Вишнёвые веточки

Посвящается Валентине Васильевне Цикулаевой,

Варваре Андреевне Животовской,

Василию Андреевичу Животовскому

Вишнёвые веточки.

(Реальные события из военного детства.)

Я шла с остановки домой. В этом году январь был холодным и снежным. А сегодня, перед Крещеньем, мороз особенно крепчал. Солнце светило ярко, и снег сверкал разноцветными искрами. Около моего подъезда на газоне росла вишенка. Все её веточки покрыл тонкий слой льда. И она казалась необыкновенной, хрустальной.

Вдруг я почувствовала еле уловимый горьковатый запах дымка, что идёт в деревнях из печных труб. Откуда он здесь, среди наших пятиэтажек? Но дымок не исчезал, и в нём всё явственнее проступал терпко-сладкий аромат вишнёвых веточек. Вишнёвые веточки. Запах детства, далёкого детства в селе на оккупированной гитлеровцами Украине.

...Наше село называется Кривец. Оно и сейчас находится у небольшого леса и имеет два пруда в разных концах. Изба, в которой в войну я жила с мамой, бабушкой и дедушкой, стояла на самой окраине села, у маленького пруда. В нём хватало места только поплескаться гусям и уткам, да нам, ребятишкам, окунуться. Взрослые ходили на другой конец села, где пруд был побольше.

Дорога к нам вела просёлочная, поэтому немцы у нас не стояли. А обосновались они в соседнем селе Винаривка, к которому вела хорошая, мощёная булыжником, дорога. Да и расположено оно было ближе к райцентру Ставище. К нам же, в Кривец, немцы часто наведывались за продовольствием.

В войну я была очень маленькой. Даже, когда фашистов гнали с нашей Украины, мне было всего пять лет. Но до сих пор холодок страха пробегает по спине, и леденеют руки, когда начинаю вспоминать то время. Ведь в детстве особенно ярко запоминается или что-то доброе, сказочное, или, наоборот, вселяющее ужас. Вот и война мне запомнилась отдельными событиями, как кусочки мозаики, разбросанной по обожжённой земле моей Родины.

Бурёнка.

Над селом стоит громкий рёв скотины. Опять приехали немцы забирать себе всё на пропитание: птиц, поросят, зерно...

С нашего двора они уводят корову. Бабушка, тяжело дыша, стоит около сарая. Я рядом, крепко вцепившись в подол её платья. Бурёнка не хочет уходить. Она упирается всеми ногами, цепляется даже за самые маленькие камушки и жалобно мычит.

Но невысокий рыжеволосый немец всё же выталкивает её за ворота. Рёв Бурёнки становится сильнее. Её ведут по пыльной дороге за село, и там, на ближнем холме привязывают к дереву. С нашего двора видно, как она мотает головой, пытаясь освободиться. Я не выдерживаю и начинаю рыдать, прося бабушку вернуть корову домой. Она гладит меня по голове и говорит:

– Нельзя, её немцы себе забрали...

Несколько часов слышался рёв бедной Бурёнки, пока немцы не погрузили её и другую живность в грузовик и не уехали по выжженной солнцем дороге...

В погребе.

Над селом раздаётся громкий вой самолётов. Мама хватает меня и бежит к погребу, рядом торопятся бабушка и дед. Из соседнего двора к нам бегут бабушка Василиса с тётей Нилькой, а за ними вприпрыжку ревущая ватага детей, их девять. У нас большой глубокий погреб. В нём темно и холодно. Сидим на каких-то кулях, брёвнах и прислушиваемся к шуму на улице. Дед вздыхает:

– Опять бомбят соседние леса, партизан выживают...

Погреб дрожит, несколько раз бомбы падают совсем рядом. Соседские дети молчат, прижавшись друг к другу.

Когда, наконец, наверху стало совсем тихо, мы осторожно выбираемся из погреба. Рядом с домом – три новые большущие ямы – воронки от бомб. А в избе выбиты все стёкла. Потом мама и бабушка вставляют в окна подушки...

Пётр и Марфинька.

