Сила Голоса

Когда мне впервые довелось услышать пение Лили Муромцевой, я подумала, что голос её напоминает шёлк, точнее – муар, тугую, струящуюся ткань с алым отливом. Каково же было удивление, когда выяснилось, что те же впечатления выразил в стихах Юрий Милославский, сравнив голос Лили с алым шёлком и кинжалом. Да, пожалуй, кинжал – голос этот не просто обволакивает, но и ранит, приятно ранит. Как можно рассказать о музыке, странной и страшной силе, которая ни о чём не говорит и никуда не зовёт, но пробуждает столько чувств и образов? Хороший композитор «рисует» звуком, побуждая слушателя видеть и чувствовать. И можно рассказать о пережитых чувствах и увиденных картинах. Так и хороший певец, обладающий и владеющий голосом, заставит видеть и чувствовать. Лили Муромцевой поистине не занимать этого дара.

- В свое время меня навсегда поразила особенность, которая на мой (а как теперь выясняется,  далеко не только на мой) взгляд, делает Вашу певческую манеру единственной в своем роде.  Ваша звуко/голосоподача – если позволительно так выразиться, старорусская. О чем я тогда же и написал (http://yarcenter.ru/content/view/68735/).

Т.е., Вам свойственен бессознательный  фонетический стандарт, практически совершенно исчезнувший в России не позднее середины 40-х годов прошлого столетия. Он сберегся только у доживших до тех (почти до наших) дней последних великих  носителей культуры русского городского, жестокого и т.п. романса, именуемого старинным, хотя ему, в отличе от романса классического, не более 100-110 лет. Я подразумеваю Екатерину Юровскую, Марину Черкасову, Козина, Баянову, Юрьеву... И певцов Русского Рассеяния «первой» и, отчасти, «второй» волн эмиграции. Во всяком случае, мои знакомые – потомки или «последние могикане» этих «волн», которым я предложил послушать Ваши записи, были совершенно убеждены, что Вы – «своя»,  что Ваши родители – возвратились в Россию и от них Вы с рождения усвоили то, что подделать практически невозможно. Переубедить их не удалось. Поэтому расскажите о себе:  где родились, где учились, кто научил Вас так петь?

- Родилась и училась я в Саратове. Что до моих «певческих истоков», то слушая Баянову, Юрьеву, Козина, никогда я не думала, будто меня с ними что-то «голосово» роднит. Мне близка  была напевность, особая мягкость музыкальных оборотов того времени. А в текстах романсов – меня привлекали, прежде всего, тоска по временам, которые уж не вернутся, печаль и достоинство бывших любовников при расставании, верность возлюбленным, потерянным навсегда... Я  не слышала певцов русской эмиграции до последнего времени, - когда вплотную занялась созданием концертной программы. А голос – он наверное от бабушки Марии Ильиничны. Она была музыкант-самоучка: сама научилась играть на фортепиано, пела в церковном хоре. Она же и настояла на приобретении моими родителями пианино, начала заниматься со мной с 4 лет. Мама тоже пела, но при бабушке стеснялась. Уже гораздо позже я услышала, как она поёт, и поняла, что наши голоса одной природы. А дальше - почти всё, как у всех музыкантов - школа, музучилище, консерватория...

Но главное - мне всегда везло с учителями. Это были Учителя с большой буквы, которые несли в себе заветные знания и передавали, щедро делясь со своими учениками, секреты русской музыки. Назову их поименно: Герман Дмитриевич Занорин, Евгения Петровна Сидорова – вот они, мои любимые и неповторимые. А в дальнейшем в моей жизни сыграл большую роль учитель вокала  Виктор Витальевич Твардовский. Он «починил» мой сломанный голос, помог снова обрести его...

- Я слушал Ваши ранние записи, сделанные до, как Вы выражаетесь, «починки». Иначе как чудом ее не назовешь. Вы не только не утратили ничего, но как бы обрели нечто новое, смелое, яркое, пластичное, сохранив то, что в давней заметке о Вашем пении названо «полетностью».

