Демонстративная эпоха

***

Четыре дня. За ними пятый.
Без изменений. Хорошо...
Идёшь ни разу не помятый
вдоль по квартире нагишом.

Не преисполненный отваги,
но будто бы навеселе.
Белее сна листы бумаги
лежат на кухонном столе.

Как за покойником помыты
полы, повсюду тишь да гладь,
и если пишешь слово мытарь,
то лишь бы рифме подыграть.

Перерабатываешь вроде
страстей вторичное сырьё -
почти приравнено к свободе
всё одиночество твоё.

Тебе ни голодно, ни тошно,
совсем расслабленный, пустой,
и никакого смысла в том, что
за пятым днём идёт шестой.
 

***

Куда бежать, 
когда — тебе приснившись
вот этой ночью, этой вот зимой —
не ощущаю радости всевышней 
и гордости не чувствую земной?

Каким галопом 
вспенивать сугробы,
какие посетить монастыри,
шатаясь и расшатываясь, чтобы
хотя бы вера грела изнутри?

Пока ты спишь,
пока ещё настенных
светильников не вспыхнули бока,
пока ты спишь и видишь сон пока,

я по другую сторону вселенной
лежу в обычной позе неизменной,
разглядывая контур потолка.
 

***

В январе на море смотри, смотри
и не смей глаза от него отвесть.
Только всем, что есть у тебя внутри,
можно море съесть.

Горизонт повсюду, куда ни ткнись,
завалился набок небесный штырь,
и совсем не стыдно подняться ввысь,
растянуться вширь.

Ледяную крошку запьёшь вином.
К сорока годам как подросток тощ,
но какая сила в тебе одном
и какая мощь!

Будто кто тебя наделил движком,
в оборот пустил, отвалил щедрот —
в январе по морю ходить пешком,
разевая рот.
 

***

Наконец-то выспишься, корешок,
ни о чём не думать как можно дольше —
это всё к чему ты годами шёл,
до чего ты дожил.

Воду, пищу, воздух, слова глотал,
преуспел во многом, почти что сразу,
но предвечной полночи нагота
затенила разум.

Где роили мысли тревогу пчёл, —
сквозняки — другой одного сутулей,
и бежит медведь задевать плечом
опустевший улей.
 

***

Честнее быть несчастным человеком,
но я счастливый, кажется, вполне.
Какой петух с утра прокукарекал
и разбудил смирение во мне?

Всё тот же мрак, всё те же разговоры
с самим собой, и — бесконечный чай,
но точка вездесущая опоры
уже коснулась пальцев, невзначай.

Куда девались прежняя ранимость,
незащищённость? Будто сам не свой...
Земная ось легонько накренилась
и завертелась против часовой.
 

***

Раньше сауна, лес, рестораны,
а теперь по судам, по судам.
Завелись в головах тараканы — 
вот и маемся не по годам.

Не хватило для брака двужилий
всем известного слова на "ж".
Вроде толком ещё не пожили,
но своё отгуляли уже.

Адвокаты из лучшей конторы
закопаются в нашем белье,
в осознании снов, по которым
измеряется небытие.

Друг на друге завязаны туго — 
и туда не рвануть, и сюда,
вот и выйти из брачного круга
не смогли без решений суда.

Будто чай из опилок заварен,
пьём и думаем: «Что же мы тут?»
Размножаются рыжие твари
и себя за стихи выдают.
 

***

Когда электричка меня переедет,
останусь безногим лежать на снегу
и летом кататься на велосипеде,
как раньше катался, уже не смогу.

Не будет по улицам поздних шатаний
и ранних не будет, мол, жизнь невпопад,
поскольку навряд ли врачи-шарлатаны
мне ноги сумеют приделать назад.

Печали, проблемы, заботы, привычки
тревожить не будут — вернётся покой.
Вослед уезжающей прочь электричке
махнуть не забуду рукой.
 