Пётр был родным братом моей мамы. Он самым первым ушёл на войну и самым первым погиб. Дядя Пётр был танкистом. Когда немцы наступали, его отряд отчаянно сражался. В бою его танк был подбит и сгорел. Погиб дядя совсем недалеко от нашего села... Позднее, другой её брат, Василий, лётчик-истребитель, вернувшись с войны, поставит на этом месте памятник.

У дяди Петра была жена Марфинька, добрая и ласковая. А перед войной родился сын. Дядя наказывал беречь долгожданного наследника. Когда ребенок был ещё совсем маленьким, он сильно заболел. Марфинька с бабушкой 12 км несли его на руках до районной больницы. Но по дороге он умер. Ему было всего полтора года...

А Марфинька дожила до 91 года и всё время вспоминала любимых мужа и сыночка...

Утки.

В нашем селе было два полицая. Один, крикливый и вертлявый, преданно служил фашистам. Другой был хмур и молчалив. Он заходил во двор к кому-нибудь из односельчан, что-то коротко говорил и быстро уходил. Я его очень боялась. Позднее мне бабушка рассказала, что он предупреждал людей о готовящихся карательных акциях.

И в этот раз взрослые уже знали, что завтра опять приедут немцы отбирать последнюю живность.

Дед с утра был хмур. Он поймал трех оставшихся уток и понёс их в конец двора к сараям. Утки крякали, сильно били крыльями и теряли пёрышки.

Вскоре в наш двор вошли немец и полицай и увидели лежащих на земле зарубленных уток. Немец очень рассердился. Стал кричать и махать руками. Его лицо покраснело, стало особенно злым. Он со всей силы несколько раз стеганул плёткой дедушку по спине. Дед, стиснув зубы, молчал. Покричав ещё, немец и полицай ушли в соседний двор, так и не взяв наших уток. Оказывается, они очень заботились о своём здоровье и не брали уже забитую птицу или скотину.

А бабушка потом долго готовила нам еду из этих, не отданных фашистам, уток...

Собачья конура.

А вскоре произошло событие серьёзнее и страшнее.

Накануне к нам опять заходил хмурый полицай и, что-то сказав маме, быстро ушёл. Мама побледнела, а бабушка побежала к соседям. Я только несколько раз услышала страшное слово «Германия». А вечером мама пропала. Она схоронилась в хлеву, в яслях под сеном, чтобы её не угнали немцы. Весь день фашисты ходили по избам и разыскивали спрятавшихся женщин. Заглядывали в погреба, на чердаки, в сундуки, ворошили солому в сараях. Оставаться в хлеву было опасно. И ночью мама ушла оттуда и пропала неизвестно где. Ещё два дня не было мамы дома. Я ходила по опустевшим комнатам, по притихшему двору и размазывала кулаком по лицу слёзы.

Немцы были очень злыми. Они несколько раз заходили к нам в дом и сильно кричали на деда с бабушкой. А потом, посадив пойманных женщин в грузовики, уехали из села. И только поздно ночью домой вернулась мама. Она была очень измученной и усталой, но такой родной и близкой, что я, плача, долго гладила её руки и колени. Мама рассказала, что все эти дни пряталась у соседей в маленькой собачьей конуре...

Сожжённое село.

Сегодня ночью было особенно страшно... Не так далеко от нас был большой лес, и рядом с ним маленькое село Винаривка. А чуть дальше от неё – Полковничий хутор. В этом лесу находился большой отряд партизан, причинявший фашистам много вреда. Часто летали в ту сторону немецкие самолёты, бомбили леса и сёла. Вся земля там была в воронках...

А вчера фашисты совсем озверели. Собрали всех жителей хутора: женщин, детей, стариков в большом сарае, облили бензином и подожгли... Все сгорели заживо.

Ужас охватил меня. Казалось, ветер навеки сохранит страшный запах гари, и всегда будет обжигать лицо...

Бабушкина лежанка.

В нашей избе была всего одна комната. В ней стояла большая русская печь, а к ней сбоку была пристроена маленькая печка с лежанкой. В маленькой печке еду не готовили, а только грели кирпичи для тепла. Зимой мы топили печку хворостом. Дед и бабушка собирали его в лесу. Хорошо было спать на лежанке, тепло. Рядом стоял деревянный топчан, на котором тоже спали. Полы в доме были земляные. Время от времени мама мазала их рыжей глиной, а потом посыпала свежесрезанной осокой, от насекомых...

