«Отражение в зеркале» (Трагикомедия в двух действиях)
«Отражение в зеркале» (Трагикомедия в двух действиях)
Действующие лица:
СЕЧИН – за 50 лет
ПЕТРОВ – 40 лет
РОЗОВА – 35 лет
История о людях, судьбы которых по разным причинам сложились в сослагательном наклонении: что было бы, если бы?... Если бы не трудные обстоятельства, если бы не собственная бездеятельность, если бы не катаклизмы времени, если бы не…
Действие первое
Две квартиры с общим коридорчиком. В одной –
однокомнатной – проживает Сечин. В другой –
трехкомнатной – Розова с семейством.
Сцена 1.
Большая комната в квартире Розовой.
На диване сидят РОЗОВА и ПЕТРОВ.
Рядом с диваном – длинный журнальный
столик, сервированный на двоих.
РОЗОВА. Ты совсем меня забыл… Если бы я сама не
позвонила, то…
ПЕТРОВ (перебивает). Не так уж важно, дорогая, кто кому позвонил. Какие могут быть условности между близкими людьми?..
(Пробует салат.) Ох, ох, ох… Какое блаженство!
РОЗОВА (ласкается к Петрову). Я так соскучилась…
ПЕТРОВ. Я тоже. Особенно по твоим восхитительным салатам… Ох, ох, ох…
РОЗОВА (обиженно). Значит, ты по салатам соскучился? А по мне?
ПЕТРОВ. Радость моя, я сказал: «По твоим салатам». По твоим!
Это то же самое, что по тебе. Как сказал поэт…
Декламирует, показывая рукой то на Розову,
то на салат.
«Мы говорим -- Ленин, подразумеваем – партия. Мы говорим – партия, подразумеваем – Ленин». (Продолжает есть).
РОЗОВА (наблюдает за ним). Сидишь, как в общепите… Ты меня даже не поцеловал…
ПЕТРОВ (вытирает рот и чмокает ее в щеку). Поцелуй номер один! Подготовительный!
РОЗОВА. Разве так целуют, когда соскучились? Не целуй, если тебе неприятно.
ПЕТРОВ (поморщившись). Кажется, ты собираешься привнести
в поэзию нашей встречи ощущения ноющего зуба…
РОЗОВА. Видишь, ты уже раздражен… А я так ждала, когда мои уедут. Можно сказать, чуть ли не выгнала их из дома.
ПЕТРОВ. Далеко выгнала?
РОЗОВА. Далеко. В Крым, к родственникам. И Розова, и сына.
ПЕТРОВ. Крым – это хорошо. Это значит, что неожиданностей не будет, и мне не придется, как в анекдоте, прыгать в окно.
РОЗОВА (ревниво). А ты прыгал?
ПЕТРОВ. Конечно. В биографии настоящего мужчины должны быть и такие эпизоды, иначе жизнь окажется неполной.
РОЗОВА. Я хочу, чтобы ты и ради меня прыгнул в окно.
ПЕТРОВ. В такой ситуации прыгают не ради дамы, а ради собственной шкуры.
РОЗОВА. Все равно. Это так романтично…
ПЕТРОВ. Да уж… У тебя, между прочим, одиннадцатый этаж.
РОЗОВА. Признайся, ты грустил обо мне? Хоть немножко?
ПЕТРОВ. Я все-все тебе скажу. Все, что захочешь, и даже больше, но только попозже. Хорошо? Всему свое время.
РОЗОВА. Все-то у тебя регламентировано…
ПЕТРОВ. Кажется, зубная боль нас сегодня не покинет… Почему женщины не могут обойтись без выяснения отношений? Все красиво: сидим, пьем, едим… Так нет – обязательно нужно обострить. (Наливает вино).
РОЗОВА. Я не обостряю. Просто я, как и всякая женщина, хочу
нежности и теплоты. Хочу любить и быть любимой.
ПЕТРОВ. Ах ты, моя возвышенная, будет тебе белка, будет и свисток! Давай-ка поговорим о нашем деле.
РОЗОВА. А говоришь, что прыгал из окна…
ПЕТРОВ. Не вижу связи. Выпьем за успех!
Чокаются, пьют.
А это что за салатик?.. (Пробует.) Ох, ох, ох… Мечта поэта!.. Расскажи о клиенте.
РОЗОВА (не сразу, подавляя обиду). Алкаш как алкаш. Переехал
сюда по обмену, живет один. У нас общий «предбанник», но я его
редко вижу.
ПЕТРОВ. Почему?
РОЗОВА. А зачем он мне?
ПЕТРОВ. Логично. Такие никому не нужны, и это хорошо. Это нам на руку. У него однокомнатная?
РОЗОВА. Да, и страшно запущенная… Он даже замок в дверь не вставил. Прежние жильцы свой вырезали, а он так и живет с дыркой. Хорошо, что «предбанник» закрывается на ключ, иначе у него вынесли бы последнее.
ПЕТРОВ. Где он сейчас?
РОЗОВА. Не знаю.
ПЕТРОВ. Где работает?
РОЗОВА. Ты такой деловой, прямо следователь на допросе.
ПЕТРОВ. Смотри, накличешь!.. (Стучит по столу.) Так где наш клиент работает?
РОЗОВА. Я не интересовалась. Да и какая разница? Нам нужна его квартира, а не рабочее место.
ПЕТРОВ. Говоришь, у него всегда открыто?.. Надо заглянуть.
РОЗОВА (закипая обидой). Сейчас?
ПЕТРОВ. А чего откладывать?
РОЗОВА. Я думала, мы сначала пообщаемся… Мы же давно
не виделись…
ПЕТРОВ. Опять ты!.. (Смотрит на Розову.) Ну-ну… Что ты губку надула, как обиженная гимназистка? Давай-ка выпьем, моя
неподражаемая…
Чокаются.
Сцена 2.
Квартира Сечина. Здесь царят беспорядок и запустение.
На столе – следы вчерашнего пьянства. У стены, на некотором
расстоянии от нее, стоит разбитое трюмо, в котором осталась
только узорная рама.
На тахте лежит лицом вниз СЕЧИН, храпит. Звонит телефон, стоящий на полу возле тахты. Сечин долго не реагирует, наконец пьяно стонет, шарит возле себя – долго, безрезультатно. Звонок прекращается. Сечин шумно вздыхает и снова засыпает.
Входит ПЕТРОВ, оглядывается. Видит лежащего Сечина,
смотрит на него.
ПЕТРОВ (тихо). Э-эй! Хозя-ин! (Сечин не реагирует.) Одинокий, всеми забытый, спившийся индивид…
Звонит телефон. Петров на цыпочках заходит за трюмо и застывает в его раме, как портрет.
СЕЧИН (нащупывает на полу телефон, стаскивает трубку). Алло… (Кладет трубку, обхватывает голову руками.) Ой, зара… за…
Долго и с трудом поднимается. Шатаясь, бредет в ванную. Доносится шум воды. Петров выходит из-за трюмо, делает несколько шагов к прихожей с намерением удрать, но слышит оттуда стоны Сечина и возвращается за трюмо.
Появляется СЕЧИН с мокрой головой и полотенцем на шее.Шатаясь, проходит мимо трюмо, но вдруг останавливается и смотрит на Петрова. Стоит, с трудом соображает.
Зз… з-зеркала н-не было… Оно же давно разбилось…
Пауза. Сечин бредет к столу, берет
бутылку, пьет из горла, тут же выплевывает.
В-воду налили, д-демократы х-хреновы… А з-з-з… вставили!
Смотрит на трюмо, идет к нему, становится, шатаясь,
напротив. Тупо смотрит на Петрова, поднимает руку.
Петров, играя в отражение, повторяет за ним.
Ч-что-то я т-тебя… Это… Чья т-ты харя?
ПЕТРОВ (не сразу). Твоя!
СЕЧИН. Да-а?.. А ч-что… делаешь?..
ПЕТРОВ. Где?
СЕЧИН. Ну-у… В тюрь-ме… В трю-ме… мо…
ПЕТРОВ. Можно подумать, ты не знаешь, что я делаю в твоем трюмо!
СЕЧИН. Если честно, то… (Пауза.) Н-нет, а что ты там?..
ПЕТРОВ. Тебя отражаю!
СЕЧИН. Да-а-а?.. А зачем?
ПЕТРОВ. Пить надо меньше.
СЕЧИН. Ну ты даешь!.. (Думает.) Н-нет, правда?..
Махнув рукой, идет к столу, что-то ищет.
Допился… з-зараза…
ПЕТРОВ. То ли еще будет!
СЕЧИН (застывает). Обсирениться можно… (Пауза.) А-а, понял… Гал… Гал-люци… нация!
ПЕТРОВ. Сам ты – галлюцинация. Алкаш!
СЕЧИН. Попрошу без оскор…блений!
Берет стул, тащит его к трюмо.
Петров тоже берет стул и выжидающе
смотрит на Сечина.
С-слушай, а ты – какого рода, а?.. Отражение – оно мое. Да?.. Значит, среднего…
ПЕТРОВ. Сам ты – среднего рода.
СЕЧИН. Ты обиделось, что ли?…
Ставит стул перед трюмо, садится.
Петров делает то же самое.
Я сел… чтобы легче… общаться…
ПЕТРОВ. «Общаться»… Думаешь, мне приятно отражать такую морду, как у тебя? Ты бы видел!
СЕЧИН (гримасничает, Петров повторяет за ним). Ну, вижу… Морда как морда… Можно сказать, лицо… Я вот только не понимаю, почему ты все время… Тс-с!.. (Прикладывает палец к губам.) А теперь разболталось…
ПЕТРОВ. Потому что пришел «час икс».
