«Великая провинциальная культура». Поэты Черниговщины
«Великая провинциальная культура». Поэты Черниговщины
Антология «Русская поэзия Чернигова (двадцатый век)» увидела свет в 2009 году и сразу же нашла своего читателя, что, прямо-таки, скажем, весьма отрадно в столь непростое, «нечитабельное» наше время. Когда в погоне за «хлебом насущным», многие забыли о душе, её нравственном состоянии. И литература вновь, как в дореволюционной России, стала считаться уделом сытых людей. Да и сытые вряд ли теперь много читают! К тому же нужно разуметь, что русский язык на Украине в наши дни не в почёте и пишущему на нём опубликоваться архисложно. Правда, существуют русские литературные журналы (например, киевский журнал «Радуга»), но их явно недостаточно (в Чернигове нет ни одного), а для начинающего поэта или прозаика они практически недоступны. И хотя пишущей на русском братии приходится тяжело, их произведения, пусть робко, малыми тиражами, однако пробивают дорогу к своему читателю. И зачастую благодаря настоящим бессребреникам, взвалившим на свои плечи истинно титанический труд: познакомить всё ещё интересующихся (несмотря ни на что!) литературой людей с творчеством своих собратьев по перу. Вот и антология о русских поэтах Чернигова уже минувшего двадцатого столетия увидела свой свет благодаря такому неординарному человеку.
А имя его и фамилия Святослав Хрыкин., Благообразное лицо, пышная седая борода; при разговоре с ним всё время не покидает ощущение, что общаешься с истинно русским православным мужем, настоящим патриархом! Собственно, для всех черниговских бардов, независимо от того, на каком языке они пишут: русском или украинском, он таковым и является. Много сил и энергии потратил Святослав Хрыкин, чтобы собрать воедино многоголосый хор (таких разных!) черниговских поэтов. И вот на страницах антологии их разноголосье зазвучало в полную силу, давая возможность читателю составить цельное представление о столетии непростой поэтической жизни древнего черниговского края. Если кто-то считает, что настоящая литература творится только в больших городах, допустим, Москве, Санкт-Петербурге или Киеве, а в провинции её быть не может, смеем сказать, что такой человек глубоко ошибается. Черниговская земля во все времена порождала собственных баянов — песнотворцев русской земли! Ведь истоки черниговской поэтической школы лежат в древней Руси. Именно на черниговской земле написано знаменитое «Слово о полку Игореве», да и сказитель Баян, упоминаемый в «Слове…», тоже черниговец! А в XIX столетии в нежинской гимназии высших наук князя А.А. Безбородко учились Н. Гоголь, Е. Гребёнка и Н. Кукольник, думается, нет нужды о них подробно рассказывать. Вот и в жестоком, «замятном» XX веке сиверская земля явила свету талантливых стихотворцев. Их знали, их ценили. И пусть их Муза не всегда звучала достаточно громко, они сумели вписать свою звонкую строку в скрижали большой русской поэзии. Поэту Владимиру Нарбуту, человеку с трагической судьбой (репрессирован и расстрелян на Колыме в 1938 году), Анна Ахматова посвятила строки:
Это – выжимки бессонниц,
Это – свеч кривых нагар,
Это – сотен белых звонниц
Первый утренний удар,
Это – тёплый подоконник
Под черниговской луной,
Это – пчёлы, это – донник,
Это – пыль, и мрак, и зной…
У кого-то из опубликованных в антологии поэтов жизнь сложилась удачно, у кого не очень. Рано ушёл из жизни несправедливо забытый Игорь Юрков, поэт с необычайно развитым «метафорическим мышлением». Да и многие из живших гораздо позже поэтов так и остались незнакомы широкому кругу читателей. А всё потому, что в совдеповское время их не очень-то желали печатать! Это теперь украинский литературный бомонд честит, на чём свет стоит, прежнюю власть, мол, она не давала ходу украинской литературе. А вот Святослав Хрыкин с горечью замечает: «Показательно, что в областной газете «Деснянська правда» за десять лет — с 1943 года — не было опубликовано ни одного стихотворения кого-либо из местных русских поэтов (такое появилось лишь в августе 1953 года), тогда как в это же время в ней ежегодно публиковались стихи более семи десятков черниговцев, пишущих на украинском языке». Поэтому совсем не удивительно, что творчество многих черниговских бардов, считающих русский язык своим родным, осталось невостребованным. Вот и пришлось Святославу Хрыкину буквально по строчкам собирать их стихи, разбросанные по разным личным архивам или где-то ненароком изданные. Благо, мы живём теперь в век компьютерный, свой труд Святослав записал на компакт-диски и бескорыстно раздавал их всем, кто хоть в какой-то мере интересовался поэзией. О таких людях часто говорят: «странный человек», нередко при этом покручивая пальцем у виска. Потому что добровольно взвалить на свои плечи тяжкую ношу и бескорыстно нести её, не получая взамен никаких дивидендов — столь редкое в наши дни душевное состояние! За патриотизм, бескорыстие, за то, что сумел довести свою работу о черниговских бардах до логического завершения, — низкий ему поклон!
В антологии встретились «лицом к лицу» 59 авторов. Разная у них сила литературного дарования. Давно уже нет И. Юркова, Св. Рыбалкина П. Пиницы, Г. Зинченко, поэтов яркой индивидуальности, стихи которых не спутаешь ни с чьими другими. Интересны поэты старшего поколения Н. Комов и Св. Хрыкин. Они уже в преклонном возрасте, но всё ещё плодотворно творят. А уже молодая поросль наступает им на «пятки», громкоголосо заявляет о себе. И как тут не вспомнить сочное, образное словотворчество И. Виноградова, М. Матушевского. Думается, они будут интересны любителям поэзии на всё постсоветском пространстве. А чтобы не сказали, что «зажали», обошли вниманием прекрасный пол, не обойтись без подборки их замечательных стихов. И пусть меня упрекнут в субъективности, но как сказал Козьма Прутков: «Никто не обнимет необъятного!» В антологии представлена 21 поэтесса. А на суд читателя выносится только творчество уже ушедшей из жизни Майи Богуславской, и ныне здравствующих: Ирины Кулаковской, Елены Мамчич и Гузель Черныш. Без их тонкой интимной лирики, окрашенной истинной женственностью, просто невозможно себе представить поэтический Олимп Чернигова.
К сожалению, не все черниговские поэты попали в антологию, нет в ней А. Добровенко и С. Кобченко, поэтов, если можно так выразиться, социально заострённых, стихи которых наполнены болью за сегодняшние «негоразды» в жизни нашего общества. Некрасов, бичуя мерзости жизни дореволюционной России, воскликнул: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» Истинный поэт рождён не только для сладкоголосого, лирического воспевания глубоко личных переживаний и окружающей его природы. В наше столь тревожное время стыдливо уходить в себя, обмирать от восторга при виде восходящего солнца, в упор не замечая, что его лучи не согревают прибитый тяжкой жизнью народ, думается, не совсем верно. Уже давно распался «великий и могучий», казавшиеся незыблемыми нравственные и моральные устои советского общества рухнули в одночасье. Некогда единое славянское пространство дало широкую трещину. На поверхность нашей действительности грязной пеной всплыли все гадости и уродство «недоразвитого» капитализма. Люди пребывают в растерянности, совсем непонятно, куда же, всё-таки, мы идём, к какому «всеобщему благоденствию», обещанному нашими вождями, стремимся, что на этом пути потеряли и что, если не опомнимся, можем ещё потерять? Вот об этом и пишут уже упомянутые поэты. Их тревожная и гулкая, как набат, строка заставляет призадуматься о реалиях нашего бытия, не совсем уютного, часто со звериным оскалом. Можно по-разному оценивать их поэзию, но без них представление о черниговской поэтической среде будет явно неполным.
Да простят меня мастера черниговского поэтического цеха, не попавшие на эти страницы!
P.S. Каждый автор представлен пятью стихотворениями. И отбор этот глубоко субъективен. Кому-то могут показаться лучшими совсем другие «поэзы» данного автора. Да и опять-таки, не все авторы попали на эти страницы. Поэтому заинтересованного читателя отсылаем на сайт «Ирпенская буквица», на её страницах опубликована антология Святослава Хрыкина. А полные «координаты» антологии: «Русская поэзия Чернигова (двадцатый век), изд-во «Эсха», Чернигов, 2009. С. 400.