Вишнёвый чай.

В нашем селе были большие сады. У нас во дворе росли вишни и яблони, а у соседей – черешни.

С осени бабушка обламывала вишнёвые веточки и мелко резала их. Потом зимой она заваривала веточки кипятком, и все мы наслаждались ароматным напитком.

Каким же вкусным мне тогда казался этот душистый, горьковатый чай! Перед глазами вставало усыпанное вишнями дерево, яркое солнце. Казалось, что все беды и несчастья уходят далеко, что нет больше ни немцев, ни бомбёжек. Всё вокруг хорошо и спокойно...

Грохочущая дорога.

Было тепло. Немцев вовсю гнали с украинской земли. Бабушка завязала буханку свежеиспеченного хлеба в платок и отправила меня с гостинцем к моей тёте Марфиньке, что жила через несколько домов от нас. Путь предстоял недалекий. Но в воздухе стоял ровный приглушенный гул. От этого было страшно, и мне очень не хотелось уходить из дома.

Пока я шла по пыльной сельской дороге, монотонный гул усиливался, и вместе с ним возрастал и мой страх. Тот край села, куда я направлялась, находился не так далеко от большой мощеной дороги. И чем ближе я подходила к дому тёти, тем всё громче и громче становился зловещий гул. Иногда в нём слышались страшные лязгающие звуки, как будто кто-то огромными железными зубами пережёвывал всё подряд. У меня от ужаса замирало сердце. С большим трудом я все-таки дошла до Марфиньки и отдала ей хлеб. Она обрадовалась моему приходу, погладила по голове и, махнув рукой в сторону дороги, сказала:

– Слышишь, как немцы бегут?

Я поднялась немного по чердачной лестнице и увидела вдалеке длинную вереницу фашистских танков. Пыль клубилась вдоль дороги, а страшные железные чудища медленно уползали с нашей земли...

Лошадка.

Это был светлый и счастливый день. В село вошли наши солдаты. Они остановились у нас на короткий отдых. По нескольку человек в каждом доме. Они смеялись и шутили. Один из солдат подхватил меня и посадил верхом на лошадку.

Солнце сильно било в глаза. Далеко были видны луга и перелески. Всё вокруг казалось праздничным, ярким и особенно красивым...

Надежда Ланина Январь, март 2010 г.

.

.

Я шла с остановки домой. В этом году январь был холодным и снежным. А сегодня, перед Крещеньем, мороз особенно крепчал. Солнце светило ярко, и снег сверкал разноцветными искрами. Около моего подъезда на газоне росла вишенка. Все её веточки покрыл тонкий слой льда. И она казалась необыкновенной, хрустальной.

Вдруг я почувствовала еле уловимый горьковатый запах дымка, что идёт в деревнях из печных труб. Откуда он здесь, среди наших пятиэтажек? Но дымок не исчезал, и в нём всё явственнее проступал терпко-сладкий аромат вишнёвых веточек. Вишнёвые веточки. Запах детства, далёкого детства в селе на оккупированной гитлеровцами Украине...

.

...Наше село называется Кривец. Оно и сейчас находится у небольшого леса и имеет два пруда в разных концах. Изба, в которой в войну я жила с мамой, бабушкой и дедушкой, стояла на самой окраине села, у маленького пруда. В нём хватало места только поплескаться гусям и уткам, да нам, ребятишкам, окунуться. Взрослые ходили на другой конец села, где пруд был побольше.

Дорога к нам вела просёлочная, поэтому немцы у нас не стояли. А обосновались они в соседнем селе Винаривка, к которому вела хорошая, мощёная булыжником, дорога. Да и расположено оно было ближе к райцентру Ставище. К нам же, в Кривец, немцы часто наведывались за продовольствием.

В войну я была очень маленькой. Даже, когда фашистов гнали с нашей Украины, мне было всего пять лет. Но до сих пор холодок страха пробегает по спине, и леденеют руки, когда начинаю вспоминать то время. Ведь в детстве особенно ярко запоминается или что-то доброе, сказочное, или, наоборот, вселяющее ужас. Вот и война мне запомнилась отдельными событиями, как кусочки мозаики, разбросанной по обожжённой земле моей Родины.

.

.