СЕЧИН. Выражаешься… спец… фицки… А-а-а… Ты из ЦРУ, тебя заслали?
ПЕТРОВ. Заслали, только не те, что ты думаешь.
СЕЧИН. Я не думаю… Нельзя!.. (Показывает на голову.) Трещит!.. Ну и как тебя?.. Ну, имя…
ПЕТРОВ. А ты – фамилию свою помнишь?
СЕЧИН. Конечно! (Думает.) Моя фамилия?.. Это… Сечин. Да, точно…
ПЕТРОВ (соображает). А я, значит, Ничес.
СЕЧИН. Испанец, да?.. Или грек?
ПЕТРОВ. Я просто Ничес. У отражения не бывает национальности.
СЕЧИН. Да-а?.. Нет, а все-таки?..
ПЕТРОВ. Вот бестолковый… Ты был когда-нибудь школьником?
СЕЧИН. Ну, был…
ПЕТРОВ. В кино ходил?
СЕЧИН. Ну… Допустим…
ПЕТРОВ. Смотрел фильм «Королевство кривых зеркал»? Про девочку Олю и ее отражение, которое звали Яло?
СЕЧИН. Ну-у…
ПЕТРОВ. Вот и мы с тобой… Се-чин… Ни-чес… Если тебя прочитать наоборот, получится Ничес. Зеркальное отражение. Понял? Мы с тобой – как Оля и Яло, только не девочки, а наоборот…
СЕЧИН (трясет головой). А ну вас всех! И девочек… И недевочек… Разболтался тут… Вот мы тебя сейчас, как попугая… Занавесим, чтобы голову не дурил…
Снимает с шеи полотенце, завешивает им Петрова.
Идет к тахте, ложится лицом к стене, вздыхает и бормочет. Петров, приподняв полотенце, наблюдает за ним.
Звонит телефон. Сечин не сразу берет трубку.
Ал-ло… Какой?.. А-а… То-лик… Привет! Ты где?.. На Сурганова?
Зачем?.. Ты там живешь?.. Ну, даешь… Молодец… Слушай, а который сегодня?.. Ну-у… Сейчас день или… Или уже день?.. Сколько?!.. Обсирениться можно… Я ничего, только голова как-то распухла… Слушай, Толик, у тебя бывает, чтобы… Ну, чтобы отражение, что в зеркале, с тобой разго… разго-вари-вало?.. Как – какое? В тюр-мо… Нет, в трюмо!.. Знаешь, рожа у него такая… Ну, как будто и моя, а не похожа… Да, разговаривало… Со мной, а с кем еще?.. Куда сдаваться?.. В дур… Слушай, пош-шел ты!.. (Кладет трубку, шумно вздыхает.) Коз-зел под майонезом…
Отворачивается к стене, замирает.
Через несколько секунд начинает храпеть.
Сцена 3.
Входит РОЗОВА. Петров, приподняв полотенце, жестами
подзывает ее к себе, прижимает палец к губам. Розова
подходит.
РОЗОВА (шепотом). Бросил меня одну… Почему ты там?
ПЕТРОВ. Он с перепоя поверил, что я – его отражение. И мне это страшно понравилось.
РОЗОВА. Делать тебе нечего…
ПЕТРОВ. Поразвлекаемся! Приятное с полезным… Разбуди его и делай вид, что меня нет. Меня видит только он, поняла?
РОЗОВА (оглянувшись на Сечина). Не слишком увлекайся –
бдительность потеряешь. (Подходит к тахте.) Вадим Николаевич!
Трогает Сечина за плечо. Сечин перестает храпеть
медленно поворачивается и очумело смотрит на Розову.
Здравствуйте!
СЕЧИН (пытается встать). Вы тоже, да?.. Как в трюмо?..
РОЗОВА. Вы меня не узнаете? Я – Ирина, ваша соседка.
СЕЧИН. Оч… прият…
РОЗОВА. Вам нехорошо?
СЕЧИН. Мне очень хор… (Вполголоса.) Знаете, у меня… Завелся!.. (Показывает на трюмо.) Под полотенцем!..
РОЗОВА. Кто там?
СЕЧИН. Ни-чес-с…
Розова идет к трюмо, снимает полотенце,
вешает его на спинку стула. Смотрит на Сечина.
РОЗОВА. Здесь никого нет… Вы, наверное, после вчерашнего… (Показывает на стол.) Может, вам надо опохмелиться?
СЕЧИН. Ну-у… Да!.. Только… У меня ничего…
РОЗОВА. А соседи на что? Я сейчас принесу.
Уходит к себе.
Сечин валится на тахту. Пауза.
Сцена 4.
СЕЧИН. Ой, бли-и-ин…
ПЕТРОВ. Что, плохо?.. Так тебе и надо, алкаш!
СЕЧИН (замирает). Кто здесь?
ПЕТРОВ. Смотреть противно!
СЕЧИН (махнув в его сторону рукой). Заткнись! Я же знаю, что
тебя нет.
ПЕТРОВ. Ничтожество! Тебя спасать надо. Я сейчас выйду из рамки и стану материальным, пока ты окончательно не свихнулся.
СЕЧИН. Зачем это?
ПЕТРОВ. Я же сказал: тебя спасать надо! Иди сюда, помоги мне
материализоваться.
Сечин садится, тупо смотрит перед собой,
боясь взглянуть на Петрова.
Чего сидишь?.. Одному мне не справиться, могут быть накладки.
СЕЧИН (не сразу). Ка-кие?
ПЕТРОВ. Всякие. Я давно не практиковался. Может произойти
искажение материи, когда буду выходить из параллельного мира.
СЕЧИН (не сразу). И что?
ПЕТРОВ. Ничего хорошего! Могу материализоваться в чудовище, а не в человека. Буду, как персонаж из фильма ужасов. Ты же не хочешь, чтобы с тобой общалось чудовище?
СЕЧИН. Мне и тебя… Под завязку…
ПЕТРОВ. Тогда помоги! Иди сюда!.. Ну?..
Сечин встает, пошатываясь, идет к трюмо.
Делает движение, чтобы сесть на стул.
Стоять!..
Сечин замирает.
А теперь, не мигая, смотри мне в глаза и считай до трех. Громко!
СЕЧИН. Раз! Два! Три!
ПЕТРОВ (монотонным голосом). Закрой глаза и повернись на
180 градусов, то есть спиной ко мне.
Сечин подчиняется, едва удерживаясь на ногах.
Не падай!.. Ладно, открой глаза, а то грохнешься. И сделай три шага вперед.
Сечин подчиняется.
А теперь повторяй за мной… Во имя этого и того мира…
СЕЧИН (не сразу). Обсире…
ПЕТРОВ. Заткнись и повторяй! Во имя этого и того мира…
СЕЧИН. Во имя этого… и того… Ну… мира…
ПЕТРОВ. Стань материей и прими человеческий облик…
СЕЧИН. Стань ма… ма-терью… и прими…
ПЕТРОВ. Не матерью, а материей!
СЕЧИН. Ма-терией…
ПЕТРОВ. И прими человеческий облик…
СЕЧИН. И прими человеч… облик…
ПЕТРОВ. Будь мне другом и покровителем…
СЕЧИН. Будь мне… Долго еще?
ПЕТРОВ (грозно). Другом и покровителем!.. Повторяй!
СЕЧИН. Другом и покрови…
ПЕТРОВ. Будь мне совестью и учителем…
СЕЧИН. Будь мне совестью и учи… телем…
ПЕТРОВ. Твое слово для меня – закон…
СЕЧИН. Это почему, интересно?
ПЕТРОВ (грозно). Твое слово для меня -- закон!..
СЕЧИН. Ладно… Твое слово для меня – закон…
ПЕТРОВ. Теперь сядь по-турецки и закрой глаза…
Сечин пробует сесть, но валится на бок.
Черт с тобой, садись, как можешь… И закрой глаза…
Сечин подчиняется. Петров выходит из-за
трюмо, тихо ложится на пол позади Сечина. Пауза.
СЕЧИН (открывает один глаз. Шепотом). Эй… (Открывает
второй глаз.) Ты где?
ПЕТРОВ. Здесь я. Все в порядке.
СЕЧИН (поворачивается, смотрит на Петрова). Обсирениться
можно… (Ощупывает его.) Как настоящий… Больно было?
ПЕТРОВ. Конечно, больно. Пришлось лететь через миры и пространства, а там столько энергетических обломков, что моя
плотная аура истрепалась в клочья… Помоги мне… (Поднимается).
Сечин поддерживает его. Оба встают.
СЕЧИН. Ты ходить умеешь?
ПЕТРОВ. Умею. (Разминается.) У нас все ходят… Между прочим, наша жизнь там похожа на вашу здесь. У нас только все по-другому. И материя другая…
СЕЧИН. Я в себя… Не могу…
ПЕТРОВ. Ничего, это сначала. Скоро привыкнешь… Слушай, я должен тебе сказать… Когда мы материализуемся, то забываем все, что знали о своем двойнике. Я, пока был там… (Показывает на трюмо.) Знал о тебе все. А теперь – ничего, будто вижу впервые. Так что нам придется заново знакомиться. Ты уж извини, но таковы законы того мира, из которого я пришел…
СЕЧИН. Ты смотри, извиняется!.. Человеком становишься…
Ну, зараза! Как во сне…
Сцена 5.
Входит РОЗОВА.
РОЗОВА. Вадим Николаевич, извините, что задержалась. Мне знакомая позвонила, пришлось поболтать с ней… Вот, я принесла…
Ставит на стол бутылку водки и миску с салатом.
Вам уже лучше?
СЕЧИН. Почти… А вы… ничего не замечаете?
