Ў краіне светлай…

Ў краіне светлай…

9 декабря исполняется 125 лет со дня рождения Максима Богдановича

Известное стихотворение классика белорусской литературы Максима Богдановича «Ў краіне светлай, дзе я ўміраю» – последнее, написанное в Ялте 1917 года, куда в феврале  поэт уехал лечиться, обострился старый туберкулез. Максим надеялся на теплый климат Крыма, думал поправить здоровье, не смотря на смертельную болезнь, физическую слабость, у него много планов.

Книгу  «Максім Богдановіч. Інтымны дзённік. Выбраныя творы» (Минск, «Радыёла-плюс») составитель Владимир Сивчиков поделил на главы, куда соответственно вошли стихи, произведения неизвестных лет, подражания и переводы, черновые наброски, рассказы и очерки, статьи и письма.

Цикл “Вершы розных гадоў” заканчивается строчками. Их всего четыре:

Ў краіне светлай, дзе я ўміраю,

У белым доме ля сіняй бухты,

Я не самотны, я кнігу маю

3 друкарні пана Марціна Кухты.

На всех вечерах, торжествах и встречах, посвященных жизни и творчеству белорусского поэта, как ритуал, читают его прощальное признание. Каждый раз, когда слышу его поэтические строки, меня охватывают  печальные чувства, смятение, тревога, боль, думаю – в них есть какая-то необъяснимая тайна. Какая? Пытаюсь разобраться.

В Ялте Максим снял квартиру с видом на море, весной крымская погода его не радовала, влажно, ветрено, шли дожди, он одинок, отец работал рядом в Симферополе, они переписываются, в стране революция, смутное время. Молодой человек умирает, он это знает, очень ослаб, кровь идет горлом, дождаться бы тепла, но до сухих солнечных дней далеко.

Из воспоминаний отца Адама Егоровича Богдановича: «В Симферополе я получил от него несколько писем, в которых он описывал свою комнату и как он устроился, как живет и чем занимается. Тон был самый спокойный, ничего тревожного.  …хоть кричи, хоть стучи — никто не услышит (хозяйка жила внизу с подхода) и помощи не подаст. Самое подходящее, чтоб умирать в полном одиночестве».

Как верно подмечено! Рядом с умирающим поэтом ни одной родной души, никто не мог облегчить его страдания, выслушать, закрыть глаза. А может судьба так позаботилась? Кругом пустынная тишина и безмолвие  – вечные стражники – оставили Максима наедине с его последними мыслями, воспоминаниями, рождающимися новыми строчками. Великое предстояние он встречал один.

Последнее письмо отцу Максим написал из Ялты в мае: «Здравствуй, старый воробей. Молодому воробью плохо… Врач говорит так: процесс в правом легком закончен; оно зарубцевалось и, если есть на нем немного мокроты, местами – жесткое дыхание, то это дело третьестепенное….»

Может ли смертельно больной человек быть счастливым? Мой вопрос может показаться странным и чудовищно бестактным. Но стихи говорят о другом, они опровергают расступающую тьму, мы видим мир глазами поэта. Несколькими словами он живописует картину, раскрашивая ее в светлые, радостные краски – белый дом у  синей бухты, до горизонта расплескалась морская яркая лазурь, она до боли режет глаза, по утрам дрожащие волны золотит солнце, а к ночи усталое светило плавится в его соленых водах.

Ударная, страшная строка «я ўміраю» растворяется в красоте южного горячего дня, такого молодого и беззаботного, какой случается только в цветущем мае, воздух пропитан ароматами терпких трав, незнакомых цветов, близкого моря. По ночам мерещится, что  небо низко опускается, ласково обнимает землю, сад, бархатное небо мерцает звездами, они переливаются далеким светом, словно крупные драгоценные камни. У поэта обострен слух и зрение, он слышит волнение своего сердца, плеск волн, по живым, зыбким волнам разлито лунное серебро, все завораживает, рождая гармонию и умиротворение. В душе наступает лад, утешение и давно забытая радость.

Я не самотны, я кнігу маю

В руках поэта его первая и единственная книга «Вянок», изданная при жизни в Вильно в типографии Мартина Кухты. Максим не одинок, его переполняет тихая радость, стихи на белорусском языке будут читать на его далекой родине, в Беларуси. Бурное начало ХХ века положило начало современного белорусского литературного языка, и Максим Богданович был одним из его зачинателей и творцов, первым в нашей поэзии  обратился к европейским каноническим формам – к сонетам, триолету, рондо. За ним придут молодые поэты, но его терновый венец в поэзии будет мучительно тяжел, и не по силам другим. Слишком цена высока.