Виталий Топчий,
Чернигов
ЮРКОВ Игорь Владимирович (16 07 1902 — 30. 08. 1929)
Родился в Ярославле. Детские годы прошли в Гродненской и Люблинской губерниях. С началом Первой мировой войны семья Юрковых переезжает в Чернигов. Здесь Игорь поступает в классическую гимназию, а осенью 1919 года уходит добровольцем в деникинскую армию. После разгрома белогвардейцев на Северном Кавказе – становится красноармейцем. Служил в Туркестане; в газете «Асхабадская Правда» появились первые его стихи. Демобилизовавшись по болезни, в феврале 1922 года приезжает в Киев. Публиковался в газетах: «Вечерний Киев», «Пролетарская Правда», журнале «Факел». Его стихи вносили разлад в «гармонию» официальной «пролетарской поэзии», поэтому их перестали печатать. Единственный при его жизни сборник «Стихотворения» (25 небольших стихотворений) вышел накануне его смерти. Умер от туберкулёза.
В ГОСТЯХ
Весна. Я приехал в провинцию
Озёр, гибких ветвей и стволов дождя,
Где сельские боги
У застав на базарах
Собирают пищу своим детям.
В открытую дверь – зелёные дворы
Сквозь дождь уходят плоскогорьем
В еврейские лавочки
С огромными ножницами
И всяческой бакалеей.
Соседка, которую зовут Дарьей,
Отплывает с вывеской в небо,
Присутствующие при чуде
Хватаются за кошельки,
Но она, благосклонно улыбнувшись,
Машет им плавником.
Я открываю ветхую книгу,
Где говорится
О великой провинциальной культуре. –
Странно…
9 мая 1928
ДОЖДЬ В ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Влечётся пыль по тротуарам, шурша,
Сохнут губы, запираются ставни.
Жарко тебе, и трудно дышать,
И старый дом отдыхает как в гавани.
Сквозь щёлки за слабым лучиком
Бесшумная пыль ложится на плечи.
Взгляни: на улице ветер и тучи,
И делать сегодня, мой друг, нечего.
На чердаке, в окне, тучи да тополя
Враскачку, две-три капли дождика,
Как парус твоё платье, как парус земля
Встречает запоздалого извозчика.
Ему навстречу открывается дверь,
Он входит:
горят свечи в соломе,
И ему как-то страшен теперь
Слабый, двойной свет в доме.
Вроде улыбочки больного этот свет –
Неуместен и мучит
За то, что ты в двадцать лет
Скучаешь с ветром и тучами.
Внизу, на дворике, в шелухе семечек
Курица хлопает крылами,
Близок дождик,
шумит всё время
Тополь,
пахнет грибами.
В двадцать лет любовь – это отражение
Мокрого сада, это дыхание
Спящего, это тени,
Бегущие утром от ставень к дивану,
Да в этом воздухе, полном ночи,
Где реет последний свет и дождь,
Пустое платье на стуле хочет,
Чтоб стул на тело был похож.
От шумящих занавесок, от этой смеси
Запахов, темноты и мокрых листов
Можно дышать и можно чудесить,
И наша земля – земля чудаков.
Пусть в двадцать лет коротка память,
Когда хочется любить до зарезу, до тошноты:
Вот тебе сейчас у чёрной рамы
Нужно разбить стекло,
крикнуть
и прыгнуть в кусты…
28-29 янв. 1927
ФУГА-2
Август – как буря красок и звуков. Тогда
Начинается осень, наступает тишина.
Один кузнечик поёт у окна
Симфонию сна, да течёт вода.
Маленький орган подсолнечников –
Что за звук! Он хватает за сердце,
И бродишь весь день, песнями полон,
И всё не спится, и всё не верится:
На каждой дорожке, летящей к солнцу,
Глубокая тень, прохлада и грусть.
Легко, как во сне, осыпаются листья,
И сломанные маки лежат без чувств.
Есть на иконах глаза сумасшедших:
Это – осень.
Впервые в году,
С оглядкой, готовы вот-вот исчезнуть,
Бродят святые в нашем саду.
– Благословите плоды и ульи!
Мы вас обедом угостим,
Мы вынесем стол и поставим стулья
Вам, как приличествует живым. –
Но у святых – глаза икон:
Тонкий смешок, отсутствие, осень.
Это не святые – это тени, сон
В полдень на сенокосе.
Иконописец сродни всему:
Те же краски и та же усталость,
И так же хочется любить ему,
Чтобы смерть веселей показалась.
Веселие смерти – кабак, вьюнки,
Горьковатый запах, добрые вести,
И пыльные с манёвров идут полки
В насторожившееся предместье.
Её изображают скрипачом,
Где пляшут немцы, где липы теснятся,
Где Фауст и Гёте знают о том,
Что жить – значит мыслить и притворяться.
Но как же нам жить: пестрота, теснота! –
Какой-то художник (должно быть, спьяна)
Наляпал здесь красок:
– Какая теснота!
Какая тишина…
Я видел однажды – ты снимала платье
Так медленно.
Падали лучи
На твои плечи.
Казалось, в вате
Вся комната: ни звука, только пыль да лучи.
Линии тела. Их теплота и оттенок
Чуть золотистый, где свет дрожит…
Ведь ты – сама осень, необыкновенна,
Как безумие, как жизнь!
Цветник, крича всеми красками,
Фальшивя, как будто торопясь,
Врывался в небо и там, слепя,
Обрушивался над вязами.
Это – немая музыка тебе,
Твоей молодости, твоим мускулам,
Всей любви и всей борьбе,
Которой ты живёшь – эта музыка.
А там, где течёт вода, где следы
Святых, где объедки обеда,
Шелуха огурцов, кувшин воды
И равнодушная беседа –
Никого нет. Высоко, вдаль,
Как мысли, рассеянны и послушны,
Плывут облака, будто им жаль,
Что они – облака, а не подушки.
Бедняки в такие часы,
Чувствуя тяжесть и нежность осени,
Ничего не думают, ничего не просят,
Слушая сверчков да звон косы.
Время обеда по длинной тени
Узнают соседи друг у друга,
И стоят рябины в сухом сене,
И, смеясь, на речку идут подруги.
О самой младшей, о самой весёлой.
О той, что всегда светла для меня,
О её полотенце поют пчёлы
У низких заборов, в нимбах огня.
Она оборачивается – сад уменьшается,
Пылит дорога, струится жара.
Сейчас подруги будут купаться…
Подумай: и это станет – вчера!..
Там, под водой, взмахнув руками,
Собравшись в дугу, она пробует плыть
Под плеск и крики, под буграми
Стеклянной воды, тайников и мглы.
И в этой воде – глаза иконы:
Недвижимый взгляд, усмешка, зрачок,
Да сомкнувшийся круг, да белый платок,
Плывущий вниз, к другому затону…
Но тянутся ивы. Всё это – сон,
Подруги, смеясь, идут обратно,
За ними – вода и круг заката,
Примятый песок, шелест и звон.
Однако – осень. Крутясь по спирали,
Падает лист на твоё плечо
Из иных миров, из иных далей,
Где солнце уже не так горячо.
Падает лист,
поёт кузнечик,
струится вода…
Всё остаётся навсегда:
В воде – отраженье,
в кузнечике – пенье,
В тебе – моя жизнь и моё мученье.
21 июля 1927
ЧЕРНИГОВСКИЕ НОЧИ
Небо открыто и светится.
Спать? – Ничуть не бывало!
Время висит над сеновалом
Большой Медведицей.
Как ветка, надломленная дождём,
Роняет цветы и семена,
Это созвездие временами
Сгибалось над нашим селом.
Ты зовёшь меня спать, ты угрожаешь
Закрыть окно –
погоди немного:
Я слышу, беседуют об урожае
В мокрой смородине боги.
Их руки врастают в землю корнями,
Их голос шумен и отдалён.
Падает ветвь, дрожа листами,
И прорастает звёздами сон.
10-11 мая 1928
СТРАХ ПЕРЕД ЛЮБОВЬЮ
И вот, как бы беседуя с собой,
Сознательно она проговорила
(Я был при ней, убитый, но живой):
«О, как всё это я любила!»
Ф. Тютчев
Болезнь идёт к концу –
Устало сердце, износился мозг,
И лишь привычка жить ещё сильна,
Но и она к ночи слабеет.
Глаза свои закрою – доктор шепчет
Прозрачные слова: сирень,
серо,
сыро.
Слова – игрушечные панорамы, транспаранты,
За ними – ясная воздушная страна.
Но – панорама… Кремль… лубок… кресты,
Благополучные мастеровые,
Румяные – что кирпичи на стенах.