РОЗОВА. А что я должна заметить?
СЕЧИН. Ну-у… Вообще…
ПЕТРОВ. Она меня не видит и не слышит, так что не задавай таких вопросов, а то посчитает тебя психом. Чего стоишь?
СЕЧИН. А что мне делать?
РОЗОВА. Что?
СЕЧИН. Я не вам… Просто… вслух рассуждаю…
РОЗОВА. Я, пожалуй, со стола уберу.
Составляет грязные тарелки, выносит из комнаты.
Сечин торопливо откупоривает бутылку водки,
отпивает из горла.
СЕЧИН. Ух, сейчас полегчает…
ПЕТРОВ. Аппетитная дамочка! У нее сзади такие соблазнительные полушарии…
СЕЧИН. А ты понимаешь что-нибудь?..
ПЕТРОВ. Обижаешь! Или я – не мужик?
СЕЧИН. Внешне – вроде бы… А так… У вас там тоже есть?..
ПЕТРОВ. Что?
СЕЧИН. Ну-у… Или вы все, как ангелы, -- однополые? То есть,
бесполые…
ПЕТРОВ. Сам ты – бесполый. Унеси бутылки на кухню, помоги даме.
Сечин берет пустые бутылки, уходит из комнаты, весь
в раздумье. Возвращается РОЗОВА с тряпкой в руке,
вытирает стол.
РОЗОВА. Ты его совсем задурил. Мне его жалко.
ПЕТРОВ. Сама на него вывела – и вдруг разжалобилась.
РОЗОВА. Несчастный он какой-то…
ПЕТРОВ. Странный вы народ, женщины… Ладно, не страдай, я сам все сделаю.
РОЗОВА. «Сам»… А как ты будешь предлагать ему обмен, если
ты – всего лишь его отражение? Откуда тебе знать о земных делах?
ПЕТРОВ. Да, действительно. У отражения не бывает знакомых
квартиросъемщиков… Следовательно, отбрось бабские вздохи и начинай операцию. Без эмоций! У нас должны быть холодные головы и ноль эмоций. Как у могильщиков.
РОЗОВА. Нашел сравнение…
Возвращается СЕЧИН с чистыми тарелками и стаканами, ставит их на стол.
СЕЧИН. Вы уже перезнакомились тут?
ПЕТРОВ. Она меня не видит!
РОЗОВА. Вы о чем, Вадим Николаевич?
СЕЧИН. Ну-у…
РОЗОВА. Какой вы забавный…(Идет на кухню).
Сечин разливает водку в стаканы. Собирается налить
в третий, но, взглянув на Петрова, останавливается.
ПЕТРОВ. Наливай, чего смотришь? Она не увидит мой стакан. Между прочим, мог бы и банкет закатить по поводу нашего приятного знакомства.
СЕЧИН (плеснув немного водки в стакан Петрова). У меня получка только через две недели… И долгов полно.
ПЕТРОВ. Не рад ты моему присутствию, ой не рад!
Возвращается РОЗОВА.
Сечин, ты посмотри, какая баба!.. Почему бы тебе с ней?.. А?
СЕЧИН. Пошел ты!..
РОЗОВА. Вадим Николаевич, я водку не пью. Просто посижу с вами за компанию…
Все садятся за стол.
ПЕТРОВ. Водку она не пьет!.. Ломака. Цену себе набивает, хочет понравиться соседу!
СЕЧИН (поднимает стакан. Розовой). Ну, ваше здоровье!
(Чокается с ней.) За прекрасных дам!
ПЕТРОВ. А со мной?..
Сечин чокается и с ним, выпивает. Петров не пьет.
РОЗОВА. Вы закусывайте, закусывайте… (Пауза.) Вадим
Николаевич, я еще вчера собиралась к вам зайти…
ПЕТРОВ. Начинается!.. Сечин, у тебя, кстати, простыни чистые?
СЕЧИН (прикрыв рот рукой, вполголоса). Заткнись ты!
РОЗОВА. Вы живете один?
ПЕТРОВ. Ага, клеится!.. Не забывай о безопасности секса!
РОЗОВА (сдерживая улыбку, бьет под столом Петрова по ноге). И с деньгами у вас, наверное, не очень… А один мой знакомый… Вернее, родственник… Так, седьмая вода на киселе…
ПЕТРОВ. Сечин, а твоя «женилка» в порядке? Не испортилась
от алкоголя?
Сечин толкает под столом Петрова.
РОЗОВА. Так вот, у него есть лишняя однокомнатная квартира,
в которой сейчас никто не живет. Они потому в нее не въезжают, что хотят обменять на квартиру поближе к центру. Для дочки. Сами они живут недалеко, через два дома отсюда, и хотят, чтобы дочка была поблизости. Понимаете?
СЕЧИН (наливает себе водку). Ну-у…
РОЗОВА. Они спросили у меня, не знаю ли я… В общем, нет ли у меня в нашем доме или дворе знакомых с однокомнатной квартирой, которые согласились бы поменяться. С доплатой, конечно, все как полагается в таких случаях. И доплата приличная, скажу я вам по секрету, обижаться не придется…
СЕЧИН. А почему они не найдут двухкомнатную, раз у них есть деньги?
ПЕТРОВ. Ты смотри – соображает!
РОЗОВА. На двухкомнатную у них пока не хватает. Они люди честные, долго собирали… Вы же знаете, какие сейчас зарплаты и какие цены… Я сразу вас вспомнила, Вадим Николаевич. Вы ничего не потеряете, даже наоборот… Там квартира очень приличная, больше вашей, с большой кухней и лоджией… И район приличный… Просто им хочется, чтобы дочка была совсем рядом, под рукой… Дело в том, что она скоро собирается рожать, и они хотят успеть сделать ремонт к тому времени, как дочка выйдет из роддома…
Ну как, Вадим Николаевич?
СЕЧИН. Ну-у… Даже не знаю… Неожиданно все…
ПЕТРОВ. Какая тебе разница, где жить? А так хоть деньги на водку будут…
РОЗОВА. Что им сказать? Вы согласны?
СЕЧИН. Как подумаю, что снова переезжать…
ПЕТРОВ. Тебе же не на Марс лететь! И вещей у тебя – кот наплакал, как и положено алкашу.
РОЗОВА. О переезде не беспокойтесь, они готовы перевезти за свой счет.
ПЕТРОВ. Что ты мнешься, Сечин? Тебе крупно повезло! Соглашайся, пока предлагают.
СЕЧИН. Столько волокиты…
РОЗОВА. Какая волокита? Мой родственник все сам и сделает,
поскольку ему нужно торопиться. У него есть знакомые
в соответствующих органах… Я в этом плохо разбираюсь, но он
говорит, что сделает все очень быстро. Вам даже никуда не придется
ходить. Только подпишете бумаги, посмотрите квартиру – и все.
И переедете.
СЕЧИН. Да-а?
ПЕТРОВ. Все выгодные дела нужно делать быстро! И тем более – такие срочные… (Пауза).
СЕЧИН. Ладно… Согласен…
РОЗОВА. Вот и хорошо! Я, собственно, за этим и пришла…
ПЕТРОВ. Я глубоко разочарован! Думал, что она тебя соблазнять будет…
РОЗОВА. Пойду, позвоню своему родственнику, обрадую…
ПЕТРОВ. Сечин, хватай бабу за грудь и начинай насиловать! Потом будет некогда!
Сечин и Розова толкают под столом Петрова.
Хватит лягаться, у меня синяки будут!
РОЗОВА (встает). Вы уж тут без меня…
ПЕТРОВ. Сечин, ну доставь мне удовольствие! Покажи порнуху в натуре!.. Держи бабу!
СЕЧИН (сквозь зубы). Заткнись!
Розова уходит.
Сцена 6.
Сечин жадно пьет из нетронутого стакана Розовой.
ПЕТРОВ (декламирует). «Постой, постой, ты выпил? Без меня?!»
СЕЧИН (удивленно). Привет, Сальери!.. У вас там тоже Пушкина знают, что ли?
ПЕТРОВ. Пушкина знают везде, ибо гений принадлежит Вселенной!.. А ты грамотный, оказывается. О Пушкине слышал…
СЕЧИН (обиженно). Слушай, ты! Чего ты меня все время…
ковыряешь?.. Надоело!.. (Взгляд Сечина падает на стакан Петрова.) Кстати… Просил налить, а сам не пьешь… Добро пропадает…
ПЕТРОВ. Я не алкаш! Это у вас тут все пьют, как дышат. Я так пока не могу, не адаптировался еще… Так что можешь выпить вместо меня.
СЕЧИН (залпом выпивает, кряхтит от удовольствия). А кто это тебе наплел, интересно, что у нас все пьют? Без года неделя здесь,
а уже делаешь выводы про весь народ… С оппозицией, небось, общался?
ПЕТРОВ. Далась вам эта оппозиция… Нет, у наших специалистов узнал. На планерке.
СЕЧИН. Обсирениться…
ПЕТРОВ. У нас перед вылетом в иные миры планерки бывают.
Консультации всякие… Мы даже зачеты сдаем.
СЕЧИН. Ты смотри, все как у людей… А что вы там пьете?
ПЕТРОВ. Воду. Аш два о. Только она у нас синего цвета, как ваше небо в погожий день. И совершенно безвкусная, без всяких примесей, не то, что здесь. Нам говорили, что вода у вас так и кишит всякими микробами.
СЕЧИН. Вранье!.. Я, между прочим, спрашивал не про воду. Что вы на праздники пьете?
ПЕТРОВ. Цветочную росу, пропущенную через специальные аппараты.
СЕЧИН. Самогонные, что ли?
