24 июля 2016 92
АВТОРСКАЯ СПРАВКА
Елизавета Сергеевна  Мартынова.
Родилась в Саратове в 1978 году. Окончила Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского, доцент кафедры русского языка и культуры речи в СГАУ им. Н.И. Вавилова. Публиковалась в журнале «Наш современник» и других коллективных сборниках. Лауреат премии Ю. П. Кузнецова. Многократный участник форумов молодых писателей России. Член Союза писателей России. Главный редактор журнала "Волга. XXI век". Живёт в Саратове.
* * *
.
Кому любовь свою ни говори,
Слова опять истают до зари,
И снег смотает голубую пряжу,
И стаи птиц разрежут небеса,
Послышатся слепые голоса
Из прошлого, с которым я не слажу.
.
До крови ранит, но не рвётся нить,
И я не прекращаю вас любить,
Ушедших ни на миг не отставляю.
И снится мне окраина небес
И светлый сад, и тёмно-синий лес,
И дом, в котором ждут и умирают, —
.
И снова ждут. И жизнь течёт сама,
И нету в ней ни горя, ни ума,
Легка-легка, как будто птичья стая.
А я во сне летаю тяжело
И разбиваю тёмное стекло
Меж адом жизни и небесным раем.
.
Там живы все. И мама, и друзья,
И бабушка, и те, кого нельзя
Увидеть, но забыть их невозможно.
Сиянье душ и отблески планет,
Их навсегда неутолимый свет —
И снег, летящий в мир неосторожно.
.
Я там жила, в завьюженной степи,
В ночном дому, где темнота слепит
И где лучина освещает песню.
А выплачется песенка когда,
Тогда метель и горе — не беда,
В прошедшем сгину, в будущем воскресну.
.
* * *
.
Опять листвы просвеченная медь,
Сквозняк берёзы бело-синеватой.
И снова можно плакать и неметь
Пред красотой такой же, как когда-то
Давно, за много лет до наших дней —
Чем раньше, тем прозрачней и ясней.
Здесь жили деды. Мельница кружилась.
Казалось, что сам воздух был крылат.
А если что, как песня, не сложилось —
В муку перемололось наугад.
А если что, как листья, облетело —
Так это моей бабке на венок.
Чернеют птицы в небе чистом, белом.
И мы живём. И Бог не одинок.
.
* * *
.
Косматые ветры играют огнями окраин,
Но ветры и сами — игра им неведомых сил.
И ночь распрямляется, всей чернотой догорая,
И падает в небо размахом обугленных крыл.
.
Светлеют листва и домов невысокие стены,
И чуть приглушённей — блеск уличного фонаря.
Как жили мы долго и как расставались мгновенно —
Об этом окраина помнит и знает заря.
.
И пение птиц, и сияние облачной пены,
И воздуха тонкого сумрачно-грустная медь —
Всё это о нас говорит, и всё это нетленно,
Круженье, движение жизни сильнее, чем смерть.
.
* * *
.
Прозрачная тень стрекозы
Мелькает на пыльной дороге,
Как будто остаток тревоги,
Как будто мерцанье слезы.
А вот и сама она здесь,
Как синий худой вертолётик,
Как чудо — почти что без плоти,
Из солнца и воздуха смесь.
.
Летит в полушаге от нас,
Дразня, обгоняя, взмывая
Над зеленью поля без края,
Пока горизонт не погас.
.
Попробуй её догони!
Но мы не пытаемся даже,
Мы свету и тени не стражи
В прозрачные летние дни.
.
* * *
.
Костры — Дон Кихоты осени,
Оранжевы и остры,
Себя в синий воздух бросили
До сумеречной поры.
.
Качаются — не кончаются
Их пламенные бои,
Как будто звезда-печальница
Роняет искры свои.
.
И на костров неистовство
Смотрит речная мгла,
Пристально смотрят пристани
И тихих вод зеркала.
.
Вода утекает медленно,
Огонь погасает враз.
Ночные костры последние
Не помнят меня сейчас.
.
Их время уже закончилось,
Их пепел совсем седой.
...Я стану костром пророческим
И никогда — водой.
.
***
.
Сегодня воздух травами пропах.