О, патриоты с русой бородой,
Георгии Победоносцы,
Трактирщики, убившие дракона
Хрипящим граммофоном!
Пусть тот, кто хочет пить
Источника чудес,
Не замутит воды, и шелуху болячек
У каменных кропильниц не оставит.
Их рубище – лишь театральный хлам.
Библейцы, старики с витыми бородами,
Нахальные матерьялисты
С пренебрежительным и чванным сердобольем
Своих больных выносят к водоёму.
– Мы, – говорят они, – мы набиваем цену
Пред Богом за свою худую жизнь.
Обманщики, а какова цена
Сухому хлебу милосердья?
Они, как порожденье мутной мысли,
Живут во мне и утверждают жизнь
Своим существованьем. Как уйти
От них, от самого себя?
Но хор библейцев мне поёт: сирень… сирень…
Я оставляю их и, знаю, навсегда.
Их бешенство: из широко открытых ртов
Несётся крик, их губы сожжены
И молния их бьёт.
О, половодье духа!
Сожжённая сирень – лишь лёгкий пепел
Их исчезающих фигур.
Я слышу громыхание грозы,
И в окнах, что парят над садом, –
Лиловые тона их мантий,
Их перья – кисточки цветов.
Там погибает утром наш кустарник,
Там битое стекло среди крапивы,
Нисходит некий дым, сентиментально
У занавеса клохчут куры.
Белёсые холмы лепечут ставнями,
Свет льётся на веранду, прыщет в щели.
Всё двигается на дом, как желе.
Вот, кажется, ворвётся и зальёт
Прозрачным воском комнату, постель,
Меня, и перестану я дышать,
Но буду видеть всё до дна, до самого конца,
Не постигая, не тревожась.
Всё есть как есть, и в этом – главный смысл.
Здесь не граничат разум и безумье,
Они – одно, как в детстве.
Вещь – только вещь, без всякой связи,
Бессмысленна, но существует.
О, дивная страна, не нужно
Ни жить, ни чувствовать и ни спешить.
Нет памяти, а значит времени – есть созерцанье
Различных форм.
– Но это бред!
(Он жив, подсказывает,
Не теряет способности ориентации –
Рассудок мой). – Да, это бред, – он повторяет.
– Вот посмотри сюда: плывёт окно,
А дальше что? Ведь существует «дальше».
Я отвечаю: – Существуешь ты,
И значит – я живу.
Да, я живу. Стоит свеча. В окне
Светясь проходят тучи. Дождь шумит,
Шумят деревья. Холмы занавесок
Бросают тень внутрь комнаты –
На блюдечко с смородиной, на волосы мои.
И, спрятавшись в подушки, я стараюсь
Не видеть и не чувствовать.
Но жизнь идёт как ветер. Вот предел
Отчаянью и униженью.
И я кричу, что ненавижу жизнь,
И сознаю, что лгу.
10-14 фев. 1929
ПИНИЦА Пётр Иванович (5.11. 1939 — 02.05. 1999)
Родился в г. Городня на Черниговщине. Окончив школу, работал на строительстве канала «Северский Донец – Донбасс», служил подлодником на Тихоокеанском флоте; демобилизовавшись – строил Братскую ГЭС; учился в Иркутском университете. После знакомства с Александром Твардовским и Евгением Евтушенко, по их совету уехал в Москву, поступил в Литературный институт им. М. Горького. Окончил в1971 году. По семейным обстоятельствам вернулся в Чернигов (1972) В Иркутске издан единственный его прижизненный поэтический сборник «Предчувствие» (1971). Будучи «диссидентом», оказался в числе «непечатаемых», лишь в девяностых годах его стихи стали появляться в областной периодике.
Самиздатом вышли его сборники «Брезентоград» (1997) и «Колобок» (1999). После тяжёлой продолжительной болезни умер в Чернигове. Похоронен на родине в Городне.
КОЛОБОК
Эх, я – колобок,
Словно яблочко,
Путь выбрал далёк
Для порядочка.
Я с открытой душой,
Наболевшей душой
И от бабки ушёл,
И от волка ушёл.
Было в годы мои
Много разных минут,
В каждой встрече – бои,
В каждом встречном – редут.
Быть я добрым хотел,
Да и сам вот не рад –
Если зайцы, и те
Проглотить норовят.
Соблазняют, манят…
Не покину маршрут! –
Всё равно ведь меня
Где-то лисы сожрут.
Для умелых лишь – цель.
Я ж уметь не учусь
И – покудова цел –
Всё качусь и «катюсь»…
***
Что ж ты, милая, наделала –
Не подумав, увелась…
Надо мною вьюга белая
Чёрным горем завилась.
Завилась петлёй отчаянной
Вокруг горла жизни всей,
И ночами я печальными
Жду недобрых новостей.
С другом выпью чару светлую
И поеду в отчий дом,
Нашу ёлочку заветную
Искромсаю топором,
Подожгу её, разденуся… –
Не судите вы меня:
Дайте раз хоть отогреюся
В сердце горьего огня…
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Что-то на сердце тревожно –
Бьётся пульс на все лады,
И в судьбе моей дорожной
Ощущение беды.
Может, с мамой что-нибудь
На Украине случилось?
Может, милая влюбилась
И послала мне «забудь»?
Может…
Может…
Всё быть может.
Что-то, всё-таки, тревожит…
Шёл дорогою неложной,
Для людей садил сады…
А в судьбе моей тревожной
Ощущение беды.
***
Девочка милая,
Боль и краса моя,
Белая лилия,
Светлая самая,
Встретилась нежная
Ты на беду мою.
Ноченькой снежною
Думаю, думаю… –
Может, напрасно я
Мучусь и маюся,
Только, прекрасная,
Я не раскаюся.
Мне померещишься,
Глянешь с улыбкою –
Сердце заплещется
Пойманной рыбкою… –
Девочка милая,
Боль и краса моя,
Белая лилия –
Светлая самая…
***
Зачем живу – и сам не знаю.
Но, покорившийся судьбе,
Я повторяю, повторяю:
Спасибо, милая, тебе. –
Но не за логику литую
Душеспасительных речей,
А за доверчивость святую
И тихий свет твоих очей;
За то, что любишь те же травы,
К которым никну головой,
И что не любишь берег правый,
А любишь левый – луговой…
За то, что не нашёл другую
Во всей исхоженной Руси…
И я – доверчивый – токую:
Спасибо, милая, спаси…
РЫБАЛКИН Станислав Геннадиевич (28. 03. 1935 — 11. 08. 1995)
Родился в рудничном посёлке Бирикульский, Кемеровской области, окончил музыкальное училище, был артистом оперетты. В Чернигове с 1970 года. Публиковался в сибирской и украинской периодике: журналах «Донбасс», «Радуга», «Ковчег» (Житомир), альманахе «Черниговцы». После его смерти вышел в свет составленный им самим поэтический сборник «В плену совдеповских пространств» (1995, Чернигов).
Среди поэтов — бусинка,
И всё же, люди,
Для вас я буду вкусен, как
Арбуз на блюде.
Не сомневайтесь — подано
В приличном виде,
В меня вгрызайтесь плотно
И мной хрустите.
Я соком изойду во рту,
Сползу за ворот…
В мою вникайте темноту,
Коль вами вспорот.
Писалось — Боже сохрани! —
Не ради славы…
Я вызрел в пасмурные дни
Моей державы!
(Стихотворение, не вошедшее в антологию)
***
Осторожно муравейники
Стороною обхожу.
Белоствольную на веники
Больше я не извожу,
А когда бреду овражками –
Не ломаю тальника…
Перед белыми ромашками
Опускается рука.
Как любил срывать я лилии
После маятных ночей!
Как они меня счастливили
Перед милою моей!
Сколько было поистоптано,
Поизваляно травы!
Как покорно, как безропотно
Сосны шли под топоры!..
Мои взгляды были шалыми
От обилия зверья,
И стовёрстыми пожарами
Крылись небо и земля… –
Вот таким и был я смолоду,
И – своей победой пьян –
На песок откинул голову,
Ноги вытянул в бурьян.
Сердце было болью стиснуто,
Непонятно почему…
Крикнул:
Милая, иди сюда!
Мои веки поцелуй!
Приласкай да обними меня! –
Что-то душеньку знобит!..
Поглядел,
А то не лилия –
Горе горькое стоит…
Осторожно муравейники
Стороною обхожу…
Белоствольную на веники
Больше я не извожу…
***
Мама, мама,
Постели мне, –
Ты умеешь так стелить,
Что тону в крахмальном гимне –
Раскладушки властелин.
