07 ноября 2017 1976

Объяснительная модель русской (российской) революции начала ХХ века, положенная в основу официальной истории – как советской, так и антисоветской, – была мифологична и слишком идеологизирована. Особенно это касается именно Октябрьской революции (если не считать Гражданскую войну, которая, вероятно, еще более мифологизирована). Февральская революция имела свои прототипы и модели – хорошо описанные буржуазные революции Запада, а также классическая доктрина марксизма.

Модель и теория Октябрьской революции, напротив, складывались под давлением последних вопросов русской культуры, изменения картины мира в ходе кризиса физики и новой парадигмы рациональности, а также политических обстоятельств самой России. Поскольку модели этой революции были предназначены для решения срочных задач, а официальная история опиралась и опирается на истмат, многого до сих пор мы не можем объяснить. Что-то представлено версиями, но и главное еще надо описывать более связно и квалифицированно. Реальность нас обгоняет, а нам как раз необходимо беспристрастное знание и привлечение опыта краха СССР.

Потребность в таком знании определена тем, что за последние тридцать лет пришлось прийти к выводу, что наш нынешний кризис – эпизод этой самой Великой русской революции. Ее масштаб оказался гораздо больше, ее развитие очень нелинейно, и длится она дольше, чем ожидалось. Сталинизм (тоталитаризм, мобилизационный социализм – как его ни называй) лишь на время заморозил революционный процесс. Хрущев устроил «оттепель», ее попытались снова подморозить во времена Брежнева, но это лишь оттянуло перестройку, которая оказалась войной нового типа (холодной и гражданской, и внешней), к чему мы не были готовы.

Во времена «тоталитаризма» (морально-политического единства) казалось, что революция осталась позади, в истории, что произошло национальное примирение и антагонистические противоречия изжиты. Эту иллюзию создавало обществоведение через систему образования и СМИ. Во время «оттепели» наша интеллигенция смеялась над странным пророчеством Сталина о том, что «по мере продвижения к социализму нас ждет обострение классовой борьбы». Если отфильтровать марксистскую терминологию и перевести эту фразу на русский язык, ее надо понимать как предупреждение, что в лоне советского общества есть силы, которые в будущем попытаются сменить общественный строй и завладеть общенародной собственностью. Это и произошло на наших глазах – произошла антисоветская революция, используя значительную часть инструментария Февральской революции в новых, гораздо более для нее благоприятных условиях.

Кадеты, буржуазия и меньшевики следовали канонам классической парадигме либерализма и марксизма. В их проекте не было разрыва непрерывности – инновации (в понятиях Вебера). Коалиция революционеров Февраля использовала институты, философию, язык и логику буржуазно-демократических революций – структуры, которые в основном уже завершили процесс становления. Это им пытался объяснить Вебер, однако у них пересилил соблазн использовать надежную и эффективную классическую парадигму и не рисковать. Точнее, у этой революции не было Откровения, а ее подвижники не желали столкнуться с апокалипсисом. А крестьяне и рабочие России к этому были готовы, в их огне брода не было.

Маркс верно сказал, что крестьянин – «непонятный иероглиф для цивилизованного ума». Революционеры Февраля пошли за Марксом, этого иероглифа не поняли, но зато поднявшаяся масса вселила в них ужас. И до сих пор наши «цивилизованные умы» стараются об этом не думать. Но нам придется об этом говорить, хотя бы очень кратко.

П. Бурдье писал: «политический бунт предполагает бунт когнитивный, переворот в видении мира». Когнитивный бунт – это перестройка мышления, языка, «повестки дня» и логики объяснения социальной действительности. М. Вебер, изучая и сравнивая процессы развития в обществах модерна и в традиционных обществах, определил инновации как зародыши появления новых общественных форм и институтов. Он ввел в социологию важное понятие: общество в состоянии становления. Это аналогия понятия натурфилософии, обозначающего состояния вещества в момент его рождения – in statu nascendi.

Вебер считал, что идея и проектирование инновации, порождающие новую структуру in statu nascendi, требуют взаимодействия (синергизма) рационального усилия и внерационального импульса. Другими словами, он напомнил, что нельзя описать человеческие общности только посредством социальных и экономических индикаторов – социальное и психическое неразрывно связаны. Это значит, что идея (проект) воздействует не только на разум с его логикой и расчетом, но и на всю духовную сферу людей – чувства, воображение, память и подсознание. Это и есть взаимодействие рационального мышления с психикой. Если речь идет об идее, которая овладевает массы, значит, эта идея потрясла множество людей, глубоко затронула их разум, совесть и чаяния. Импульс к инновации, в котором синергически сочетаются рациональные представления с иррациональными символическими «образами», Вебер назвал «харизмой» (греч. charisma – благодать, дар божий). Он ее определяет как «“творческую” и революционную силу».

Вебер в своих трудах указал на особые качества инноваций «харизматического» типа, и знать эти качества крайне необходимо для нашей темы. Прежде всего, он считал, что такие инновации имеют не историческую природу — они «не осуществляются обычными общественными и историческими путями и отличаются от вспышек и изменений, которые имеют место в устоявшемся обществе». Это утверждение Вебера означает негодность для таких проблем исторического материализма, который перенес из естествознания в обществоведение идею объективных законов исторического развития. В периоды общественных кризисов (возникновение хаоса) теория «объективных законов» делает образованных людей буквально слепыми.

Особенности синергических инноваций – синтез сущностей, на первый взгляд несовместимых. Нелинейная парадигма Октябрьской революции была полна инноваций такого типа. Дж. Кейнс, работавший в 20-е годы в России, писал (1925): «Ленинизм — странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, — религии и бизнеса. … Чувствуется, что здесь – лаборатория жизни»[1].

А. Грамши в июле 1918 г. в статье «Утопия» спорил с утверждениями, будто в России буржуазия должна была завершить необходимый этап буржуазной революции: «Где была в России буржуазия, способная осуществить эту задачу? И если господство буржуазии есть закон природы, то почему этот закон не сработал?.. Истина в том, что эта формула ни в коей мере не выражает никакого закона природы... То, что прямо определяет политическое действие, есть не экономическая система, а восприятие этой системы и так называемых законов ее развития. Эти законы не имеют ничего общего с законами природы, хотя и законы природы также в действительности не являются объективными, а представляют собой мыслительные конструкции, полезные для практики схемы, удобные для исследования и преподавания»[2].

В действительности успешная инновация типа революции происходит в редкостный момент сочетания многих необходимых обстоятельств. Это – случай, и мало кто из политиков способен почувствовать этот момент и увидеть сгусток этих обстоятельств («сегодня рано, послезавтра поздно»).

Другой важный тезис Вебера состоит в том, что харизматические вспышки и изменения в обществе мотивируются не экономическими интересами, а ценностями: «Харизма — это “власть антиэкономического типа”, отказывающаяся от всякого компромисса с повседневной необходимостью и ее выгодами». Инновация – проект изменения картины мира. Под его знамена становятся люди, ищущие правду и справедливость, как они их понимают. Как выразился Вебер, харизматическая группа организована «на коммунистических началах».

Этот процесс широко освещен и в литературе, и в воспоминаниях виднейших представителей интеллигенции революционного времени. Духовные искания рабочих и крестьян революционного периода отражались в культуре. Исследователь русского космизма С.Г. Семенова пишет: «Никогда, пожалуй, в истории литературы не было такого широчайшего, поистине низового поэтического движения, объединенного общими темами, устремлениями, интонациями. … По самому своему характеру это была поэзия мечты, творчество идеала ­– ценнейшее свидетельство предельных чаяний народной души. Революция в стихах и статьях пролетарских (и не только пролетарских) поэтов… воспринималась не просто как обычная социальная революция, а как грандиозный катаклизм, начало “онтологического” переворота, призванного пересоздать не только общество, но и жизнь человека в его натурально-природной основе. Убежденность в том, что Октябрьский переворот – катастрофический прерыв старого мира, выход “в новое небо и новую землю”, было всеобщим»[3].

В этом духовном взрыве выражалось хилиастическое чаяние русских рабочих и крестьян – ожидание Преображения.

Когда появляется харизматическая фигура (вождь, полководец и др.), вокруг нее быстро собирается небольшая группа людей, которые уже были обуреваемы томлением духа. Эти люди становятся учениками и сподвижниками своего вождя, они составляют ядро, которое служит матрицей, на которой формируется общность, реализующая инновацию уже как социальный проект. Цепной процесс превращения этого ядра в активную общность и есть состояние in statu nascendi. Вебер писал: «Харизма обнаруживает эмоциональную нагруженность, напор страстей, достаточный для того, чтобы выйти из непосредственной реальности и вести иное существование».

Напор страстей в дни Февральской революции был краткосрочным (4 месяца), и эти страсти были праздничными. Пришвин записал в дневнике (5 июля 1917 г.), что либеральная революция потерпела крах, Россия пошла по какому-то совершенно иному пути: «Елецкий погром – это отдаленный раскат грома из Азии, и уже этого удара было довольно, чтобы все новые организации разлетелись, как битые стекла. Эта свистопляска с побоями – похороны революции».

«Похороны революции» – потому что активность большевиков и Советов либералы, меньшевики и все Временное правительство считали контрреволюцией. Приверженцы Февральской революции в массе своей считали (и считают сейчас) большевиков контрреволюционерами, а Октябрьскую революцию реакционным переворотом. Игра словами! Так, академик Веселовский написал в январе 1918 г.: «Разгон Учредительного собрания – прошел, или, вернее, проходит. Теперь уже несомненно, что революция убита; остаются борьба с анархией и реставрация… Все это… такие удары социализму и революции, от которых в России они не оправятся».

Для нас важнее мысль, высказанную Бердяевым в 1923 г.: «Гражданские войны революционных и контрреволюционных армий есть обычно борьба сил революционных с силами дореволюционными, революцией поражёнными. Настоящую же контрреволюцию, полагающую конец революции, могут сделать лишь силы пореволюционные, а не дореволюционные, лишь силы, развившиеся внутри самой революции. Контрреволюцию, начинающую новую, пореволюционную эпоху, не могут сделать классы и партии, которым революция нанесла тяжелые удары и которые она вытеснила из первых мест жизни. ... Идейная контрреволюция должна быть направлена к созданию новой жизни, в которой прошлое и будущее соединяются в вечном, она должна быть направлена и против всякой реакции»[4].

Действительно, буржуазно-либеральная Февральская революция могла быть преодолена только «контрреволюцией Советов», но не силами монархистов и дворян, «революцией поражёнными». Если представить себе, что монархисты и черносотенцы взяли реванш у либералов и социалистов, то это стало бы реакцией, задушившей Россию. Идя от Февраля назад, реакция не разорвала бы ни один из порочных кругов, в которые попала монархическая государственность. Подавить либеральную революцию могли только «силы, развившиеся внутри самой революции» – синтез Советов с большевиками. И эта сила была именно «направлена к созданию новой жизни и против всякой реакции».

Почти очевидно, что накал Февральской революции быстро угас или, точнее, вышел из-под контроля Временного правительства и превратился в форму инновации большевиков. В результате большевики въехали в состояние in statu nascendi на спине либеральной революции, используя ее энергию.

В феврале, выйдя из подполья, большевиков насчитывали 24 тыс. членов – в Петрограде 2 тыс., в Москве 600. В июле в партии были уже 240 тыс., к октябрю 350 тыс. А ведь не было ни прессы, ни телевидения. За 3-4 месяца в партию вступили 90% членов, которые не могли заняться политучебой и читать Ленина. Они только могли приложить профиль своих самых главных чаяний и зол к главным же элементам образа будущего всех политических партий, – и определились. Апрельские тезисы – вот, действительно, харизматическая инновация.

Отметим одну важную сторону революции 1917 года. Главной силой советской революции был союз рабочего класса и крестьянства, но надо учесть и другой срез – не классовый, а возрастной. На стороне Октября было особое поколение – та часть возрастной когорты населения России (в основном, губерний Центральной России), которая подростками пережила бурные 1902-1907-е годы. Очень важен был тот факт, что большая часть солдат из крестьян и рабочих, поддержавших революцию и затем составивших основу Красной армии, прошли «университет» революции 1905-1907 годов в юношеском возрасте, когда формируется характер и мировоззрение человека. Подростками они были и активными участниками волнений, и свидетелями карательных операций против крестьян после них. В армию они пришли уже лишенными монархических и либеральных иллюзий.

Коллективная память того поколения, которому довелось играть решающую роль в критический момент истории 1917 г. – это важный методологический вопрос. Действительно, в такие моменты действуют не просто классы или сословия, а также не просто этносы (народы), а возрастные когорты, взгляды и дух которых складывались в конкретных, исторических условиях. Историки отмечают, что особенными чертами отличается поколение, которое в момент политического потрясения находилось в состоянии формирования характера – было еще молодым, но уже достаточно зрелым.