Зацвел чертополох необычайный.
В два роста человеческих – размах,
И наверху – лиловый цвет печальный.
.
Не это ль символ времени, когда
Стал пустырем мой городок с изнанки,
И если в центре – офисы и банки,
То здесь окраина, стара и молода –
.
Лишь травы и вода. И развалюхи.
Мне снится сон, в котором дом сквозной,
И нет в нем человеческого духа,
И крыши нет, а только лист резной
.
Все укрывает, темный и блестящий,
Лишь лист и небо, больше ничего,
Лишь он один – живой и настоящий,
Свое распространяет естество.
.
Я вижу: травы двигаются мимо
И молча полоняют шар земной –
Из тайной прошлой жизни пилигримы
Стариннее истории самой.
.
Они сильней людей, в которых души
Все нестерпимей, глуше и мертвей.
...Свою живую душу обнаружив,
Ты ближе небу, свету и траве.
.
***
.
Пока мы шли в посадках, самолет
Летел вдали – шумящий и незримый.
Пылал непоправимо небосвод,
И облака все проплывали мимо.
.
Тоннель зеленый кончился почти,
Деревья расступились перед нами.
Мы увидали: самолет летит,
Белея осторожными крылами.
.
Через минуту он, как птица, стал
Над облаком синеющим крениться.
Сиял на солнце огненный металл,
И время продолжало мерно длиться.
.
Пока наш смертный разум не уснул,
Его мечту, пожалуйста, не троньте.
А самолет в голубизну нырнул
И вынырнул на самом горизонте.
***
.
На клочке бумаги без помарок
Пишет он волшебные стихи –
Непонятный, сумрачный подарок
За его проступки и грехи.
.
Что бы ни случилось в эту осень:
Кутежи, дуэли, снегопад –
Музыка его уже не бросит,
Все слова до Бога долетят.
.
Как снежинки в хаосе метели,
Как искринки заревой свечи.
Вот и жизнь прошла на самом деле.
Но не плачь, а слушай и молчи:
.
Смерть лишь сон, и долго не продлится,
Кончится когда-нибудь она,
И душа, таинственная птица,
Снова будет жить и петь вольна.
.
***
.
Все живое – трава и листва,
Небо теплое, руки дождя,
Вы простите меня: не права
Я была, забывая себя,
.
Растворяясь в дневной суете
И печалясь из-за пустяков...
Здравствуй, небо в ночной наготе,
Шорох ливня – как песня без слов.
.
Колыбельная космоса – дождь,
Под нее позабыть все легко,
Чистой правдой смывается ложь,
И земное уже далеко...
.
А когда клочья туч разметет
Ветер южный с далеких полей,
Все былое быльем порастет:
Одуванчик, цикорий, пырей.
.
***
.
На воле засыпают города.
Висят огни, на воздухе мерцая,
И плоская лежит во тьме вода,
Волною перетянута до края.
.
В ней небо до земли отражено,
Такое же чернильно-золотое,
Качается и падает на дно,
Колечком дорогим на дно речное.
.
Пересекая над рекою высь,
Незримая, парит ночная птица,
Как будто звезды для нее зажглись
На синей неразгаданной странице.
.
И нам не нужно слов, не нужно клятв,
Чтоб доверять любви своей, как прежде.
Серебряные буквы звезд горят
В неопалимой, горестной надежде.
.
***
.
На стыках рельс подрагивая мерно,
Плывет вагон сквозь утреннюю мглу.
Огни желтеют холодно и нервно,
Как бабочки, мелькают по стеклу.
.
Наладим быт походно-переменный,
Закроем шторой сумерки окна.
И чай нальем в стакан обыкновенный.
И вспомним дом, в котором тишина.
.
Он там один. Кругом поля и горы,
Другие люди, чуждые ему.
Но что ему – пустые разговоры
И души, обжигающие тьму?
.
Он – наш с тобой. Его душа крылата.
Парит над городом. Сияет, как звезда.
Он помнит нас, все вехи, меты, даты –
И жизнь его надежна и тверда.
.
Бродячий дом, неутомимый поезд,
Что знает он о тишине ночной,
Когда летит, ничуть не беспокоясь
О жизни дальней и совсем иной?
