"В синеву спеленато молчанье"

Бар-булак

.

В синеву спеленато молчанье,

Ветхий мостик на крутом изгибе.

Над водой кометы свет ночами

Я звездном хороводе ясно виден.

У подножья глиняных каньонов

Поднялась деревня с родниками.

И пастух стада на поле гонит

По плато, по бездорожным камням.

Жеребенок скачет на приволье.

Он вчера на этот свет родился.

Гонит ветер терпкий запах стойла

С первотравьем на его копытцах.

У дувала* древняя старушка

Рада ветру, просевает просо.

И звенят серебряно учтуки*

На ее посеребренных косах.

Постепенно собрались на сопке

Молодые парни Бар-Булака.

Всадник поспешает к этой сходке,

Вслед за ним плетутся две собаки.

У молодки старые калоши

Утопают в белой мягкой пыли,

Ребятня лепешки птицам крошит…

– Сколько света в этом тихом мире!

Я пройду через изгибы улиц

К дому с краю, к саду с родниками.

Почки на деревьях этих вздулись.

Скоро лопнут, мир залив цветами.

.

*Дувал – глинобитная стена

*Учтук – украшения для волос

.

* * *

.

Мне приснился тополь у дувала,

Нищий и высокий как поэт.

Из окна лачуги задувало

Ветром мною непрожитых лет.

Полумрак забытых минаретов

Умирая, видел человек.

В миг, когда пророка Магомета

Падала звезда на белый снег.

И склонившись на Восток, где Мекка

Грезилась сквозь толщу камыша,

Чтобы возродиться вновь в поэта,

Уходила в дерево душа.

.

Восточная песня

.

Мне родня не разрешает

Видеться с тобой.

Ты бесусый горожанин

Тонкий и прямой.

.

Пахнешь морем и жасмином

И тоска в глазах.

Не из наших, не из сильных

Пропадешь в горах.

.

Не умеешь полной грудью

С эхом говорить.

В бурной речке рыбу в нерест

Вовсе не словить.

.

В небе близком хлебом дымным

Щурится луна.

Я сбегу с тобой в долину

Жди у валуна.

.

Расплету перед тобою

Сорок черных кос.

Звонко серьги и браслеты

Выброшу в утес.

.

Пусть простят меня родные

За мои грехи.

Все отдам за взгляд твой синий

И твои стихи.

.

Китайское лекарство

.

(Поговаривают, что в старину его делали из тел подростков, которые физически были здоровы и чисты. Их жалили змеи, потом их варили до тех пор, пока не получалась мазь. Поэт же – это то же лекарство, сделанное временем из чистой и здоровой души).

.

Я ужалена сотнями змей.

Я – это яд.

Меня режут на сотни частей.

Я – это мясо.

Я варюсь уже сорок ночей.

Я – это ад.

У тянущейся сути моей

Цвет темно-красный.

Точен ночи восточный рецепт.

Я – ожиданье.

Нет надежды, сомнения нет.

В этом и сила.

Ложь ли правда ли, темень ли, свет –

Только молчанье.

Жажда жизни, любви и побед –

Перебродило.

Меня сделало время сильней –

Мудрость дикарства.

Отделив мою суть от моей

Плоти и тверди.

От Великой стены до морей

Славят лекарство,

Что собой исцеляя людей,

Борется с смертью.

.

***

.

Очарованье. Разочарованье.

Второе слово чаще произносят.

И это верно, тем скорей износят.

Сотрется смысл и выровнятся грани.

И это слово потеряет силу.

(Как часто я его произносила

В союзе со словами «в жизни», «в милом»,

Не видя в слове первом больше тайны).

Очарованье!

.

***

.

Вечной памяти не бывает

Каждый мертвый, да будет забыт!

Кони новых сражений вздымают

Землю с кровью из-под копыт.

.

Все – слова. Миллионы солдат

Той войны уже стали землей.

И готовы впитать в себя ад

Кровь и плоть и покрыться золой

Новых войн. Бесконечных пожарищ

Слез и горя подходит глава.

В книге памяти память, товарищ,

Это просто пустые слова.

.

Вот уж внуки на рынках торгуют

Орденами своих дедов.

С черной свастикой ночью ликуют

На проспектах тех городов,

За которые кровь проливали,

Жизни клали свои на алтарь…

Что ж тогда говорить о печали?!

Будет так, как бывало встарь.

.

Помолчите о нищих, безвольных

Безымянных героях войн…

Пустословие ранит больно.

Даже мертвым тревожа сон.