В сборнике   белорусского писателя Михаила Стрельцова «Журавлиное небо» есть повесть-исследование, а в ней такие слова: «За день до смерти ему стало легче. Он попросил хозяйку купить ему свежей клубники. Съел две-три ягоды и больше не смог…  Хозяйка, еще ни о чем не догадываясь, задержалась на пороге. Осторожно прикрыла за собой дверь. Войдя в комнату, она поняла все. На табурете возле кровати лежал кулек с клубникой. Бумага густо набрякла и стала пунцовой».

Кроваво-красный цвет смертельно зловещий, а сладкий клубничный запах давно выветрил утренний свежий бриз с побережья.

Несравнимая отрада и легкость последних дней, сладостное  упоение, благодать воцарились в его успокоенной, смиреной душе, как и долгожданная, наконец,  сухая погода в последней декаде мая. Нежданно  снизошли и прощение, и прощание. Отлетала светлой дымкой суета будней, в свои 25 лет поэт готовился встретиться с вечностью, был спокоен и собран, как перед дальней дорогой. Каждому бы так достойно итожить свои дни  и труды.

Поэтический «Вянок» как многострадальный венец, завершение жизненного пути поэта, не познавшего многих радостей бытия, грядущего признания, ответной любви, он не создал семьи, не оставил потомства, но подарил миру вечно юную поэзию, цветение живого белорусского слова. Не верится, для столь короткой молодой  жизни огромное творческое наследие. Его современники, кто общался с ним, вспоминали, Максим не обращал внимание на слабое здоровье, физически страдал, но он подчинял болезнь, не дал недугу возобладать, творческое одухотворение было сильнее, поэт спешил жить и творить.

Прощальные слова поэта, всего четыре строки, но какие, они полны внутреннего драматизма и лирического света, жизнелюбия и достоинства, в них нет бессилия, надломленности духа, высокая поэзия способна на подвиг, и тому свидетельство последнего стихотворения Максима Богдановича.  “я кнігу маю», главное, к чему устремился, шел и достиг своей вершины белорусский поэт.

Ирина Шатырёнок.

.

Известное стихотворение классика белорусской литературы Максима Богдановича «Ў краіне светлай, дзе я ўміраю» – последнее, написанное в Ялте 1917 года, куда в феврале  поэт уехал лечиться, обострился старый туберкулез. Максим надеялся на теплый климат Крыма, думал поправить здоровье, не смотря на смертельную болезнь, физическую слабость, у него много планов.

Книгу  «Максім Богдановіч. Інтымны дзённік. Выбраныя творы» (Минск, «Радыёла-плюс») составитель Владимир Сивчиков поделил на главы, куда соответственно вошли стихи, произведения неизвестных лет, подражания и переводы, черновые наброски, рассказы и очерки, статьи и письма.

Цикл “Вершы розных гадоў” заканчивается строчками. Их всего четыре:

.

.

На всех вечерах, торжествах и встречах, посвященных жизни и творчеству белорусского поэта, как ритуал, читают его прощальное признание. Каждый раз, когда слышу его поэтические строки, меня охватывают  печальные чувства, смятение, тревога, боль, думаю – в них есть какая-то необъяснимая тайна. Какая? Пытаюсь разобраться.

В Ялте Максим снял квартиру с видом на море, весной крымская погода его не радовала, влажно, ветрено, шли дожди, он одинок, отец работал рядом в Симферополе, они переписываются, в стране революция, смутное время. Молодой человек умирает, он это знает, очень ослаб, кровь идет горлом, дождаться бы тепла, но до сухих солнечных дней далеко.

Из воспоминаний отца Адама Егоровича Богдановича: «В Симферополе я получил от него несколько писем, в которых он описывал свою комнату и как он устроился, как живет и чем занимается. Тон был самый спокойный, ничего тревожного.  …хоть кричи, хоть стучи — никто не услышит (хозяйка жила внизу с подхода) и помощи не подаст. Самое подходящее, чтоб умирать в полном одиночестве».