Именно такое поколение сыграло решающую роль в Гражданской войне. Т. Шанин пишет: «Тем, кому в 1905 г. было от 15 до 25 лет, в 1918 г. исполнилось, соответственно, от 28 до 38 лет. К этому времени многие уже успели отслужить в армии, стали главами дворов, т.е. вошли в ядро общинного схода. Основными уроками, которые они вынесли из опыта революции 1905-1907 гг., была враждебность царизма к их основным требованиям, жестокость армии и “власти”, а также их собственная отчужденность от “своих” помещиков и городских средних классов»[5].

Из всего этого видно, что рассматривая обе революции как два «политических бунта», надо сравнить две их структуры в когнитивной сфере (два «когнитивных бунта»). Сравнение этих структур, которые служат основами проектов Февральской и Октябрьской революций, в принципе вполне возможно – надо произвести структурно-функциональный анализ этих проектов. Такой анализ полезен, даже если сил и времени достаточно только для небольшой выборки самых главных элементов и функций. Грубый анализ дает представление о стержне проекта, и это для начала полезнее, чем шлифовать какой-то интересный элемент, не видя и грубого образа системы. Эта книжка и есть попытка такого грубого анализа. Выберем главные, на наш взгляд, главные сгустки идей, представлений, тезисов и практических приемов проекта Октябрьской революции, иногда с соотношением проекта Февральской революции. Описание этих сгустков поневоле очень сжато.

 

1. Траектория

Под этом понимается направление исторического процесса, в котором не было глубоких разрывов непрерывности, подобных исчезновения империи скифов или Чингизхана, цивилизации Древнего Египта или ацтеков и инков. Хотя все эти культуры были важными источниками развития культур народов следующих эпох, самосознание этих народов переходит на другой путь. Русский народ молод, считается, что великорусский этнос стал складываться в ХIII-ХIV веках. Но к этому времени славянские племенные союзы уже несколько веков имели развитую государственность и были способны вести большие войны на больших территориях (как разгром Хазарской империи или война Александра Невского против крестоносцев). В ХVI веке Россия возникла как империя и православная цивилизация, по многим принципиальным признаков отличная от Запада, который представлял Россию как чужой («варвар на пороге»). Ливонская война (1558-1583) обозначила восточные пределы Европы.

Теперь России угрожали нашествия с Запада. Это заставило начать тяжелые и болезненные форсированные программы модернизации. Это порождало расколы, бунты, миграции на периферию (казаки, раскольники), ереси (особенно хилиазм) и укрепление общины как условие выживание общностей. Были массовые движения с участием государства, например, движение русских землепроходцев, которое связывают с «островным богословием» православия, с поиском «Преображения», при котором земное странствие связано с обожествлением мира. Так было с движением на Север, еще в большей степени на Восток и даже в освоение Америки.

С начала ХIХ века произошло взрывное становление русской литературы, которая сама была великим когнитивным бунтом, Преображением. Эта литература, как и наука, были принципиально революционные (в широком смысле). Вот горькое суждение В.В. Розанова: «Приказ № 1, превративший одиннадцатью строками одиннадцатимиллионную русскую армию в труху и сор, не подействовал бы на нее и даже не был бы вовсе понят ею, если бы уже 3/4 века к нему не подготовляла вся русская литература... Собственно, никакого сомнения, что Россию убила литература». Это невозможно объяснить европейцу.

После реформы 1861 г. группы разночинной интеллигенции «пошли в народ» объяснить крестьянам, какое зло – неравенство. Но в традиционном обществе социальное неравенство «не является проблемой, ибо объективное неравенство в этих обществах воспринимается как часть божественного порядка». На Западе «социальное неравенство было открыто как реальность» в XVIII веке вместе с буржуазией[6]. Еще в 1880-х гг. в России крестьяне вязали народников и тащили к уряднику, а уже в 1905 г. приговор схода крестьян дер. Пертово Владимирской губ., направленный во Всероссийский крестьянский союз гласил: «Мы хотим и прав равных с богатыми и знатными. Мы все дети одного Бога и сословных различий никаких не должно быть. Место каждого из нас в ряду всех и голос беднейшего из нас должен иметь такое же значение, как голос самого богатого и знатного»[7].

Проблема осознания массами объективной реальности и определения привычной несправедливости как зла исключительно важна для объяснения процессов созревания революции и выработки советского проекта. Крестьяне обрели именно гражданское чувство. Судя по многим признакам, оно им было присуще даже в гораздо большей степени, нежели привилегированным сословиям. Крестьян уже нельзя было удовлетворить какими-то льготами и «смягчениями» – требование свободы и гражданских прав приобрело экзистенциальный характер. В очень большом числе наказов крестьяне подчеркивали, что свобода (или воля) для них важна в той же степени, что и земля: «без воли мы не сможем удержать за собой и землю».

Этот политический кризис сочетался с общим кризисом, вызывным интервенцией западного капитала, которая втягивала Россию в систему периферийного капитализма. Эта трансформация экономического, политического и культурного состояния России всеми большими социокультурными общностями и государством воспринималась как угроза национального суверенитета. Единой стратегии выхода из этого состояния не было.

На этом отрезке исторического процесса уже витал дух революции, и структура мировоззрения скачкообразно изменяется с каждым поколением. Сословное общество и монархическое государство от этого ритма отставали и, как говорилось, общественный строй быстро терял легитимность, а действия власти были неадекватными. 1905 г. был критической вехой в ходе истории: оппозиция, которая в России стала большой частью всей политической системы, оказалась на распутье (в точке бифуркации). Пути оппозиционных сообществ и их блоков стали расходиться и через десять лет определились два несовместимых проекта. Реализация этих проектов воплотилась в революциях – Февральской и Октябрьской.

Революция всегда – переход «порядок–хаос», разрушение структур, институтов, обычаев и социальных статусов. Если революционеры быстро не заменяют разрушенные элементы жизнеустройства новыми (хотя бы временными «шунтирующими» структурами), возникает разрыв непрерывности. Он несет социальное бедствие той или иной интенсивности. Траектория существования страны и народа изменяется – с неопределенностью, надеждами и страхами. Если образ будущего, который представили народу революционеры, отвечает чаяниям большинство населения, а революционеры самоотверженно стремятся к этому образу, тяготы и лишения принимаются как неизбежная и даже священная жертва. Страдания терпят как оправданные будущим избавлением. Это общее состояние массовое сознания в разгар революции.

Сравним векторы действий руководства обеих революций и отношения к этим векторам массы населения, которая определяла выбор. Эти векторы в основном задавали и направление траекториям после стабилизации бурного процесса революции.

Первое наступление на траекторию Российской империи предпринял блок «западников». Их атака в форме «политической революции» имела успех, а дальше Временное правительство должно было представить населению вектор, направление движения России. По словам и делам правительства можно было понять, что этот вектор ведет к смене типа российской государственности – на буржуазно-либеральную. Соответственно, народное хозяйство должно будет реформировано в капитализм западного типа.

Большинство населения эту траекторию не приняло. Объяснения причин этого конфликта исчерпывающе дали из эмиграции лидеры кадетов и октябристов: не было в России гражданского общества! Вот беда – не хотели крестьяне и рабочие в капитализм.

Здесь требуется маленькое отступление. Большинство населения России не хотело капитализма и буржуазно-либерального государства в конкретный исторический момент – начало ХХ века. А а конце ХХ века влиятельные группы советской элиты и городской молодежи захотели и в капитализм, и в буржуазно-либеральное государство. Эти группы (криминал пока забудем) даже выходят на площади с протестами: «коррумпированная власть притормаживает»! Здесь мы об этом не говорим, и непрерывные подмены предмета исторических периодов нашим креативным классом – странная глупость. 2017 год – это совсем не 1917! Сейчас мы пожинаем плоды успешной «революции сверху» 1991 года. Постарайтесь понять, почему в 1917 г. ваши деды пошли за Октябрьской революцией, а не Февральской. У дедов, которые пошли за Февралем, были свои резоны, их тоже надо понять, но у нас картина грубая, главное, увидеть катастрофические сдвиги.

Отрицание западного капитализма было в 1917 г. даже до Февраля почти тотальным, даже в части буржуазии – вот какой был мэйнстрим (чтобы понятнее). Он хорошо изучен, это не раскопки египетских пирамид. Историки иногда отмечают факт, который как-то выпал из массового сознания: в то время ненависть к буржуазии и богатым была стереотипом масс, почитайте хоть Бунина, который возненавидел это состояние русского простонародья. А историки объясняют изменение этого стереотипа ненависти: «В повседневной жизни на бытовом уровне это ощущалось на каждом шагу. До поры до времени оно носило стихийный характер и проявлялось на чувственном уровне без какой бы то ни было теоретической подпорки.

Однако все это стало приобретать осознанный характер и глубокую убежденность в условиях революции, когда партии обнародовали программы и определили средства борьбы за массы. Антибуржуазная пропаганда леворадикальных партий заняла в них ведущее место и легла на благодатную почву. Ненависть к капиталистам усилилась из-за политики Временного правительства, которое не стало выполнять “триединую программу революции” и тем самым оттолкнуло от себя большинство населения. По мере нарастания революции и углубления кризиса ненависть к капиталистам и помещикам быстро нарастала»[8].

Молодой Ленин в 1899 г. в своей книге громил народников и требовал «развития капитализма в России», но и у него вскользь проскочило замечание, как в России эксплуатировали батраков немцы-колонисты, «оттого по истощенному виду так легко узнать работавших у немцев-колонистов». А у русских крестьян, в том числе и кулаков, при переписях записывали батраков как членов семьи. Это вносило немало путаницы, потому что по мнению крестьян все, кто питаются из одного котла — члены семьи. А член семьи — не товар на рынке рабочей сила. Стоит также почитать Лескова и притчу Салтыкова-Щедрина «Мальчик в штанах и мальчик без штанов».

А уже незадолго до революций (1911 г.) Александр Блок так представил капитализм:

 

Век буржуазного богатства
(Растущего незримо зла!).
Под знаком равенства и братства
Здесь зрели тёмные дела...

……………………………….

Двадцатый век...
Ещё бездомней… Ещё страшнее жизни мгла
(Ещё чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).

 

Тяга февральской коалиции к капитализму кардинально охладила энтузиазм. А дальше оказалось, что Временное правительство не собиралось, вопреки соглашению 2 марта с Советом, выполнять главные требования практически всех больших общностей (прежде всего, крестьян).

Программы Временного правительства были неадекватны идеалам и жизненным потребностям подавляющего большинства, и, следовательно, власть этих революционеров к середине лета стала нелегитимна.

Проект Октябрьской революции предложил другую траекторию: закрыть провал, созданный Февралем и вернуться на исторический путь России в новых, но понятных формах. «Вся власть Советам» – это самодержавие, но не царя, а выборных депутатов. Государство – отец народа, общины трудящихся всем дадут работу, капитализм Россия обойдет. Социальные формы будем проектировать исходя из справедливости и требований тысячей наказов и приговоров сельских сходов по всей России. Эта траектория после революции продолжила путь, отвечавший чаяниям большинства. Новые формы жизнеустройства были понятны и приняты.

Немецкий историк В. Шубарт в известной книге «Европа и душа Востока» (1938 г.) пишет: «Самым судьбоносным результатом войны 1914 года является не поражение Германии, не распад габсбургской монархии, не рост колониального могущества Англии и Франции, а зарождение большевизма, с которым борьба между Азией и Европой вступает в новую фазу... Причем вопрос ставится не в форме: Третий Рейх или Третий Интернационал и не фашизм или большевизм? Дело идет о мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России… То, что случилось в 1917 году, отнюдь не создало настроений, враждебных Европе, оно их только вскрыло и усилило»[9].

Это – взгляд из Европы. А советский и израильский историк М. Агурский пишет в книге «Идеология национал-большевизма»: «Если до революции главным врагом большевиков была русская буржуазия, русская политическая система, русское самодержавие, то после революции, а в особенности во время гражданской войны, главным врагом большевиков стали не быстро разгромленные силы реакции в России, а мировой капитализм. По существу же речь шла о том, что России противостоял весь Запад…

Капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации»[10].

Большевики, опираясь на Советы и армию, так легко отодвинули от власти Временное правительство потому, что всем было очевидно расхождение траекторий Февральской и Октябрьской революций, и подавляющее большинство не приняло проект западников.