Я закроюсь с головою,
Перечту свои года
И немножечко повою
Над собою без стыда.
Знаю: градусник поставишь,
Пить заставишь аспирин,
Хоть прекрасно понимаешь,
Чем взаправду болен сын,
Что меня ночами гложет… –
Так тепла твоя рука! –
Я же в мире – не прохожий,
Я же – с человечьей кожей!
Мама, как она тонка!
Плачут судьбы,
Стонут судьбы,
Задыхаются в ночи…
Мама, мама,
Мне уснуть бы!
Мама, мама,
Научи!
***
Теряю я друзей, теряю…
Погрязший сам в семи грехах,
Я их из праха поднимаю
И всё никак не понимаю,
Зачем их снова клонит в прах?
Зачем им в розовом тумане
Ворочать прежние рули,
И как не угадал я ране,
Какими будут парусами
Оснащены их корабли?
Дождавшихся «крутого» срока
Не устрашит и Страшный Суд…
Глядят в глаза мои жестоко
И требуют за око – око,
И метят в мой последний зуб.
Заговорит и «голос крови»! –
Ведь кто-то там уже открыл,
Что сам Христос на древней мове
С Отцом Небесным на Голгофе
По-украински говорил.
И вот дерутся за ракеты
Руси Великой сыновья…
А что разуты и раздеты –
Виновны вовсе не совдепы,
Виновен я,
Виновен Я!!!
Виновен! – Скручен и повязан
В своей же собственной стране!
Ну что ж, кончайте с вредным классом,
Но не ссылайтесь на Тараса,
Ведь плачь его – и обо мне.
Теряю я друзей, теряю,
Слезой туманятся глаза…
Что со страною будет – знаю,
И на коленях умоляю:
Друзья, спустите паруса!
***
…А теперь осторожно вспомнить:
О чём я, Господи?
Я – о чём?..
Только что метался
По бездорожью комнат
Законодателем и палачом.
Господи, я – о чём?
Страшно, так страшно,
Пробудясь от этого мира,
Возле банки с окурками
Сердце своё положить
И – вглядеться в него,
Глупое и милое,
Исковерканное об асфальты
И этажи…
О чём я, Господи? – Подскажи!
Со времён далёких –
Ещё до Рима,
Со времён, когда мамонты шли,
Дебри круша,
Великое рождалось из трубочки камыша,
Конечно, немножко
При помощи грима… –
Чего ж не приемлет моя душа?
На корявой стене
Начертаны вепри и лоси.
Звёзды переговариваются
В небе ночном…
А бездорожье,
Которое носом всё изъелозил,
Было выстлано кумачом… –
Господи,
Я – о чём?..
ЗИНЧЕНКО Григорий Петрович (1932 — 01. 08. 2008)
Родился в 1932 году на Чернобыльщине – в селе Новокрасница, Киевской области. Окончил Малинский лесотехнический техникум (1952), по распределению был направлен в Красноярский край. Там окончил Сибирский технологический институт. В Чернигов вернулся в 1964 году. Работал директором мебельной фабрики. Стихи начал публиковать ещё в Сибири: в краевых газетах и журналах: альманахе «Енисей», сборнике «Жарки». Печатался в «Правде Украины», киевских журналах «Радуга» и «Ренессанс». Появлялись его стихи в черниговских областных газетах. Отдельными изданиями вышли поэтические сборники «Визир для трассы» (1991, Хмельницкий), «От сердца к сердцу» (1998, Киев), книжка для детей «Радуга-улыбка» (1994, Чернигов). Умер и похоронен в Чернигове.
ГДЕ НЕТ МЕЖИ
Где нет межи – есть перекрёстки
И радость встреч на большаке.
Шумят весёлые берёзки
На всем понятном языке.
Десна и Припять,
Как две песни,
Спешат к Днепру,
Как в отчий дом.
В двух берегах
Троим не тесно,
Как кровным братьям
За столом.
Десна берёт исток
В России,
Из Белоруси Припять мчит,
И Днепр в просторах Украины
В поток единый с ними
Слит.
КРАЙ РОДИМЫЙ
Я опять брожу простоволосым
По родным оврагам и лугам.
И опять мне голубые росы
Наклоняют васильки к ногам.
Как из сита, утренняя морось
Брызжет маком в солнечных лучах.
…Там была берёзовая поросль,
аисты стояли на стогах.
Вот и вяз (на нём сидел мальчишкой) –
Зашумел, узнал озорника.
Вон калина – петушиной шишкой
Закивала мне от родника.
Здесь когда-то, в босоногом детстве,
Я гонял пасти коров стада,
И кукушка, потревожив ветки,
Мне считала малые года.
Всё до боли сердцу дорогое –
Нет нигде чужого уголка.
Вспоминаю детство озорное,
Словно по страницам дневника.
Край родимый, в васильковой роздыми,
Над Десною зарево рябин…
Если б смог, то всё – до хруста – обнял бы
Так, как мать соскучившийся сын
***
Не искали друг друга взглядом,
Получилось само собой:
Оказались случайно рядом –
Повстречались с своей судьбой.
И теперь уже друг без друга
Мы не можем прожить и дня.
Знаешь,
милая,
всё в округе
Стало радостным для меня.
И в смятенье душа буяет
Зрелой осенью у плетня…
Как же мог до сих пор, не знаю,
Я на свете жить без тебя?
СВЕРСТНИЦЫ
Винтовой незримой лестницей
Дым клубами вьётся ввысь.
Две берёзки, мои сверстницы,
У калитки обнялись.
А на них серёжки спелые
Первый год в ветвях звенят.
Приколол на платья белые
Розы красные закат.
И летит от них крылатая
Стайка семячек-птенцов.
Принимай, земля богатая,
Новорожденных жильцов.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Вокруг бело, светло, пушисто.
Папахи новые
стогов.
И на душе – просторно, чисто –
От первозданности снегов.
ХРЫКИН Святослав Евдокимович
Родился 22 октября 1939 года в Низовье Амура. В Чернигове с 1955 года. Окончив школу, работал на строительстве канала «Северский Донец – Донбасс», в 1959 году вернулся в Чернигов, работал токарем на заводе; с 1971 года – художник-оформитель. Печататься стал в начале 60-х в газете «Деснянська Правда». Публиковался в газете «Комсомольський Гарт», (Чернигов), в литературной газете «Зеркальная Струя» (Харьков), в журнале «Радуга» (Киев), в альманахах «Черниговцы», «Ковчег» (Житомир).
Россия… Русь…
Звучанье-то какое!
В нём – всё: и жаворонковый рассвет,
и тихое журчанье родниковья,
и лёгкий шелест ветра по траве.
Россия… Русь. –
В биении крови,
в движении берёзового сока –
во всём живёт издревле, издалёка
идущее дыхание любви
к тебе.
Любовь… – Как многое вобрали
в неё мы! – И Непрядву, и Каялу,
и дерзновенье Пушкина,
и грусть
Есенина…
Встаёт рассвет. И ранней
тропой иду к реке, а в подсознанье
мелодией звучит:
«Россия
Русь…»
***
И снова, лист газетный скомкав, я
горячим лбом к оконному стеклу
с тоской прижался, вглядываясь в ночь
разгневанно и недоумевая:
ведь
за тысячелетья бурной жизни
прошло уже
та-ак мно-го
по земле
и Дон-Кихотов, и Кола Брюньонов,
что мир людской давно бы должен стать
большой семьёю добряков и умниц,
творящих друг для друга счастье!.. –
Но
мы – к сожаленью горькому – всего лишь
вчера, корёжась в муках беспримерных,
родили «бесноватого» и иже… –
до ужаса
расширив дантов ад…
***
Опять дождём уныло сыплет осень.
Чуть держится рябиновая гроздь.
На краткий миг пробьётся в небе просинь,
и вновь её затягивает дождь.
Ты помнишь? – мы с тобой не так давно
в такие дни, забывшись на минуту,
ценя тепло домашнего уюта,
следили, глядя в мокрое окно,
как облака тянулись низко к югу
и зябко льнули голуби друг к другу,
забившись сиротливо под навес… –
Нам угнетали душу дождь и ветер!..
…А мать моя, поднявшись на рассвете,
ходила за грибами
в ближний лес…
***
Вокруг царит зима.
Почти что зримо
от холода в лесу трещит кора.
А в комнате стоит нерастворимый
вечерний сумрак.
Весело горят,
трещат в печи смолистые поленья.
Кипит привычный чайник.