ПЕТРОВ. Вроде того…
СЕЧИН. И как?
ПЕТРОВ. А так… Один протащил с собой целую бутылку в вашу реальность и угостил сотрудников одного министерства…
СЕЧИН. Большую бутылку?
ПЕТРОВ. Очень! Двести грамм!
СЕЧИН. Мне этого на полраза… И что?
ПЕТРОВ. А то… Отрасль, которая подчинялась этому министерству, на год вышла из строя, потому что у каждого, кто попробовал нашу росу, внутри завелись бродильные бактерии. И теперь все, что попадает в организм, вызывает у человека сильное алкогольное опьянение, как от литра вашего спирта.
СЕЧИН. Ничего себе! Ну, блин… Сначала закусываешь, а потом пьянеешь?.. И по сколько они хлебнули, интересно, если было всего двести?
ПЕТРОВ. По одной десятой миллиграмма – из специальной пипетки. Если бы глотнули больше – померли бы… От одного ее запаха ваш человек может свалиться с ног.
СЕЧИН. Мне б такую… А чего ты не притащил?
ПЕТРОВ. Не разрешили. Он, говорят, и так алкаш, без нашей росы. К тому же в его организме наши благородные бактерии не заведутся, потому что организм у него – у тебя, значит, -- проспиртован, как печень динозавра в анатомическом театре.
СЕЧИН. Вот гады!.. Чистоплюи!.. Можно подумать, что в том
министерстве были одни трезвенники. Чего ж у нас такая экономика, если наверху одни ангелы восседают?.. Нет справедливости –
ни у нас, ни у вас… (Пауза.) Слушай, Ничес, а можно мне… Это… Анти-мате-риа-лизоваться?
ПЕТРОВ. В каком смысле?
СЕЧИН. Ты – мате-риа-лизовался, да? А я – анти…мати…
Понимаешь? Хочу у вас побывать. В творческой командировке!
Опыт изучить, так сказать…
ПЕТРОВ. Да кому ты там нужен, алкаш?
СЕЧИН (неожиданно взрывается, даже побагровел). А ты здесь кому нужен? Что тебе здесь надо, вошь потусторонняя? И вообще – кто ты такой? А ну покажи удостоверение личности!
ПЕТРОВ (озадаченно). Зачем?
СЕЧИН. Разговорчики в партере!.. Документы!
ПЕТРОВ. Ерунда какая-то… Нет у меня документов. Мы не берем, когда материализуемся.
СЕЧИН (наставляет на него палец, как пистолет). Не покажешь – повалю и обыщу! Как проститутку!
ПЕТРОВ. Может, ты меня еще и застрелишь? Из пальца!
СЕЧИН. Если родине надо – и палец выстрелит!
Звонят в дверь.
ПЕТРОВ. В дверь звонят!
СЕЧИН. Слышу. Не двигайся, агент мирового империализма, если жить хочешь!
Петров поднимает руки и застывает на полусогнутых
ногах. Сечин идет в «предбанник», Петров – незаметно
за ним, неслышно ступая.
Сцена 7.
Квартира Розовой. РОЗОВА сидит на диване с бокалом
в руке. Входит ПЕТРОВ.
ПЕТРОВ. Хорошо, что у тебя открыто… Я чуть не попался.
РОЗОВА (думая о своем). Почему все так прозаично? Мне хочется красивых отношений, но их нет. Почему?
ПЕТРОВ. Клиент потребовал удостоверение личности. Представляешь, если бы он увидел мои документы…
РОЗОВА. Ты не слышишь меня, потому что не любишь…
ПЕТРОВ. Да слышу я, слышу…
РОЗОВА. Петров, женись на мне!
ПЕТРОВ. В каком смысле?
РОЗОВА. В прямом. С маршем Мендельсона и шампанским. Я хочу взять тебя в мужья.
ПЕТРОВ. Обсирениться… Не пей больше, а то еще и усыновить меня захочешь! (Садится рядом).
РОЗОВА. Видишь, до какой степени ты меня не любишь…
ПЕТРОВ. Я тебя люблю, моя оригинальная, но я, в некотором роде, женат…
РОЗОВА. Это не проблема, я тоже замужем. Их всех можно убрать! Твою жену и моего мужа.
ПЕТРОВ. Ты в своем уме?
РОЗОВА. А что? Тебе не привыкать.
ПЕТРОВ. Я никогда никого не убивал, и ты это знаешь!
РОЗОВА. Надо же когда-то начинать…
ПЕТРОВ. По-моему, ты ненормальная… Не пей больше, а то совсем с ума сойдешь… (Пауза.) К соседу кто-то пришел… Сходи в разведку.
РОЗОВА. Мне надоело, что ты меня используешь… Я хочу поэзии, но ее нет…
ПЕТРОВ. А кого мне использовать, если не тебя? Кому может
довериться мужчина, кроме любимой женщины?
РОЗОВА. Поцелуй меня!
ПЕТРОВ (целует без всякого энтузиазма). Ты, кстати, позвонила Максу?
РОЗОВА. Позвонила. Сказала, чтобы готовил бумаги. Ну и все
остальное… Как всегда… Поцелуй меня! (Петров целует.) Ты действительно меня любишь?
ПЕТРОВ (поморщившись). Женщина во хмелю – это так поэтично!
РОЗОВА. Давай уедем куда-нибудь вместе. Только я и ты. Никаких дел, никакого Макса, никаких клиентов!.. Куда-нибудь на Канары. Или в Париж!
ПЕТРОВ. Закончим дело – и поедем, куда захочешь. Но сначала дело.
РОЗОВА. Да, именно в Париж! И все у нас будет по-другому.
ПЕТРОВ. Обсирениться можно!
РОЗОВА. Что?
ПЕТРОВ. Это сосед твой так говорит: «Обсирениться можно!» Смачно и со вкусом… Сходи к нему.
РОЗОВА. Ты вьешь из меня веревки…
Целует его, поднимается.
ПЕТРОВ. Ты перевяжешь меня этими веревками, когда мы будем на седьмом небе.
РОЗОВА. Но ты же все равно вырвешься! Я знаю…
ПЕТРОВ. Ни за что, любимая! Ступай, ступай!
Розова выходит.
Сцена 8.
Квартира Сечина. Хозяин сидит за столом, обхватив
голову руками. Входит РОЗОВА.
РОЗОВА. Вадим Николаевич!
СЕЧИН (поднимает голову, смотрит на Розову). А-а, это вы…
РОЗОВА. Все в порядке?..
СЕЧИН (показывает телеграмму). Вот, телеграмму только что… От сына.
РОЗОВА. У вас есть сын?.. Сколько ему?
СЕЧИН. Двадцать четыре… В Питере живет… Приезжает на следующей неделе.
РОЗОВА (читает телеграмму). Вот незадача… (Пауза.) Радость-то какая, Вадим Николаевич! А вы почему-то грустный…
СЕЧИН. Я боюсь!
РОЗОВА. Боитесь?..
СЕЧИН. Я не хочу, чтобы он… В этом свинарнике… (Показывает вокруг.) Он думает, что я… А я…
РОЗОВА. Что будете делать?
СЕЧИН. Не знаю… (Пауза).
РОЗОВА. Я позже к вам загляну…
Розова уходит.
Сечин берет в руку стакан, смотрит на него.
Сцена 9.
Квартира Розовой. ПЕТРОВ лежит на диване.
Входит РОЗОВА.
ПЕТРОВ. Что-то быстро… Как он?
РОЗОВА. К нему сын едет – только что телеграмму принесли.
ПЕТРОВ (садится, присвистнув). Вот это новость!
РОЗОВА. Надо ускорить процесс… Позвоню Максу! (Набирает
номер.) Алло! Максим?.. Это я, Ирина. У нас проблемы… К нашему
другу сын едет… Да, взрослый, на следующей неделе. Телеграмму
прислал… Не знаю, на сколько… Да, время еще есть, но надо поторопиться, а то можем прогореть… Ладно. Пока. (Кладет трубку.) Слушай, Петров… Может, оставим его в покое?.. Еще не поздно…
ПЕТРОВ. Ты что! Такая халява…
РОЗОВА. Ситуация изменилась…
ПЕТРОВ. Ничего, прорвемся! У нас в запасе несколько дней.
РОЗОВА. Риск большой! Представь: сын приедет, а в квартире –
другие хозяева, отца нигде нет… И я живу через стенку.
ПЕТРОВ. А ты ничего не знаешь, ничего не видела, ничего не слышала, как и всякая городская соседка. В городе никто ничего ни
о ком не знает… Не трусь! До этого мы тоже рисковали. И ничего!
РОЗОВА. Но никто из нас не жил через стенку!.. Мне как-то не по себе… Интуиция…
ПЕТРОВ. Ерунда!
РОЗОВА. Женская интуиция – это не ерунда.
ПЕТРОВ. Это один из мифов, который придумали сами женщины, чтобы придать себе глубины и таинственности… Если боишься, давай сразу же уедем, как только все произойдет. Сын явится – а соседей нет.
РОЗОВА. Завтра же оформляю отпуск! Сейчас лето, у нас в ателье заказов немного… А ты действительно поедешь со мной?
ПЕТРОВ. Действительно. Получим свои деньги – и поминай, как звали.
РОЗОВА. А ты действительно меня любишь?
ПЕТРОВ (морщится). Конечно. Как Ромео – Джульетту.
РОЗОВА. Так же сильно?
ПЕТРОВ. Конечно.
РОЗОВА. Как сильно ты меня любишь?
ПЕТРОВ (с досадой). Ну сколько можно об этом, моя романтичная?
РОЗОВА. Ты меня любишь?
