«Так уж было до этого века…»
«Так уж было до этого века…»
«Так уж было до этого века…»
***
.
Пугливые очи
смотрели полночи
На свет безмятежной свечи.
Они пробуждались,
они наслаждались,
Леченьем бескрылой ночи.
И стало неважно,
что голубь бумажный,
Летящий к самим облакам,
Спустился и рядом,
с блуждающим взглядом,
Прижался к замёрзшим ногам.
.
***
.
Не светла кружевная неделя,
Но недолго уже до апреля,
Птицы с юга неслышно летят.
Все размыты родные дороги,
Словно Рима разгневаны боги,
И по юности серой скорбят.
На деревьях зелёные почки,
Но уже запятые, не точки
На листе белоснежном стоят.
Разрисованы старые парты,
Но развернуты странствия карты,
Что идти без оглядки велят.
.
***
.
Кому писать, кого искать?
А ветер гонит тучи к югу,
Забыла ночь слепую вьюгу,
И на коленях не стоять.
.
И колеса глубокий след
Не виден больше на дороге,
Слепому страннику о Боге
Не размышлять на склоне лет.
.
***
.
Безумна ночь и день безумен…
Ложится тень на белый лист.
Затих в траве потертый бубен;
А воздух здесь хрустально чист…
.
И задержаться бы на дольше
В лесу, что звонок и ветвист.
Но свет становится всё тоньше…
А воздух здесь хрустально чист!
.
***
.
Как обыденно, мелочно, глухо
Пробиваться сквозь тоненький лёд,
Как все гладко, сверкающе сухо,
Как всё липко, как липовый мёд.
.
Как же чёрство чело человека
После льдинок летящих со льда.
Так уж было до этого века,
Так и будет чрез годы, года.
.
Как рука, уносящая младость
Подо льдом протекает вода.
Она вкусом как стылая радость,
А на запах свежа как беда.
.
Хоть и прорубь прорубит упорство,
Не отыщется в проруби вод,
Что несут за собою потворство,
Продлевая просящему год.
.
Продолжает уставшая радость
Пробиваться сквозь тоненький лёд,
Но уносится вечная младость
По течению старческих вод.
.
Век двадцать первый
.
Век двадцать первый,
машины гудят.
Дым сигаретный,
выхлоп,
стоят.
Вот
иномарка,
печать новизны.
Хлопец сидит в ней –
надежда страны.
Мимо дивчина –
младая газель.
Мисс,
сеньорита,
мадмуазель…
Снайперским взглядом –
верный расчёт.
Хлопец
поймался –
корыстный просчёт.
Носятся
люди
туда и сюда:
Хлопцы,
дивчины…
холоп, господа.
Некогда
думать
о чувствах, душе,
Пушкин,
Шекспир ли,
француз Бомарше.
Проза
по жизни,
прохожий – писатель.
Критика
долбит усердно,
как дятел.
Зритель
и слушатель
смотрят в окно,
Спрятавшись молча
в большое дупло.
Где-то
за гранью
не видно ни зги,
Льются
кровавые
чьи-то мозги.
Танки,
ракеты –
тирада войны.
Степень учёная,
ночь без луны.
Ропщет спокойствие.
Дышит?
Не дышит.
Спрятало уши.
Слышит?
Не слышит.
Дети –
бутоны
из зёрен бесчинства.
С виду цветок.
Нет!
Полное свинство!
Сад,
садоводство,
воды вожделенной –
Как
не хватает
для целой Вселенной!
.
***
.
Туда в ночи тянулось счастье,
Туда в ночи манила боль,
Где на полу червовой масти
Лежал разорванный король.
.
Король исчез, пуста колода.
Ещё три масти правят в ней…
Напрасно ждут, не грянет мода
На нечервовых королей.
.
***
.
Но почему расшитая ливрея
На вас блестит как стразы на свету?
Так не подходит образом плебея
Вам утешать немую простоту.
.
Ну почему вы выбрали обличье,
Что благородству вовсе не к лицу?
Ливрея вас на завтра неприличьем
На радостях привяжет к наглецу.
.
Лошадка
.
Он гонит лошадку, он гонит вперёд,
Несётся родимая, камни ломая,
Вокруг расступается с криком народ,
А кто-то стоит за версту, наблюдая.
.
Он гонит лошадку – несётся быстрей –
Кнутом и поводьями смело дерзая,
Того обгоняет, кто мал и старей,
С седла ни на час, ни на день не слезая.
.
Быстрее лошадку он гонит вперёд…
Привыкши к седлу, о короне мечтая,
Кричит, кто копытам мешает: «Урод!».
На стремя встаёт, в облака улетая.
.
Но выдохлась лошадь – наездник упал,
Ударился сильно и, встать заставляя
Себя на колени, под лошадь попал,
Что следом бежала, его догоняя.
.
Вороны
.
Чёрных и чёрненьких воронов стая
Мясом желудки свои набивая,
Грозно над городом кружит и кружит,
Воронов стая лишь ворону служит.
.
Чёрных и чёрненьких воронов стая,
Воронов белых к себе не пуская,
Кланом живёт, на чужих озираясь,
Воронов белых, как смерти пугаясь.
.
Воронов белых – раз, два и обчёлся.
Счёт чернокрылых – к тысячам свёлся.
Что же тогда чернокрылая стая
Белой боится, к себе не пуская?