Громко бьют
старинные часы, внося уют
в теченье дней моих… –
Но с нетерпеньем
я жду весны. Жду пробужденья сил
природы.
Жадно жду расцвета сил
моей души.
Жду
во-о-душевленья. –
А в окна смотрит снеговая синь.
Стоит вечерний сумрак. Бьют часы.
Трещит мороз.
Трещат в печи поленья…
***
Не стану зарекаться: может быть,
нечаянной пресыщенностью жизнью
в какой-то странный миг и я, подобно
седому Соломону, безнадёжно
отравлен буду – наша жизнь настолько
сложна, что невозможно нам предвидеть
её путей извилистых! – Быть может,
когда-нибудь и я отравлен буду
пресыщенностью жизнью… –
Но пока что
я бесконечно счастлив, что могу,
как в раннем детстве, радоваться всею
своей душой любому проявленью
великого земного бытия,
его безбрежью тихо изумляясь!..
КОМОВ Николай Александрович
Родился 18 мая 1928 года в Воронежской области; с 1930 по 1952 год жил на Донбассе, позже – на Сумщине. С 1987 года живёт в Чернигове. Всю жизнь учительствовал (преподавал русский язык и литературу) и писал стихи. Лауреат многих литературных конкурсов. В Чернигове вышло несколько сборников его стихов.
Край днепровский, край смоленский…
Только что улёгся гром.
Пахнет гарью деревенской —
Где-то ферма за бугром.
И машина, как телега,
Чуть плетётся в колее.
Здесь француз от русских бегал
С Бонапартом во главе.
Позже выродок фашистский
Изгалялся над людьми.
Но ему набили шишки,
Чтобы помнил эти дни.
Затянуло небо хмарью,
Дождь, однако, лить не стал.
В детстве здесь играл Гагарин,
В рубашоночке летал.
Дали, рощи, перелески,
Берег, пристань и паром…
Край днепровский, край смоленский
Подступил со всех сторон.
Где-то слышен топот конский,
Клён листочек уронил.
Говорят, здесь Исаковский
Много песен сочинил.
А вон в том районе — хутор
Среди трав был и берёз,
И его вдруг почему-то
Кто-то взял потом и снёс, —
Там Твардовские ютились
И трудились столько лет,
В хуторском семействе вырос
Исключительный поэт.
Глянешь влево, глянешь вправо, —
Всюду небо и поля.
Помнят Тёркина держава
И смоленская земля.
Вон мелькнул платочек женский,
Пал на долы птичий грай,
Здравствуй, что ли, край смоленский,
Русской славы дивный край!
(Стихотворение, не вошедшее в антологию)
В ЧЕРНИГОВГРАДЕ
Жить на этой земле интересно –
Среди славных легенд и имён.
Этот край придеснянский – как песня,
Как былина далёких времён.
И когда-то под солнцем всё это
Русью было от моря до гор:
Столько вольного ветра и света
Принял этот бескрайний простор.
Эти пущи и тучные земли
Эти лавры, где купы церквей,
Вечно граю вороньему внемлют
И ветрам с дальних гор и степей.
Город-сад на высокой опушке
Возникает, как сон, на заре.
Здесь когда-то Шевченко и Пушкин
На «царьградском» гостили дворе.
Где б ты ни был, куда б ни поехал,
Путешествия в мире любя,
Лишь вернувшись к родительским вехам,
Здесь покой обретёшь для себя.
Побродив по задворкам Эллады
Иль в турецком каком-то углу,
Так захочешь, как высшей награды,
Постоять на родимом Валу.
МАМА И ТАРАС
Две зимы ходившая почти
В школу над наукой горбить спину,
Говорила мама: «Ты прочти,
Ты прочти, сынок, про Катерину».
Маме очень нравился «Кобзарь»,
Довоенный, с массой иллюстраций,
Бедному поэту русский царь
Не велел искусством заниматься.
Штык был дан певцу взамен пера,
Вместо гибкой кисти – шомпол гнутый.
Муштра столь жестокою была,
Что не пожелаешь и врагу ты.
Помню складки маминого лба
И в родных глазах – слезинки-искры.
Трудная Тарасова судьба
Ей была близка по-матерински.
Я читал, стараясь донести
До сознанья каждую картину,
А она просила: «Ты прочти,
Ты прочти ещё про Катерину…»
***
Я хотел бы сберечь
в чистоте и порядке
свой скудельный сосуд,
где мой трудится мозг,
где работает мысль,
как хозяйка на грядке,
среди истин и тайн,
как средь терний и роз.
На земле, где обычна
картина распада
среди чистых душой
иль погрязших во лжи,
я хотел бы не знать
рокового разлада,
сохранить ясность духа
до крайней межи.
Рок по-разному здесь
расправляется с каждым,
понимаю, что я –
не Монтень, не Эразм.
Но не кажется мне,
что я многого жажду,
что собой быть хочу,
не впадая в маразм.
ДОЛЖНИК
В копеечку влетела жизнь моя
Стране, меня поившей и кормившей.
В большом долгу перед Никитой я,
А также перед Горбачёвым Мишей.
За стол и дом я Сталину должок
Отдать готов был честной жизнью всею,
А расплатиться до конца не смог,
О чём сегодня очень сожалею.
И Брежнев столько всякого сырья
Был вынужден на Запад переправить,
Чтоб накормить несытого меня
И для Кремля хоть что-нибудь оставить…
Как ни крути – я грешник, я должник.
Терпима власть. Мне многое прощают.
Вот и теперь, когда я уж старик,
Меня все социально защищают…
А я, неблагодарный, всё ворчу:
Не слишком ли я много денег трачу,
Бесплатно езжу, бегаю к врачу,
Налогов не плачу… Но и не плачу.
ВИНОГРАДОВ Игорь Вадимович
Родился 29 января 1966 года в Воронеже, после переезда родителей в Чернигов, вся его дальнейшая жизнь связана с этим городом. Стихи пишет со школьных лет, публиковался в областной газете «Гарт», в альманахе «Черниговцы», в литературном журнале «Ковчег» (Житомир).
Прости меня за день вчерашний,
И за сегодняшний прости.
Мне отчего-то стало страшно
Стоять на выжженном пути.
Преодолеть его пытаясь,
Надменно веровал в крыло.
…Наверно, просто – я не аист,
И мне не просто – не везло.
И я за твой рукав хватаюсь,
С тобою в ногу семеня,
И, как счастливый, улыбаюсь
Прохожим, знающим меня.
***
Вечер
Зажигает любовные свечи.
Он её обнимает за плечи…
Речи… Речи…
Дышать нечем…
Растекается стеарин.
***
Да избежит тебя судьба
Печального и одинокого.
Да будет жизнь твоя светла
Как вишня белая под окнами.
Да не минёт тебя восторг
Над речкой ласковой под звёздами.
Да будет счастие твоё
Наполовину неосознанным…
***
Дай мне в глаза твои всмотреться,
Запомнить взгляд,
Чтоб смог осмелиться отречься
От всех утрат.
Чтобы ещё к тебе вернуться,
Не сгоряча, как невзначай:
Сперва коснуться
Плечом плеча.
Вокруг – всё будет, между прочим,
Но неспроста…
А мы с тобой уже две строчки –
Листа!
***
Двенадцатый месяц – кончается год.
А жизнь начинается только;
И зайчики наши ведут хоровод
Под старою-старою ёлкой…
Я сыну скажу: «Это снег. Он идёт.
Похож на пушистого Бима».
И сын меня тут же за руку возьмёт,
Начнёт мне показывать зиму.
Мы встретим сугробы. – Померяем их.
Потрогаем «женщин снежных».
И белку покормим – одну на двоих –
В четыре руки нежных.
Зима – это праздник! – Рябина даёт
Себя поклевать снегирям.
И солнышко сонное долго встаёт,
Задумчивым жаром горя…
Снежком запущу я соседу в окно –
Он в кресле читает газету.
Супруга серьёзная смотрит кино,
А мы вот – гуляем по свету.
Двенадцатый месяц – кончается год.
А жизнь начинается только…
И зайчики наши ведут хоровод
Под старою-старою ёлкой.
МАТУШЕВСКИЙ Михаил Евгеньевич
Родился 25 июля 1972 года на Дальнем Востоке, в семье военнослужащего. Ранние годы прошли в Венгрии. С 1980 года – в Чернигове. Учился в Черниговском политехническом институте. Работает на черниговском заводе «Химволокно». Стихами увлёкся в двадцатилетнем возрасте. Публиковался в областной газете «Гарт», в альманахе «Черниговцы». Самиздатом, в 1996 году вышло два его поэтических сборника: «Осенние сны» и «Душа и тело».
