Чтобы песня светила впотьмах…

Журнал КАМЕРТОН выражает глубокие соболезнования родным и близким скончавшегося поэта, прозаика, критика, публициста Владимира Филипповича СМЫКА.

Медынь

В экономической программе
Германа Грефа развивался
тезис «о ликвидации
многопрофильных городов»
Из газет

На автобусе мы въедем
В городок такой – Медынь,
Он от мёда, и от меди,
И, наверное, от дынь.

Он от поля в полуметре,
Он от леса в двух шагах.
Он ветрами так обветрен,
Он цветами так пропах!

В нём порядок свой отлажен,
Он – куда ни бросишь взгляд –
Незаносчив, двухэтажен,
Каждый выбелен фасад.

Так душевны в нём беседы,
А над ним такая синь…
Но России нашей беды
И тебя нашли, Медынь.

Не дымят твои заводы.
Городок мастеровых
Весь на сотках огородных –
Тишина у проходных.

Раньше волею партийной
Уменьшался каждый день
Счёт родных, неперспективных,
Малых русских деревень.

Заросло бурьяном поле
От нескладных тех годов…
Реформаторская воля
Добралась до городов.

«Вслед за пашней, вслед за фермой,
Малый город, – пишут, – сгинь».
Ах, Оскарович наш Герман,
Ты не тронь мою Медынь.

* * *

«В надежде славы и добра...»
А. Пушкин

Утешусь наобум строкой
задумчивого станса,
когда, храпя, несётся в бой,
рвёт удила пространство.

До линии береговой
от грани мирозданья
всё тяжелее бьёт прибой,
прерывистей дыханье.

О, загнанные, на губах
уже сверкает пена –
и камни тысячею плах,
ждут конницу Вселенной.

И так не день, не год, не век,
положенный природой,
о жизнь, смертельный твой разбег
к смертельному исходу.

* * *

Ветер нырнул в переулок, и дрожь
С листьев на кисти мне перебегает,
Сумрак тяжёлый волной прогибает
Свет фонарей вдоль стены этой, все ж
Плавной их линии не разрывает.

А по земле вдоль стены кувырком
Листья бегут и, когда бы кричали,
Перекричали б серебряных чаек,
Где-то летящих в проливе морском –
Так жёлтые листья мчатся, отчаясь. 

Листья ль, стихия ли жизни сама
Не удержала стихию простора;
Гнётся волна вдоль стены, значит, скоро,
Может быть, завтра же – с образом моря
Будет бескрайняя спорить зима.

Волны

Настеньке

Прекрасны стихии, прекрасней один только Бог.
И первой в ряду сих бессмертных – стихия морская:
Царишь, совершенством на солнце беспечно сияя,
Сама свой глубокий исток и блестящий итог.

Как дразнишь величьем поклонников жалких твоих, 
Которых по градам и весям далёким и близким
Собрали – хромых, и сухих, и глухих, и немых  –
В лечебнице детской на береге евпаторийском.

Они влюблены в неземную твою красоту,
Пролей им хоть каплю свободной, божественной мощи
На мальчика на костылях или девочку ту – 
в коляске по пляжу живые везут её мощи.

Но, гордая сила, что скромный тебе этот рай
С его тихим часом и ангелом в белом халате – 
За горизонтом нет мира и в тучах раздрай,
Край неба темнеет, и слышатся грома раскаты.

И волны литые стволы покатили туда,
Где мечутся смерчи, где сполохи молний любезных,
Где в небе беззвёздном трубит роковая труба,
И где ты разверзла могучие чёрные бездны.

Не день и не ночь ураганное небо темно, 
И SOS всё слабее сигналы в эфире звучали,
И всех, кто был штормом захвачен вдали от причала
Девятый твой вал сокрушал, отправляя на дно.

О, славное Чёрное море,  гуляешь ты всласть,
Бесстрашно гуляешь по милям своим беспросветным.
Какая скрутила стихию свободная страсть?
Уж волны намаялись, диким гонимые ветром.

Им осточертела беснующаяся круговерть,
И лишь одного уже чают они – возвращенья
Туда, где покоится невозмутимая твердь –
Потерянный рай. Как его умолить о прощенье?

