Крёстная дочь генерала Брусилова

Действующие лица: 
Антонина Пальшина (1897—1992) — участница Первой мировой войны, кавалер двух Георгиевских крестов и двух Георгиевских медалей «За храбрость». 
Алексей Брусилов (1853—1926) — генерал от кавалерии, русский и советский военачальник. 
Место действия — Восточный фронт (Русская армия). 
Время действия — 1914—1916 гг. 

Автор (из-за кулис): Война коснулась всех. Даже женщины пошли на фронт. Они воевали наравне с мужчинами, совершали подвиги, получали награды и ранения — и часто погибали, хотя их старались беречь в бою. В русской армии добровольно записавшихся женщин оказалось намного больше, чем у союзников или неприятелей. Великие княгини Дома Романовых поступили на курсы медицинских сестёр. Уходили добром или убегали тайком на фронт вчерашние гимназистки и девушки самых разных сословий. Подражание «кавалерист-девице» Надежде Дуровой оказалось в России массовым, хотя царь Николай II не поощрял участие женщин в войне. 

ДЯДЕНЬКА смотрел на неё сурово, как строгий папаша на непутёвую дочь. Здесь, в Баку, до начала войны чужих не особо жаловали. Южный город, похожий на большой громкоголосый рынок, жил по своим законам, размеренно и неторопливо. С августа 1914-го всё изменилось. Девушка без документов, неизвестно с какой целью появившаяся, — да кто она такая, не шпионка ли? Может, шахидка, немчурой завербованная? 
— Так я ж говорю, ехала к сестре, — повторяла в который раз приезжая. — Издалека еду, из города Сарапула Вятской губернии. Сначала на пароходе, потом поездом, потом… 
— Давай-ка, с самого начала: какой ты веры, каким именем наречена была, как жила, что делала. А уж мы потом решим твою судьбу — вред от тебя или польза какая возможна…
— Православная я, — начала девушка, не опуская взгляда. — Зовут Антонина по святцам, Тоня. По отцу — Тихоновна. Фамилия наша Пальшины, крестьяне мы. Отцу помощник был нужен в хозяйстве, а всё девки появлялись. Потом сын родился, но мать вскоре и померла. Тятька-то наново женился, а мачеха нас к столу не подпускала, отдельно ела. Росли, как трава. Лошадей я любила, а они — меня. С семи лет верхом ездила, спасибо отцу — разрешал. Голодная вечно ходила, летом чуток полегче, лес помогал прокормиться… 
Не было в её словах ни просьбы, ни жалости к себе. Но дяденька молча отломил ей добрый кусок лепешки, чаю налил. 
— В школе училась с удовольствием, — продолжала девушка. — У нас в деревне трёхлетка была. По всем предметам имела пятёрки с крестиком, похвальный лист получила. Учитель говорил: «Ты девочка способная, учиться дальше тебе надо». — Да где там! Только занятия в школе кончились, как отец умер. Я перебралась к замужней сестре, в город Сарапул, жила там два года. Спасибо сестрице, научила меня шить — потом не раз добром её вспоминала. А в шестнадцать лет решила я своё счастье искать, поехала к тётке отцовой в Баку. Малость тут растерялась: город большой, дома все каменные, крыши плоские, разговор чужой…
— Да как же ты добралась? Не ближний свет! 
— Я ж говорю, сначала пароходом по Каме и Волге. Там повар корабельный меня на кухню пристроил, помогала еду готовить. Он мне: «Придём в Астрахань, определю тебя в няньки к хорошим людям». Сбежала от него, не хочу я в няньках ходить. 
— А чего же ты хочешь? 
— Теперь война, на фронт хочу. Всё могу — и готовить, и санитаркой, и ездить верхом, и… стрелять, наверное, смогу! 
Дяденька задумался. 
— Государь наш не велел поощрять таких как ты. Ты не первая и, наверное, не последняя. Отправим-ка мы тебя обратно домой, бумагу напишу, чтобы тебя на курсы медсестёр приняли. Научишься — возвращайся. Война-то, похоже, долгая будет… 