НАЗОВИ МЕНЯ
(сюр)
Наше время обернулось фактами:
Я – ваш Пётр, а вы – моя Анна…
К ветру – писанное, к солнцу – сказанное,
Называй меня – Петро Дактили.
Были птицы такие, пёстрые,
Ну, не птицы, но всё же родичи
Тем, кто нынче зовутся – аисты,
Журавли, ну и кондоры прочие.
В наше время, отнюдь не тёплое,
Я – ваш Петька, а вы – моя Анка.
К чёрту – Пана и к Богу – панка,
Не зови меня больше «животное».
Были люди такие, толстые,
Вопреки всем со-мнениям – добрые,
Называли их дети – «топлые»,
Ну, не знаю, может и тёплые.
***
Господь молчал…
Я тёмные нёс речи,
Как воды мутные река весной несёт.
Господь молчал,
Лишь вздрагивали плечи.
Смеётся? Плачет?..
Значит – не спасёт…
Он обернулся,
Наклонился низко
И что-то, бледный, на земле писал,
Упала в пыль
Потрёпанная книжка,
И тень пронзила тело, как кинжал.
Я содрогнулся:
Господи, помилуй!
Изыди, Сатана! –
Я чистый для начал…
Господь молчал,
А ночь играла силой
И ветер обещанием венчал.
ГИБЕЛЬ ПОМПЕИ
(всё сразу)
Чёрная муха на белом носке –
Время выгуливать разум.
Чёрные мысли в нектарной тоске,
Сладко и горько – всё сразу.
Сразу всё в череп янтарный вместить
Я не могу, но пытаюсь –
Чёрное с белым в душе замесить,
Не согрешив, не раскаюсь.
Где-то придуманы серые дни,
Ночи для маленькой смерти.
Там по утрам биоритмы родни
Жгут наших снов кинометры.
Солнцу навстречу душа не летит,
Вновь извергнулся Везувий:
Пепел. Помпезная гибель… етит,
Тех, кто родился в Помпее…
Чёрная муха на белом носке –
Время выгуливать разум,
Чёрное время и в душном мазке
Фосфор, фарфор и… всё сразу.
***
…В том тумане моё Отечество,
Недоступное, непостижимое,
И любить его легче, чем встретиться,
Чем сказать: до свиданья, родимое!
Может, стоит смотреть доверчиво –
И туман в третий день рассеется.
Если только Родина – женщина,
То природа – Она ж, разумеется…
А моё положенье беспечное –
Я стою и смотрю доверчиво:
В том тумане Оно – есть вечное:
Руки в утре, а ноги в вечере…
***
Мне снилось… – я сошёл с ума
И всё воспринял вдруг всерьёз:
Казённый дом, потом сума
И листик розовый с берёз.
Мне снилось… – разум мой померк,
Бессильный перед властью сна;
Из мира альфа в мир омег
Душа металась, как весна.
Но спас меня случайный звук –
Стучался ветер – гость незваный.
Я вытер пот, и всё вокруг
Приветствовал, как равный.
БОГУСЛАВСКАЯ Майя Григорьевна (15. 11. 1933. — 31. 10. 2005.)
Родилась в Чернигове, окончила Ленинградский библиотечный институт; несколько лет проработала в Сибири. Вернувшись в Чернигов, работала библиотекарем, заведующим книжным магазином, руководителем детской литературной студии во Дворце пионеров.. Стихи её публиковались в областных газетах, в журнале «Радуга» (Киев), в альманахах «Черниговцы», «Ковчег» (Житомир). Самиздатом «ЭСХА» в 1996 году были выпущены её поэтические сборники «Полоса отчуждения» и «Скрипка в покинутом доме».
Движенье волн песком повторено
Так в наших жилах бьётся пульс Вселенной,
Так бредит солнцем мутное вино,
Пока не станет чище, откровенней.
Как боль моя былая далека…
Любовь и Смерть. Я с этим не шутила.
Я знаю хорошо, что облака –
Скопленье влаги с отблеском светила.
Всё в мире объяснимо:
Чуда нет,
И миражи – лишь отраженье света,
И ветер унесёт их лёгкий след.
…Но только вот к чему мне
Знанье это.
***
Лишь голоса, а слов не услыхать.
Что делать? Плакать? Падать на колени? –
Прохлада. Тишь. И вырезные тени,
И тёмным оком смотрит Божья Мать.
Молилась ли? – Всю жизнь свою молюсь
Цветам и травам, солнцу и деревьям.
И суеверна, как язычник древний,
Когда огня и молнии боюсь.
А голоса, от сводов отступясь,
Стучат мне в сердце. – Что мне это пенье?
Какая между мной и ними связь?
…Как тяжелы холодные ступени.
***
Я – залётная птица,
Не ваших кровей,
Из далёких туманов
Сюда залетела случайно.
Над крестами соборов,
Над серым холстом площадей
Пронесла свою боль,
Свою тайну.
Я – залётная птица.
Мне биться крылом о стекло,
К невозможной свободе
Душою стремиться. –
Не держите меня,
Умножая ненужное зло.
Отпустите меня:
Я – залётная птица.
***
Песня, не сорвись на полуслове!
Ты одна навеки у меня.
Звёзды загорелись в изголовье,
Словно брызги синего огня.
Ночь теперь – но я окно открою.
Снег теперь – но я ли не горю?
Хочешь, стану яркою зарёю
И снега повсюду растоплю.
***
Зачем эта злая свобода
Опять обуяла меня.
И, как за бортом парохода,
Ни пристани нет, ни огня.
На старом крыльце запустенье,
И в угол отброшен голик.
И куст пропылённой сирени
Под окнами горько поник.
И рук не поднять для объятья,
И некому слово сказать.
И смято ненужное платье.
Зачем мне его надевать?
Но я поднимусь с неохотой
И спички нашарю впотьмах:
Ведь лечатся только работой
Потери, и горе, и страх.
ЧЕРНЫШ Гузель Шаймухаметовна
Родилась 10 февраля 1937 года в Ижевске. Геолог по образованию, работала многие годы в горах Тянь-Шаня и Памира, на Кубе и на просторах Украины. С 1976 года – в Чернигове. Автор поэтических сборников «В поисках сути» (1996), «Зачарованный Путник» (Киев, 2000), «Хрустальный звон» (Чернигов, 2002), «Пилигрим» (Чернигов, 2004).
На горной гряде
Застала в пути ночь.
Гранитное ложе жёстко-надёжно.
Густо покрылся россыпью звёзд
Колокол Неба.
Как всё безбрежно!
Многоголосый стрекот цикад,
У изголовья – шорох змеиный.
Странный ночной звукопад…
Ночь колдует. Здесь Космос – зримый.
Ворочается подо мной
И вздыхает Тянь-Шань;
Он жалуется на полнолунье.
А в зрачки мои ливнем втекает ночь,
И звенит из Вселенной голос дивный…
***
Летит моя душа
От жирных чернозёмов
К высоким елям
Подзолистых равнин, –
К щепотке той земли,
Которую до смерти
На всех дорогах
Мы в себе храним….
КАМЕНЬ
Камень сорвался с утёса –
Так покинул свой дом.
Опечален он этим,
И голова кружится.
Отлежался немного,
Оглянулся потом:
Над ним склонился цветок;
Прилетела синица.
– Видно, крыло он сломал, –
Опечалилась птица.
– Он ещё дышит, –
Сказал цветок.
ПРИКОСНОВЕНИЕ
Прикосновение ветра к щеке,
Терпкий запах таинственных трав,
Хор цикад и ночной звездопад,
Дальний шум водопада в горах
Во мне живут.
Они зовут снова в путь,
Пытаясь в горы и в юность вернуть…
Знаю, там до сих пор меня ждут
Ветры горных вершин,
Вечный Круг…
***
Чьи имена подметает ветер?
Чьи голоса топит вода?
Лики чьи на лугу отцветают?
И куда нас уносят года?
МАМЧИЧ Елена Борисовна
Родилась 22 июля 1953 года, по образованию филолог, кандидат педагогических наук, доцент кафедры славянской филологии Черниговского государственного педагогического университета им. Т. Г. Шевченко. Автор поэтических сборников «Территория души» (2003), «Обманы дождей» (2004), «Покаяние» (2005).
Это время –
Только моё,
А ничейные ружья –
В отстрелах,
Затупилось
Благое копьё,
И в колчанах –
Обуглены стрелы.