- Многие спрашивали: «Лиля, как ты это делаешь?»...

- Но теперь, когда Вы по крайней мере знаете, что «делаете»,  Вам это знание не мешает? А, м.б., помогает?

- Не мешает, но и не помогает - я вот такая, какая теперь есть. Если это нравится слушателям - я рада. Вот и все.

- Вы давно и хорошо известны как солистка ансамбля «Редкая птица», чья специализация – это так называемая «бардовская» (она же «авторская») песня, прежде всего, – песни Окуджавы. При этом, первые свои песни русского retro Вы исполнили именно в концертных программах «РП». Но разве русский романс – не чужд, не противоположен всему тому, чем является «бардовская» культура?

- Совсем нет! Это целый пласт русской  культуры - авторская песня. Она ведь восходит к Вертинскому. Как бы то ни было, я считаю, что в искусстве  ничего не берётся из ниоткуда. И авторская песня не только не чужда русскому романсу, но является его особого рода продолжением и развитием.

Другие времена, другие герои, но городской романс живёт! Он другой, но его можно проследить и узнать, почуять. Тем, кому дано, конечно...

- Что Вы нашли для себя в русском городском романсе конца XIX - 10-х годов ХХ веков? Что Вам близко в нем? Иначе сказать, почему Вы его запели?

- Я вдруг поняла, что не знаю ничего об этом драгоценном кладе - русском городском романсе. Стала слушать,изучать, примерять на себя... И поняла, что, кажется,  смогу спеть его так, что он снова станет живым, станет понятным современному слушателю, оставаясь при этом самим собой, безо всякой модернизации. И оказалось, что моему голосу в этой реке прошлого очень легко и уютно плавается, как-будто я вернулась домой, в родной город. Думаю, слушатели находят в моём исполнении что-то кроме мелодии и слов... Вот это самое ощущение родного, возвращения к своему. Это нас объединяет, делает друзьями...

- В последнее время Вы серьезно занялись аргентинским танго,  достаточно свободно овладели испанским, вообще – вошли в культуру танго.

Как-то Вы сказали, что есть особая связь этого основополагающего, аргентинского

танго с русским жестоким (и городским) романсом. По времени, во всяком случае, это действительно совпадает: все тот же конец XIX века - первые полтора-два десятилетия ХХ.  Собственно, и городской романс и аргентинское танго - это проявление последнего «большого стиля» art deco - art nouveau. Итак, что их, по-Вашему, роднит между собой?

- Если принять, что это действительно проявление последнего «большого стиля», то и танго, и русский романс призваны были противостоять мощным новациям, происходящим тогда в искусстве – это и эклектика, и кубизм, а в музыке, скажем,  «Весна священная» Стравинского.  Романс и танго – это ведь совершенно социальные явления! Они создавались людьми талантливыми, чуждыми всему нарочитому, «закультуренному», - для таких же простых сердцем людей, которым для проявления собственных чувств по-прежнему нужны были лишенная вычурности, красивая и запоминающаяся мелодия, рвущие душу слова и голоса, проникающие в самое нутро... Они стали хранителями народной и городской культуры, культуры простого, честного, доброго, - несчастного или счастливого,бедного или богатого - человека. Людям нужна подлинность.

Думаю, поэтому сейчас мы наблюдаем даже не вспышку, а буквально сплошное пламя обновленной популярности и танго, и романса. Им, можно сказать, сегодня вновь все возрасты покорны: это и роднит танго и романс.

В 2009 году, на IV сессии межправительственного комитета ЮНЕСКО, танго, как совокупность музыки, танца, поэзии и самобытных традиций региона Рио де ла Плата, было внесено в список нематериального культурного наследия человечества. Вот бы и с нашим русским романсом так

поступили!

.

Светлана Замлелова

.

.