.
Но я люблю две радостных тревоги:
Дом у дороги и дорогу в дом.
Под небом медленным – темнеет склон пологий.
Звезда дрожит на небе молодом.
***
.
Город не так уж и молод.
Пыльный, заросший травой,
Он – только времени сколок
С облака над головой.
.
Белый и малоэтажный,
С крышами наискосок,
Весь кружевной и отважный,
Нервный, как третий звонок.
.
Вспомни, как мы с тобой жили:
Все впопыхах, на лету,
Каялись, пели, любили,
Переходя за черту.
.
А за чертою – трамваи,
Ранних вставаний тщета,
Синее небо окраин,
Счастье, любовь, нищета.
.
***
.
Зима отступила. От снега
Остались одни островки.
Над городом синяя Вега
Сияет без всякой тоски,
.
Холодную мглу освещает,
Прощает пустые года
И даже разлуки прощает,
Мерцает в излучинах льда.
.
И правда, к чему укоризны,
Упреки пустые к чему,
Пока мы живем ради жизни,
И зимы уходят во тьму?
.
Невидимы школа и ясень,
И в крапинках весь барбарис
Краснеет, напрасно прекрасен,
И ягоды падают вниз...
.
* * *
.
Птичий день зашумел за окошком.
Замелькала рябая вода.
Не останется день этот в прошлом.
Он достанется нам навсегда.
.
Он продлится на долгие годы,
Разольётся туманом в крови.
Шумом крыльев и небом холодным
Отзовётся и в нашей любви.
.
Этой рифмой правдиво-банальной,
Рваным шёпотом ясной листвы,
Этим клёном – осенним, опальным,
Разговором людей и травы.
.
Это мы с тобой – тайна и тайна,
Дальний поезд, поля, ковыли.
Жизнь с печалью её не случайна,
Если в нас бьётся сердце земли.
.
* * *
.
Дом переполнила осень,
Светится янтарём.
Не умирали мы вовсе
И никогда не умрём.
.
Плачут грачиные стаи –
Там, за прозрачностью стен.
Я ни за что не узнаю,
Кто я тебе и зачем.
.
Только бы рядом и рядом,
Взглядом, печальным дождём,
Облаком, городом, садом,
И – не просить ни о чём.
.
* * *
.
Как передать невыразимое,
С ума при этом не сойдя?
Гори, звезда моя, свети, моя,
Мерцай за пеленой дождя.
.
Прикованный к высотам каменным,
Фонарик детский и смешной
Меня спасает тихим пламенем
От взрослой жизни заводной.
.
И отсвет горестный, сиреневый
Ложится на больном снегу.
В бессмысленные словопрения
Вступать я больше не могу.
.
Я отворачиваюсь к облаку,
К пространству неба надо мной,
К летящему на синем голубю,
Звезде моей, всегда родной,
.
Звезде поэтов и воителей,
К лучам её – коснись руки!
…И странный свет её пронзительный
Горит, безумью вопреки.
.
Я тоже стану степью
.
Не вечен город. Здесь столетья степь
Лежала – неподвижная, глухая.
Звезды погибшей опускался свет
До золотой земли – и в травах таял.
.
Степь – это воздух, горький и густой,
Весенний, опалённый, неповинный
Ни в чём – и опьянённый высотой
И радугой, крылатой и наивной.
.
Стань детством, степь, воспоминаньем будь –
О девочке, на станции живущей.
Здесь будет город. Здесь намечен путь
Для молодых, безудержных, поющих.
.
Не страшно им, что призрачен барак,
Сквозящий на ветру войны великой,
Что слишком много выпало утрат
И в скорбных лицах проступают лики.
.
Играет девочка на пристальном ветру,
Дивится травяному благолепью
И говорит, что «если я умру,
То ничего – я тоже стану степью».
.
* * *
.
Однажды ты привыкнешь к тишине.
Однажды и она к тебе привыкнет.
И будет путь, который нас окликнет.
И будет свет, сияющий в окне.
.
И мы пойдём по узенькой тропе
Между сугробов, снов и снегопадов.
Нам после круга рая или ада
Не затеряться в сумрачной толпе.
.