ПЕТРОВ (едва сдерживаясь). Повторяю для тех, кто не успел
законспектировать: я тебя люблю!
РОЗОВА. Повтори!
ПЕТРОВ. Я. Тебя. Люблю.
РОЗОВА. Еще!
ПЕТРОВ. Есть только один способ заставить тебя замолчать!..
Рычит, подхватывает ее на руки и бросает на диван.
Конец первого действия.
Действие второе
Сцена 1.
Комната Сечина – на следующий день. На столе –
пустые бутылки, грязная посуда. СЕЧИН лежит на тахте,
лицом к стене. Входит РОЗОВА.
РОЗОВА. Вадим Николаевич!
Сечин не реагирует. Розова трогает его за плечо.
Вадим Николаевич, проснитесь!
СЕЧИН (просыпается, тупо смотрит на Розову). Вы кто?
РОЗОВА (машет рукой, отгоняя запах перегара, идущий от
Сечина). Ух, ты!.. Наверное, много вчера выпили… Опять плохо будет.
СЕЧИН. Уже… плохо… О-о-ой…
РОЗОВА. А вам сегодня квартиру смотреть.
СЕЧИН. Как-кую?
РОЗОВА. Вы меняете свою квартиру на другую, в другом районе. Вчера уже и документы все подписали.
СЕЧИН. Да-а?
РОЗОВА. А вы не помните?
СЕЧИН. Я ниче… го… Ой, г-го-ло-ва…
РОЗОВА. Ладно, отдыхайте пока…(Уходит).
Сцена 2.
Квартира Розовой. ПЕТРОВ сидит на диване.
Входит РОЗОВА.
ПЕТРОВ. Как он там?
РОЗОВА. В полусознательном состоянии.
ПЕТРОВ. Это плохо… Нам надо, чтобы он самостоятельно вышел из дома и доехал до условного места… Пойду к нему.
РОЗОВА. Документы оставь, а то как бы опять не стал обыскивать.
ПЕТРОВ. Ты права.
Достает удостоверение, кладет его за стекло «стенки».
РОЗОВА. И не увлекайся особенно своей игрой в отражение. Мы уже вышли на финишную прямую, так что не трать время на ерунду.
ПЕТРОВ. Не волнуйся, я свое дело знаю. (Собирается уходить).
РОЗОВА. Ты меня не поцелуешь?
ПЕТРОВ. Я же не на фронт ухожу!
РОЗОВА. Раньше ты так не говорил.
ПЕТРОВ (поморщившись). Дорогая, ты второй день меня сверлишь! Это что – стиль жизни?
РОЗОВА. Это – глубокое и сильное чувство!
ПЕТРОВ. Обсирениться можно…
РОЗОВА. Мне не нравится, что ты так реагируешь на меня.
ПЕТРОВ (едва сдерживаясь). По-моему, сейчас в этой квартире
начнется гроза…
РОЗОВА. Я тебя раздражаю? Ты собираешься поссориться?
ПЕТРОВ. Ирочка, красавица моя, давай заниматься делом!
РОЗОВА. Ты меня больше не любишь!
Петров мычит, как от зубной боли, и поспешно выходит.
Сцена 3.
Квартира Сечина. СЕЧИН по-прежнему лежит на тахте,
храпит. Входит ПЕТРОВ.
ПЕТРОВ. Эй, Сечин! (Трясет его за плечо.) Просыпайся, а то всю жизнь проспишь!
Сечин отмахивается от него.
Что ты машешь, что ты машешь, петух обрезанный? Вставай, у нас трудный день!
СЕЧИН. Я не хочу…
ПЕТРОВ. Чего ты не хочешь, муха алкогольная?!
СЕЧИН. Не хочу… И все!
ПЕТРОВ. Надо захотеть! (Тянет его за рукав).
СЕЧИН (поворачивается, смотрит на Петрова). Ты кто?
ПЕТРОВ. Здрасьте! Я ваша тетя!
СЕЧИН. Те-тя?.. Опять… гал-люци…
ПЕТРОВ. Поднимайся, я тебе помогу!
СЕЧИН. Пош-шел ты…
Петров выходит. Возвращается со стаканом воды,
брызгает на Сечина. Тот ошалело смотрит на Петрова.
ПЕТРОВ. Ну что? Оклемался?
СЕЧИН. Пош-шел ты…
Петров помогает ему подняться. Сечин делает несколько нетвердых шагов, едва не падает. Петров похватывает его, тащит в ванную. Доносятся шум воды и стоны Сечина.
Звонит телефон.
Появляется ПЕТРОВ, берет трубку.
ПЕТРОВ. Алло!.. Нет, это не Вадим Николаевич. Что ему передать?.. Приедете? Да, я передам… (Спохватившись.) Алло, алло! Постойте, как – приедете? Куда?.. Нет, не надо сюда! Вы его не застанете, он скоро уходит… Да, надолго… Как-кая корректура?.. Она у него дома? Я передам, что вы звонили, и он привезет ее сам. Куда, кстати, привезти?.. В редакцию? На раб… На работу?.. Хорошо… (Кладет трубку, озадаченно смотрит на нее.) Вот это фокус…
Идет в ванную. Оттуда слышны громкие стоны Сечина:
«Изыди, зараза!» Появляется мокрый СЕЧИН,
за ним – ПЕТРОВ.
СЕЧИН (валится на тахту). Тобой можно клопов травить! Передохнут, не отходя от кассы… О-ой…
ПЕТРОВ. Не-ет, ты лежать больше не будешь!
Пробует его поднять. Сечин отбивается, но все же садится.
К тебе, между прочим, сын едет…
СЕЧИН. Ух, зараза… Он не должен…
ПЕТРОВ. Кое-что соображаешь. Раз ты не хочешь, чтобы он приезжал, давай дадим телеграмму: так, мол, и так, принять тебя
не могу… Помнишь, где он живет? Адрес помнишь?
СЕЧИН. Ну-у… Почти…
ПЕТРОВ. Телеграмму можно дать по телефону. Сейчас прямо
и позвоним на почту. Пиши адрес!
СЕЧИН. Где?
Петров достает из кармана записную книжку
и ручку, протягивает Сечину.
ПЕТРОВ. Пиши!
Сечин с трудом пишет.
Как его зовут, кстати?
СЕЧИН. Вадимом… В мою честь…
ПЕТРОВ (берет у него блокнот). Да, честь – что надо! (Пишет.) Значит, напишем так: «Дорогой Вадим зпт уезжаю санаторий зпт приезжай через месяц тчк отец».
СЕЧИН. Я еду?.. А в какой?..
ПЕТРОВ. Там видно будет. Главное – чтобы он не явился… Так, теперь узнаем номер почты… (Набирает номер).
Сцена 4.
Квартира Розовой. РОЗОВА говорит по телефону.
РОЗОВА. Клиент совсем разбитый, не в состоянии передвигаться. Мы дадим ему таблетки от похмелья, мой Розов из Италии привез… (Слушает.) А сыну телеграмму решили послать,
чтобы не ехал… Да, Макс, хорошо… (Кладет трубку).
Звонит телефон – межгород. Розова снимает трубку.
Алло!.. Сыночка, это ты?.. Здравствуй, родной! Как ты там?
Я страшно соскучилась… У вас погода испортилась? Смотри, в море
не заходи, чтобы не простудиться. Ты не похудел? Хорошо кушаешь?.. Правильно, ешь побольше витаминов, будешь большим
и сильным, как наш папа. Дай ему трубочку, сынок. Я целую тебя, мой хороший!.. Алло! Розов, ты его в море не пускай… (Слушает, смеется.) Вечно тебе что-то кажется. Можешь заявиться без предупреждения, поискать под кроватью или в тумбочке… В шкафу? И в шкафу поищи… Я же тебя не подозреваю, между прочим, хотя это ты на юге, а не я… Да, скучаю, конечно. Я, наверное, тоже отпуск возьму, устала. Надоели эти толстые заказчицы с их нарядами… Смотри, могу нагрянуть!.. (Смеется.) Привет всем. Целую! (Кладет трубку).
Входит ПЕТРОВ.
ПЕТРОВ. Оказывается, твой сосед работает в редакции. Я случайно узнал…
РОЗОВА. Кто бы мог подумать…
ПЕТРОВ. Дело усложняется… Работник прессы – это не то, что никому не нужный алкаш. Если журналюги его хватятся и начнут копать…
Пауза. Петров ходит по комнате.
РОЗОВА. Розов, кстати, звонил. Волнуется, что я тут одна.
ПЕТРОВ. Надо было утешить, что не одна.
РОЗОВА. Он мог бы убить, если б узнал…
ПЕТРОВ. Кого убить?
РОЗОВА. Обоих. Тебя и меня.
ПЕТРОВ. А меня – за что?
РОЗОВА. Ты ни при чем? Одна я – грешница?
ПЕТРОВ (не сразу). Ты поразительная девушка, мадам!
Умудряешься во всем находить повод для пиления. Ты и Розова
так пилишь?
РОЗОВА. Я его не пилю, потому что не люблю.
ПЕТРОВ. Счастливчик!
РОЗОВА. Дим, а Сашка – твой сын.
ПЕТРОВ. Да?.. Какой Сашка?
РОЗОВА. Мой сын. Он – плод нашей с тобой любви.
ПЕТРОВ. Не надо так шутить.
РОЗОВА. Я не хотела тебе говорить… Сашка любит Розова, считает его своим отцом… А я хочу, чтобы он тебя любил. Мы с ним вместе будем тебя любить!
ПЕТРОВ. Не многовато ли для меня одного?
РОЗОВА. Ты что, не понял? Он же твой сын.