 

2. Восстановление государственности: Советы

Важнейшей программой, к которой приступили Советы сразу после Октябрьской революции, было практическое государственное строительство. Для проекта большевиков было характерно абсолютное недопущение разрывов непрерывности в наличии власти. Во время становления советской власти «чувство государственности», проявилось, причем на всех, даже низовых, уровнях власти.

Французский историк Ферро, ссылаясь на признания Керенского, отмечает это уничтожение российской государственности как одно из важнейших явлений февральской революции. Напротив, рабочие организации, тесно связанные с Советами, стремились укрепить государственные начала в общественной жизни в самых разных их проявлениях. Меньшевик И.Г. Церетели, член исполкома Петроградского Совета, писал тогда об особом «государственном инстинкте» русских рабочих и их «тяге к организации». При этом организационная деятельность рабочих комитетов и Советов определенно создавала модель государственности, альтернативную той, что пыталось строить Временное правительство.

Крестьяне и горожане качнулись к большевикам во многом потому, что в них единственных почувствовали власть государственную. Контраст с кадетами, меньшевиками и эсерами был разительный. Этот «инстинкт государственности» – вовсе не тривиальное явление. Наоборот, большие социальные потрясения не раз ввергали население России в смуту и приводили к распаду государства. Прочность возникающей после революции государственности определяется тем, насколько быстро создаются институты власти и права и насколько быстро и полно они обретают легитимность. То либерально-буржуазное государство западного образца, которое должно было бы стать результатом Февральской революции, складывалось столь медленно, что не поспевало за событиями.

Здесь – принципиальное отличие политической философии большевиков от представлений их противников. А. Грамши писал в январе 1918 г.: «Создается впечатление, что в данный момент максималисты [большевики] были стихийным выражением [действия], биологически необходимого для того, чтобы Россия не претерпела самый ужасный распад, чтобы русский народ, углубившись в гигантскую и независимую работу по восстановлению самого себя, с меньшими страданиями перенес жестокие укусы голодного волка, чтобы Россия не превратилась в кровавую схватку зверей, пожирающих друг друга»[11].

В том факте, что большинство без боя и без выборов отдало власть большевикам, Грамши видит биологическую закономерность – неосознаваемое в рациональных понятиях ощущение, что это единственный путь к спасению. Эту мысль в разных вариантах выражали представители всех течений. Н.А. Бердяев писал: «России грозила полная анархия, анархический распад, он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться». Черносотенец Б.В. Никольский признавал, что большевики строили новую российскую государственность, выступая «как орудие исторической неизбежности», причем «с таким нечеловеческим напряжением, которого не выдержать было бы никому из прежних деятелей».

Антисоветский историк Р. Пайпс пишет, что после разгона Учредительного собрания большевиками «массы почуяли, что после целого года хаоса они получили, наконец, “настоящую” власть. И это утверждение справедливо не только в отношении рабочих и крестьянства, но парадоксальным образом, и в отношении состоятельных и консервативных слоев общества – пресловутых “гиен капитала” и “врагов народа”, презиравших и социалистическую интеллигенцию, и уличную толпу даже гораздо больше, чем большевиков»[12].

В сущности, крестьяне России (особенно в шинелях) потому и поддержали большевиков, что в них единственных была искра власти «не от мира сего» — власти без родственников. Эту разницу между большевиками и коалицией Февральской революции не исследовала и не объяснила ни советская, ни тем более нынешняя официальная наука, хотя за этой разницей стояли глубокие различия в типах мышления, культуры, памяти и жизненного опыта.

Среди марксистских движений большевики были единственной партией, которая после боролась за скорейшее восстановление правового, государственного характера репрессий – вместо партийного. Это вызывало острую критику эсеров и меньшевиков. Очень резко выступили эсеры на V Съезде Советов – они протестовали против вынесения смертных приговоров путем судопроизводства, поскольку это «возрождает старую проклятую буржуазную государственность».

Когда пришедшим к власти большевикам пришлось заняться государственным строительством, все действия по восстановлению армии, правоохранительных органов, правовой системы, вертикали государственного управления приводили к тяжелым дискуссиям и противодействию со ссылками на заветы Маркса.

Для самого первого периода Октябрьской революции отметим следующие характерные моменты:

— Невероятный по обычным меркам объем проведенной теоретической, аналитической и практической работы по конструированию и созданию форм и процедур государства и права.

— Высокая динамичность проектирования форм и структур, быстрота принятия решений и проведения их в жизнь, быстродействующие обратные связи с социальной практикой.

— Системное видение задач государственного строительства, различение фундаментальных и временных (а также чрезвычайных) структур, сочетание волевых решений с самоорганизацией, использование неформальных структур власти и авторитета.

Сразу после Октября кадеты, меньшевики, эсеры и иностранные специалисты были уверены, что большевики не продержатся дольше нескольких недель. В среде обывателей из привилегированных сословий тоже преобладала уверенность в недолговечности режима Советов.

Например, это толкнуло церковь на открытое выступление против Советской власти – 15 декабря 1917 г. Собор принял документ «О правовом положении Православной российской церкви». В нем православная церковь объявлялась первенствующей в государстве, главой государства и министром просвещения могли быть только лица православной веры, в государственных школах для детей православных родителей обязательно преподавание Закона Божьего и т.д.

Такими представлялись большевики и их последователи до лета 1917 г. Пришвин, проницательный наблюдатель, записал в дневнике 15 июня 1917 г. обо всех этих «марксистах, социалистах и пролетариях»: «Мне вас жаль, потому что в самое короткое время вы будете опрокинуты, и след вашего исчезновения не будет светиться огнем трагедии... И я говорю вам последнее слово, и вы это теперь сами должны чувствовать: дни ваши сочтены». Но уже 2 ноября он написал: «Большевики победили, потому что они не интеллигенты и прямо взялись за казарму и фабрику, не сидели, как эсеры, в кабинетах».

По многим признакам можно было понять, что новое поколение «марксистов, социалистов и пролетариев» освободилось от многих догм и мыслит в другой структуре рациональности. Так, власть Советов уже к марту 1918 г. утвердилась по всей стране, причем в 73 губерниях из 91 — мирным путем. Это было предопределено тем, что эта власть не стала навязывать свои формы, а предоставила возможность населению самостоятельно решать свои первичные социально-бытовые проблемы. В течение октября 1917 г. — января 1918 г. большевики создали систему самоуправления народа. Таков был первый этап процесса становления государственности.

Это отметил А. Деникин: он писал, что ни одно из антибольшевистских правительств «не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать. Большевики бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними»[13].

Сегодня было бы разумно нашим обществоведам обсудить это суждение Деникина – ведь наглядно выявилось фундаментальное различие методологии властных и управленческих структур Февральской и Октябрьской революций. Хоть сейчас надо разобрать природу этого различия.

Принципиальной идеей программы государственного строительства большевиков было представление советов как нового типа государства. Это заявление сделал Ленин в «Апрельских тезисах» 3 и 4 апреля 1917 г. Вот первые шаги этого процесса:

Еще до отречения царя, 25 февраля 1917 г., руководители Петроградского союза потребительских обществ провели совещание с членами социал-демократической фракции Государственной думы в помещении кооператоров на Невском проспекте. Они приняли совместное решение создать Совет рабочих депутатов — по типу Петербургского совета 1905 г. Выборы депутатов должны были организовать кооперативы и заводские кассы взаимопомощи. После этого заседания участники были арестованы и отправлены в тюрьму — всего на несколько дней, до победы Февральской революции[14].

В России Советы вырастали именно из крестьянских представлений об идеальной власти. Чаянов позже писал: «Развитие государственных форм идет не логическим, а историческим путем. Наш режим есть режим советский, режим крестьянских советов. В крестьянской среде режим этот в своей основе уже существовал задолго до октября 1917 года в системе управления кооперативными организациями».

Т. Шанин писал: «Каждый рабочий знал, что есть волостной сход — собрание деревенских представителей исключительно одного класса (государственные чиновники и другие «чужаки» обычно там не присутствовали), где выборные представители сел обсуждают вопросы, представляющие общий интерес. Причина того, почему общегородская организация представителей, избранных рабочими основных предприятий, была учреждена так легко и как бы сама собой, была напрямую связана с формами, уже известными и общепринятыми».

Поначалу обретение Советами власти происходило даже вопреки намерениям их руководства (эсеров и меньшевиков). Никаких планов сделать советы альтернативной формой государства у создателей Петроградского совета не было. Их целью было поддержать новое правительство снизу и «добровольно передать власть буржуазии».

2 марта 1917 г. Временное правительство заключило с Петроградским Советом соглашение, что советы поддержат только те действия правительства, которые отвечают договоренностям. Уже в этих переговорах была настороженность, как писал Милюков, «на правительство набрасывалось подозрение в классовой односторонности». Когда шла борьба за устранение монархии, объединились почти все общности населения, но состав Временного правительства сразу расколол это единство[15]. Церетели на собрании исполкома Совета (20 марта) заявил: «Властью завладела буржуазия». При этом она была вынуждена «перекраситься под кадетов» и слиться с ними. Правые организации быстро теряли свой вес еще раньше, а Февральская революция стала для них катастрофой. Как сказал Чернов, партия кадетов сделалась «складочным местом для всего, что было когда-то правее ее». За несколько дней в населении возникло отчуждение от Временного правительства. Суханов назвал это «подозрительностью по отношению к правительству враждебного класса»[16].

Понять природу первых Советов нельзя без рассмотрения их низовой основы, системы трудового самоуправления, которая сразу же стала складываться на промышленных предприятиях после Февральской революции. Ее ячейкой был фабрично-заводской комитет (фабзавком). Такие организации возникали и на Западе, там они вырастали из средневековых традиций цеховой организации ремесленников, как объединение индивидов, вид ассоциаций гражданского общества. А в России – из традиций крестьянской общины.

Инициаторами их создания были молодые грамотные рабочие, набранные на заводы во время I Мировой войны, чтобы восполнить убыль мобилизованных в армию работников, так что доля «полукрестьян» составляла в промышленности до 60% рабочей силы. Важно также, что из деревни на заводы теперь пришел середняк, составлявший костяк сельской общины. В 1916 г. 60% рабочих-металлистов и 92% строительных рабочих имели в деревне дом и землю. Эти люди обеспечили господство в среде городских рабочих общинного крестьянского мировоззрения и общинной самоорганизации и солидарности[17].

Фабзавкомы, в организации которых большую роль сыграли Советы, быстро сами стали опорой Советов. Прежде всего, именно фабзавкомы финансировали деятельность Советов, перечисляя им специально выделенные с предприятий «штрафные деньги», а также 1% дневного заработка рабочих. Но главное, фабзавкомы обеспечили Советам массовую и прекрасно организованную социальную базу, причем в среде рабочих, охваченных фабзавкомами, Советы рассматривались как безальтернативная форма государственной власти. Именно позиция фабзавкомов способствовала завоеванию большевиками большинства в Советах к концу лета 1917 г. Именно там, где были наиболее прочны позиции фабзавкомов, возник лозунг «Вcя власть Советам!»

На заводах фабзавкомы быстро приобрели авторитет и как организация, поддерживающая и сохраняющая производство (поиск и закупки сырья и топлива, найм рабочих, создание милиции для охраны материалов, заготовки и распределение продовольствия), и как центр жизнеустройства трудового коллектива. В условиях революционной разрухи их деятельность была так очевидно необходима для предприятий, что владельцы шли на сотрудничество (67% фабзавкомов финансировались самими владельцами предприятий). В Центральной России, где фабзавкомы охватили 87% средних предприятий и 92% крупных, рабочие уже с марта 1917 г. считали, что они победили в революции.

После Февральской революции, кроме фабзавкомов, важнейшей социальной силой, породившей Советы стали солдаты. Вот данные мандатной комиссии I Всероссийского съезда Советов (июнь 1917 г.). Делегаты его представляли 20,3 млн. человек, образовавших советы — 5,1 млн. рабочих, 4,24 млн. крестьян и 8,15 млн. солдат. Солдаты составляли и очень большую часть политических активистов — в тот момент они составляли более половины партии эсеров, треть партии большевиков и около одной пятой меньшевиков.

Советы (рабочих, солдатских и крестьянских) депутатов формировались как органы общинные, а не классовые. В них многопартийность постепенно изживалась и в конце вообще исчезла. Российские историки (например, В.О. Ключевский) еще с 1905 г. предупреждали (как и Вебер), что попытки сразу перейти от монархии к «партийно-политическому делению общества при народном представительстве» будут обречены на провал, но кадеты этого не поняли. В августе 1917 г. Родзянко говорил: «За истекший период революции государственная власть опиралась исключительно на одни только классовые организации... В этом едва ли не единственная крупная ошибка и слабость правительства и причина всех невзгод, которые постигли нас». Иными словами, буржуазная государственная надстройка, будь она принята обществом, стала бы его раскалывать по классовому принципу, как это и следует из теории гражданского общества. Эсеры и меньшевики, став во главе Петроградского совета, и не предполагали, что под ними поднимается неведомая им государственность России.