Нам – только вдаль. Туда, где никого.
Где светит улица снегами и туманом.
Где странно всё. Где ничего не странно –
Для сердца моего и твоего.
.
За мёртвым снегом, за метельной тьмой –
Там есть просвет чуть видный, но такой,
Что ясно: он для бегства предназначен,
Для нас с тобой свечением охвачен –
И небом, и последней высотой.
.
Мы для людей исчезнем без следа.
Но вечером огромная звезда
Взойдёт над крышей дома городского.
Весенняя, весёлая, ничья.
.
…Под птичий свист и говорок ручья
В мир прорастём. И всё начнётся снова.
.
* * *
.
Путешествуй, душа, налегке,
Утварь дома оставь и пожитки,
Оживай – то в листве, то в строке,
В свежем ливне – промокни до нитки.
.
Пусть твердят, что так жили до нас,
Неумело, нелепо, нескладно –
Ничего не держи про запас,
Уходи, уезжай безоглядно.
.
Кто нам нужен – тот с нами всегда.
Кто оставлен – тот этого стоит.
Золотая слепая звезда
Небо зоркое взору откроет.
.
Но легко ли идти по лучу?
В поезд поздний в потёмках садиться?
Подожди, я тебе посвечу,
Тайной жизни твоей проводница.
.
Всё как прежде: цветы пустыря,
Млечный Путь и тропинка скупая,
Дом, в котором все окна горят,
Ночь горячечная, золотая –
.
Не достаточно ли для пути
Твоего, чтоб счастливой остаться…
Путешествуй, душа, и свети
Всем привыкшим по свету скитаться.
.
* * *
.
Сорок птиц из-за моря на крыльях весну принесут,
Донесут – и рассыплют по снежным слепым перелескам.
И откликнется птицам несмелый подснежник в лесу,
И от робкого ветра качнётся в окне занавеска.
.
Звёзды станут крупнее и мысли тревожней мои.
Я боюсь потерять тебя. Зимняя память тускнеет.
Выцветают черты и слова неумелой любви.
Но апрельское небо прозрачней ещё и яснее.
.
Так на ветках лежит оно, словно вот-вот улетит.
Сорок птиц поднимают его над землёю.
Я сама остаюсь на высоком, на узком пути,
Над проталиной тихой – подснежник дрожит синевою.
.
От хохлатки лиловой, от чуткой фиалки лесной,
От протяжных туманов и дымки зелёных озимых –
Веет хрупкой любовью, непереносимой весной,
Разве только на крыльях и переносимой.
.
Окраина
.
Окраина, старая рана,
Старухи и малые дети,
Звезда, что горит неустанно –
И память, которая светит.
.
Жизнь – словно окраина эта,
Огромное жёлтое поле.
В ней хватит и ветра, и света,
И воли, и счастья, и боли.
.
Но мало ли что приключится –
Смотрю в поднебесье, не щурясь.
Окраина, чёрная птица,
Тень горя на сумерках улиц.
.
На фоне домов аварийных –
Израненный старостью тополь.
Здесь жили, стирали, варили
И жизнь не считали жестокой.
.
О чём сожалеть? Всё сбывалось.
О чём говорить? Всё известно.
Здесь детство похоже на старость,
И старость похожа на детство.
.
Здесь звёзды сияют упрямо,
А сердце – светло и тревожно.
Окраина – старая рана,
Которой зажить невозможно.
.
* * *
.
В седой степи туманный огонёк
Цветёт, цветёт, ещё не облетает.
Как близок он, как всё-таки далёк –
Никто его не помнит и не знает.
.
Не человек ли это заплутал,
Костром от темноты отгородился,
Когда ему открылась высота
Ночной звезды и тихий свет явился?
.
В седой степи, как будто на краю
Земли и нерастраченного неба,
Он снова вспоминает жизнь свою,
Отогревает призрачную небыль.
.
Всё, всё, что было, что произошло,
Что превратилось в память золотую,
Теперь костром огромным расцвело
И кажется, рассыпалось впустую.
.
Но каждой искрой, каждым огоньком
Припав к земле осенней, терпеливой,
Жизнь новая становится цветком –
И светит неразумно и счастливо.
