Душа народа

"Портрет М. В. Нестерова", 1939 г. П. Корин

.

В Третьяковской галерее (Крымский вал) завершила работу выставка Михаила Васильевича Нестерова (1862-1942) «В поисках своей России» (24 апреля-18 августа), организованная к 150-летию со дня рождения художника. Она явилась заключительной акцией в череде мероприятий, подготовленных к юбилейной дате. Весной (2012 г.) прошли нестеровские выставки в Русском музее (Санкт-Петербург), в сентябре — в Уфе… Однако экспозиция в Третьякове стала самой масштабной. Более 300 работ художника из 24 музеев и 10 частных собраний были представлены в Москве, как известные, так и крайне редко демонстрировавшиеся, а то и вовсе не знакомые публике; много работ было извлечено из запасников музеев, кроме того, в залах на нескольких экранах показывали документальный фильм о творчестве художника, Выставка была весьма представительной и впечатляющей.

.

Постепенно в хронологическом порядке в экспозиции был развёрнут творческий путь М. В. Нестерова. Портреты, пейзажи разных лет, ранние жанровые сценки (достаточно неожиданный Нестеров — «Домашний арест»,1883, «Жертва приятелей», 1881 и «Знаток», 1884), Сергиевский цикл, полотна для «романа в красках», возникшего под впечатлением дилогии Мельникова–Печерского «В лесах» и «На горах», эпическое полотно «Душа народа»,  большой раздел «церковной живописи», наконец портретная галерея 20-40-х гг. Одним словом, незабываемая встреча с целым миром Нестерова.
Надо сказать, что устроение юбилейных персональных выставок крупнейших русских художников уже давно стало доброй традицией Третьяковской галереи. Помнится, был чудный Саврасов, Поленов, Серов, Кустодиев, Шишкин, Левитан, Коровин…  И каждый раз погружение в русскую стихию, постижение прекрасной «души народа», драгоценного образа ушедшей России, ведь живопись — это документ эпохи, представленный сквозь призму эстетического восприятия художника, его мировидения. И каждый раз всё новые грани таланта отечественных мастеров открываются зрителю. И каждый раз очищается душа, напитывается силами почвы, и долго живут в памяти замечательные полотна, поднимается ощущение праздника, живой жизни…
Смысловым центром всей экспозиции явилось эпохальная картина Нестерова «Душа народа» (1914-1916. Многие современники  высоко оценили это духовидческое полотно художника, считали его лучшим, из всего, что было создано им за последние 10—12 лет.

.