Над селом стоит громкий рёв скотины. Опять приехали немцы забирать себе всё на пропитание: птиц, поросят, зерно...

С нашего двора они уводят корову. Бабушка, тяжело дыша, стоит около сарая. Я рядом, крепко вцепившись в подол её платья. Бурёнка не хочет уходить. Она упирается всеми ногами, цепляется даже за самые маленькие камушки и жалобно мычит.

Но невысокий рыжеволосый немец всё же выталкивает её за ворота. Рёв Бурёнки становится сильнее. Её ведут по пыльной дороге за село, и там, на ближнем холме привязывают к дереву. С нашего двора видно, как она мотает головой, пытаясь освободиться. Я не выдерживаю и начинаю рыдать, прося бабушку вернуть корову домой. Она гладит меня по голове и говорит:

– Нельзя, её немцы себе забрали...

Несколько часов слышался рёв бедной Бурёнки, пока немцы не погрузили её и другую живность в грузовик и не уехали по выжженной солнцем дороге...

.

.

Над селом раздаётся громкий вой самолётов. Мама хватает меня и бежит к погребу, рядом торопятся бабушка и дед. Из соседнего двора к нам бегут бабушка Василиса с тётей Нилькой, а за ними вприпрыжку ревущая ватага детей, их девять. У нас большой глубокий погреб. В нём темно и холодно. Сидим на каких-то кулях, брёвнах и прислушиваемся к шуму на улице. Дед вздыхает:

– Опять бомбят соседние леса, партизан выживают...

Погреб дрожит, несколько раз бомбы падают совсем рядом. Соседские дети молчат, прижавшись друг к другу.

Когда, наконец, наверху стало совсем тихо, мы осторожно выбираемся из погреба. Рядом с домом – три новые большущие ямы – воронки от бомб. А в избе выбиты все стёкла. Потом мама и бабушка вставляют в окна подушки...

.

.

Пётр был родным братом моей мамы. Он самым первым ушёл на войну и самым первым погиб. Дядя Пётр был танкистом. Когда немцы наступали, его отряд отчаянно сражался. В бою его танк был подбит и сгорел. Погиб дядя совсем недалеко от нашего села... Позднее, другой её брат, Василий, лётчик-истребитель, вернувшись с войны, поставит на этом месте памятник.

У дяди Петра была жена Марфинька, добрая и ласковая. А перед войной родился сын. Дядя наказывал беречь долгожданного наследника. Когда ребенок был ещё совсем маленьким, он сильно заболел. Марфинька с бабушкой 12 км несли его на руках до районной больницы. Но по дороге он умер. Ему было всего полтора года...

А Марфинька дожила до 91 года и всё время вспоминала любимых мужа и сыночка...

.

.

В нашем селе было два полицая. Один, крикливый и вертлявый, преданно служил фашистам. Другой был хмур и молчалив. Он заходил во двор к кому-нибудь из односельчан, что-то коротко говорил и быстро уходил. Я его очень боялась. Позднее мне бабушка рассказала, что он предупреждал людей о готовящихся карательных акциях.

И в этот раз взрослые уже знали, что завтра опять приедут немцы отбирать последнюю живность.

Дед с утра был хмур. Он поймал трех оставшихся уток и понёс их в конец двора к сараям. Утки крякали, сильно били крыльями и теряли пёрышки.

Вскоре в наш двор вошли немец и полицай и увидели лежащих на земле зарубленных уток. Немец очень рассердился. Стал кричать и махать руками. Его лицо покраснело, стало особенно злым. Он со всей силы несколько раз стеганул плёткой дедушку по спине. Дед, стиснув зубы, молчал. Покричав ещё, немец и полицай ушли в соседний двор, так и не взяв наших уток. Оказывается, они очень заботились о своём здоровье и не брали уже забитую птицу или скотину.

А бабушка потом долго готовила нам еду из этих, не отданных фашистам, уток...

.

.

А вскоре произошло событие серьёзнее и страшнее.