Елизавета Сергеевна  Мартынова.
Родилась в Саратове в 1978 году. Окончила Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского, доцент кафедры русского языка и культуры речи в СГАУ им. Н.И. Вавилова. Публиковалась в журнале «Наш современник» и других коллективных сборниках. Лауреат премии Ю. П. Кузнецова. Многократный участник форумов молодых писателей России. Член Союза писателей России. Главный редактор журнала "Волга. XXI век". Живёт в Саратове.
.
* * *
.
Кому любовь свою ни говори,
Слова опять истают до зари,
И снег смотает голубую пряжу,
И стаи птиц разрежут небеса,
Послышатся слепые голоса
Из прошлого, с которым я не слажу.
.
До крови ранит, но не рвётся нить,
И я не прекращаю вас любить,
Ушедших ни на миг не отставляю.
И снится мне окраина небес
И светлый сад, и тёмно-синий лес,
И дом, в котором ждут и умирают, —
.
И снова ждут. И жизнь течёт сама,
И нету в ней ни горя, ни ума,
Легка-легка, как будто птичья стая.
А я во сне летаю тяжело
И разбиваю тёмное стекло
Меж адом жизни и небесным раем.
.
Там живы все. И мама, и друзья,
И бабушка, и те, кого нельзя
Увидеть, но забыть их невозможно.
Сиянье душ и отблески планет,
Их навсегда неутолимый свет —
И снег, летящий в мир неосторожно.
.
Я там жила, в завьюженной степи,
В ночном дому, где темнота слепит,
И где лучина освещает песню.
А выплачется песенка когда,
Тогда метель и горе — не беда,
В прошедшем сгину, в будущем воскресну.
.
* * *
.
Опять листвы просвеченная медь,
Сквозняк берёзы бело-синеватой.
И снова можно плакать и неметь
Пред красотой такой же, как когда-то
Давно, за много лет до наших дней —
Чем раньше, тем прозрачней и ясней.
Здесь жили деды. Мельница кружилась.
Казалось, что сам воздух был крылат.
А если что, как песня, не сложилось —
В муку перемололось наугад.
А если что, как листья, облетело —
Так это моей бабке на венок.
Чернеют птицы в небе чистом, белом.
И мы живём. И Бог не одинок.
.
* * *
.
Косматые ветры играют огнями окраин,
Но ветры и сами — игра им неведомых сил.
И ночь распрямляется, всей чернотой догорая,
И падает в небо размахом обугленных крыл.
.
Светлеют листва и домов невысокие стены,
И чуть приглушённей — блеск уличного фонаря.
Как жили мы долго и как расставались мгновенно —
Об этом окраина помнит и знает заря.
.
И пение птиц, и сияние облачной пены,
И воздуха тонкого сумрачно-грустная медь —
Всё это о нас говорит, и всё это нетленно,
Круженье, движение жизни сильнее, чем смерть.
.
* * *
.
Прозрачная тень стрекозы
Мелькает на пыльной дороге,
Как будто остаток тревоги,
Как будто мерцанье слезы.
А вот и сама она здесь,
Как синий худой вертолётик,
Как чудо — почти что без плоти,
Из солнца и воздуха смесь.
.
Летит в полушаге от нас,
Дразня, обгоняя, взмывая
Над зеленью поля без края,
Пока горизонт не погас.
.
Попробуй её догони!
Но мы не пытаемся даже,
Мы свету и тени не стражи
В прозрачные летние дни.
.
* * *
.
Костры — Дон Кихоты осени,
Оранжевы и остры,
Себя в синий воздух бросили
До сумеречной поры.
.
Качаются — не кончаются
Их пламенные бои,
Как будто звезда-печальница
Роняет искры свои.
.
И на костров неистовство
Смотрит речная мгла,
Пристально смотрят пристани
И тихих вод зеркала.
.
Вода утекает медленно,
Огонь погасает враз.
Ночные костры последние
Не помнят меня сейчас.
.
Их время уже закончилось,
Их пепел совсем седой.
...Я стану костром пророческим
И никогда — водой.
.
* * *
.
Сегодня воздух травами пропах.
Зацвел чертополох необычайный.
В два роста человеческих – размах,
И наверху – лиловый цвет печальный.