ПЕТРОВ. Дорогая, не надо лапшу вешать. Всех своих детей я знаю наперечет. И все они у меня запланированные, ни одного случайного. Поищи счастливого отца в другом месте, ладно?.. (Пауза.) Слушай, я возьму у тебя кофе, отнесу соседу. Пусть отойдет…
Розова молчит.
Возьму прямо с кофейником, хорошо? (Молчание.) Я пошел.
Не дуйся!
Петров выходит.
РОЗОВА. Боже мой, какая же я дура!…
Набирает номер по телефону.
Я хочу любви, а ее нет… Ничего нет! И уже не будет… Алло! Алло, Максим? Это опять я… Нет, просто клиент наш, оказывается,
в редакции работает… Ничего страшного? Ты думаешь?.. У меня
как-то неспокойно на душе… Да, Дима ушел к нему… (Слушает.) Вечером все будут фильм смотреть, так что никто его не увидит… Доберется, куда он денется…
Сцена 5.
Квартира Сечина. СЕЧИН и ПЕТРОВ сидят за столом,
пьют кофе.
ПЕТРОВ. Ну как, полегчало?
СЕЧИН. Намного. Хорошая таблетка!.. Голова, правда…
ПЕТРОВ. Дурная голова – это визитная карточка всех алкоголиков.
СЕЧИН. Я не алкоголик! Понял?.. Я всегда могу остановиться, если захочу.
ПЕТРОВ. Все алкоголики так говорят… А ты в редакции работаешь?
СЕЧИН. Откуда ты?.. А-а… Ты же все про меня знал и забыл…
Что, память прорезалась?
ПЕТРОВ. Ага, кое-что начинаю вспоминать… В газете трудишься?
СЕЧИН. В журнале. Но он может скоро ликвидироваться, как класс… Время такое. У вас тоже так?
ПЕТРОВ. Тоже, тоже… Все, как здесь. И газеты, и журналы.
И создаются, и ликвидируются…
СЕЧИН. Газеты еще как-то держатся – за счет рекламы. А журналы, да еще литературные…
ПЕТРОВ. И чем ты занимаешься в своем литературном журнале?
СЕЧИН. Работаю, как все.
ПЕТРОВ. С такими пропитыми мозгами?.. Уборщицей, что ли?
СЕЧИН. Пошел ты… (Пауза.) Редактором отдела поэзии работаю. Читаю чужие стихи, потому что своих больше не пишу…
ПЕТРОВ. А ты стихи писал?.. (Хмыкает.) Представляю, что это за… (Запинается. Пораженно смотрит на Сечина.) Постой… Да нет,
не может быть… Твоя фамилия… Сечин? Вадим Сечин?!
СЕЧИН. Да пошел ты!.. Ты же с самого начала знаешь мою фамилию.
ПЕТРОВ (взволнованно). Вадим Сечин – это ты?!
СЕЧИН. По паспорту – вроде бы я. А по существу… Был Сечин – и нет Сечина, весь кончился! А когда-то мне читатели письма
писали… Вагонами!.. Особенно зэки… Чего уставился? Я тебе что-то должен?
ПЕТРОВ. Обсирениться можно!.. Вот это сюрприз… Никогда не думал, что буду вот так… С Вадимом Сечиным… Как с простым смертным!… Обсирениться…
СЕЧИН. Ой, вот только не говори, что ты читал мои стихи, а то я прямо сейчас и умру от разрыва счастья!.. Я в ваших журналах не печатался, так что не дури мне голову.
ПЕТРОВ (взволнованно). Подожди-ка…. (Вспоминает.) Сейчас… (Декламирует.)
Не навязываюсь газетам,
Берегу для трибуны глотку --
Пусть в стихи пробивных поэтов
Заворачивают селедку!
СЕЧИН (смотрит на Петрова во все глаза). Это… Из самых ранних… Я давно их забыл…
ПЕТРОВ. Ты меня просто убил! Наповал!
СЕЧИН. Ты меня тоже убил… Мои стихи – и вдруг… Кто-то помнит… Я же давно себя похоронил…
ПЕТРОВ. Что значит – похоронил?
СЕЧИН. Не знаешь, как хоронят? В гробу и белых тапочках!
ПЕТРОВ. Но почему?!
СЕЧИН. От радости жизни. Когда уезжал сюда из Москвы, был уверен, что ничего подобного со мной не произойдет… Мне предрекали, что пропаду без вести, если уеду, а я, дурак, не верил… Что значит – пропаду? Меня же все знают!.. Они были правы: провинция – убивает!
ПЕТРОВ. Какая же это провинция – Минск? Обижаешь!..
СЕЧИН. По сравнению с белокаменной – провинция…
ПЕТРОВ. А что ты делал в Москве?
СЕЧИН. Учился. В Литературном институте имени Горького.
ПЕТРОВ. Это – где писатели?.. Там Евтушенко учился, Ахмадуллина, Вознесенский – да?
СЕЧИН. Не только. Почти все литературные знаменитости …
Но Вознесенский, кстати, не у нас, а в архитектурном…
ПЕТРОВ. Точно, я забыл… А когда ты учился?
СЕЧИН. Во времена застоя. На третьем курсе меня исключили… Это, между прочим, было знаком качества: раз исключают – значит, поэт чего-то стоит. Евгения Евтушенко, кумира тогдашних молодых, тоже выгоняли из Литинститута.
ПЕТРОВ. Надеюсь, тебя выгнали не за пьянку?
СЕЧИН. Да нет. Я пил в меру, как все студенты.
ПЕТРОВ. Тогда за что?
СЕЧИН. А-а… Тоска зеленая… Студенты Литинститута часто выступали со стихами по Москве. Однажды я выступал в МГУ, и мой однокурсник «капнул» нашему институтскому начальству, что я читал там антисоветские стихи…
ПЕТРОВ. А ты и правда их читал?
СЕЧИН. В том-то и дело… Я читал своего «Пророка». Друзья
говорили, что такого пророка еще не было в мировой литературе.
У всех поэтов он страдалец, которого забрасывают камнями и освистывают, когда он пытается что-то сказать… Вспомни у Пушкина, у Лермонтова… Из современников – у Игоря Шкляревского, например… А мой пророк, чтобы быть услышанным, прикинулся шутом… Дай-ка вспомнить… Ага… (Закрывает глаза и декламирует – медленно, нараспев.)
И я облачился в одежды шута,
И я научился ужимкам паяца,
Чтоб глупость моя и моя пестрота
Заставили чернь от души посмеяться…
Тра-та, тара-та, тара-та, тара-та… Вот, блин… Стал забывать свои стихи… В общем, он смешил людей, и они, смеясь, выслушивали все неприятное, что он говорил о них же самих.
ПЕТРОВ. И в чем здесь крамола?
СЕЧИН. Там были такие строки… (Декламирует.)
Прости меня, Боже, но я не берусь
Безумный народ увести от пороков –
Шутов и юродивых слушает Русь
И, как прокаженных, страшится пророков!
В семидесятые это посчитали опасным для существующего строя…
Вызвали меня в кабинет и стали прорабатывать: мол, порочу звание советского студента… При этом присутствовал молодой человек с короткой стрижкой. Он предложил мне искупить вину… Я должен был «закладывать» друзей – в обмен на учебу в институте…
ПЕТРОВ. Судя по тому, как сложилась твоя жизнь, он тебя так
и не убедил… Я прав?
СЕЧИН. Да, не убедил… Хотя мне обещали во всем дать «зеленую улицу»: книжка – каждый год, жилье в Москве, работа в престижном журнале, премия Ленинского комсомола… О таком в те годы можно было только мечтать!
ПЕТРОВ. Н-да, солидно…
СЕЧИН. Я им сказал, что совесть – дороже… Ну и, к тому же, здорово нахамил… (Пауза.) Кстати, в Литинституте на каждом курсе были свои стукачи. Их вербовали обычно на ерунде. Например, один армянин подхватил по дурости сифилис, его и сцапали. Сказали, что замнут дело и помогут вылечиться, если он согласится «стучать».
ПЕТРОВ. Согласился?
СЕЧИН. Согласился, потому что некуда было деваться. Правда,
предупредил нас, что завербован, и просил при нем не распускать
языки…
ПЕТРОВ. Это он тебя заложил?
СЕЧИН. Нет, другой… И, между прочим, мы с моим «стукачом» приятелями были, на одном семинаре рядышком сидели, стихи друг другу читали… Он, наверное, решил так: «Платон мне друг, но истина дороже!»… И, кажется, нисколько не сомневался в своей гражданской правоте…
ПЕТРОВ. Идейный подлец! Таких всегда было немало, во все времена, а в застойные – и подавно… И что он теперь?..
СЕЧИН. О-о! Теперь это большой человек и лауреат каких-то премий. Такие при любом режиме – на коне!.. Но писал он хорошо. Это неправда, что «гений и злодейство – две вещи несовместные».
Он не был гением, но был талантливым, хоть и подлец… Всегда держал нос по ветру. Вовремя вступил в партию, вовремя вышел из нее… Сначала писал стихи о родной советской власти, а потом – о том, как она его одурачила… И все время талантливо, черт бы его побрал!.. Это флюгер, который сегодня указывает ветру, куда дуть…
ПЕТРОВ. Я, на твоем месте, встретил бы его в темном закоулке
и поговорил «по душам». Он же тебе жизнь сломал!
СЕЧИН. Да ладно, пусть ему будет хорошо.
ПЕТРОВ. Исключили тебя – и что потом?
СЕЧИН. Сначала жил в Москве, скитался по друзьям. Много писал, много выступал… В те годы поэзия стадионы собирала, не то что теперь… А за выступления, к тому же, деньги платили. Можно было жить. В Москве вообще можно выжить, даже в самой безнадежной ситуации. Столица есть столица!