А вот он и берег. И пляжа остывший песок
Услышал, как волн затихает бушующий рокот.
Как голос на исповеди переходит на шепот,  
Так с шорохом белая пена ложится у ног.

* * *

Волна вздохнула шумно и опять
Так горестно… И, затаив дыханье,
Ты слушаешь, и силишься понять
Ночного моря шум, ночных небес молчанье.

Вот полная луна вплывает в окоём,
Кладя  дорогу для равнины водной.
О чём волна  печалится? О чём
Морская бездна жалуется звёздной?

* * *

Месяц, ель над оврагом и голос
мне неведомой птицы ночной,
не дичась, не кичась, не неволясь,
величавый венчает покой.
 
Блещет месяц и голос на диво
тоже блещет, свободно лиясь.
Их серебряные переливы
обнаружили кровную связь.
 
Никогда б мы не поняли это,
если б длилась дневная пора:
песня дочкой приходится свету,
братцу-месяцу птица – сестра.
 
Чтобы свет мы услышали песней,
чтобы песня светила впотьмах,
не затем ли ты, месяц небесный?
не затем ли ты, птица, в ветвях?

* * *

Да где ж я, где?.. А так недалеко
стоял тому назад ещё минуту.
Поди найди теперь... О, как легко
терять себя да на таком маршруте,

которым ты ходил не год, не два.
Быть может, этот я – в руке ольховый прутик,
иль тот чудак, плетущийся едва?
Поди узнай их всех... Моя, не обессудьте,

жизнь разбрелась, и вот живу вразброс.
Теперь всё реже так и так мгновенней
не вдохновенье, нет – как зыбкий день осенний –
дрожит душа за пеленою слёз.

* * *

Всё осень,
всё поздняя осень,
и тусклы, как призраки, дни.
И так же недолги, случайны, и сносит
их ветром, и бродят лишь ночи одни,
да тать, да с косою курносую 
носит.

Выносит,
колёсные оси
выносит едва колея,
и давится сумрак заоблачной костью...
Сто лет до рассвета, сто вёрст до жилья,
в котором не ждут тебя в гости
всю осень.

* * *

Не в том вопрос, кто у кого в долгу,
А в том ответ, что не найти ответа.
Сквозь жизнь как сквозь сибирскую тайгу
Пройди – до океана ни просвета.

Жизнь не игра, но тем сильней азарт
Блудить, блудить и вовсе заблудиться –
Уж больно добросовестно разврат
Её томит – когда уж утомится. 
 
Не в том беда, что в этом мире страсть,
А в том, что страсть мы уморим страстишкой.
Жизнь не игра, но попадают в масть,
Как ни тасуй, статьи и фотовспышки,

Стихи и проза, слёзы и дожди,
Глаза и рты, суды и пересуды…
Одна и та же масть, другой не будет.
Ты выиграешь, любимая, ходи!

С кого? Да хоть с меня.

* * *

Всё у нас холоднее в груди,
Громче крики ворон горемык,
Поздней осенью слепнут дожди,
Начинается время зимы.
 
Долго ждали её, и вот
Тихо падает первый снег,
Он дотронется до всего,
Прикоснётся к тебе, ко мне.
 
Он дотронется, сотворит
Старый путь для новой зимы.
Он дотронется, повторит
Все подробности этой земли.
 
И событий неровности так
Мы вслепую всегда узнаём,
Но проходит, и каждый шаг –
Только снег, только в горле ком…
 
И под светом ночных фонарей
Терпеливою тишиной
Вся земля до апрельских дней
Запечатается белизной.
 
Долго падает первый  снег,
Белой вязью кладёт письмена,
Узнает переулок и век,
И тебя узнаёт и меня.

* * *

День уходит в темноте
калиткою не скрипнув,
чего-то нового хотеть
или о прежнем крикнуть
ему вдогонку – не могу
и сумрак гасит речь,
и так стоять мне на снегу
и тишину беречь.

* * *

Поклонись уснувшему сверчку,
Что-нибудь на память позабудь,
Шарфом обвяжись, задуй свечу,
Скрипни дверью и отправься в путь.

Есть судьба такая – выбирать,
Выбирая, что-нибудь терять,
А потом идти до новых пут –
Скрипни дверью и отправься в путь.