.
Не это ль символ времени, когда
Стал пустырем мой городок с изнанки,
И если в центре – офисы и банки,
То здесь окраина, стара и молода –
.
Лишь травы и вода. И развалюхи.
Мне снится сон, в котором дом сквозной,
И нет в нем человеческого духа,
И крыши нет, а только лист резной
.
Все укрывает, темный и блестящий,
Лишь лист и небо, больше ничего,
Лишь он один – живой и настоящий,
Свое распространяет естество.
.
Я вижу: травы двигаются мимо
И молча полоняют шар земной –
Из тайной прошлой жизни пилигримы
Стариннее истории самой.
.
Они сильней людей, в которых души
Все нестерпимей, глуше и мертвей.
...Свою живую душу обнаружив,
Ты ближе небу, свету и траве.
.
* * *
.
Пока мы шли в посадках, самолет
Летел вдали – шумящий и незримый.
Пылал непоправимо небосвод,
И облака все проплывали мимо.
.
Тоннель зеленый кончился почти,
Деревья расступились перед нами.
Мы увидали: самолет летит,
Белея осторожными крылами.
.
Через минуту он, как птица, стал
Над облаком синеющим крениться.
Сиял на солнце огненный металл,
И время продолжало мерно длиться.
.
Пока наш смертный разум не уснул,
Его мечту, пожалуйста, не троньте.
А самолет в голубизну нырнул
И вынырнул на самом горизонте.
.
* * *
.
На клочке бумаги без помарок
Пишет он волшебные стихи –
Непонятный, сумрачный подарок
За его проступки и грехи.
.
Что бы ни случилось в эту осень:
Кутежи, дуэли, снегопад –
Музыка его уже не бросит,
Все слова до Бога долетят.
.
Как снежинки в хаосе метели,
Как искринки заревой свечи.
Вот и жизнь прошла на самом деле.
Но не плачь, а слушай и молчи:
.
Смерть лишь сон, и долго не продлится,
Кончится когда-нибудь она,
И душа, таинственная птица,
Снова будет жить и петь вольна.
.
* * *
.
Все живое – трава и листва,
Небо теплое, руки дождя,
Вы простите меня: не права
Я была, забывая себя,
.
Растворяясь в дневной суете
И печалясь из-за пустяков...
Здравствуй, небо в ночной наготе,
Шорох ливня – как песня без слов.
.
Колыбельная космоса – дождь,
Под нее позабыть все легко,
Чистой правдой смывается ложь,
И земное уже далеко...
.
А когда клочья туч разметет
Ветер южный с далеких полей,
Все былое быльем порастет:
Одуванчик, цикорий, пырей.
.
* * *
.
На воле засыпают города.
Висят огни, на воздухе мерцая,
И плоская лежит во тьме вода,
Волною перетянута до края.
.
В ней небо до земли отражено,
Такое же чернильно-золотое,
Качается и падает на дно,
Колечком дорогим на дно речное.
.
Пересекая над рекою высь,
Незримая, парит ночная птица,
Как будто звезды для нее зажглись
На синей неразгаданной странице.
.
И нам не нужно слов, не нужно клятв,
Чтоб доверять любви своей, как прежде.
Серебряные буквы звезд горят
В неопалимой, горестной надежде.
.
* * *
.
На стыках рельс подрагивая мерно,
Плывет вагон сквозь утреннюю мглу.
Огни желтеют холодно и нервно,
Как бабочки, мелькают по стеклу.
.
Наладим быт походно-переменный,
Закроем шторой сумерки окна.
И чай нальем в стакан обыкновенный.
И вспомним дом, в котором тишина.
.
Он там один. Кругом поля и горы,
Другие люди, чуждые ему.
Но что ему – пустые разговоры
И души, обжигающие тьму?
.
Он – наш с тобой. Его душа крылата.
Парит над городом. Сияет, как звезда.
Он помнит нас, все вехи, меты, даты –
И жизнь его надежна и тверда.
.
Бродячий дом, неутомимый поезд,
Что знает он о тишине ночной,
Когда летит, ничуть не беспокоясь
О жизни дальней и совсем иной?
.