ПЕТРОВ. Что же ты сюда уехал?
СЕЧИН. Дураком был… Друзья советовали жениться на москвичке, чтобы в Москве окопаться. Так многие делали… Нашли мне бабу лет сорока, которая согласна была выйти замуж без всякой оплаты. Посмотрел я на нее: нос крючком, уши торчком, ноги кривые – ну просто ходячее оскорбление эстетического чувства! Фиктивный брак ради прописки – еще куда ни шло, а всерьез… Короче, сбежал
я от такой перспективы. А потом на родину потянуло. Уехал в Минск. И теперь расплачиваюсь за свою глупость… Как писал Есенин… (Декламирует.) «Поэзия моя здесь не нужна, и сам я здесь ни капельки не нужен…»
ПЕТРОВ. Может, все не так страшно, а ты просто драматизируешь?
СЕЧИН. Если бы!.. Об этой проблеме никто и никогда не говорит, а тем более – публично, вот и получается, что и самой проблемы как бы не существует. Но все знают, что русскоязычный поэт в условиях Белоруссии обречен на забвение. Печататься ему практически негде, никто из национальных литераторов не принимает его всерьез… Тебя нет – и все!.. Единственно, когда могут вспомнить о твоем жалком существовании, – это если нужен художественный перевод текстов с белорусского языка на русский. Я поначалу этим и спасался, а потом бросил. Надоело все до смерти… Ну что я, думаю, буду тратить себя на то, чтобы своими переводами из какой-то бездари делать хорошего поэта! И все. Перестал не только переводить, но и писать. И запил по черному… А, что теперь говорить об этом – жизнь прошла, все кончилось, и сам я… кончился…
ПЕТРОВ. Ты что, действительно больше не пишешь?
СЕЧИН. ПисАть, как пИсать – можно только тогда, когда припрет. Меня давно не припирает. Наверное, потому, что все это не имеет смысла.
ПЕТРОВ. Это ты так решил?
СЕЧИН. Это жизнь так решила. Творчество имеет смысл тогда, когда оно востребовано. Ни один сапожник не станет шить обувь, заранее зная, что она никому не нужна.
ПЕТРОВ. Кажется, ты пытаешься себя оправдать.
СЕЧИН. Почему это я должен оправдываться? И перед кем? Перед тобой, что ли?
ПЕТРОВ. По-моему, сначала перед самим собой. Это ты сам себя уговариваешь, причину ищешь… Посмотри на себя! Во что ты превратился? Ты не имеешь права быть таким!.. Я когда-то зачитывал твои книжки до дыр. Ты своими стихами на многое открыл мне глаза, совесть во мне воспитал!.. Ты не имеешь права!..
СЕЧИН. Кажется, у меня опять галлюцинация… Слуховая…
ПЕТРОВ. Благодаря тебе, я к высокому потянулся, думать научился! Ты не должен!.. (Пауза.) Понимаешь, есть стихоплеты, которые могут писать стихи и могут не писать. И то, и другое для них одинаково необязательно. С таким же успехом можно заниматься или не заниматься чем-нибудь другим. Например, выращиванием помидоров или мытьем посуды. Понимаешь?
СЕЧИН. Не понимаю… К чему ты клонишь?
ПЕТРОВ. А вот к чему!.. Пишут они стихи или выращивают помидоры – от этого ничего не меняется! Ни в них самих, ни вокруг них! Миру все равно, что они делают, потому что они – не настоящие, не интересные. И когда такие, с позволения сказать, «творцы» исчезают куда-то, никому от этого не становится пусто или больно. Подумаешь, были и пропали, и черт с ними!
СЕЧИН. Кажется, надо выпить… Могзи прочистить, а то ты совсем меня запудрил…
ПЕТРОВ. Я не дам тебе пить!.. Сечин, ты – настоящий! В тебе есть Божья искра, а ты ее водкой заливаешь!
СЕЧИН. Если водку подлить в искру, из нее получится пламя.
Из искры… Или из водки… Хорошая водка хорошо горит… (Пауза.)
Давай не будем, а?..
ПЕТРОВ. Нет, ты меня выслушаешь!.. Когда пропадает настоящий поэт – это всегда трагедия. Это – как гибель Вселенной. И особенно обидно, когда он подчиняется обстоятельствам и хоронит себя заживо. Сам, добровольно! Как ты! Ты, небось, все это время уговаривал себя: вот, мол, пережду обстоятельства, брошу пить – и тогда… Наверстаю упущенное!
СЕЧИН (тихо). Не надо, а?
ПЕТРОВ. Что, неприятно слушать? Душу твою читаю? Озвучиваю то, в чем ты боишься признаваться даже самому себе?
СЕЧИН (не сразу). Мне нельзя было… сюда ехать… Нужно было оставаться в Москве…
ПЕТРОВ. Какая разница, где жить и писать? Чернышевский написал «Что делать?» в тюрьме – и ничего. Пушкин писал в ссылке – и тоже ничего! А для Вадима Сечина нужны специальные условия? Например, кровать с балдахином и атласные подушки?..
СЕЧИН. Ты не понимаешь… Не понимаешь!
ПЕТРОВ. Где уж нам, пришельцам!.. К сожалению, я слишком хорошо знаю, о чем говорю, потому что и моя жизнь искалечена…
Сечин, нельзя откладывать творчество «на потом». То, что не сделаешь сегодня, не сделаешь никогда. Ни-ког-да! Потому что никогда не повторится порыв, которому не дали выхода.
СЕЧИН. Думаешь, я один такой?.. Покажи мне в Белоруссии русскоязычного поэта, который не пишет дешевых песенок и может реализовать себя полностью – здесь и сейчас! А? Покажи! И я буду отдавать тебе всю зарплату. Даже больше – пить брошу, если ты мне такого покажешь!
ПЕТРОВ. Мне нет дела до остальных, я о тебе говорю!
СЕЧИН. Обо мне… Я – один из них. Из тех, кто больше не может и не хочет писать в стол… Знаешь, если бы случилось чудо, и все, что не написано талантливыми поэтами, легло на бумагу, то получилась бы бесконечная антология. И не худшая, чем та, которую мы имеем из написанного… Нет, ты только представь: бесконечное кладбище загубленного вдохновения!.. Кто мне скажет, почему так происходит? Почему очень многие поэты приговорены существовать в сослагательном наклонении? Что ни судьба – то вечный вопрос: что было бы, если бы?.. Если бы не обстоятельства… Если бы не катаклизмы времени… Какая-то черная дыра…
ПЕТРОВ. Неужели нет выхода?
СЕЧИН. Правильно говорили мне в Москве: чтобы быть услышанным и узнанным, нужно бежать из провинции, а не возвращаться к ней. Хотя бы для того, чтобы выжить, не спиться от невостребованности…
ПЕТРОВ. Кажется, я действительно чего-то недопонимаю… Но все равно ты не должен… Тебе нельзя так жить!
Петров неожиданно меняется в лице, будто вспомнил
что-то страшное.
Жить… О, Господи… Все уже завертелось!
СЕЧИН. Ты о чем?
ПЕТРОВ. О колесе фортуны… Слушай… Тебе есть, где скрыться?
СЕЧИН. Как это – скрыться? И почему?
ПЕТРОВ. Не задавай вопросов, я пока ничего не могу объяснить… Где твоя жена?
СЕЧИН. У меня нет жены. Давно! Развелись, разменялись, разъехались…
ПЕТРОВ. У кого ты можешь пересидеть?
СЕЧИН. Зачем?
ПЕТРОВ. Друзья у тебя есть? Надежные?
СЕЧИН. Ну-у.. Пьем вместе…
ПЕТРОВ. А других нет?
СЕЧИН. Других не бывает, потому что только совместная выпивка может подружить по-настоящему.
ПЕТРОВ. Действительно. Я забыл, в какой стране живем…
СЕЧИН. Что-то ты меня удивляешь… Наверное, нужно выпить.
ПЕТРОВ. Ты больше не будешь пить! (Нервно соображает.)
Так… Никуда не выходи и никому не открывай. Тебя нет, понял?
Я сейчас вернусь!
Быстро выходит.
Сцена 6.
Квартира Розовой. В комнате никого нет.
Быстро входит ПЕТРОВ.
ПЕТРОВ. Ира! Ты где?.. Ира!
РОЗОВА (выходит из спальни). В твоем голосе так много нетерпения…
ПЕТРОВ. Давай без лирики, не до нее… Все отменяется!
РОЗОВА. Ты с ума сошел! Всем заплачено, «ликвидатор»
предупрежден, будет ждать его сегодня на месте… Остались мелочи…
ПЕТРОВ. Его нельзя «мочить»!
РОЗОВА (не сразу). Я чувствовала, что что-то произойдет… Вчера, между прочим, еще можно было остановиться…
ПЕТРОВ (нервно). Звони Максу! Скажи, что все отменяется.
РОЗОВА. Ты знаешь, что бывает за такие повороты?.. (Набирает номер, слушает.) Не отвечает… Кажется, останавливаться поздно – процесс пошел!
ПЕТРОВ. Помоги мне его спасти!
РОЗОВА. Интересно, чем он заслужил такую милость?
ПЕТРОВ. Это Вадим Сечин, известный когда-то поэт. Можно сказать, мой кумир и учитель… Я когда-то был человеком, и во многом – благодаря ему.
РОЗОВА. По-моему, ты оказался не лучшим учеником.
ПЕТРОВ. А судьи – кто?
РОЗОВА. Я не сужу. Я просто констатирую факт.