Как сказано выше, организованные фабзавкомами рабочие рассматривали Советы как форму государственной власти. Но это их представление было продуктом традиционного здравого смысла общины (знания) с большой долей чувства. Это их представление категорически отвергали и кадеты, и примкнувшие к ним меньшевики и эсеры.

Чтобы Советы, пребывающие в состоянии in statu nascendi, превратились в реальную сущность и были приняты как возможный тип государственности, требовалось дать им понятие и разработать их образ (Советы как система, создающая жизнеустройство – порядок). Эту работу молниеносно сделал Ленин и сразу кратко и понятно изложил и образ, и рациональную концепцию Советов: «Жизнь создала, революция создала уже на деле у нас, хотя и в слабой, зачаточной форме, именно это, новое “государство”».

Коротко изложим ход событий (в СССР это опускали). Ленин приехал в Петроград 3 апреля и сразу ночью на собрании руководства большевиков огласил тезисы своего доклада. Речь произвела сильнейшее впечатление на присутствующих, но поддержки Ленин не получил.

Н.Н. Суханов писал: «Мне не забыть этой громоподобной речи, потрясшей и изумившей не одного меня, случайно забредшего еретика, но и всех правоверных. Я утверждаю, что никто не ожидал ничего подобного. Казалось, из своих логовищ поднялись все стихии, и дух всесокрушения, не ведая ни преград, ни сомнений, ни людских трудностей, ни людских расчётов, носится по зале Кшесинской над головами зачарованных учеников…

После Ленина, кажется, уже никто не выступал. Во всяком случае, никто не возражал, не оспаривал, и никаких прений по докладу не возникло… Я вышел на улицу. Ощущение было такое, будто бы в эту ночь меня колотили по голове цепами».

В 12 часов 4 апреля Ленин выступил в Таврическом дворце на собрании большевиков – участников Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов. Богданов (меньшевик) прервал его, крикнув: «Ведь это бред, это бред сумасшедшего!». Примерно так же выступили меньшевик член ЦК РСДРП И. П. Гольденберг и редактор «Известий» Стеклов (Нахамкес). Отпор был такой, что Ленин покинул зал, даже не использовав свое право на ответ.

Тезисы были опубликованы (с трудом) 7 апреля в «Правде». На другой день они обсуждались на заседании Петроградского комитета большевиков и были отклонены: против них было 13 голосов, за 2, воздержался 1.

Тезисы стали обсуждать на собраниях большевиков по районам 6, 9, 10 и 11 апреля – и были одобрены. 14 апреля Петроградская общегородская конференция большевиков одобрила тезисы Ленина и положила их в основу своей работы. Спустя некоторое время местные организации партии также одобрили тезисы. Большевики «с мест» лучше поняли смысл, чем верхушка партии.

А Исполком Петроградского Совета 15 апреля выносит резолюцию о том, что «Тезисы» являются «не менее вредными, чем всякая контрреволюционная пропаганда справа».

Это был критический момент в ходе обеих революций – Февральской и Октябрьской. Без «когнитивного бунта» (изменения картины мира и «обозначения» структуры в состоянии становления), здравый смысл и чувства крестьян и рабочих остались бы в форме мечты или утопии. Ленин не только определил потенциал Советов как стержня новой государственности, но и сразу показал необходимые функции и действия Советов, которые еще были ростками их структур.

На всех собраниях и выступлениях Ленин настойчиво предупреждал, что необходимо понять еще не раскрытый смысл Советов, а не только их явные функции: «Советы рабочих, солдатских, крестьянских и пр. депутатов не поняты … еще и в том отношении, что они представляют из себя новую форму, вернее, новый тип государства».

Приведем некоторые суждения из Апрелевских тезисах, расширенных статьях и докладов. В докладе на собрании большевиков 4 апреля Ленин предупредил, что в Советах надо работать даже когда их руководство враждебно, вне зависимости от того, кто будет стоять во главе Советов и какие партии будут там в большинстве: «Пока мы в меньшинстве, мы ведем работу критики и выяснения ошибок, проповедуя в то же время необходимость перехода всей государственной власти к Советам рабочих депутатов… Признанный факт, что в СР.Д. наша партия – в меньшинстве. Надо разъяснять массам, что Совет рабочих депутатов – единственно возможное правительство, правительство, еще невиданное в мире…».

В.Т. Логинов сделал из разных текстов тезисов и докладов выбрал ряд полезных замечаний. Ленин говорил: «Если даже придется остаться в меньшинстве, – пусть. Стоит отказаться на время от руководящего положения, не надо бояться остаться в меньшинстве».

Это значит, что Советы – огромная ценность, которую надо укреплять и оберегать, даже если ее пока что владеют недружественные силы. Ленин убедительно объяснил: поворот в сознании масс неизбежен, он станет следствием не только, даже не столько, большевистской пропаганды: «Мы не хотим, чтобы массы нам верили на слово. Мы не шарлатаны. Мы хотим, чтобы массы опытом избавились от своих ошибок»[18].

В тезисах, письмах и докладах Ленин обозначил контуры проекта практических действий, которые придется сразу же принимать после прихода к власти. Это было важно, потому что всем надо было к этому привыкнуть, обдумать и обсудить. Сам этот предварительный процесс сыграл большую роль в консолидации большевиков и их последователей, не говоря уж о качестве будущих практических решений. Грубо говоря, все должны были готовиться как государственные деятели[19].

Ленин говорил, что Советы должны готовиться к контролю за общественным производством и распределением продуктов, а также к контролю над банками (с привлечением банковских служащих), ибо «банки – нерв, фокус народного хозяйства. Мы не можем взять банки в свои руки, но мы проповедуем объединение их под контролем Совета рабочих депутатов». Другая сфера – национализация всех земель в стране и передача их в распоряжение Советов крестьянских и батрацких депутатов. А чтобы эта программа не приобрела «погромного» характера, необходимо, чтобы Советы «строжайше соблюдали сами порядок и дисциплину, не допускали ни малейшей порчи машин, построек, скота, ни в каком случае не расстраивали хозяйства и производства хлеба, а усиливали его».

Сразу после Февральской революции начался распад империи. Уже 4 марта на собрании ряда социалистических партий в Киеве была образована Центральная рада, которая потребовала территориально-национальной автономии Украины. 10 июня Рада провозгласила автономию. Ленин так изложил установку по этому вопросу: «Пролетарская партия стремится к созданию возможно более крупного государства, ибо это выгодно для трудящихся... Но этой цели она хочет достигнуть не насилием, а исключительно свободным, братским союзом рабочих и трудящихся масс всех наций. … Чем демократичнее будет республика российская, чем успешнее организуется она в республику Советов рабочих и крестьянских депутатов, тем более могуча будет сила добровольного притяжения к такой республике трудящихся масс всех наций».

Ленин сформулировал принципиальное условие завоевания власти: «Чтобы стать властью, сознательные рабочие должны завоевать большинство на свою сторону: пока нет насилия над массами, нет иного пути к власти. Мы не бланкисты, не сторонники захвата власти меньшинством. … Нигде в мире не может быть совершен так легко и так мирно переход всей государственной власти в руки действительного большинства народа». Этот шанс был важным элементом проекта.

А по срочному и чрезвычайному вопросу тактики большевиков и Советов Ленин представил ситуацию в двух тезисах так:

«5. Самой главной особенностью нашей революции, особенностью, которая наиболее настоятельно требует вдумчивого отношения к ней, является создавшееся в первые же дни после победы революции двоевластие.

Это двоевластие проявляется в существовании двух правительств: главного, настоящего, действительного правительства буржуазии, “Временного правительства” Львова и К°, которое имеет в своих руках все органы власти, и добавочного, побочного, “контролирующего” правительства в лице Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, которое не имеет в своих руках органов государственной власти, но опирается непосредственно на заведомо безусловное большинство народа, на вооруженных рабочих и солдат…

6. Не подлежит ни малейшему сомнению, что долго продержаться такой “переплет” не в состоянии. Двух властей в государстве быть не может. Одна из них должна сойти на нет, и вся буржуазия российская уже работает изо всех сил, всяческими способами повсюду над устранением и обессилением, сведением на нет Советов солдатских и рабочих депутатов, над созданием единовластия буржуазии.

Двоевластие выражает лишь переходный момент в развитии революции, когда она зашла дальше обычной буржуазно-демократической революции, но не дошла еще до “чистой” диктатуры пролетариата и крестьянства»[20].

После Февральской революции новая государственность России складывалась по двум разным проектам: Временное правительство пыталось выстраивать ее по типу буржуазно-либеральных государств Запада, а Советы – исходя из своего проекта, который уже десять лет разрабатывался в русле русского коммунизма.

Историк Ф.А. Гайда указывает важное различие в политической культуре коалиции Временного правительства (особенно кадетов): «После “февральского переворота” оказалось, что они в действительности мало что умеют, а зияющие пробелы в собственных способностях могут заполнять лишь блестящими пунктами своих политических программ. Однако, в отличие от большевиков, оказавшихся в той же ситуации, либералы не пожелали учиться, будучи уверены, что и так все знают, а вся страна должна лишь внимать их указаниям»[21].

За Временным правительством стояли помимо буржуазии, помещиков, правых и либеральных партий, еще структуры прежнего государственного аппарата, церковь, армейская верхушка (генералитет, часть офицерского корпуса). Но потенциал этих ресурсов таял. Переходный момент длился до конца октября.

Дискуссии о Советах и государственности будущей России были важным событием и для политической культуры, и массового сознания. После краха монархии и начатом распаде империи России грозила опасность хаоса ввиду отсутствия гражданского общества. Этот тип общества стабилизирован рационально осознанными интересами, даже в моменты отсутствия сильной власти. И все же и в гражданском обществе катастрофические срывы наблюдались в истории.

В.В. Крылов пишет: «Измельчание социальных интересов отдельных групп, примат фракционных интересов над общеклассовыми, эгоистических классовых целей над общенациональными ознаменовался в странах, где отсутствовал прямой колониальный режим (Иран, Китай начала ХХ века), величайшим социальным распадом, засильем бандитских шаек и милитаристских групп. Например, для китайцев привлекательность русской революции была в том, что она создала могучий общественно-политический организм, воспрепятствовавший распаду этой великой державы на манер Австро-Венгрии или Османской империи»[22].

Проект Октябрьской революции с его образом будущего стабилизировал все российское общество, даже несмотря на Гражданскую войну.

 

3. Создание прототипов государственных структур: вооруженные силы

Советы представляли собой новый тип государственности, где не было «разделения властей». Но любая политическая сила, претендующая быть государственной властью, должна обеспечить свою монополию на легитимное насилие. В данном случае речь шла о том, что для этого требовалось создать необходимые институты и силовые структуры. Здесь и произошла первая проба сил «двух властей», которые сначала сотрудничали.

Тип государственности и ее «прочность» определяются по тем новым структурам, которые способна создать организация, претендующая на власть, а также и по программам, которые она может выработать, объяснить и реализовать. Все это в чрезвычайных условиях, преодолевая множество препятствий, в том числе непривычного типа. Такие программы, помимо того что они разрешают критические срочные проблемы, служат для населения диагностическим инструментом для самоопределения в обстановке высокой неопределенности.

Важный блок советского проекта – загодя проектировать и создавать вооруженные силы. Что касается Февральской революции, никаких проектов и действий для создания новых идейно и технически вооруженных сил не было. Это странно, т.к. крах государства все вызывает глубокий кризис армии. Как можно было ожидать, что старая армия будет столь же эффективно действовать под командованием тех, кто свергли царя и распустили империю? Все новые националистические протогосударства лихорадочно создавали свои новые армии.

Большевики вошли в контакты с военными уже с 1905 г., непосредственно, через друзей и литературу. «Военные организации» в 1905-1907 гг. вели пропаганду в войсках, обучали владеть оружием. Пропаганду активизировали после начала Первой мировой войны. После Февральской революции 31 марта была создана Военная организация при ЦК РСДРП(б).

Первые вооруженные отряды Красной гвардии сразу возникли весной 1917 года в Петрограде, Москве, Киеве и др. Формирование чаще шло на предприятиях, большую роль сыграли фабзавкомы. Отряды обычно были в подчинении местным Советам, реже, комитетов большевиков. В Петрограде был Главный штаб Красной гвардии, в Москве Центральный штаб Красной гвардии. Кандидаты в Красную гвардию утверждались по рекомендации трудовых коллективов, местных Советов, профсоюзных комитетов и отделений РСДРП(б). Боевыми подразделениями Красной гвардии являлись десяток (10-15 человек), взвод (4 десятка), дружина или рота (3-4 взвода), батальон (3-4 дружины или роты).