Как верно подмечено! Рядом с умирающим поэтом ни одной родной души, никто не мог облегчить его страдания, выслушать, закрыть глаза. А может судьба так позаботилась? Кругом пустынная тишина и безмолвие  – вечные стражники – оставили Максима наедине с его последними мыслями, воспоминаниями, рождающимися новыми строчками. Великое предстояние он встречал один.

Последнее письмо отцу Максим написал из Ялты в мае: «Здравствуй, старый воробей. Молодому воробью плохо… Врач говорит так: процесс в правом легком закончен; оно зарубцевалось и, если есть на нем немного мокроты, местами – жесткое дыхание, то это дело третьестепенное….»

Может ли смертельно больной человек быть счастливым? Мой вопрос может показаться странным и чудовищно бестактным. Но стихи говорят о другом, они опровергают расступающую тьму, мы видим мир глазами поэта. Несколькими словами он живописует картину, раскрашивая ее в светлые, радостные краски – белый дом у  синей бухты, до горизонта расплескалась морская яркая лазурь, она до боли режет глаза, по утрам дрожащие волны золотит солнце, а к ночи усталое светило плавится в его соленых водах.

Ударная, страшная строка «я ўміраю» растворяется в красоте южного горячего дня, такого молодого и беззаботного, какой случается только в цветущем мае, воздух пропитан ароматами терпких трав, незнакомых цветов, близкого моря. По ночам мерещится, что  небо низко опускается, ласково обнимает землю, сад, бархатное небо мерцает звездами, они переливаются далеким светом, словно крупные драгоценные камни. У поэта обострен слух и зрение, он слышит волнение своего сердца, плеск волн, по живым, зыбким волнам разлито лунное серебро, все завораживает, рождая гармонию и умиротворение. В душе наступает лад, утешение и давно забытая радость.

.

.

В руках поэта его первая и единственная книга «Вянок», изданная при жизни в Вильно в типографии Мартина Кухты. Максим не одинок, его переполняет тихая радость, стихи на белорусском языке будут читать на его далекой родине, в Беларуси. Бурное начало ХХ века положило начало современного белорусского литературного языка, и Максим Богданович был одним из его зачинателей и творцов, первым в нашей поэзии  обратился к европейским каноническим формам – к сонетам, триолету, рондо. За ним придут молодые поэты, но его терновый венец в поэзии будет мучительно тяжел, и не по силам другим. Слишком цена высока.

В сборнике   белорусского писателя Михаила Стрельцова «Журавлиное небо» есть повесть-исследование, а в ней такие слова: «За день до смерти ему стало легче. Он попросил хозяйку купить ему свежей клубники. Съел две-три ягоды и больше не смог…  Хозяйка, еще ни о чем не догадываясь, задержалась на пороге. Осторожно прикрыла за собой дверь. Войдя в комнату, она поняла все. На табурете возле кровати лежал кулек с клубникой. Бумага густо набрякла и стала пунцовой».

Кроваво-красный цвет смертельно зловещий, а сладкий клубничный запах давно выветрил утренний свежий бриз с побережья.

.

Несравнимая отрада и легкость последних дней, сладостное  упоение, благодать воцарились в его успокоенной, смиреной душе, как и долгожданная, наконец,  сухая погода в последней декаде мая. Нежданно  снизошли и прощение, и прощание. Отлетала светлой дымкой суета будней, в свои 25 лет поэт готовился встретиться с вечностью, был спокоен и собран, как перед дальней дорогой. Каждому бы так достойно итожить свои дни  и труды.

Поэтический «Вянок» как многострадальный венец, завершение жизненного пути поэта, не познавшего многих радостей бытия, грядущего признания, ответной любви, он не создал семьи, не оставил потомства, но подарил миру вечно юную поэзию, цветение живого белорусского слова. Не верится, для столь короткой молодой  жизни огромное творческое наследие. Его современники, кто общался с ним, вспоминали, Максим не обращал внимание на слабое здоровье, физически страдал, но он подчинял болезнь, не дал недугу возобладать, творческое одухотворение было сильнее, поэт спешил жить и творить.

.

Прощальные слова поэта, всего четыре строки, но какие, они полны внутреннего драматизма и лирического света, жизнелюбия и достоинства, в них нет бессилия, надломленности духа, высокая поэзия способна на подвиг, и тому свидетельство последнего стихотворения Максима Богдановича.  “я кнігу маю», главное, к чему устремился, шел и достиг своей вершины белорусский поэт.