.
Картина была  задумана в грозные годы первой революционной смуты в России, над ней художник работал более 10-ти лет. Множество этюдов и эскизов написано было за это время. Нестеров поставил задачу как бы собрать воедино, живописать всю Русь. «План картины был таков, — вспоминал позже художник, — верующая Русь от юродивых и простецов, Патриархов, Царей — до Достоевского, Льва Толстого, Владимира Соловьёва, до наших дней, до войны с ослеплённым удушливыми газами солдатом, с милосердной сестрой  — словом, со всем тем, чем жили наша земля и наш народ до 1917 года, — движется огромной лавиной вперёд, в поисках Бога Живаго. Порыв ветра, подвигов, равно заблуждений проходит перед лицом времени. Впереди этой людской лавины тихо, без колебаний и сомнений, ступает мальчик. Он один из всех видит Бога и раньше других придёт к Нему». «Большая картина» первоначально называлась «Христиане». В письме к Турыгину (16 окт. 1914 г.) Нестеров, сообщая о завершении окончательного эскиза «Христиан»,  писал: «Народу много, народ всякий… Все “верят” от души и искренне, каждый по мере своего разумения. <…> А всё же надо помнить… что “не войдёте в Царство Небесное, пока не будете, как дети ”».  И вместе надо отметить, что «мальчик» на полотне донельзя напоминает образ отрока Варфоломея-Сергия («Видение отроку Варфоломею», 1889-1890, первая работа Сергиевского цикла). Именно «детская вера» Варфоломея предопределила его путь к Сергию, к преподобию Творцу, к созиданию во славу Божию, к игумену земли Русской… Интересно, что на первом эскизе (1906) к «большой картине» место мальчика в композиции занимала фигура Христа, за Ним-Путеводителем жизни шел народ. Однако позже замысел несколько изменился. Ответ на решение художника, полагаем, можно найти и в знаменитой речи В. О. Ключевского «Значение преп. Сергия для русского народа и государства». А сам Михаил Васильевич с ранних лет  узнал Сергия, в семье весьма почитался игумен земли Русской, Нестеровы были прихожанами Сергиевского храма в Уфе. К образу Сергия художник обращался на протяжении всей своей жизни — это, прежде всего, полотна Сергиевского цикла разных лет («Юность преп. Сергия», 1892-1897,  «Преп. Сергий Радонежский», 1891-1899, триптих «Труды преп. Сергия», 1896-1897) — единственное в отечественном изобразительном искусстве Житие Сергия в красках. Это и «Пересвет и Ослябя» (20-е гг.), и «Всадники» (эпизод из осады Троице-Сергиевой Лавры, 1932), и «Страстная седмица» (1933). К этим работам примыкает и образ-картина «Св. Царевич Димитрий убиенный» (1899). Примечательно, что в основном Сергиевский цикл и «Царевич Димитрий»  были созданы в преддверии трагического для России века двадцатого; будто предчувствуя грядущие испытания народу, художник стремился разрешить «свинцовые узлы» русской истории. И наконец, несчастная Японская и последовавшая за ней революция погружают его в глубокие раздумья о судьбе Отечества, об участи  народа: «Моя дума всегда одна и та же, — чтобы моей Родине жилось полегче, поменьше было войн и иных “потрясений”». Обращенное к современникам эпическое полотно Нестерова «Душа народа» языком живописи буквально вторит призывам св. Иоанна Кронштадского: «Возвратись, Россия, к святой, непорочной, спасительной, победоносной вере своей и к святой Церкви матери своей — и будешь победоносна и славна, как и в старое, верующее время…»

.

.

Нестеров в своём творчестве всегда желал проникнуть в скрытую духовную сущность темы: «искание живой души, живых форм, живой красоты в природе, в мыслях, сердце, словом, повсюду» — так определял художник сущность нового искусства. Кто не знает хрупких и нежных, словно прозрачных, тонких пейзажей М. В. Нестерова. Воистину он сумел уловить «душу» русской природы, её неброскую, сдержанную, словно застенчивую, красоту.
Дивный хрустальный пейзаж служит фоном к «Видению Варфоломею»,  мир тварный словно застыл в созерцании перед чудом, явленным Создателем, воздух недвижим, замерла каждая травинка-былинка, увядающие цветы, не шелохнётся сухой лист дуба, время  остановилось…  Молитва, смирение и послушание обнимают всё естество отрока, он тихо внимает наставлениям схимника. Полотно это дарит удивительное ощущение благодатного покоя. Эта картина, однако, раскритикованная социальными реалистами за некий мистицизм, удалённость от жизни (?), сразу же пришлась по душе тонкому ценителю живописи П. М. Третьякову. Вместе с «Пустынником» (1889) она была приобретена для галереи и тотчас после 18 выставки передвижников оба полотна заняли своё место в коллекции.

.

.

Прототипом «Пустынника» стал некий монах Гордей, приглянувшийся художнику своей доброй (почти детской) улыбкой. Холодом веет от осеннего пейзажа-фона картины. Раздетый лес с тёмными вертикалями елей, первый снег, пожухлая трава, худенькая ёлочка да льдяно-белая водная гладь. Скромная кисть красной рябины (в верхнем правом углу) вдруг вспыхнула подобно искорке и всё  улыбается едва миновавший её старец,  Тихо, смиренно бредёт он, опираясь на свой незатейливый посох, не так ли и Сергий, «старичок из Радонежа, семидесятилетними ногами по грязям и бездорожью русской осени отмеривший вёрст двести» (Зайцев), преодолевал путь к суровому князю Олегу Рязанскому, чтобы словом любви замирить противника Москвы, чтоб воздвигнуть единство грядущего Царства. Именно в этих работах сформировался тот стиль художника, который современники назвали «нестеровским».
.

