя крошка...
Господи, Боже ты мой...

Не уснуть. И смотреть до утра,
до сиреневых перьев рассвета,
на графитную шкуру двора
в желтых пятнах фонарного света.

Ветер словно сорвался с цепи
и - дворнягою - к мусорным бакам
все обнюхать, стянуть, взворошить
как положено. Только собакам

до того ли? Вот вижу - бегут
по делам стайно-пёсьего клуба.
Нос по ветру и шеи не гнут.
В редком брёхе - оскал белозубый.

Черной кошки ожившая тень
за кустами в подвал попадает.
Для хвостатой вся ночь - белый день.
Черных дней ей, похоже, хватает.

Дом напротив. Окурок в пике
красной точкой с балкона уходит.
Видно, трудный был день... Налегке,
с бодрым смехом, никак не выходит

станцевать эту странную жизнь.
Не оставить тепла для просящих.
Что же делать, братишка, держись.
Нас не так уж и мало - неспящих.

Я жду зимы. Латаю сапоги,
Готовлю варежки и теплую жилетку.
Приютом станет для больной ноги
Пушистый тапок в синенькую клетку.
Дождутся часа книги и кино,
Отложенные с лета до морозов,
Мохнатый плед, согретое вино,
Качалки томной выгнутая поза.
Все обернется ватной тишиной
И медленно сереющим рассветом.
И тем, что так привычно - быть одной,
И так привычно - промолчать об этом...

Ночь крадется кошкой черной
к моему окну.
Катит лапою проворной
блинную луну.
Звезды каплями сметаны
отмечают путь.
Я сегодня спать не стану,
не смогу уснуть.
Полнолунье заливает
доверху дома.
Полнолуние не тает.
Белый свет.
Зима.

Послушай...
В округе бело все и тихо,
покорно холодному сну.
Какие ткачиха с портнихой
творили всю ночь белизну?
И неуловимо для слуха,
видением этого сна,
на крыльях из снежного пуха
над нами кружит тишина...

Этот запах дождя - словно злые духи -
мне напомнит об осени в ранние сроки.
Но еще так легки облаков завитки,
так тепла загорелая кожа дороги...
Только кружит мне голову запах дождя,
Вновь октябрь бесприютною кошкою снится...
Лето рвется платком из руки, уходя.
Стал вороной журавль.
Отпустила синицу.

Все дело в осени, дружок, все в ней.
Её приход, почти неуловимый,
Я чувствую, чем дальше, тем верней
В июньском оперении рябины
И в облачных пуховых перетяжках.
Но то, что раньше было не по мне,
Теперь принять становится не тяжко.
Свое тепло в октябрьском вине
И сладком воздухе запущенной аллеи,
который медленно смакую. И плыву.
Ах, невесомость дымчатой пастели...
Все дело в осени. Я в ней живу.

Какой закат! Смотри! Смотри...Смотри
как это облако оранжево-лилово...
Чуть вспороты лучом его слои
и скручены между собою снова.
Дрожащий круг прозрачного гало
на небесах - прощальным поцелуем.
Так тихо в вышине. И все светло.
Хотя финал, конечно, предсказуем.
Все будет, но потом. Потом... Потом
Луна возьмет свое ночное слово.
Еще парит прозрачное гало
над облаком оранжево-лиловым...

Голубые дожди пахнут летней, веселой травой...
А цветочный десант занял все уголки на опушках.
Томных бабочек рой переждет наплывающий зной
На кусте бузины, в легкопенных душистых подушках.
Легкий плен гамака. Запотевшая чашка в руке.
В ней грейпфрутовый сок наслаждается тающей льдинкой.
Перешёпот страниц. Многоточие в длинной строке...
И полуденный зной бродит в сонном саду невидимкой...

На воле тёмная река
Играет звездной чешуёю.
И видит в небе над собою
в рубашках лунных облака.
Каприз невидимой руки
объединяет два потока:
и Млечный путь плывёт высОко,
как отражение реки...

Белый шепот снежных бусин.
Белый шорох. Белый плен.
Вьюга вяжет снежный узел,
Белый узел у колен.
От вязальщицы-плутовки
Я мечтаю добежать
До последней остановки -
Твоего плеча.
И спать.

Слово, как спелую вишню,
держу за губами.
Скажешь - и будто раскусишь.
А там -
сладости капли две-три,
жесткая шкурка
и горечь
в самой средине ядра...
Лучше,
наверно,
смолчать...

...лёгкий запах полутени,
нежный шепот занавесок...
Тонкой кисточкою ветра
иероглиф пишет ночь.
Засыпаю,
просыпаюсь
и
на тихом полувздохе
превращаюсь
в легкий запах,
нежный шёлковый комок...

Покатые плечи холмов не зябнут от свежего ветра,
укрытые пестрой листвой с подпушком белесого мха.
И воздух ленивой рукой коснется подкладки из фетра,
которой подшиты с умом большие зонты лопуха.
Пушится тропа под ногой сухой золотистой иглою.
Но выгнет вдруг спину, а там - взъерошится диким кустом
и прыгнет в широкий овраг. К осенним теням и покою.
К округлым и гладким камням, укутанным тихим ручьем.
Так медленно капает вниз листва полуголой осины.
Так, нежно коснувшись воды, легко и неспешно плывет...
Едина и с этим ручьем, и с воздухом этим едина.
Совсем не тревожась о том, что это прощальный полет.
А нами владеет тоска, пустая печаль и досада
на то, что и это пройдет. Что скоро минует тепло
и глазу всё станет бело. Увянет цветная отрада.
И было ли время тому? Да. Было. Прошло. Истекло...