Накануне к нам опять заходил хмурый полицай и, что-то сказав маме, быстро ушёл. Мама побледнела, а бабушка побежала к соседям. Я только несколько раз услышала страшное слово «Германия». А вечером мама пропала. Она схоронилась в хлеву, в яслях под сеном, чтобы её не угнали немцы. Весь день фашисты ходили по избам и разыскивали спрятавшихся женщин. Заглядывали в погреба, на чердаки, в сундуки, ворошили солому в сараях. Оставаться в хлеву было опасно. И ночью мама ушла оттуда и пропала неизвестно где. Ещё два дня не было мамы дома. Я ходила по опустевшим комнатам, по притихшему двору и размазывала кулаком по лицу слёзы.

Немцы были очень злыми. Они несколько раз заходили к нам в дом и сильно кричали на деда с бабушкой. А потом, посадив пойманных женщин в грузовики, уехали из села. И только поздно ночью домой вернулась мама. Она была очень измученной и усталой, но такой родной и близкой, что я, плача, долго гладила её руки и колени. Мама рассказала, что все эти дни пряталась у соседей в маленькой собачьей конуре...

.

.

Сегодня ночью было особенно страшно... Не так далеко от нас был большой лес, и рядом с ним маленькое село Винаривка. А чуть дальше от неё – Полковничий хутор. В этом лесу находился большой отряд партизан, причинявший фашистам много вреда. Часто летали в ту сторону немецкие самолёты, бомбили леса и сёла. Вся земля там была в воронках...

А вчера фашисты совсем озверели. Собрали всех жителей хутора: женщин, детей, стариков в большом сарае, облили бензином и подожгли... Все сгорели заживо.

Ужас охватил меня. Казалось, ветер навеки сохранит страшный запах гари, и всегда будет обжигать лицо...

.

.

В нашей избе была всего одна комната. В ней стояла большая русская печь, а к ней сбоку была пристроена маленькая печка с лежанкой. В маленькой печке еду не готовили, а только грели кирпичи для тепла. Зимой мы топили печку хворостом. Дед и бабушка собирали его в лесу. Хорошо было спать на лежанке, тепло. Рядом стоял деревянный топчан, на котором тоже спали. Полы в доме были земляные. Время от времени мама мазала их рыжей глиной, а потом посыпала свежесрезанной осокой, от насекомых...

.

.

В нашем селе были большие сады. У нас во дворе росли вишни и яблони, а у соседей – черешни.

С осени бабушка обламывала вишнёвые веточки и мелко резала их. Потом зимой она заваривала веточки кипятком, и все мы наслаждались ароматным напитком.

Каким же вкусным мне тогда казался этот душистый, горьковатый чай! Перед глазами вставало усыпанное вишнями дерево, яркое солнце. Казалось, что все беды и несчастья уходят далеко, что нет больше ни немцев, ни бомбёжек. Всё вокруг хорошо и спокойно...

.

.

Было тепло. Немцев вовсю гнали с украинской земли. Бабушка завязала буханку свежеиспеченного хлеба в платок и отправила меня с гостинцем к моей тёте Марфиньке, что жила через несколько домов от нас. Путь предстоял недалекий. Но в воздухе стоял ровный приглушенный гул. От этого было страшно, и мне очень не хотелось уходить из дома.

Пока я шла по пыльной сельской дороге, монотонный гул усиливался, и вместе с ним возрастал и мой страх. Тот край села, куда я направлялась, находился не так далеко от большой мощеной дороги. И чем ближе я подходила к дому тёти, тем всё громче и громче становился зловещий гул. Иногда в нём слышались страшные лязгающие звуки, как будто кто-то огромными железными зубами пережёвывал всё подряд. У меня от ужаса замирало сердце. С большим трудом я все-таки дошла до Марфиньки и отдала ей хлеб. Она обрадовалась моему приходу, погладила по голове и, махнув рукой в сторону дороги, сказала:

– Слышишь, как немцы бегут?

Я поднялась немного по чердачной лестнице и увидела вдалеке длинную вереницу фашистских танков. Пыль клубилась вдоль дороги, а страшные железные чудища медленно уползали с нашей земли...

.

.

Это был светлый и счастливый день. В село вошли наши солдаты. Они остановились у нас на короткий отдых. По нескольку человек в каждом доме. Они смеялись и шутили. Один из солдат подхватил меня и посадил верхом на лошадку.

Солнце сильно било в глаза. Далеко были видны луга и перелески. Всё вокруг казалось праздничным, ярким и особенно красивым...