Мы – обычные дети
Земли,
На коленях просящие
Бога:
Сколько стоит
Минута любви
И тропа
До родного порога?
Сколько сможешь
Судьбе заплатить
И смягчить
Наказания меру? –
Не порвать бы
Ту робкую нить
От надежды
До терпкости веры…
***
В рассвете, грехами распятом,
Колышется солнца овал,
И рыцари, снявшие латы,
Устали в шептаньи забрал.
Тупое наследство эпохи,
Веков середины ядро,
Так просто, как хлебные крохи,
Добро разложили на зло.
Ближайшая к сердцу тропинка –
Угрюмых годов чехарда,
И пенье любви под сурдинку
Бравадою лет – в никуда…
***
Парадом шли – ликуя, восторгаясь
Успехом года, космосом, жильём.
Страна плыла по судьбам грешным
Раем,
Гнев вымещая праведным огнём,
Не слыша криков вечностной атаки,
Под пули-бури бросивши сынов,
Мосты сжигая после каждой драки,
На метрах крови размещая кров.
За что боролись, не меняя тактик,
Стратегов прочих измочалив в пыль?
Чужие жизни – просто голый фактик,
Под степи ветру брошенный ковыль.
Полна земля металлом в рваных ранах
И стонет гулко топотом шагов,
Но снова – строй героев самозванных
И перекос орущих пенных ртов…
***
Ну чей ты, грех,
Предательски желанный?
В твоём плену тону и хохочу,
Переступаю жизненные кланы,
Собой гася наивную свечу.
Как откровенны эти трубы песен,
Что вновь заводят бесполезный
Стон.
Всё продано –
И ряд партерных кресел
Вдруг нарушает тривиальный
Фон.
Парик весёлый падает на сцену,
Шаги актёров больше не слышны, –
Я эту маску всуе не надену,
В себя сбегу ещё до темноты…
***
Вся жизнь в неизменности грима,
А слёзы – сплошной глицерин,
Но годы – как жест пантомимы
Под взглядом бушующих зим.
И вдруг – накатила усталость,
Угрюмо подставив плечо, –
Как много ещё оставалось
Рассветов, что жгут горячо.
А солнце – играет улыбкой,
И небу – совсем невдомёк,
Как стынет границею зыбкой
Судьбою отпущенный срок.
Хозяйство, семья, магазины –
Всё – там, за далёкой чертой,
А грузные цепи рутины –
Завяжутся в узел мирской.
И выйдет в последнем спектакле
Актриса на сцену – в поклон,
И вздох каблучков – так бестактен
Под «браво» ликующий стон…
КУЛАКОВСКАЯ Ирина Александровна
Родилась в Чернигове 19 августа 1976 года. Окончила истфак Черниговского пединститута. Стихи пишет с детских лет, но с публикацией не торопилась. Появляться стала на страницах местной печати в самом конце 90-х годов. Пишет на русском и украинском. Стихи её публиковались в журнале «Радуга» (Киев), альманахах «Черниговцы» и «Ковчег» (Харьков).
АКТРИСА
Картинно ломая руки,
Испортить боясь маникюр,
Она демонстрирует муки
За пару измятых купюр.
Смешна неестественность позы.
Уныло в глазах и в душе.
Блестит глицерин – это слёзы
Любви из папье-маше.
Морщинка – уменье гримёра,
Удачно подобранный фон,
Как просто: подсказка суфлёра –
И губы роняют стон.
К ногам не бросают гвоздики?
И не вызывают на «бис»? –
Безликости новые лики
Уже создаёт сценарист.
И снова бездарно, безвкусно
Искать бутафорский рай
Со сцены, играя в искусство… –
А ты пьёшь на кухне чай.
***
Любила – не любила,
Неважно. В том ли суть?
Дарила – не дарила
Себя? Смешно чуть-чуть.
Желанна – не желанна?
Прошло. Не стоит свеч.
Внезапна ль, долгожданна ль
Последняя из встреч?
Приснилась – не приснилась
Весна среди зимы?
А в окна колотилась
Метель. Замёрзли мы.
Оттает – не оттает
Дорога? Пройден путь.
Светает – не светает?
Сказать пора: «Забудь».
ТИШИНА
Тишина – она белокаменна,
Пустозвонная, белодонная,
Перепахана, переранена,
Откровенная, отворённая.
Заплутала в ней перелётною,
Обезвоженной, обескрещенной,
Клюквоягодной, жутьболотною,
Пыльдорожной скользящей трещиной.
И дышать учусь бездыханная,
Беспредельностью беспредельная,
Заворотная, подстаканная,
Нахолстовая тень нательная.
Тишина – она как любовь во вне,
Тишина – она проросла во мне,
Тишина – она жёлтый крик в окне.
Одичавшая суть паслённая.
***
Эта осень – дама в кринолине –
Веера швыряет в складки штор.
Заплутав в дождливой паутине,
Красит звуки в серенький минор.
Пальцы чуть дрожат. Её ресницы
Обесцветил утренний туман.
И во взгляде – удивленье птицы,
Обогнувшей Тихий океан.
На остывшей белизне фарфора
Изучаем судеб письмена.
Эта осень – монумент укора.
В её кубке – пепел и вина.
Без плаща, без шляпы, не обута,
Да и платье – ветер изорвал…
Ей бы тоже – горсточку уюта,
Мудрость будней, вату одеял.
Вот и солнца жестяная миска.
Мокрых астр считаем медяки.
Осень – балаганная актриска –
Нас зовёт на ярмарку тоски.
***
И до сих пор находят острова,
Где легче умереть, чем объясниться.
Михаил Матушевский.
Оплывшего неба вскрытые вены.
Дожди тоже пахнут парным молоком.
Как крепко вросла я в твои катрены
Не рожью, не ложью – степным сорняком.
Не болью, не солью – неигранной ролью.
Под зонтиком мира меняется век.
Мы много расскажем, сгорая, уголью,
А нынче живём и жалеем калек.
Бросаем рубли в деревянные кружки
По двум берегам злачно-призрачных мест.
Меня ты не звал в роковые подружки,
Тебе не дарила нательный свой крест.
И ты не оставил ни злата, ни плата –
Тенью Пилата мелькнувшие лица.
Осеннего вечера горькая вата.
Нам легче воскреснуть, чем объясниться.
ПОЭТЫ, НЕ ПОПАВШИЕ В АНТОЛОГИЮ
КОБЧЕНКО Сергей Владимирович
Родился 29 апреля 1968 года в г. Ичня Черниговской области. Православный. Участник боевых действий в Афганистане (103-я дивизия ВДВ). Член Украинской Ассоциации писателей художественно-социальной литературы, лауреат Всеукраинского литературного фестиваля «Пушкинское кольцо» (2010).
Стихи из сборника «Я пытался, пытаюсь и, может быть, буду…».
ОТВЕТ ЛИРИЧЕСКОМУ ПОЭТУ
Как можно петь о травке, ветерке,
Когда страну твою терзают беды?
Когда хрустя костями, налегке,
Народ твой пожирают людоеды?!
Уже оформилась для беззаконий такса.
Не Гондурас мы и не Сенегал…
Не Петя ПоРОШЕНко «Карла Маркса»*
Цеха фабричные ударно воздвигал!!!
Бывает всё решает детский пальчик
И нам известен всем его пароль:
Сказать про ложь, как в доброй сказке мальчик,
И указать — Так голый же король!..
На этом свете всё давно не ново.
Нам суждено великим лишь вторить.
И, коль тебя служить призвало Слово,
О Главном ты ОБЯЗАН говорить!
* Крупнейшая кондитерская фабрика им. Карла Маркса стала вдруг частной РОШЕН.
***
ДЕВЯТОЕ МАЯ… (Танки на пьедесталах)
Стоят в городах наших танки,
Победно задрав ввысь стволы.
Той славной Отчизны останки
Стыдом нам накрыли столы…
Историю мы позабыли.
Превратны дороги судьбы —
Великим народом мы были,
А стали сегодня рабы.
Закат снова кровью алеет.
Разрушены армия, флот…
(Кто войско своё не лелеет,
Чужое кормить будет тот!)
Как мелочна наша ничтожность,
Сплошь козни да дрязги одни.
Тут нынче главенствует подлость,
Что трусости очень сродни…
Стоят в городах наших танки —
Никчемным потомкам в укор.
Той бойни жестокой подранки
Добиты здесь с тыла, в упор.