Как ни отбивалась, а на пароход её под охраной всё-таки посадили и из трюма вылезти только тогда разрешили, когда берег исчез с горизонта. Так и вернулась в Сарапул. Зато через несколько месяцев — уже с документами медицинской сестры военного времени — ехала на фронт. Стоял апрель пятнадцатого года. 
В Львовском привокзальном госпитале Антонина проработала недолго. Раненых становилось всё больше, канонада всё ближе. Однажды она постриглась наголо, переоделась в форму умершего солдата и вышла на перрон. Там как раз стоял эшелон Севастопольского полка, к нему и прибилась. Зачислили на все виды довольствия.
— Я ушла. Но не как медсестра, а назвалась по-мужски: «Пальшин, Антошка-доброволец». — Так и стали все звать. Началась моя солдатская жизнь. Стала молчаливой. Среди простых людей в серых шинелях я чувствовала себя, наконец-то, счастливой. Никто не обращал на меня внимания. Старалась почаще говорить вслух «пришёл, ушёл, явился», привыкала к мужскому имени. Порой странным казалось мне: когда кто-нибудь из солдат грязно бранился, сослуживцы его одёргивали: 
— Постыдись Антошки! Распустил язык… 
Так потом напишет в своих воспоминаниях Антонина Тихоновна Пальшина-Придатко. Впрочем, об участии в Первой мировой она всю свою долгую жизнь будет стесняться говорить. О её подвигах расскажут сохранившиеся в Сарапульском музее документы. 
— По натуре я не из робких. Часто бывала в разведке, командиры знали, что люблю с донесениями ходить по ночам. Тогда куриная слепота одолевала многих: утром видят, а к вечеру — нет. Какой-нибудь пожилой просит: «Тошка, сынок, помоги!» — Приносила им ужин, за это солдаты делились со мной едой… 
«Антошка-доброволец» подвигами никогда не хвастал. Он просто делал тяжёлую солдатскую работу, как все, и потому не станет расписывать красками тот страшный бой на нейтральной полосе. Немец косил из пулемётов русских солдат, раненые лежали, стонали совсем рядом, и, вспомнив, чему учили на курсах медсестёр, эта маленькая хрупкая женщина перевязывала их под огнём и тащила на себе с нейтралки. Идёт бой, а она тащит второго, третьего, четвёртого… Восемнадцать человек принёс на себе солдат «Пальшин», восемнадцать человеческих жизней спасла Антонина. Была представлена к Георгиевской медали «За храбрость» четвертой степени. 
— Да, было такое. В наградном листе всё прописано. Под Черновцами повела в атаку полуроту. Командира ранило, и я взяла команду на себя. Ранило и меня, но приказ выполнили. После лечения вернулась в свою часть. А Георгиевскую медаль третьей степени дали, когда «языка» ценного мы привели. Я не одна была, одной не донести такого здорового, трое нас было, каждому и дали… 

Но вскоре случился скандал. Перед большим наступлением на исповеди полковому священнику Антонина открыла, что она девица, а не мужчина. Думала, что тайна исповеди — для всех. Оказалось: для всех, кроме полковых священников. И командиры давай обсуждать, что делать. Большинство за то, чтобы примерно наказать, ведь сам государь-император Николай Второй против таких «кавалерист-девиц» а-ля Надежда Дурова. 
Дело дошло до командующего фронтом генерала Алексея Брусилова. Генерал быстро разобрался: «Не наказывать, а наградить!». А тому, кто не понял, заявил прямо: 
— Эту девушку я объявляю своей крёстной дочерью. Я горд, что моя крестница — настоящая героиня. И вся Россия-матушка гордится ею! 
Антонина Пальшина оправдала доверие прославленного полководца. Осенью того же года за отвагу при форсировании реки Быстрицы она получила Георгиевский крест четвёртой степени, а чуть позже стала ефрейтором и была назначена командиром отделения. 
А летом 1916-го она участвовала в знаменитом «Брусиловском прорыве». К нему Юго-Западный фронт готовился всерьёз. В тылу построили несколько тренировочных полигонов, на которых русская армия отрабатывала будущий прорыв. А на передовой шли масштабные земляные работы: от наших окопов в сторону австрийских скрытно копались ходы, по которым можно будет подобраться к противнику на сто-двести метров. Артиллерия настраивалась разнести в клочья десятки рядов колючей проволоки и пулемётные гнёзда, выявленные авиаразведкой. 
В три часа ночи началась артподготовка, которая продолжалась больше суток. Трижды огонь прекращался, чтобы дать отдых перегревшимся стволам, и чтобы вынудить противника вернуться в свои окопы… и снова бежать из них. На третий раз враг не стал занимать разрушенную линию обороны, ожидая нового обстрела, но как только стихли разрывы, австрийские траншеи мигом заняла русская пехота. 
Хотя не всё прошло гладко. На одном участке пехота залегла под пулемётным огнём. Положение спасла крестница Брусилова. Младший унтер-офицер Антонина Пальшина подняла в атаку солдат, и они ворвались в траншею противника. Сама в том бою получила тяжёлую контузию и многочисленные осколочные ранения. 
Генерал Брусилов приехал проведать её в госпиталь. 
— Молодец, крестница! Горжусь! 
И лично вручил Пальшиной второй Георгиевский крест. 

Автор (из-за кулис): Антонину Тихоновну выписали из госпиталя лишь в 1917 году. После окончания Первой мировой она вышла замуж за комиссара 1-й Конармии, родила двоих сыновей, позже и третьего. Принимала участие в Гражданской, воевала за Советскую власть. В 1921 году продала все свои военные награды, а вырученные деньги перевела в Фонд помощи голодающим Поволжья. Хотела и в Великую Отечественную добровольцем пойти — не взяли из-за возраста. Её старший сын Сергей долго служил лётчиком-испытателем в Звёздном городке. С героиней двух войн лично были знакомы все советские космонавты. Умерла Антонина Тихоновна Пальшина-Придатко в родном Сарапуле через два месяца после распада Советского Союза, на 96 году жизни. 

​