***

Какая скука в Петербурге...
Махнув от ста до пятисот,
идёшь выдавливать по букве
однообразие пустот —

писать, нисколько не вникая
в происходящее с тобой, —
ночь скоротается такая
похожая на день любой,

когда ни воздуха, ни дыма,
живётся только тем, что пьян —
внутри тебя непобедима
страна рабочих и крестьян,

демонстративная эпоха,
и, чтобы не было смешно,
тебе должно быть очень плохо,
а может быть, и не должно.
 

***

И где мой дом теперь,
куда вернусь под вечер...
Уставший от потерь
приду никем не встречен.

Войду, открыв ключом
заржавленные двери, —
не думать ни о чём
и ни во что не верить.

Тут пыль, как чернозём, 
хоть разлинуй на грядки
и прошлое в своём
унылом беспорядке.

Но где-то есть мой дом,
на этот не похожий —
там чистота кругом
и свет горит в прихожей.

В окне отражена
хрустальная подкова,
и ждёт меня жена
хорошего такого.
 

***
 
Война, война... 
А жизнь всё так же 
невозмутимо хороша. 
Я заложу последний гаджет, 
куплю винтажный ПэПэШа. 
 
И негде будет ставить пробы, 
когда, испытывая страх, 
начну расстреливать сугробы 
на отдалённых пустырях. 
 
И день, и ночь. Без остановки. 
За поддержание войны 
меня погладят по головке 
все коммунальщики страны. 
 

***

Ухожены 
дворовые площадки
и музыка слышна по выходным.
Всё только начинается. Порядки
меняются мгновением одним.

Фасады зданий выбелены мелом,
открыт успешно свадебный сезон,
асфальт уложен, высажен газон, 

и в общем хорошо тебе, и в целом,
но затевает, как бы между делом,
учения — военный гарнизон.

Высоток обесточенные льдины 
по всем несущим трещины дают,
дворовые площадки нелюдимы
и музыки не слышно, 
там и тут.
 

***

Говорят, войны не будет,
но когда-нибудь потом,
а сейчас — чужие люди
с автоматами кругом — 
называются врагом.

Наступили, обступили,
взяли штурмом, отошли...
Мало чести, много пыли,
стойкий запах анаши
плюс отсутствие души.

Занавешиваю окна,
выключаю белый свет,
в мою комнату волокна
не затащат интернет.
Нет меня, повсюду нет.

Нет меня и всё в порядке:
песни, пляски, летний зной.
Я теперь играю в прятки
с этой (как её?) войной
не играющей со мной.
 

***
                 «Солнечный круг,
                   небо вокруг...»

Позднее время суток. 
Я до того дошёл,
что обвожу рисунок 
чёрным карандашом.

Вроде косые ливни,
но получились для
жёлтых и синих линий
комната, ночь, петля.

Пляшет под лупой лампы,
видимая пока,
будто куриной лапой
писанная, строка.

Тёмная завязь молний — 
сила в одном рывке — 
чтобы забыл, не помнил
надписи в уголке.

Стянется вещий сумрак,
солнце во всю смоля. 
Был да пропал рисунок,
прямо как жизнь моя.
 

***

Не выходи на улицу в домашнем,
сам по себе собою восполним,
пугая окружающих всегдашним
хорошим настроением своим.

В погожий день и даже в непогожий 
(зигзагом, прямиком, наискосок)
не совершай на улицу бросок,

забыв на перекладине в прихожей
пиджак из камуфлированной кожи,
перчатки, шлем, защитный поясок.

Среди людей, отчаявшейся мощи,
клубящейся на фоне бытия,
всегда найдётся кто-нибудь попроще
и, стало быть, опаснее тебя.
 

***

Задевая носом по пути
паутины слабенькую нить,
умереть со всеми, отойти,
чтобы никого не хоронить.

Никаких прощаний, панихид,
девять, сорок неусыпных дней.
Обновить бумажный свой прикид
и пойти до утренних огней,

налегке, со всеми, далеко,
без печали праздной, без оков,
наблюдать, как божье молоко
льётся вдоль кисельных берегов.