.

Удачно были выставлены три работы  разных лет «Лисичка» (1914), «Молчание» (1903) и «Осенний пейзаж» (1906), расположенные кряду на одной стене, они будто слились в единый смысловой триптих, проникнутый духом созерцания. Лёгкий прохладный воздух, свет, пространство, вековые ели, холодная водная гладь, холмы. — эти пейзажи родились под впечатлением от поездки на Соловецкие острова (1901 г.).  Вспоминая о ней, Нестеров замечал:  «Моя цель была узкая, определённая: написать несколько лиц северян  —  поморов-монахов, написать два-три этюда с самой обители, её древних стен, башен, храмов, быть может, один-два пейзажа и только». Действительно, там, на Соловках он сделал несколько удачных эскизов портретов монахов, которые позже вошли в его известные работы: «Святая Русь», «Душа народа»…
Но в 1914 он всё же напишет «Лисичку» (вариант «Три старца», 1915) — не смог забыть одного соловецкого эпизода, видно, запал в душу. «На Рапирной, сопровождаемые монашком, помню, вышли мы на луговину, — вспоминал художник. — На ней сидело двое-трое дряхлых, дряхлых старичков. Они всматривались через деревья в горизонт уходящего далеко-далеко Бела моря. Слева была рощица. Наш проводник внезапно обратился ко мне со словами: “Господин, смотрите, лиска-то, лиска-то»” Я, не поняв, что за “лиска” и куда мне надо смотреть, переспросил монашка. Он пояснил, что смотреть надо вон туда, налево, на опушку рощи, из которой выбежала лиса и так доверчиво, близко подбежала к старичкам. А им это было давно знакомое, они мало обратили внимания на такую фамильярность дикого зверька».
.

.

«Своих монахов-простецов, — отмечал биограф и друг художника о. Сергий Дурылин, — Нестеров всегда выводит из келий, из церквей, из монастырских стен — уводит их в лесную глушь и оставляет там одних с их молитвой, лицом к лицу с животворящей природой, наедине с ёлочками да берёзами, а в собеседники даёт им птицу да зверей… Тема эта была постоянной, неотлучной от Нестерова темой — блаженного общения верующего человека с природой».

.

.

Из задуманного Нестеровым (по следам дилогии Мельникова-Печерского) «романа в красках» экспонировались три замечательные работы «На горах» (1896), «За Волгой» (1905) и, конечно же, «Великий Постриг» (1898). За это полотно художник получил звание академика. Особенно впечатляют просторные волжские виды на первых двух картинах — наполненная прозрачным воздухом безбрежная ширь, могучая река, волжский простор — всё рождает ощущение воли, свободы, полёта… тому способствует светлое колористическое решение полотен.

.

.

Не то «Великий Постриг». Это полотно, по словам С. Н. Дурылина, «лирическая элегия женского несбывшегося счастья». Здесь пространство будто сжимается, теснимое кельями старообрядческого скита и тёмным застывшим лесом, закрывающим горизонт, оставляя лишь немного прозрачного неба. Колористика полотна разрешается противопоставлением: светлый/тёмный. Светлый весенний день, пробуждающаяся к бурному цветению природа, тонкие, будто былинки, белые стволы уходящих ввысь берёзок, молоденькая сосенка и едва распустившаяся нежная верба, белые платки и рубахи послушниц, пастельные тона крыш — все словно контрастирует с печальной тональностью сюжета: отречение от мира. В центре композиции  в тёмных монашеских одеяниях черницы и послушницы в чёрных сарафанах (цветовая доминанта), склонившие головы и опустившие смиренные взоры, словно слышится тихо струящаяся молитва, и… пылающие ярким огнём  свечи. Обращает на себя внимание множество вертикальных линий на картине —  это и  стволы деревьев, и свечи, и широкие ленты, украшающие  спереди сверху донизу традиционные старообрядческие «востроклинные» сарафаны. Эти вертикали как бы структурируют композицию, придавая ей особую стройность.  Полотно необыкновенно впечатляет, будто завораживает. Одно слово — шедевр!