Усилилась работа в армии. 16—23 июня прошла Всероссийская конференция фронтовых и тыловых военных организаций РСДРП(б), в которых работали 26 тысяч членов партии. Например, Кронштадтский совет уже с 12 мая стал единственной властью в городе. Эти контакты были столь эффективны, что почти половина генералов Генерального штаба после Октябрьской революции пошли служить в Красной армии и в Военных академиях РККА.

Первое выступление армии против Временного правительства было предпринято в апреле: Ф. Линде (в 1905 г. большевик, активный участник Февральской революции в армии, член Исполкома Петросовета, комиссар Временного правительства Юго-Западного фронта) привел к Мариинскому дворцу самые крупные и боеспособные части гарнизона. Исполком Совета уговорил их от столкновения. Ленин определил выступление так: «несколько больше, чем вооруженная демонстрация, и несколько меньше, чем вооруженное восстание».

18 июня на Марсовом поле массовая демонстрация (около 500 тыс. чел.), организованная Съездом Советов как выражение доверия Временному правительству. Однако она прошла под лозунгами «Вся власть Советам!». 19 июня начались стачки, а 3 июля к Петроградскому комитету РСДРП(б) прибыли солдаты 1 пулеметного полка, требовали отстранения Временного правительства и передачи власти Советам. ЦК и горком большевиков доказывали, что это преждевременно, а пулемётчики ответили, что «лучше выйдут из партии, но не пойдут против постановления полка». На улицы вышли большие массы солдат и рабочих, и к 10 час. вечера большевики решили возглавить демонстрацию.

Историки, исходя из фактического материала, чаще оценивают этот конфликт так: «Несмотря на все усилия большевиков удержать массы от “преждевременных” выступлений, подобные попытки оказались безуспешными… Оценивая роль большевиков в июльских событиях, можно однозначно утверждать, что партия оказалась вовлечена в эти события, но отнюдь не руководила ими»[23].

Уже в начале июля 1917 г. стало понятно, что смена власти потребует военного столкновения или наличия большого преимущества сил. После июльских волнений Красная гвардия была запрещена и разоружена, а отряды расформированы.

Двоевластие кончилось. Руководство большевиков ушли в подполье, других арестовали. Люди затихли и стали готовиться. Во время своего назначения на пост Верховного главнокомандующего (19 июля) Корнилов потребовал от правительства признания за ним ответственности «только перед собственной совестью и всем народом». Временное правительство перешло к тактике запретов и репрессий. Как правительство оно начало быстро деградировать.

Сейчас, читая о решениях, заявлениях и действиях правительства и правых сил, начинаешь подозревать, что все это делалось, чтобы облегчить большевикам захват власти.

Кадеты уговорили Корнилова сместить Временное правительство и установить диктатуру (хунту предполагалось составить из либералов, меньшевиков, эсеров и Колчака). 25 августа на Петроград двинули эшелоны с «мятежниками Корнилова». Временное правительство привлекло к его защите большевиков, вследствие чего Советы и части гарнизона стали переходить под контроль большевистских ячеек, а большевики легально вооружаться. Ядром сил Корнилова была «дикая дивизия», на станциях ее распропагандировали и разоружили. Корнилова арестовали.

По свидетельству Урицкого, для вооружения рабочих передали до 40 тысяч винтовок. В эти дни в рабочих районах началось усиленное формирование отрядов Красной гвардии, как правило, под командованием большевиков. О разоружении Красной гвардии уже не могло быть и речи. При этом Красная гвардия начала формироваться и в регионах бывшей империи (в Белоруссии, Закавказье, Средней Азии).

В своей статье Г.А. Герасименко так оценивает состояние общества после провала Корнилова: «В такой обстановке народ все более настойчиво требовал передать власть Советам. В условиях прямого столкновения леворадикального лагеря с правым Советы проявили себя самым эффективным общественно-политическим институтом. Они приводили в боевую готовность воинские части, брали в свои руки средства связи, переподчиняли себе вооруженные силы на местах».

5 сентября ЦИК Советов принял «Положение о рабочей милиции» (Красной гвардии), не контролируемой государственными органами и городскими самоуправлениями. Эсеры и меньшевики в Советах как будто не сознавали последствий наличия у местных Советов и фабзавкомов вооруженных сил – как-то их блокировали.

Но главное, выход из-под контроля Военного министерства воинских частей и Балтийского флота. 9 сентября состоялся областной съезд русских Советов депутатов армии, флота и рабочих Финляндии. Съезд принял резолюцию большевиков о власти и избранный Облисполком и Центробалт получили в свое распоряжение Балтийский флот и воинские части трех важных морских баз. Когда объявили о созыве II съезда Советов, Русский комитет Советов армии флота и рабочих Финляндии подчинил себе все административные учреждения общероссийского полномочия и отказался выполнять распоряжения правительства[24]. Временное правительство эту силу подавить уже не могло.

Далее все шло по плану. 12 октября 1917 г. при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов по инициативе ЦК большевиков был создан Петроградский Военно-революционный комитет (ВРК) как легальный внепартийный орган. В его состав вошли представители ЦК и Петроградского комитета РСДРП(б), профсоюзов, армии и флота. При ВРК было бюро ЦК рабочей Красной Гвардии, которая была уже ощутимой силой. К концу сентября отряды Красной гвардии имелись уже в 104 промышленных городах. По оценкам, численность Красной гвардии в России перед Октябрьской революцией достигла 250 000 человек.

ВРК обладал реальной силой, опираясь на отряды Красной Гвардии, верные большевикам армейские части, матросов флота, на районные и Петроградский Советы и местные военно-революционные комитеты. Он назначал своих комиссаров в воинские части, в отдельные учреждения, предприятия Петрограда и в провинцию. Комиссары ВРК наделялись полномочиями по реорганизации госаппарата, по увольнению персонала, правом ареста «явных контрреволюционеров». Они действовали в контакте с общими собраниями и комитетами солдат и рабочих, с Советами.

ВРК стал органом по подготовке и проведению восстания в Петрограде и существовал лишь до 5 декабря 1917 г. Но в ходе его создания и деятельности были отработаны принципы организации системы вооруженных сил. После Октябрьской революции вооруженные силы страны составляли отряды Красной гвардии, рабочей милиции, части старой армии, которые поддержали Советскую власть. В январе 1918 года части Красной гвардии начали переходить в организуемую Красную армию. Последними в октябре 1919 года в Красную армию были переданы отряды Красной гвардии, находившиеся в Туркестане.

Таким образом, за время после устранения двоевластия большевики организовали и консолидировали мощные вооруженные силы, которые обеспечили 25 октября практически мирную замену Временного правительство на Советскую власть. Условием этого, помимо высокого качества проектирования действий, был тот факт, что Октябрьская революция была настолько закономерным и ожидаемым результатом всего предыдущего хода событий, что она сама по себе в борьбе с буржуазно-либеральной коалицией не потребовала никакого насилия. Коалиция «молодой» буржуазии, «прогрессивных» правых и Антанты – это была сила гораздо более мощная и организованная, чем Временное правительство. Пришлось перенести Гражданскую войну.

Н.Н. Суханов, который был в гуще событий (член Исполкома Петросовета с момента его образования, член ВЦИК Советов, редактор важной газеты «Новая жизнь») пишет о моменте Октябрьской революции. Он категорически отвергает столь популярную версию, согласно которой Октябрьская революция была «переворотом», результатом «заговора» кучки большевиков. Он пишет: «Говорить о военном заговоре вместо народного восстания, когда за партией идет подавляющее большинство народа, когда партия фактически уже завоевала всю реальную силу и власть — это явная нелепость…

Очевидно, восстание пролетариата и гарнизона в глазах этих остроумных людей непременно требовало активного участия и массового выступления на улицы рабочих и солдат. Но ведь им же на улицах было нечего делать. Ведь у них не было врага, который требовал бы их массового действия, их вооруженной силы, сражений, баррикад и т.д. Это — особо счастливые условия нашего октябрьского восстания, из-за которых его доселе клеймят военным заговором и чуть ли не дворцовым переворотом».

Другие блоки проекта Октябрьской революции лучше представить в ходе событий уже после 25 октября.

 

Проект Октябрьской революции: развитие и реализация

 

После провала попытки установления диктатуры Корнилова политическая карта России резко изменилась. К руководству Советов пришли большевики, Советы имели надежную поддержку армии и флота, вооруженную и организованную Красную гвардию и к 25 октября готовился II Всероссийский съезд Советов. Массовое сознание резко сдвинулось влево под лозунгом «Вся власть Советов!». Как пишет историк, понятие революция в тот момент стало объектом поклонения «как чудо избавления, очищения и “воскрешения”». Это массовое общественное настроение помогло одержать быструю и бескровную победу над войсками Корнилова, а большевикам в октябре быстро и без потерь свергнуть Временное правительство[25]. Допекли людей.

В другом лагере происходило быстрое размежевание правого и левого течений у меньшевиков и у эсеров. Власть была парализована: одна и та же партия не могла быть одновременно и правительственной и оппозиционной. Военный министр Верховский в отчаянии доказывал во всех инстанциях необходимость срочных решений об армии и мирных переговорах, но правительство уже отключилось от реальности. Меньшевики начали пропагандистскую кампанию и против большевиков, и против Советов, пытались отменить созыв съезда. Керенский 24 октября, когда уже массы солдат и Красной гвардии приготовились к движению, дал команду пресечь попытку большевиков «поднять чернь против существующего порядка»[26].

Насколько Временное правительство к осени 1917 г. оказалось оторванным от реальности, видно из того, что буквально накануне Октября Керенский заявил английскому послу Дж. Бьюкенену: «Я желаю того, чтобы они [большевики] вышли на улицу, и тогда я их раздавлю».

Все это здесь говорится, чтобы представить два проекта, которые восемь месяцев были руководствами двух систем управления, принятия и реализации решений – с разными картинами мира и человека, с разной философией, логикой и типом мышления, с разными типами деятельности. В коалиции Февральской революции и Временном правительстве собрались выдающиеся интеллектуалы, они не были ни коррумпированы, ни ленивые, но они мыслили в системе Просвещения ХIХ века, а крестьяне, рабочие и большая часть разночинной интеллигенции мыслили в рациональности иной системы. И эту систему поняла небольшая группа молодых революционеров, которая «доработала» эту систему посредством синтезом с ней представлениями новой, «постклассической» наукой. И эта новая картина мира была понята и принята масса населения, сохранившее космическое доиндустриальное мироощущение, но в поиске пути развития и модернизации.

Эту сторону революции история обходит, наше образование к этому нас не подготовило. Философия, на беду, была погружена в идеологические противоречия и компромиссы. Методы и алгоритмы советских мыслителей, проектировщиков, командиров и вообще советских людей активного возраста в период 1900-1960 гг. позже использовались по инерции – и угасали. В какой-то мере этими методами владели представители партийной и государственной элиты, которые организовали «антисоветскую революцию» и поднялись в первый эшелон власти и управления. Но и этот ресурс иссякает, а кроме того, без соответствующей системы ценностей и управлять, и консолидировать общество будет трудно. Это все более очевидно.

Но вернемся к элементам проекта Октябрьской революции после легализации новой власти на II съезде Советов.

 

1. Создание новых социальных форм и институтов

ХIХ век был веком интенсивного проектирования форм. Научная, буржуазные и промышленная революции были всплеском изобретения, конструирования и быстрого строительства структур общественного бытия – политических и хозяйственных, образовательных и культурных, военных и информационных. Объектами конструирования были и разные типы человеческих общностей – классы и политические нации, структуры гражданского общества (ассоциации, партии и профсоюзы), политическое подполье и преступный мир нового типа. Важные проекты новых форм делались в виде утопий, футурологических предсказаний или фантастики, более или менее основанной на рациональном знании.

В России проектирование новых форм в ХIХ веке велось как в рамках консервативной доктрины самим правительством, так и относительно радикальными культурными и социальными движениями – либералами и революционными демократами, анархистами и народниками. В начале ХХ века большие проекты новых форм жизнеустройства выдвинули консервативные реформаторы (Столыпин), либералы (кадеты) и большевики. Последние не следовали доктринам и опыту буржуазных западных обществ и государств, а выступили с инновацией «модернизации в обход капитализма». Эта идея народников была превращена в проект, отвечающий новым условиям и России, и внешней среде (в частности, перехода капитализма в фазу империализма и в состоянии Мировой войны).