Но я люблю две радостных тревоги:
Дом у дороги и дорогу в дом.
Под небом медленным – темнеет склон пологий.
Звезда дрожит на небе молодом.
* * *
.
Город не так уж и молод.
Пыльный, заросший травой,
Он – только времени сколок
С облака над головой.
.
Белый и малоэтажный,
С крышами наискосок,
Весь кружевной и отважный,
Нервный, как третий звонок.
.
Вспомни, как мы с тобой жили:
Все впопыхах, на лету,
Каялись, пели, любили,
Переходя за черту.
.
А за чертою – трамваи,
Ранних вставаний тщета,
Синее небо окраин,
Счастье, любовь, нищета.
.
* * *
.
Зима отступила. От снега
Остались одни островки.
Над городом синяя Вега
Сияет без всякой тоски,
.
Холодную мглу освещает,
Прощает пустые года
И даже разлуки прощает,
Мерцает в излучинах льда.
.
И правда, к чему укоризны,
Упреки пустые к чему,
Пока мы живем ради жизни,
И зимы уходят во тьму?
.
Невидимы школа и ясень,
И в крапинках весь барбарис
Краснеет, напрасно прекрасен,
И ягоды падают вниз...
.
* * *
.
Птичий день зашумел за окошком.
Замелькала рябая вода.
Не останется день этот в прошлом.
Он достанется нам навсегда.
.
Он продлится на долгие годы,
Разольётся туманом в крови.
Шумом крыльев и небом холодным
Отзовётся и в нашей любви.
.
Этой рифмой правдиво-банальной,
Рваным шёпотом ясной листвы,
Этим клёном – осенним, опальным,
Разговором людей и травы.
.
Это мы с тобой – тайна и тайна,
Дальний поезд, поля, ковыли.
Жизнь с печалью её не случайна,
Если в нас бьётся сердце земли.
.
* * *
.
Дом переполнила осень,
Светится янтарём.
Не умирали мы вовсе
И никогда не умрём.
.
Плачут грачиные стаи –
Там, за прозрачностью стен.
Я ни за что не узнаю,
Кто я тебе и зачем.
.
Только бы рядом и рядом,
Взглядом, печальным дождём,
Облаком, городом, садом,
И – не просить ни о чём.
.
* * *
.
Как передать невыразимое,
С ума при этом не сойдя?
Гори, звезда моя, свети, моя,
Мерцай за пеленой дождя.
.
Прикованный к высотам каменным,
Фонарик детский и смешной
Меня спасает тихим пламенем
От взрослой жизни заводной.
.
И отсвет горестный, сиреневый
Ложится на больном снегу.
В бессмысленные словопрения
Вступать я больше не могу.
.
Я отворачиваюсь к облаку,
К пространству неба надо мной,
К летящему на синем голубю,
Звезде моей, всегда родной,
.
Звезде поэтов и воителей,
К лучам её – коснись руки!
…И странный свет её пронзительный
Горит, безумью вопреки.
.
Я тоже стану степью
.
Не вечен город. Здесь столетья степь
Лежала – неподвижная, глухая.
Звезды погибшей опускался свет
До золотой земли – и в травах таял.
.
Степь – это воздух, горький и густой,
Весенний, опалённый, неповинный
Ни в чём – и опьянённый высотой
И радугой, крылатой и наивной.
.
Стань детством, степь, воспоминаньем будь –
О девочке, на станции живущей.
Здесь будет город. Здесь намечен путь
Для молодых, безудержных, поющих.
.
Не страшно им, что призрачен барак,
Сквозящий на ветру войны великой,
Что слишком много выпало утрат
И в скорбных лицах проступают лики.
.
Играет девочка на пристальном ветру,
Дивится травяному благолепью
И говорит, что «если я умру,
То ничего – я тоже стану степью».
.
* * *
.
Однажды ты привыкнешь к тишине.
Однажды и она к тебе привыкнет.
И будет путь, который нас окликнет.
И будет свет, сияющий в окне.
.
И мы пойдём по узенькой тропе
Между сугробов, снов и снегопадов.
Нам после круга рая или ада
Не затеряться в сумрачной толпе.
.
Нам – только вдаль. Туда, где никого.