03. 10. 2010
***
Памяти свт. Сергия Радонежского
Перед Рассветом тьма сгущается всегда,
Но торжество её КОРОТКОСРОЧНО!
И Солнце Правды — Истина Христа
Рассеет всё, что лживо, зло, порочно.
Нам надо научиться «лишь» терпеть,
День простоять и ночку продержаться,
Да с покаянием бы к Господу успеть,
Чтоб с мудрыми в конце-концов смеяться.
Благословенная душа всегда проста,
Любезна, справедлива, незлобива,
Спокойна, благородна и чиста,
И воле Божией податлива, как ива.
08.10.2007
***
Нет гармонии в том мире,
Где живёт Поэт.
В наших душах, как в трактире,
Лишь мерцает свет.
Птицей вещей — Гамаюном
Здесь Поэт кричит.
В сердце девственном и юном
Штык греха торчит.
Наступает эра Хама.
Кровь других — вода…
Ох, зачем, меня, ты, мама,
Родила сюда?!
Отшумели, откричали,
Голоса сорвав,
Жизнь прожившие в печали,
Так и не соврав.
И с небес нас созерцая
Горько слёзы льют,
Но живём мы, воздавая
Глупости салют.
Тени пляшут… свет мерцает,
В мире, полном бед…
Где гармония настанет,
Там умрёт Поэт.
ХОЧУ ПОНЯТЬ
Здесь в поругании и правда, и учтивость —
Страшный результат всех «славных» дел.
Наблюдая вашу справедливость,
Вопрошаю — Что есть Беспредел?!
Кто мне скажет: — Что такое пошлость?
В опошлённой донельзя стране;
Расскажи, отбросив осторожность, —
Богу служат здесь, иль сатане?!
Очень я хотел бы разобраться —
Кто для вас мерзавец, кто Герой?
И за что вы можете в кровь драться?
За кого способны стать горой?!
Что есть хорошо, а что есть плохо?
Есть критерии ещё добра и зла?
Кто мы: Люди? Граждане? Иль лохи
В страсти возлюбившие Козла?!
Здесь к чему в конце-концов стремятся:
В Царство Божие? к тщеславью? деньгам?
Что серьезно тут? С чего смеяться.
Что ещё есть стыд, и есть ли срам?!
Кто ответит мне — что мы имеем?
Кто нормальный тут, а кто урод?
И на что ещё дерзнуть мы смеем?
Я тебя понять желаю — мой народ!
22. 09. 2010
ДОБРОВЕНКО Андрей Емельянович
Родился 5 сентября 1938 года на Винничине в селе Слиды. Здесь окончил школу, работал в колхозе. Семь лет служил в рядах Советской Армии. Окончил исторический факультет Киевского государственного университета им. Т.Г. Шевченко и аспирантуру при Киевском политехническом институте. Работал старшим преподавателем политологии и истории Украины в Черниговском государственном пединституте им. Т.Г. Шевченко. Публиковался в журналах «Украина», «Литературный Чернигов», газете «Московские новости» и других. Сопредседатель Черниговского историко-культурологического общества «Славянское братство», член правления Черниговского областного отделения Славянского Комитета Украины.
Стихи из сборника «Славянский набат».
Эй, братья-славяне! Коней оседлаем!
Тревожно звенят стремена…
Так пусть отзовётся на голос Бояна
Славянского сердца струна!
СЛАВЯНЕ
Славяне! Сегодня удел наш печальный,
Душа от страданий народных болит,
А слава Великой Руси изначальной
Из песни Бояна призывно звенит.
Славяне! Монголы наш дух не сломили:
Мы ринулись в битву, почуяв беду,
Мы стали стеной и собой заслонили
Европу, в боях обескровив орду.
Славяне! Казацкие чайки и «струги»
Отважно, как птицы, неслись на Босфор
И сабельных молний искристые вьюги
Будили степной, заповедный простор.
Славяне! Бывало: дрожали Балканы
От поступи нашей, для сербов, болгар
Свободу несли и бежали османы,
Не выдержав армий славянских удар.
Славяне! Наш подвиг уже над веками:
Сломали фашистскому зверю хребет
И мир ликовал, устилая цветами
Пути опалённые — наших побед!
Славяне! Мы первыми в космос взлетели
С улыбкой Гагарина, мир потрясли,
Сквозь бури прошли и шальные метели
В созвездиях дальних от нашей Земли.
Славяне! Вновь смута, разлад между нами,
Страну погубили Великую вновь,
Расселись чужие у нас за столами
Чернят нашу Веру, Надежду, Любовь.
Славяне! Опомнитесь и не сдавайте
Свободу и славу — наследство отцов.
Спасайтесь! В единстве и силе вставайте!
Вы слышите гул наших колоколов?!
Славяне! В веках завещали нам деды,
От «Слова о полку»: на рати — не трусь!
И витязи встанут, и будут Победы,
И вновь расцветёт Православная Русь!
ЗАГАДОЧНА СЛАВЯНСКАЯ ДУША
«Загадочна славянская душа», —
Промолвил кто-то над Днепром или Дунаем.
Века сплывают, а мы «доблестно» ступаем
Как будто бы по лезвию ножа.
Загадочна славянская душа:
О, сколько раз носы нам разбивали,
Мы сдачи, нападавшим, лишь тогда давали,
Когда пекла нам пятки крайняя межа…
Загадочна славянская душа:
Бывало нас до нитки раздевали,
А мы, в беде, беднейшим помогали
И не просили где-то медного гроша.
Загадочна славянская душа:
Тебе сегодня подают — убогой,
Сними котомки пред большой дорогой,
Не пей премудрость с чуждого ковша.
Загадочна славянская душа:
Но песня-дума всё ещё крылата,
Земля медами, хлебушком богата,
Не нужно нам чужого кунтуша.
Загадочна славянская душа:
Нас мир ещё приветит, может статься,
Но нынче нам с колен пора подняться:
Уже печёт нам пятки крайняя межа…
Загадочна славянская душа…
СЛАВЯНСКАЯ ЧАША
В.А. Коваленко, члену Правления Черниговского отделения Славянского Комитета Украины
«Допивается, братья, славянская чаша», —
Молвил в смутное время печальный поэт.
Неужели земля необъятная наша
Истощилась, и витязей в ней уже нет?
Что ж мы братья, славяне, так духом упади,
Нашу память и славу без выстрела сдали.
Чужеземцы за наши святыни дерутся,
Подают нам на бедность, над нами смеются.
Что притихли сады на Руси соловьиные,
Что молчат в час беды те напевы былинные?
Что на сполох не бьют звоны те вечевые,
Что мечи не куют кузнецы молодые?
Отряхнём с наших лат пыль и накипь чужую,
Закалим наш булат, удаль ту вековую!
Свою рать соберём и восполнимся силой,
Горечь-слёзы смахнём нашей Родины милой.
Путь-дорогу пробьём до вершин нашей славы
И опять соберём земли нашей державы.
Киев, Минск да с Москвой: в небытье — наши беды!
Русью-Тройкой родной мы домчим до Победы!
И никто к нам с мечом не посмеет явиться!
Мы же — хлебом, добром рады с миром делиться.
И славянская чаша по кругу пойдёт,
с золотыми медами,
И победная песня взовьётся в полёт,
и, как будто бы с нами,
Сам Боян за столом
струны тронет перстом,
Нас на братское вече сзывая…
Будет снова, поутру, как солнце взойдёт,
Наше вече и братьев-славян соберёт
В семье вольной и новой, как Шевченко мечтал,
Уходя, завещал, нам пророческим словом!
«Допивается, братья, славянская чаша», —
Молвил в смутное время печальный поэт.
Неужели земля необъятная наша
Ослабела, и витязей в ней уже нет…
ЛЮДМИЛЕ ТУРОВСКОЙ *
Вы — славянского крепкого рода
И неженской отваги полны.
Ваша боль — за обиды народа,
За судьбу той Великой Страны.
Ваше слово как выстрел «навскидку»,
Вам нет дела до всхлипов благих,
Бьёт в «десятку» чужую агитку
Быстрый Ваш, искромётный Ваш стих.
Если есть ещё с нами такие поэты, —
Значит, мы на Советской Руси будем жить!
На просторах родимой Славянской планеты
Нам в сраженьях — за жизнь суждено победить!
* Туровская Людмила Тадеушевна — поэт, журналист, член Союза писателей России, член-корреспондент Петровской Академии наук и искусств. Автор многих поэтических сборников, концертного проекта «Славянское кольцо». Посетила с ним многие города России, Беларуси и Украины. Не раз бывала в Чернигове.