.

.

На выставке было широко показано портретное «царство» Нестерова.
Из ранних работ замечательны по простоте и проникновенности портреты  отца Василия Ивановича (1818-1904) и матери  Марии Михайловны (1823-1994) [1877 г]. интересны портреты Н. А. Ярошенки и Горького. Особь статья портрет Л. Н. Толстого (1907 г.). Поначалу Нестеров задумывал сделать лишь эскиз для будущего эпического полотна «Душа народа» (1914-1916 гг.). С этой целью в 1906 г. он и направился в Ясную Поляну.

.

.

Вопреки ожиданиям Толстой весьма благосклонно отнёсся к художнику, позировал. Нестеров писал: «Я страшно рад, что решился сюда заехать. Живётся здесь просто и легко, а сам Т<олстой> — целая поэма. В нём масса дивного мистического сантимента, и старость его прелестна. Он хитро устранил себя от суеты сует, оставаясь всегда в своих фантастических грёзах. Революционный опыт 1905-го здесь сочувствия не имел. Старик относится к революции уклончиво, предлагая своё “гомеопатическое” средство — непротивление. <…> Расстались мы прекрасно… Л. Н. ..звал заезжать в Ясную П. ещё и высказал о моём искусстве, что теперь он понимает, чего я добиваюсь, сочувствует этому, особенно теперь в наше время безумной проповеди “неверия”… Понимает моего “Сергия с медведем” и просит ему выслать все снимки со старых моих картин… обещая высказать мне своё мнение о них. Словом, конец был неожиданный!»  Нестеров послал фотографии с четырёх картин: «Видение отроку Варфоломею», «Мечтатели» (1903), «Юность преп. Сергия» и «Святая Русь» (1905). В ответном письме Толстой дал следующую оценку: «Мне нравится  и “Сергий отрок”, и два монаха на Соловецком… Две другие, особенно последняя… не нравятся. Христос не то что нехорош, но самая мысль изобразить Христа, по-моему, ошибочна». Надо сказать, что именно это полотно явилось предтечею «Души народа»,  в 1906 г. художник начал писать эскизы и этюды к этой картине. И на одном из первых эскизов как раз и был изображён Христос. Впоследствии, как сказано выше, место Христа занял «мальчик». Скорее всего, Нестеров прислушался к совету «великого старца».
23 июня 1907 г. Нестеров вновь в Ясной Поляне для работы теперь уже над портретом писателя. «Я уже вторую неделю работаю над портретом Льва Николаевича, — писал он 30 июня Турыгину. — Выходит   неплохо, находят сходство и даже — некоторые — большое. Пишу на воздухе. Позирует Лев Николаевич, сидя за шахматами с Чертковым; позирует плохо, все время развлекается, то говоря с кем-нибудь, то поучая ребят, то просто засмотрится на воробьев… В фоне будет пруд и часть еловой аллеи, им лет пятьдесят тому назад посаженной. Когда нужно, Лев Николаевич стоит (фигура стоячая), но не подолгу, разговаривая с кем-нибудь. Вообще же он сразу согласился на мое предложение, а теперь даже настаивает, чтобы я довел до конца». Портрет (голова) был закончен, Нестеров сделал несколько набросков и фотографий, а завершил работу уже в Киеве. Именно таким  изображён Толстой и на эпическом полотне «Душа народа». «Портрет мой нравился, — писал художник четверть века спустя, — хотя Лев Николаевич и говорил, что он любит себя видеть более боевым. Для меня же, для моей картины Толстой нужен был сосредоточенный, самоуглубленный».

.

.