Где светит улица снегами и туманом.
Где странно всё. Где ничего не странно –
Для сердца моего и твоего.
.
За мёртвым снегом, за метельной тьмой –
Там есть просвет чуть видный, но такой,
Что ясно: он для бегства предназначен,
Для нас с тобой свечением охвачен –
И небом, и последней высотой.
.
Мы для людей исчезнем без следа.
Но вечером огромная звезда
Взойдёт над крышей дома городского.
Весенняя, весёлая, ничья.
.
…Под птичий свист и говорок ручья
В мир прорастём. И всё начнётся снова.
.
* * *
.
Путешествуй, душа, налегке,
Утварь дома оставь и пожитки,
Оживай – то в листве, то в строке,
В свежем ливне – промокни до нитки.
.
Пусть твердят, что так жили до нас,
Неумело, нелепо, нескладно –
Ничего не держи про запас,
Уходи, уезжай безоглядно.
.
Кто нам нужен – тот с нами всегда.
Кто оставлен – тот этого стоит.
Золотая слепая звезда
Небо зоркое взору откроет.
.
Но легко ли идти по лучу?
В поезд поздний в потёмках садиться?
Подожди, я тебе посвечу,
Тайной жизни твоей проводница.
.
Всё как прежде: цветы пустыря,
Млечный Путь и тропинка скупая,
Дом, в котором все окна горят,
Ночь горячечная, золотая –
.
Не достаточно ли для пути
Твоего, чтоб счастливой остаться…
Путешествуй, душа, и свети
Всем привыкшим по свету скитаться.
.
* * *
.
Сорок птиц из-за моря на крыльях весну принесут,
Донесут – и рассыплют по снежным слепым перелескам.
И откликнется птицам несмелый подснежник в лесу,
И от робкого ветра качнётся в окне занавеска.
.
Звёзды станут крупнее и мысли тревожней мои.
Я боюсь потерять тебя. Зимняя память тускнеет.
Выцветают черты и слова неумелой любви.
Но апрельское небо прозрачней ещё и яснее.
.
Так на ветках лежит оно, словно вот-вот улетит.
Сорок птиц поднимают его над землёю.
Я сама остаюсь на высоком, на узком пути,
Над проталиной тихой – подснежник дрожит синевою.
.
От хохлатки лиловой, от чуткой фиалки лесной,
От протяжных туманов и дымки зелёных озимых –
Веет хрупкой любовью, непереносимой весной,
Разве только на крыльях и переносимой.
.
Окраина
.
Окраина, старая рана,
Старухи и малые дети,
Звезда, что горит неустанно –
И память, которая светит.
.
Жизнь – словно окраина эта,
Огромное жёлтое поле.
В ней хватит и ветра, и света,
И воли, и счастья, и боли.
.
Но мало ли что приключится –
Смотрю в поднебесье, не щурясь.
Окраина, чёрная птица,
Тень горя на сумерках улиц.
.
На фоне домов аварийных –
Израненный старостью тополь.
Здесь жили, стирали, варили
И жизнь не считали жестокой.
.
О чём сожалеть? Всё сбывалось.
О чём говорить? Всё известно.
Здесь детство похоже на старость,
И старость похожа на детство.
.
Здесь звёзды сияют упрямо,
А сердце – светло и тревожно.
Окраина – старая рана,
Которой зажить невозможно.
.
* * *
.
В седой степи туманный огонёк
Цветёт, цветёт, ещё не облетает.
Как близок он, как всё-таки далёк –
Никто его не помнит и не знает.
.
Не человек ли это заплутал,
Костром от темноты отгородился,
Когда ему открылась высота
Ночной звезды и тихий свет явился?
.
В седой степи, как будто на краю
Земли и нерастраченного неба,
Он снова вспоминает жизнь свою,
Отогревает призрачную небыль.
.
Всё, всё, что было, что произошло,
Что превратилось в память золотую,
Теперь костром огромным расцвело
И кажется, рассыпалось впустую.
.
Но каждой искрой, каждым огоньком
Припав к земле осенней, терпеливой,
Жизнь новая становится цветком –
И светит неразумно и счастливо.
Средняя оценка: 2.72015
Проголосовало: 268