Тот факт, что в СССР советская власть быстро возродила после 7 лет войн приемлемое жизнеустройство, во многом обязан новым социальным и политическим формам. Очень быстро все население и территория были преобразованы в связные системы двумя сетевыми структурами, следующими общими, а не местными, доктринами и нормами – партией и номенклатурой (изобретенной в 1923 г.). Тот факт, что эти структуры исчерпали к 1960-м годам свой потенциал и требовали обновления – тема совсем другая, большевики за этот период не отвечают.

После Октября была чрезвычайная необходимость в особой властной структуре, не зависящей от Советов. Так, например, была необходима церковь как особая властная инстанция в период раннего феодализма. Другая причина превращения партии в связующий «скелет» государственной системы состояла в том, что Советы – структуры соборного типа. В отличие от парламента с его голосованием, Советы не могли быть быстрыми органами управления. Они выделяли из себя управленческий исполком, а сами искали консенсус («правду») и выполняли легитимирующую роль. Для общества традиционного типа эта роль очень важна, но требовался и форум, на котором велась бы выработка решений через согласование интересов и поиск компромисса. Таким форумом, действующим «за кулисами» Советов, стала партия большевиков, подчиненная центру.

Л.Г. Ионин писал о роли партии во всем советском периоде: «Само существование КПСС как института — независимо от того, как человек относился к партии, сохранял ли он членство или выходил из нее — играло важную роль в деле осознания индивидом собственной идентичности… Она играла роль идентификационной доминанты. И это совершенно безотносительно ее политико-идеологического смысла, а только в силу ее культурной роли. Поэтому когда завершился этап перестроечного, эволюционного развития и началось систематическое разрушение институтов советского общества, запрет КПСС, бывшей ядром советской институциональной системы, сыграл решающую роль в процессах деидентификации… Поэтому распад советской культуры и соответствующих институтов ставил страну в состояние культурного опустошения»[27].

Партия связывала институты и нормы и через них соединяла людей в общество. Это было общество иного типа, чем на Западе.

Как и все главные политические решения большевиков после Февраля, были вызваны реальным состоянием страны и соответствовали чаяниям народа. Особый, малоизученный вопрос состоит в том, благодаря каким методологическим принципам большевики «чувствовали» чаяния революционных масс. Ведь между Февралем и Октябрем они следовали не заранее выработанной программе, а предвосхищению хода событий и, говоря современным языком, пониманию самой структуры происходившей в России катастрофы. М. Либер (Бунд) возмущался: «Ложь, что массы идут за большевиками. Наоборот, большевики идут за массами. У них нет никакой программы, они принимают все, что массы выдвигают».

Такими, например, были Декрет о мире и затем его реализация в практически достижимой форме. Принимая решение о выходе из войны, большевики не следовали никакой доктрине. Напротив, критика политики большевиков, начавших переговоры о мире с Германией, была именно доктринальной — и внутри России, и в мировом левом движении. Наряду с переговорами о мире Советское правительство начало строительство новой армии, первые успехи которой в большой мере стабилизировали положение.

В декабре 1917 г. немецкий республиканец Г. Фернау, живший в Швейцарии, в открытом письме обвинил Ленина в том, что он пошел на переговоры с военщиной Германии, вместо того, чтобы «довести до конца дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс от всякого рабства». Ленин ему ответил тоже открытым письмом, в котором говорилось: «Мы хотели бы спасти наш народ, который погибает от войны, которому мир абсолютно необходим. Требуете ли Вы, чтобы, если другие народы все еще позволяют губить себя, наш народ делал бы то же из духа солидарности?».

Великий русский ученый и государственный деятель (генерал, эмигрант) В.Н. Ипатьев писал в Нью-Йорке (1945): «Продолжение войны угрожало полным развалом государства и вызывало крайнее раздражение во всех слоях населения… Наоборот, большевики, руководимые Лениным, своим лейтмотивом взяли требование окончания войны и реальной помощи беднейшим крестьянам и рабочим за счет буржуазии… Надо удивляться талантливой способности Ленина верно оценить сложившуюся конъюнктуру и с поразительной смелостью выдвинуть указанные лозунги, которым ни одна из существовавших политических партий в то время не могла ничего противопоставить… Можно было совершенно не соглашаться с многими идеями большевиков. Можно было считать их лозунги за утопию, но надо быть беспристрастным и признать, что переход власти в руки пролетариата в октябре 1917 г., проведенный Лениным и Троцким, обусловил собой спасение страны, избавив ее от анархии и сохранив в то время в живых интеллигенцию и материальные богатства страны»[28].

Так же было с Декретом о земле. II съезд Советов полностью принял крестьянские наказы 1905-1907 гг. о национализации земли. Декрет ликвидировал частную собственность на землю: все помещичьи, монастырские, церковные и удельные передавались «в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов». В Декрет был без изменений включен «Примерный наказ», составленный из 242 наказов, подавших депутатами I съезда. «Примерный наказ» был выдвинут эсерами в августе 1917 г., и при представлении Декрета из зала возмущенно кричали, что он написан эсерами[29].

Ленин ответил: «Не все ли равно, кем он составлен, но, как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были не согласны. В огне жизни, проводя его на местах, крестьяне сами поймут, где правда… Жизнь – лучший учитель, а она укажет, кто прав, и пусть крестьяне с одного конца, а мы с другого конца будем разрешать этот вопрос».

Это было очевидно разумное решение – идея государственного капитализма и создания крупных культурных хозяйств (и даже сохранения поместий как совхозов) в тот момент была утопией. Дебаты по этой проблеме шли шесть месяцев, обсуждалось сложное противоречие: можно ли создавать новые институты развития, пока не завершился «крестьянский бунт» – революционный процесс в крестьянстве? Этот процесс был в основе программы эсеров, и она отвечала желаниям крестьян – они требовали «уравнительного распределения». Кроме того, благодаря Декрету на полгода был получен мир с эсерами и возможен «военный коммунизм». Практически, ни большевики, ни другая какая-либо центральная власть в тот период не могла навязывать свои решения даже в тех районах, которые приняли Советскую власть.

По этому декрету крестьяне получили 150 млн. десятин земли, автоматически были устранены арендные платежи (на сумму 700 млн. золотых рублей) и крестьянам списали задолженность в Крестьянский банк в размере 1,4 млрд. золотых рублей. Это сразу улучшило положение основной массы крестьян-середняков, которые были главными арендаторами[30]. Из конфискованной по Декрету земли 86% было распределено среди крестьян, 11% перешло государству (в основном в форме подобия совхозов) и 3% коллективным хозяйствам.

Завоевания крестьянства благодаря новым институтам были настолько велики, что хозяйство крестьян не потерпело краха и даже поправлялось в условиях Гражданской войны – явление в истории беспрецедентное. Вследствие резкого снижения товарности сельского хозяйства крестьяне стали сами лучше питаться и смогли увеличить количество скота. Хозяйство села обнаружило в эти годы поразительную устойчивость, и крестьяне понимали, что она обусловлена аграрной политикой Советской власти.

Поэтому Советы за два сезона получили по продразверстке 370 млн. пудов, а царское и Временное правительство не получили от крестьян хлеба, хотя экспорт зерна был прекращен. Во время Гражданской войны Советская власть обеспечила пайками практически все городское население и часть сельских кустарей (всего 34 млн. человек), а также пенсиями и пособиями (в натуре, продовольствием) были обеспечены 9 млн. семей военнослужащих.

Получив землю, крестьяне повсеместно и по своей инициативе восстановили общину. Как только история дала русским крестьянам короткую передышку, они определенно выбрали общинный тип жизнеустройства. В 1927 г. в РСФСР 91­% крестьянских земель находился в общинном землепользовании. И если бы не грядущая война и жестокая необходимость в форсированных модернизации села и индустриализации, возможно, более полно сбылся бы проект государственно-общинного социализма неонародников (Чаянов).

Важным событием была национализация банков по декрету ВЦИК от 14 декабря 1917 г. Банки — главный системообразующий элемент капитализма. Поэтому вопрос о национализации банков ставился уже в Апрельских тезисах Ленина и вошел в документы VI съезда партии в августе 1917 г.

В России банки контролировались иностранным капиталом. Из 8 больших частных банков лишь один (Волжско-Вятский) мог считаться русским, но он был блокирован «семеркой», и капитал его рос медленно. Иностранцам принадлежало 34% акционерного капитала банков. Поэтому национализация была актом и внешней политики государства. Через банки иностранный капитал установил контроль над промышленностью России, поэтому, затронув банки, Советское правительство начинало огромный процесс изменения отношений собственности, к которому в тот момент оно не было готово. Действовали по ситуации. Причина национализации банков не была связана с теорией, она была политической и даже конъюнктурной.

Во время войны частные банки в России резко разбогатели и усилились (при ослаблении Госбанка — обеспечение золотом его кредитных билетов упало за годы войны в 10,5 раза). В 1917 г. банки занялись спекуляцией продовольствием, скупили и арендовали склады. Так они стали большой политической силой и объявили финансовый бойкот Советской власти, перестали выдавать деньги для выплаты зарплаты (чиновникам госаппарата выдали зарплату за 3 месяца вперед с тем, чтобы те могли бойкотировать новую власть). Кроме того, по негласной договоренности с фабрикантами банки перестали выдавать деньги тем заводам, на которых был установлен рабочий контроль.

Через три недели саботажа и бесплодных переговоров, 14 ноября вооруженные отряды заняли все основные частные банки в столице. Декретом ВЦИК была объявлена монополия банковского дела, и частные банки влились в Государственный (отныне Народный) банк. Банковские служащие объявили забастовку, и только в середине января банки возобновили работу, уже в системе Народного банка. Поскольку среди служащих банков не было рабочих, не могло быть и речи о рабочем контроле, требовалось примирение с 50 тысячами служащих[31].

Крупные вклады были конфискованы. Аннулировались все внешние и внутренние займы, которые заключили как царское, так и Временное правительство. За годы войны только внешние займы составили 6 млрд. руб. (чтобы понять величину этой суммы, скажем, что в лучшие годы весь хлебный экспорт России составлял около 0,5 млрд. руб. в год).

Дольше всех (до 2 декабря 1918 г.) не подвергался национализации московский Народный банк. Причина была в том, что это был центральный банк кооператоров, и правительство хотело избежать конфликта с ними и его вкладчиками-крестьянами. Отделения этого банка были преобразованы в кооперативные отделения Национального банка. 2 декабря 1918 г. на территории РСФСР запоздало были ликвидированы и все иностранные банки. В апреле 1918 г., когда возникли надежды на возможность мягкого переходного этапа («государственного капитализма»), были начаты переговоры с банкирами о денационализации банков, но этот проект так и не был реализован.

Функция проектирования и изучения новых форм жизнеустройства присутствует во всех программах 1918 г. и потом в 1920-х годов: в ГОЭЛРО, во внедрении метрической меры и стандартизации, в Госплане и создании сети научных НИИ как национальной системы. Особенно важны были крупномасштабные инновации: массовая профилактическая медицина и программы ликвидации массовых инфекционных болезней (средняя продолжительность жизни в Европейской России выросла к 1926 г. на 12 лет), срочное развитие авиации и др. Многие эти программы были организованы в форме экспедиций по всей территории. Руководитель экспедиционных работ АН СССР Ферсман говорил в своем докладе: «На нас, работниках науки, лежит великая обязанность творить эти формы так, как мы творим и самую науку».

Особо отметим создание системы единой общеобразовательной школы. До 1917 г. школа, которая начала в пореформенной России строиться как «двойная» (для элиты и для массы), охватила небольшую часть детей. 75% населения было неграмотным. В начале ХХ века оссии шли дискуссии о выборе типа школьной системы. Критике подвергалась позиция Министерства народного просвещения – кризис сословного общества породил конфликт и в отношении к образованию, поминали «циркуляр о кухаркиных детях» (1887) . Николай II склонялся к учреждению в России школы «двух коридоров», что было одной из причин неприязни к нему со стороны интеллигенции. В своих заметках «Мысли, подлежащие обсуждению в Государственном совете» он пишет: «Средняя школа получит двоякое назначение: меньшая часть сохранит значение приготовительной школы для университетов, большая часть получит значение школ с законченным курсом образования для поступления на службу и на разные отрасли труда».

Царь к тому же поддерживал идею уменьшить число студентов и считал, что такая реформа школы сократит прием в университеты. Он требовал сокращения числа «классических» гимназий — как раз школы «университетского типа». Он в этом видел средство «селекции» школьников и студентов по сословным и материальным признакам. Когда военный министр А.Н. Куропаткин подал предложение принимать «реалистов» на физико-математические факультеты, как лучше подготовленных по этим предметам, нежели гимназисты, царь ответил отказом.