К 1914 г. относится небольшой этюд (портрет) Вел. Кн. Елизаветы Феодоровны. Эта работа совершенно удивительная. Нестеров опять, в который раз в своём творчестве, явил дар прозорливости, чем бывает наделён лишь истинный  художник. Тонкий лик, полупрозрачная, воздушная, почти бесплотная фигура, её будто неземное, преображённое естество подчёркивает и белое монашеское одеяние, она словно парит в саду у храма. Пожалуй, это почти икона, на ней — небожительница. Мастер предчувствовал святость Великой Княгини. О ней художник вспоминал: «[она была] одной из самых прекрасных, благородных женщин, каких я знал… привлекательной столько же своей внешностью, сколько и душевными своими богатствами, добротой, отзывчивостью, милосердием, доброй волей ко всему, что может быть на пользу людям… Она, как говорили, рассталась со всеми своими драгоценностями, на них задумала создать Обитель, обеспечить её на вечные времена. Жила она более чем скромно. <…> …имея большое, умное сердце, она была в жизни больше Марией, чем Марфой. <…> О ней, быть может, кто-нибудь, кто знал ее лучше и больше меня, расскажет людям ярче и ценнее, чем пытался сделать я. Но пусть знают, что все хорошее, доброе, что будет когда-либо сказано об этой совершенно замечательной женщине моего времени, — будет истинной правдой. И эту правду о ней знать людям надо...» А свою правду Нестеров  высказал в этом дивном образе.

.

.

Известно, что, «сокрывшись» в жанре портрета в 20-30-е гг., художник, хотя и чувствовал себя в нём не очень уютно [не случайно  в одном из писем (8 июня 1940 академику В. М. Алексееву) он  признавался: «Сейчас я работаю мало, больше в области портрета, где не чувствую себя как у себя дома. Иногда заглядываюсь по старой привычке на наш северный ландшафт, когда-то воодушевлявший меня на лирический лад»], однако создал удивительную, своеобычную коллекцию образов своих современников. «Портреты Нестерова долгое время оставались на запоре в его мастерской, мало кому доступной, — писал С. Н. Дурылин. — С ведома художника мне первому довелось в 1926 году в моем докладе в Государственной академии художественных наук объявить во всеуслышание, что у Перова, Крамского и Репина есть здравствующий наследник, что в русском искусстве существует новая галерея портретов – нестеровская».  М. В. Нестеров писал, как правило, людей духовной близких, интересных для него, что облегчало задачу уловить нечто главное в душе «модели», словно затеплить свечу, вдохнуть дыхание жизни, запечатлеть мгновение творчества, работу человеческой мысли: таков  двойной портрет о. Павла Флоренского и С. Н. Булгакова («Философы, 1917»), и  замечательный по  живописи  образ  митрополита  Антония  (Храповицкого, «Архиерей» 1917), произносящего проповедь (на фоне царских врат) в храме Петровского монастыря,  портреты И. А. Ильина, Мухиной и Шадра, художницы Кругликовой,  академика Павлова, С. Н. Дурылина, Щусева, Павла Корина… конечно же, портреты дочерей разных лет… наконец, автопортреты.
Портрет Виктора Михайловича Васнецова был написан за год до его кончины (1925). Художник изображен в интерьере одной из комнат своего дома, сидящим в резном деревянном кресле (мастерские Абрамцева). Замечательно выражение его лица — умиротворённое, доброе, светящееся внутренним обаянием, талантом, нравственной красотою. Нестеров сдружился с Васнецовым в пору художественных работ во Владимирском соборе в Киеве.  «На портрете воплощен внутренне правдивый образ славного художника, который и в старости своей являет красоту духа, запечатленную в стольких замечательных созданиях его кисти, — отмечал С. Н. Дурылин. — Васнецов был тронут самым намерением Нестерова писать его портрет, видя в этом проявление искреннего дружества, а когда портрет был написан, он принял портрет с нескрываемым чувством глубокого удовлетворения. Как человек он почувствовал, что в портрет вложено много-много любви; как мастер живописи он понимал, что портрет — одно из лучших произведений Нестерова». По кончине патриарха русской живописи Нестеров писал Дурылину (26 июля 1926 г.): «Васнецова не стало. Ушёл из мира огромный талант. Большая народная душа. Не фраза — Васнецова Россия будет помнить как лучшего из своих сынов, её любившего горячо, трогательно нежно».