ПЕТРОВ. Проклятая жизнь! Проклятые обстоятельства! Будь я проклят!
РОЗОВА. Что-то я тебя не узнаю… А говорил: холодная голова, ноль эмоций…
ПЕТРОВ. Я узнал, кто он, -- и вспомнил себя прежнего… И будто в зеркале себя увидел, под светом софитов. Крупным планом, во всей красе! Увидел – и ужаснулся… Его упрекал, что так опустился, потерял человеческий облик, а сам видел себя и говорил о себе… Знаешь, вся жизнь перед глазами пролетела, как перед смертью. Я был когда-то честен и чист душой, стихи любил, людей любил… А теперь – эта харя под софитами… Я душу свою порочную увидел! Что же я творю, Господи?!
РОЗОВА. Не устраивай мелодраму. Уже ничего не изменишь…
Сцена 7.
Входит СЕЧИН.
СЕЧИН. Можно?.. О, все здесь, оказывается…
РОЗОВА. Что такое, Вадим Николаевич?
СЕЧИН. Я хотел спросить…
ПЕТРОВ (перебивает). Постой, Сечин!.. Сечин, мы тебя разыграли!
СЕЧИН. Н-не понимаю…
ПЕТРОВ. Сейчас поймешь!.. Перед тобой – банда преступников!
СЕЧИН. Что-то я не врубаюсь…
РОЗОВА. Товарищ шутит, Вадим Николаевич, так что не врубайтесь!
ПЕТРОВ (словно в горячке). Сечин, что ты глаза таращишь? Неужели ты поверил во весь этот бред с твоим отражением? Мы тебя разыграли! Знаешь, работаем по накатанному сценарию, скучно до блевотины. А тут – алкаш с пропитыми мозгами, который всему верит и ничего не соображает. Почему бы не поиграть, как кошка с мышкой, а? В этом есть, оказывается, какая-то особенная сладость: развлекаться с ничего не подозревающей жертвой!
СЕЧИН. Кажется, теперь белая горячка – у тебя…
РОЗОВА. Действительно!
ПЕТРОВ (не слыша их). Я ведь по натуре художник! Как ты, Сечин! Моя душа всегда рвалась в полет! Я в милицию пошел не от хорошей жизни… Ах, ты же не знаешь, мы с тобой еще не познакомились по-настоящему… Разрешите представиться: Петров Дмитрий Александрович, капитан милиции.
РОЗОВА. Вадим Николаевич, да не слушайте вы его! Вы же видите: он не в себе!
ПЕТРОВ. Я собирался стать кинорежиссером, хотел даже совершить революцию в искусстве. Подавал надежды, был полон сил и желания творить. Не пустили! Не дали! Не получилось!.. Не буду уточнять, почему, и кто виноват, и что было бы, если бы… Моя судьба – такое же сослагательное наклонение, как и твоя, Сечин!
СЕЧИН. Я, пожалуй, пойду…
ПЕТРОВ. Нет, ты никуда не пойдешь! Ты должен знать!..
РОЗОВА. Дима, успокойся…
ПЕТРОВ. Прошу вас сесть, господа! Мой монолог еще не закончен.
Силой усаживает обоих на диван.
Я пошел в милицию, чтобы получить компенсацию за свою нереализованность. Какую компенсацию, спросите вы? Компенсацию властью!.. (Ходит по комнате, то и дело останавливаясь.) Любой, самый занюханный милиционер может унизить любого, самого выдающегося человека, потому что он, милиционер – представитель власти! Влас-ти!.. Знаете, какое это наслаждение для человека ничтожного, для неудачника? У тебя появляются безграничные возможности, чтобы отомстить за свою несостоятельность…
РОЗОВА. Дима, Дима!..
ПЕТРОВ. Если бы вы знали, с каким упоением избивают в КПЗ
умников и всяких вшивых интеллигентов! Кто избивает? Такие,
как я! Уродцы, наделенные властью, торжествуют над униженным
превосходством. Они везде торжествуют: в искусстве, в науке,
в политике… Везде!.. Обозленные неудачники -- это самое страшное
для окружающих.
СЕЧИН. Мне воздуха не хватает…
ПЕТРОВ. Сечин! Ты предпочел стать тихим неудачником, лишь бы не поступиться совестью. А я забыл, что такое совесть, она уснула во мне мертвецким сном. Мой ангел-хранитель уступил место темному искусителю, и тот повел меня за собой, как сомнамбулу. Это он внушил мне страсть к легким деньгам и свел меня с теми, кому я был нужен… Знаешь, Сечин, капитан милиции – это хорошее прикрытие для темного бизнеса. Он всегда может предупредить об опасности и отвести подозрения, если увяз коготок…
РОЗОВА. Петров, ты об этом пожалеешь!
ПЕТРОВ. Все, о чем можно было пожалеть, любимая, я уже совершил!.. Вернемся, однако, к нашим баранам… Сечин, ты вчера документы подписал на обмен квартиры. Помнишь?
СЕЧИН (не сразу). Не помню…
ПЕТРОВ. Еще бы ты помнил! Мы специально накачали тебя алкоголем до бессознательного состояния, чтобы подписывал не глядя… Мы с тобой дали телеграмму сыну, чтобы не приезжал. Чтобы не испортил дело!.. Помнишь?
СЕЧИН. Ну, допустим…
РОЗОВА. Дима, остановись!
ПЕТРОВ. Заткнись!.. (Сечину.) Ты слышал о том, как пропадают
одинокие квартиросъемщики? Их убивают! Чтобы завладеть жилплощадью! Это сегодня очень доходный бизнес… Врубился?
СЕЧИН. Допустим…
ПЕТРОВ. Тебе надо куда-нибудь исчезнуть, слинять, испариться! Если не хочешь стать покойником.
РОЗОВА. Ди-ма!..
ПЕТРОВ. Я сказал – заткнись!
СЕЧИН (медленно встает). Я лучше пойду…Что-то мне нехорошо…
Уходит.
Сцена 8.
Петров, как загипнотизированный, кружит по комнате.
Долгая пауза.
РОЗОВА. О чем ты только думаешь?.. Ты же все испортил!
ПЕТРОВ. Я знаю что делать! Я спасу его!
РОЗОВА. Ценою собственного смертного приговора, между прочим… Макс шутить не любит. Ты не забыл, с кем имеешь дело, товарищ капитан?.. Нельзя безнаказанно нарушать игру.
ПЕТРОВ (останавливается, смотрит на Розову. Громким
шепотом). Не-на-ви-жу! Ненавижу вас всех!
РОЗОВА (меняется в лице). И меня?..
ПЕТРОВ. Всех ненавижу! Вы уничтожили во мне человека! Душу мою загубили! (Быстро выходит).
Розова сидит, как убитая. Затем медленно
идет к телефону, набирает номер.
Алло!.. Максим?.. Ошиблась? Извините…
Снова неторопливо набирает номер. Слушает.
Возьми трубку, Макс… Возьми трубку!..
Кладет трубку, садится на диван. Качается
взад-вперед, глядя перед собой застывшими глазами.
Все рушится… Все рушится…
Сцена 9.
Входит ПЕТРОВ, странно сутулясь. Подходит к столику,
наливает в бокал вино, пьет. Розова печально наблюдает
за ним. Долгая пауза.
ПЕТРОВ. Сечин… умер…
РОЗОВА (не сразу). Как… умер?..
ПЕТРОВ. Сердце. Не успел принять лекарство – оно валяется
на полу рядом с ним… У него, оказывается, было больное сердце,
а он, дурак, пил… (Садится на диван. Пауза).
РОЗОВА. Постой… (Соображает.) Если он умер…
Смотрит на Петрова, оживляется.
ПЕТРОВ. А я решил отвезти его к своим старикам на дачу. Там бы его никто не нашел…
РОЗОВА. Он умер сам!.. Это значит, что больше ничего не надо делать. Все можно от-ме-нить! Ты слышишь? Он тебе помог своей смертью!
ПЕТРОВ (не слыша Розову). Я до сих пор помню его стихи. Столько лет прошло, а я помню… (Декламирует.)
Я много знал, но думал мало.
Я жил, как тень от соловья…
За что же ты меня распяла,
Больная родина моя?..
РОЗОВА. Никому не придется его убивать. Можно сказать Максу, чтобы давал отбой. И тебе не нужно рисковать – ни жизнью,
ни карьерой! И совесть твоя может спать спокойно!
ПЕТРОВ (будто проснувшись). Чему ты радуешься?
РОЗОВА. Ты что – не понимаешь? Он! Умер! Сам! Получается,
что мы и перед Максом ни в чем не виноваты, и тебе самому не в чем себя упрекать!
ПЕТРОВ. Похоже, ты за меня радуешься?
РОЗОВА. Конечно! Ведь все останется по-прежнему… Ты, я… Мы с тобой…
ПЕТРОВ (внимательно смотрит на нее). Боже мой… Какие же мы уродцы…
РОЗОВА. У меня прямо гора с плеч!.. Ты так меня напугал. Как
представлю, во что ты мог сегодня вляпаться… Что будем делать?
ПЕТРОВ. Вызови «скорую». Дай свой адрес, потому что по адресу Сечина дверь открыть некому…
РОЗОВА. А что мы скажем?
ПЕТРОВ. Придумай что-нибудь… (Встает).
РОЗОВА (упавшим голосом). Ты куда?
ПЕТРОВ. Куда?.. Пока не знаю… Подальше от всех вас …
РОЗОВА. Ты позвонишь мне?
ПЕТРОВ. Не знаю… Я ничего не знаю… (Уходит).
РОЗОВА (не сразу). Не позвонишь… Больше ты не позвонишь…
К о н е ц