В отношении образования крестьян дискриминировали: крестьян-общинников, получавших образование, исключали из общины с изъятием у них надельной земли – такой крестьянин формально переходил в другое сословие (этот закон был отменен в 1906 г.).

Содержание сельских школ (земских и церковно-приходских) почти целиком ложилось на плечи самих крестьян, а уровень обучения был очень низким. В среде крестьян сложилось устойчивое убеждение, что правящие круги злонамеренно препятствуют развитию народного просвещения и образования. Министерство народного просвещения, в общем, ориентировалось на передовую педагогическую мысль. Историки отмечают в установках Министерства тенденцию к переходу от существовавшей системы среднего образования к созданию единой школы. В проектах реформы средней школы при министре П.Н. Игнатьеве идея перехода к единой школе выражена уже вполне четко, но этот проект не был принят.

Именно эти проекты, нашедшие поддержку учительства, и вошли в программу создания массовой средней школы при советской власти сразу после Октября. 29 октября 1917 г. в Обращении наркома по просвещению была поставлена задача в кратчайший срок добиться массовой грамотности путем введения всеобщего обязательного и бесплатного обучения. Декретом от 9 ноября 1917 года была организована Государственная комиссия по просвещению, которая занялась разработкой основ строительства системы народного образования. 5 июня 1918 г. был принят декрет СНК о передаче в ведение Наркомата по просвещению всех учебных и общеобразовательных учреждений и заведений. В июле 1918 года был созван I Всероссийский учительский съезд, объединивший основную массу учительства. Этот съезд определил самые важные принципы строительства советской школы, едва ли не главного «генератора» советского общества — хотя среди учителей авторитет эсеров и меньшевиков был сильнее, чем большевиков.

В августе 1918 года I Всероссийский съезд по просвещению рассмотрел и единогласно одобрил проект «Положения об единой трудовой школе РСФСР», выработанный Государственной комиссией по просвещению. В сентябре ВЦИК издал декрет по этому Положению. Была одобрена система единой школы с двумя ступенями: I ступень — 5 лет и II ступень — 4 года. Это была девятилетняя средняя общеобразовательная школа. Таким образом, была ликвидирована разнотипность общеобразовательных школ.

26 декабря 1919 года был принят декрет «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР», который обязывал все население Советской республики от 8 до 50 лет обучаться грамоте на родном или русском языке. Пункты ликбеза открывались повсеместно – в городских кварталах, при фабриках и заводах, а в деревне в сельсоветах, красных уголках и клубах. К 1920 г. в условиях гражданской войны, разрухи и голода уровень грамотности населения в возрасте 10-50 лет поднялся до 44% (на охваченной переписью 1920 г. части страны). К 1926 г. уровень грамотности вырос до 57%. В 1930–е гг. в основном была решена проблема неграмотности людей среднего, а отчасти и пожилого возраста в деревне. К концу 1930-х гг. уровень грамотности достиг 87%.

Эта массовая кампания, в которую было вовлечено не только учительство, но и грамотная молодежь из разных социальных групп, сыграла важную роль в консолидации общества вокруг программы строительства общероссийской школьной системы, которая воспринималась как большой национальный проект.

Сеть средних школ стала расти даже в условиях гражданской войны: в 1920/21 учебном году их число выросло по сравнению с 1914/15 годом больше чем вдвое, достигнув 4163. Число средних школ в сельской местности стало 2144 против 72 в 1914/15 учебном году. В 1919 году стали создаваться рабочие факультеты (рабфаки), за четыре года дававшие молодым людям из рабочих и крестьян, вышедших из школьного возраста, среднее образование, достаточное для поступления в вуз.

В 1920 году Наркомпрос опубликовал учебный план советской школы. Большое внимание отводилось на изучение математики и основ наук о природе (физике, химии, биологии), об обществе, физическому и эстетическому воспитанию. Работа на пришкольном участке и в мастерских включалась в учебные предметы.

Форсированная и поддержанная обществом программа становления единой трудовой общеобpазовательной школы выдержала экзамен Великой Отечественной войной. Неожиданно для себя немцы в 1941 г. встретили многомиллионную армию деревенских парней, которые воспринимали время в секундах и владели сложной техникой. Дух новаторства был общим, культура России была на взлете.

 

2. Создание структур безопасности

Первая задача любой революционной власти — предотвратить ее ликвидацию военным путем, пока новая власть не оформилась и не получила минимума поддержки населения. Самый опасный период — первые часы и дни, когда даже информация о взятии власти еще не распространилась в обществе. Сразу же после 25 октября 1917 года Советской власти пришлось отражать наступление на Петроград войск Керенского — Краснова, а в самом Петрограде ликвидировать выступление юнкеров. Они не были успешными, в них был виден упадок сил и духа всего проекта Временного правительства, исчерпавшего свой потенциал.

Чрезвычайным делом было создание государственных структур правопорядка. II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов утвердил принцип полновластия и единовластия Советов на местах в решении местных дел. 28 октября 1917 г. по телеграфу НКВД предписал всем Советам рабочих и солдатских депутатов учредить рабочую милицию. Она должна была находиться в ведении Совета рабочих и солдатских депутатов, власти обязаны были содействовать ей в снабжении оружием. Вскоре сельскую милицию стали создавать крестьянские Советы. Обладание своими вооруженными формированиями (отряды рабочей милиции), усиливало власть Советов. Военно-революционные комитеты на местах упразднялись.

Декрета об упразднении милиции Временного правительства не было, этот вопрос решался на местах Советами. Центральный аппарат старой милиции был ликвидирован в начале декабря 1917 г. приказом НКВД. Временно старая милиция сохранялась при признании ее личным составом Советской власти (Советы направляли в милицию комиссаров). В некоторых районах этот процесс растянулся до весны 1918 г.

После создания в феврале 1918 г. регулярной Красной Армии милицию отделили от военных органов и военных функций, превратив ее в профессиональный, штатный орган по охране общественного порядка. Был сделан шаг к централизации: милиция на местах являлась теперь исполнительным органом центральной власти. Она состояла в непосредственном ведении местных Советов, но подчинялась общему руководству НКВД (в нем было Главное управление милиции). Таким образом, милиция находилась в двойном подчинении – Совету и вышестоящему органу милиции.

7 декабря 1917 г. СНК создал Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем (ВЧК). Она была предназначена прежде всего как орган борьбы с саботажем во всеобщей забастовке служащих прежних государственных учреждений. Первые шаги ВЧК были направлены против нарушений трех видов: саботажа чиновников, «пьяных погромов» (разграбления винных складов) и бандитизма «под флагом анархизма».

Особой опасностью оказалась спекуляция акциями в связи с заключением Брестского мира. Правительство России было должно оплатить все ценные бумаги, предъявленные Германией, и началась широкая спекуляция акциями промышленных предприятий (в том числе национализированных). Акции продавались немецким подданным, от них поступали в посольство Германии, а оно предъявляло их к оплате. На борьбу с этим были брошены большие силы ВЧК.

В момент создания в ВЧК входили лишь большевики. 8 января 1918 г. СНК назначил членами ВЧК четырех левых эсеров. После заключения Брестского мира левые эсеры ушли почти из всех наркоматов, а 6 июля левые эсеры использовали аппарат ВЧК в организации убийства немецкого посла Мирбаха и вооруженного выступления против большевиков.

Со второй половины декабря 1917 г. Советы стали создавать местные ЧК. К концу мая 1918 г. было создано 40 губернских и 365 уездных ЧК (в январе 1919 г. в связи со стабилизацией обстановки уездные ЧК были упразднены). Число сотрудников ВЧК в конце февраля 1918 г. не превышало 120 человек, а в 1920 г. 4500 — по всей стране. В ноябре 1920 г. на ВЧК была возложена охрана границ (до этого граница охранялась «завесами» — подвижными отрядами). Тогда численность персонала ВЧК к 1921 г. достигла максимума — 31 тыс. человек.

6 февраля 1922 г. ВЧК и ее местные органы были упразднены, было образовано Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД под председательством наркома или его заместителя. Декрет возложил на ГПУ борьбу с бандитизмом, шпионажем, подавление открытых контрреволюционных выступлений, охрану границ, железнодорожных и водных путей сообщения, борьбу с контрабандой. В распоряжении ГПУ были особые войска.

Для оценки исторических явлений надо учитывать, как оно отложилось в коллективной памяти. Очень редко бывает, чтобы карательный орган сохранился в памяти под именем, имеющим положительную окраску. Чекист — именно такое имя. Несмотря на все черные мифы последних лет, до сих пор сотрудники спецслужб желали бы, чтобы их называли «чекист». Это значит, что в глазах современников-обывателей ЧК своими жестокостями спасала несравненно больше невинных людей, чем губила. Этот баланс коллективный разум очень хорошо определяет.

Строительство армии. Ввиду явной опасности, что с фронта вглубь страны хлынет неорганизованный поток вооруженных дезертиров, Советское государство сразу приступило к демобилизации старой армии[32]. Одновременно был начат процесс создания новой постоянной регулярной армии. 15 января 1918 г. СНК принимает декрет «О рабоче-крестьянской Красной Армии», которая создавалась на принципе добровольности. Он был вызван тем, что война была бедствием для народа, и общественное сознание отвергало идею воинской повинности. Для вступления в ряды Красной Армии необходимы были рекомендации войсковых комитетов, парторганизаций и профсоюзов или, по крайней мере, двух членов этих организаций. При вступлении целыми частями требовалась круговая порука всех и поименное голосование.

В первые дни наступления войск Четвертного союза (Германии и ее союзников) в феврале 1918 г. в Красную Армию вступило добровольно свыше 8 тысяч бывших офицеров и генералов. В марте 1918 г. СНК узаконил привлечение в Красную Армию «военных специалистов» из числа офицеров и генералов старой армии (это решение специально подтвердил V Всероссийский съезд Советов).

Привлечение «военспецов» из числа офицеров вызвало в партии острую дискуссию, а порой и конфликты. Возникла даже т.н. «военная оппозиция» на VIII съезде РКП(б) – из числа противников этой политики. Однако Ленин в отстаивании своей позиции проявил исключительную настойчивость.

Весной 1918 г. началась иностранная военная интервенция, и ВЦИК ввел всеобщую воинскую повинность. 16 августа 1918 г. войска США высадились во Владивостоке и взяли под контроль Транссиб и КВЖД. Во Владивостоке и Благовещенске были открыты филиалы американских банков и компаний. Их поддерживала японская армия (73 тыс. штыков). Мурманск заняли объединенные силы США, Британии и Франции. Они повели наступление на Севере. Западные политики считали, что Советская Россия не сможет оказать сопротивления, и раздел России будет произведен без войны.

В тот раз они ошиблись, Красную Армию удалось собрать очень быстро, а в Сибири ее поддержало массовое партизанское движение. Белые терпели поражения. Летом 1919 г. начался вывод войск США с севера России, а к апрелю 1920 г. были выведены войска с Дальнего Востока. Первую кампанию столетней холодной войны пришлось свернуть.

Важным шагом в становлении армии было введение в ноябре 1918 г. формы для военнослужащих, а в январе 1919 г. – знаков различия для командного состава. В сентябре 1918 г. был учрежден орден Красного Знамени, которым награждались за храбрость и мужество в боях.

Постепенно грани между двумя категориями командного состава – «военспецов» и «красных командиров» («краскомов») стирались, и к окончанию Гражданской войны оба термина вышли из употребления и были заменены единым наименованием «командир РККА». Все это говорит о том, что становление советских вооруженных сил произошло очень быстро.

Красная армия к концу гражданской войны насчитывала 5,5 млн. человек. После войны, прежде всего, была проведена демобилизация, и к началу 1923 г. численность была сокращена до 600 тыс. человек. В 1924 г. были установлены следующие сроки действительной военной службы: в армии — два года, во флоте — четыре года.

Советское государство приняло фундаментальный принцип, – прежде всего, восстановить монополию на легитимное насилие. Это означало необходимость ликвидации всех иррегулярных вооруженных сил революции. Надо представить, насколько это был ответственный и тяжелый шаг!

Один из самых красноречивых эпизодов восстановления государственности – завершить миссию Красной гвардии. Об этой операции мы ничего не знали из официальной истории – она никак не вписывалась в упрощенную модель классовой борьбы и романтический образ революции. В Петрограде Красная гвардия была распущена 17 марта 1918 года, о чем было объявлено во всех районных Советах с предложением всем желающим записываться в Красную армию. Начальник штаба Красной гвардии был арестован.

Это и другие действия по «огосударствлению» революционного общества вызвали, конечно, сопротивление части рабочих даже в центре России. Они самоотверженно пошли в революцию – и их разоружают! Это вызвало отток рабочих из Красной армии. Так, к середине мая почти все рабочие с петроградского завода Речкина, ушедшие в Красную армию, вернулись на завод, т. к. не хотели, чтобы остальные рабочие смотрели на них «как на опричников».