.

.

Примечательно, что последней, неоконченной работой Васнецова (1926), так и стоящей в его доме-музее на мольберте, окажется портрет Нестерова…  Васнецов скончался 23 июля, поднимаясь в мастерскую, чтоб завершить это полотно.

.

.
Весьма впечатляющей оказалась экспозиция раздела «В пространстве соборов, на церковных лесах». Здесь впервые были полно представлены эскизы храмовых росписей и мозаик Нестерова, Известно, что художник отдал 22 года жизни этим трудам.  В своё время всё началось с приглашения А. В. Прахова принять участие в отделке интерьеров великолепного Владимирского собора в Киеве (1890), к этому труду художник относился с необыкновенной ревностью, кроме того, работать предстояло рядом с выдающимся В. М. Васнецовым. «Надолго остался у меня памятным первый день посещения мной Собора, сыгравшего в моей жизни крупную роль, повернувшего жизнь по-своему, на новый лад, надолго изменивший моё художественное лицо, как автора “Пустынника” и “Отрока Варфоломея”, — вспоминал Нестеров, — о чём я мог догадаться лишь гораздо позднее, тогда, когда мог уже спокойно обдумать те последствия, какими могла окончиться встреча моя с одним из замечательнейших художников моего времени».  Кажется, вся красота и мудрость Писания  сказались в церковной живописи мастера. Замечателен, к примеру, эскиз «Рождество» (Владимирский собор): неземное сияние, исходящее от Вифлеемской звезды, озаряет младенца в колыбели, он уже наполнен тем Фаворским Светом, о котором мир узнает позднее, ангелы поют на небесах, блики света падают на изумленных пастухов и овечек, толпящихся у яслей Спасителя. Золотые нимбы над Богоматерью и Иосифом обведены почти по краю ещё и  полосою белого цвета, т. е. цвета той далёкой звезды (на картине), что осветила Рождество, оттого усиливается и  звучание образов родителей Богомладенца. Вообще вся эта фреска будто поёт божественным мелосом — Христос на земли, срящите…
.

.

Сразу же после окончания работ в Киеве Нестеров получил заказ на эскизы для мозаик церкви Воскресения  (Спас на Крови) в Санкт-Петербурге, а затем его пригласили расписать храм св. благоверного князя Александра Невского в Абастумане (1899) памяти императора Александра III, где в то время  жил тяжело больной Цесаревич-Наследник Георгий Александрович. В 1908-1911 гг. художник расписывает Покровский храм Марфо-Мариинской обители в Москве, в 1913 г. — Троицкий собор в Сумах.
Впервые (после 28 передвижной выставки) в Москве  экспонировалась отреставрированная картина «Голгофа» (1900). Полотно было создано (опять предчувствие?) по мотивам эскиза для Абастуманской церкви. В 1904 г. картина была пожертвована для Красного Креста. «На нужды войны, — вспоминал Нестеров, — отдал бывшую на Передвижной картину “Голгофа”. Её купил какой-то сибиряк, увёз к себе». Она долго считалась утраченной, пока, наконец, с повреждённым красочным слоем и без подрамника не была обнаружена в 1957 г.
.

.
Вообще, многое на этой выставке было впервые. Во всяком случае, практически все эскизы храмовых росписей, извлечённые из запасников музеев, были впервые так полно и объёмно представлены в юбилейной экспозиции работ М. В. Нестерова в Третьяковской галерее.
Непростой была жизнь художника в 20-40-е гг. … И всё  же в 1941 г. ему была присуждена Сталинская премия I-й степени (формально за портрет академика И. П. Павлова, 1935). Полагаем, не только за портреты деятелей отечественной культуры и науки… А, верно, за то, как в своё время сказал Л. Н. Толстой, что «Нестеров  передаёт настроение души народной», за то, что запечатлел сокровища русской души для вечности.