- Родилась и училась я в Саратове. Что до моих «певческих истоков», то слушая Баянову, Юрьеву, Козина, никогда я не думала, будто меня с ними что-то «голосово» роднит. Мне близка  была напевность, особая мягкость музыкальных оборотов того времени. А в текстах романсов – меня привлекали, прежде всего, тоска по временам, которые уж не вернутся, печаль и достоинство бывших любовников при расставании, верность возлюбленным, потерянным навсегда... Я  не слышала певцов русской эмиграции до последнего времени, - когда вплотную занялась созданием концертной программы. А голос – он наверное от бабушки Марии Ильиничны. Она была музыкант-самоучка: сама научилась играть на фортепиано, пела в церковном хоре. Она же и настояла на приобретении моими родителями пианино, начала заниматься со мной с 4 лет. Мама тоже пела, но при бабушке стеснялась. Уже гораздо позже я услышала, как она поёт, и поняла, что наши голоса одной природы. А дальше - почти всё, как у всех музыкантов - школа, музучилище, консерватория...

Но главное - мне всегда везло с учителями. Это были Учителя с большой буквы, которые несли в себе заветные знания и передавали, щедро делясь со своими учениками, секреты русской музыки. Назову их поименно: Герман Дмитриевич Занорин, Евгения Петровна Сидорова – вот они, мои любимые и неповторимые. А в дальнейшем в моей жизни сыграл большую роль учитель вокала  Виктор Витальевич Твардовский. Он «починил» мой сломанный голос, помог снова обрести его...

.

.

- Многие спрашивали: «Лиля, как ты это делаешь?»...

.

.

- Не мешает, но и не помогает - я вот такая, какая теперь есть. Если это нравится слушателям - я рада. Вот и все.

.

.

- Совсем нет! Это целый пласт русской  культуры - авторская песня. Она ведь восходит к Вертинскому. Как бы то ни было, я считаю, что в искусстве  ничего не берётся из ниоткуда. И авторская песня не только не чужда русскому романсу, но является его особого рода продолжением и развитием.

Другие времена, другие герои, но городской романс живёт! Он другой, но его можно проследить и узнать, почуять. Тем, кому дано, конечно...

.

.

- Я вдруг поняла, что не знаю ничего об этом драгоценном кладе - русском городском романсе. Стала слушать, изучать, примерять на себя... И поняла, что, кажется,  смогу спеть его так, что он снова станет живым, станет понятным современному слушателю, оставаясь при этом самим собой, безо всякой модернизации. И оказалось, что моему голосу в этой реке прошлого очень легко и уютно плавается, как будто я вернулась домой, в родной город. Думаю, слушатели находят в моём исполнении что-то кроме мелодии и слов... Вот это самое ощущение родного, возвращения к своему. Это нас объединяет, делает друзьями...

.

.

- Если принять, что это действительно проявление последнего «большого стиля», то и танго, и русский романс призваны были противостоять мощным новациям, происходящим тогда в искусстве – это и эклектика, и кубизм, а в музыке, скажем,  «Весна священная» Стравинского.  Романс и танго – это ведь совершенно социальные явления! Они создавались людьми талантливыми, чуждыми всему нарочитому, «закультуренному», - для таких же простых сердцем людей, которым для проявления собственных чувств по-прежнему нужны были лишенная вычурности, красивая и запоминающаяся мелодия, рвущие душу слова и голоса, проникающие в самое нутро... Они стали хранителями народной и городской культуры, культуры простого, честного, доброго, - несчастного или счастливого,бедного или богатого - человека. Людям нужна подлинность.

Думаю, поэтому сейчас мы наблюдаем даже не вспышку, а буквально сплошное пламя обновленной популярности и танго, и романса. Им, можно сказать, сегодня вновь все возрасты покорны: это и роднит танго и романс.

В 2009 году, на IV сессии межправительственного комитета ЮНЕСКО, танго, как совокупность музыки, танца, поэзии и самобытных традиций региона Рио де ла Плата, было внесено в список нематериального культурного наследия человечества. Вот бы и с нашим русским романсом так

поступили!

.

.