 

3. Советы: интеграция в систему государственной власти

В целом, Октябрь открыл путь процессу (поначалу стихийному) продолжения российской государственности от самодержавной монархии к советскому строю, минуя государство либерально-буржуазного типа. Однако на этом пути возникли большие трудности: государственное строительство Советской власти вошло в конфликт с освобожденной энергией революционных масс и с теми институтами, которые она породила и, строго говоря, которые и были инструментом революции. Как выразился Есенин, большевикам «страну в бушующем разливе пришлось заковывать в бетон». Но это значит, что надо было преодолеть смуту и подавить «русский бунт».

Главная проблема строительства Советского государства коренилась в глубокой противоречивости самой идеи новой государственности – смысле Советов. Лозунг «Вся власть Советам!» отражал крестьянскую идею «земли и воли» и нес в себе большой заряд анархизма. Тем более, что состав Наркомзема был почти весь из эсеров. О периоде мая 1918 г. пишут, что предписания центрального правительства оказывали слабое воздействие на сельских Советах. Они трактовали «Вся власть Советам!» в смысле своего суверенитета и полной свободы действий в отношении центральных властей.

Положение осложнялось тем, что, с точки зрения государственного порядка, Советы взяли на себя власть, когда в России во многих системах царил хаос, а другие находились на грани хаоса. Возникновение множества местных властей, не ограниченных «сверху» ни иерархией монархического порядка, ни законами, буквально рассыпало Россию на мириады «республик».

Ведь Советы, имея «всю власть», могли сами устанавливать и менять законы. Поэтому новому государству пришлось в форсированном порядке и принимать Конституцию, и создавать свою армию.

Вот пример местного законотворчества, которое действовало до принятия в июле 1918 года первой Конституции РСФСР. Пришвин записал в дневнике 25 мая 1918 года, что Елецкий Совет Народных Комиссаров постановил «передать всю полноту революционной власти двум народным диктаторам Ивану Горшкову и Михаилу Бутову, которым отныне вверяется распоряжение жизнью, смертью и достоянием граждан»[33]. А 2 июня 1918 года Пришвин в дневнике сделал такую запись: «Вчера мужики по вопросу о войне вынесли постановление: ”Начинать войну только в согласии с Москвою и с высшей властью, а Елецкому уезду одному против немцев не выступать”».

Начатая гражданская война создала чрезвычайную ситуацию и угрозу голода. Оккупация немцами Украины прекратила подвоз зерна в центральные губернии с Украины, Дона и Кубани. Из-за восстания Чехословацкого корпуса прекратился подвоз хлеба из Сибири и районов Поволжья. Советская власть ввела особый режим – «военный коммунизм».

Ленин считал, что это – решающая стадия перехода от буржуазной революции к социалистической: «Советская республика посылает в деревни отряды вооруженных рабочих, в первую голову более передовых, из столиц. Эти рабочие несут социализм в деревню... Все, знающие дело и бывавшие в деревне, говорят, что наша деревня только летом и осенью 1918 года переживает сама “Октябрьскую” (т.е. пролетарскую) революцию»[34].

Жизненные потребности государственного строительства превращали Советы в местные органы власти и представительства центра на местах. Гражданская война изменила эту едва возникшую систему – Советы интегрировались в советский госаппарат или встали в оппозицию к большевикам («Советы без коммунистов»). Ленин так выразил позицию активной части крестьянства: «Мы большевики, но не коммунисты. Мы — за большевиков, потому что они прогнали помещиков, но мы не за коммунистов, потому что они против индивидуального хозяйства». ВКП(б) была мало представлена в деревне: даже в 1925 г. партийные ячейки имелись в среднем лишь в одном из 30 сел. Треть коммунистов на селе были присланные из города люди, не знавшие местных условий.

Чтобы на основе Советов восстановить государство, требовалась обладающая непререкаемым авторитетом сила, которая была бы включена во все Советы и в то же время следовала бы не местным, а общегосударственным установкам и критериям. Такой силой стала партия РКП(б), потом ВКП(б), игравшая роль «хранителя идеи» и высшего арбитра, но не подверженная критике за конкретные ошибки и провалы.

В практике Советов была выработана система приемов, которые в конкретных условиях советского общества повысили устойчивость и эффективность государственности. Условием для этого было и то, что партия соединила Советы в единую государственную систему, связанную как иерархически, так и «по горизонтали». Главным способом воздействия партии на деятельность государства был установленный ею контроль над кадровыми вопросами и сеть коммуникаций со всеми государственными структурами. Уже в конце 1923 г. стала создаваться система номенклатуры – перечня должностей, назначение на которые (и снятие с которых) производилось лишь после согласования с соответствующим партийным органом.

В условиях нехватки образованных кадров и огромной сложности географического, национального и хозяйственного строения страны, номенклатурная система имела большие достоинства. Она подчиняла весь госаппарат единым критериям и действовала почти автоматически. Это обусловило необычную для парламентских систем эффективность Советского государства в экстремальных условиях индустриализации и войны. Важным в таких условиях фактором была высокая степень независимости практических руководителей от местных властей и от прямого начальства.

Но этот процесс был медленным. НЭП усложнил отношения с партией. C 1924 г., в условиях недорода, экономическая власть кулаков на селе стала трансформироваться в политическую. В то же время кулаки и зажиточные крестьяне были заинтересованы в появлении на селе организованной и стабильной власти. Надо было решать две задачи: восстановить систему органов местной власти с централизованной дисциплиной и контролем; обеспечить лояльность этой системы к центральной власти.

Для этого был нужен компромисс с массой крестьян, т.к. сильнее всего система была подорвана в уездном и волостном звене. На уровне волости реальное влияние в исполкомах было у кулаков, депутаты из бедноты боялись присутствовать на заседаниях, да и не имели транспорта. Сельсоветы понимались как традиционные сельские сходы. На выборы голосовать шел глава двора, уверенный, что «он один представляет всю семью». Малочисленные и неопытные партработники раздражали крестьян. Еще большие трения вызвала активная с 1924 г. деятельность комсомольцев. Оргбюро ЦК ВКП(б) даже резко осудило антирелигиозные крайности комсомольцев на селе.

Один делегат из крестьян на Совещании по советскому строительству жаловался, что комсомольцы проводят выборы Советов с заранее заготовленными списками: «Когда из 27 членов Совета выбирается 9 женщин и 9 комсомольцев, я сомневаюсь, чтобы такой сельсовет был авторитетен для крестьянства, которое привыкло в сельсовете видеть не комсомольца, не женщин, а бородачей».

В выборах 1923 г. участвовало около 35% избирателей, в 1924 — около 31%, а по оценкам партийного руководства реальное участие в выборах 1924 г. было от 15 до 20%. При этом вырос процент в Советах коммунистов и комсомольцев, что было признаком безразличия массы крестьянства к выборам.

Вопросы советского строительства обсуждали подряд два съезда партии и III съезд Советов СССР. Президиум ЦИК СССР постановил, что выборы 1924 г. отменяются там, где на них явилось менее 35% избирателей. В срочном порядке и в нарушение конституций союзных республик были возвращены избирательные права «лицам, использующим наемный труд» (прежде всего, кулакам), а также другим «лишенцам», например, казакам, воевавшим на стороне белых. Хотя «лишенцев» было немного (около 1,3%), это оказало большое моральное воздействие. Это было непростое решение: Конституция РСФСР 1925 г. восстановила запрет в прежней редакции, но практического эффекта это уже не имело, и Наркомюст издавал инструкции по возвращению избирательных прав. Было запрещено также заранее составлять списки кандидатов.

Повторные выборы весной 1925 г. показали «резкое падение процента коммунистов и бедноты в Советах и высокую активность избирателей». В выборах зимы 1925/1926 г. в РСФСР участвовало 47,3% избирателей (в других республиках еще больше). Связь Советской власти с крестьянством была восстановлена, хотя и дорогой ценой: на селе инструмент власти был передан в руки кулачества, а в партии усилилась оппозиция.

Побочным, но важным результатом всей кампании было то, что центральная власть осознала значение традиционных крестьянских форм власти — сельских сходов. Оказалось, что в период недееспособности сельсоветов именно они предотвратили анархию и полную дезорганизацию. С некоторым запозданием, серией нормативных актов сельские сходы были включены в советскую государственную систему.

Острый вопрос стоял о комсомоле, который стал преимущественно крестьянской организацией: если сельские жители, в основном интеллигенция, составляли лишь 20% состава партии, в комсомоле 59% были крестьяне, причем главным образом середняки (доля батраков была 5-8%).

Сразу после завершения Гражданской войны была начата большая программа по «гашению» взаимной ненависти расколотых частей народа. НЭП во многом и был такой программой. Она была сопряжена с внутрипартийными конфликтами, в частности, с борьбой против «классовиков» – фундаменталистов классовой идеологии (к ним относились, например, группы Пролеткульта, РАПП и др.). Эта сторона НЭПа – особая большая тема.

После Гражданской войны главным изменением в доктрине государственного строительства было становление однопартийной системы – по мере того как союзные и коалиционные левые партии раскалывались – часть переходила в оппозицию к большевикам, многие рядовые эсеры и меньшевики «перетекали» в РКП(б), а лидеры эмигрировали или сосланы в ходе политической борьбы. Идея единства все больше довлела.

В литературе нередко дело представляется так, будто концепция Ленина превратить партию в скелет всей советской системы возникла из-за того, что малограмотные депутаты рабочих и крестьянских Советов не могли справиться с задачами государственного управления. Проблема глубже. Для строительства СССР как большой системы нужна была именно партия нового типа – не классовая, а «соборная», соединяющая общности, которые недавно были сословиями, а не классами.

В целом за период НЭПа сложная проблема интеграции сельских Советов в систему государственной власти была решена. После Гражданской войны демобилизовался миллион младших и средних командиров, выходцев из деревень и малых городов центральной России – «красносотенцы». Они заполнили госаппарат, рабфаки и вузы, послужили опорой сталинизма.

 

4. Государство и диктатура пролетариата

В отношениях этих сущностей возникли острые противоречия, не менее сложные как в отношениях Советов и государства. Во всех политических партиях, в том числе и в дореволюционной партии большевиков, в представлениях общества господствовал принцип отношений классов, оформленный в теории классов и классовой борьбы Маркса. Марксисты считали, что социалистическая революция установит диктатуру пролетариата, а до этого, при капитализме, будет существовать гражданское общество – арена холодной борьбы классов.

Маркс, развивая эту теорию, сделал такой вывод в «Критике Готской программы» (1875): «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата».

Массовое сознание в России этого не принимало. Бердяев писал: «В мифе о пролетариате по-новому восстановился миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским мессианизмом. Поднялась рабоче-крестьянская, советская Россия. В ней народ-крестьянство соединился с народом-пролетариатом вопреки всему тому, что говорил Маркс, который считал крестьянство мелко-буржуазным, реакционным классом»[35].

В течение 1917 г. до Октября численность партии большевиков увеличилась в 15 раз, и большинство их мыслили не в категориях Маркса, а как описал Бердяев. Сразу после Октября диктатура пролетариата (в союзе с крестьянством) понималась как власть абсолютного большинства, которая сможет поэтому обойтись без насилия – с таким основанием в Октябре отпускались под честное слово юнкера и мятежные генералы.

По мере обострения обстановки упор делался на слове диктатура, и метафора использовалась для оправдания насилия. К неклассовому пониманию «диктатуры пролетариата» крестьяне были подготовлены, она воспринималась как диктатура тех, кому нечего терять, кроме цепей – тех, кому не страшно постоять за правду. Пролетариат был новым воплощением народа, несущим избавление – общество без классов.

Между ветеранами и социальной базы партии большевиков возникло расхождение в понятиях, им придавали разные смыслы. Ленин в разных формах объяснял образованным марксистам-большевикам, что в реальности общество гетерогенно, оно состоит из разных общностей, и что в государстве правящая партия не может действовать согласно идеалам и интересам одного класса, что задача власти – разные общности соединить в союз. Актив партии воспринимал это с трудом, хотя различия интересов и ценностей были очевидны и видны сегодня.

Пришвин вспоминает два разговора (1919 г.): «Был митинг, и некоторые наши рабочие прониклись мыслью, что нельзя быть посередине. Я сказал одному, что это легче – быть с теми или другими. “А как же, – сказал он, – быть ни с теми, ни с другими, как?” – “С самим собою”. – “Так это вне общественности!” – ответил таким тоном, что о существовании вне общественности он не хочет ничего и слышать». Потом беседовал он с одним большевиком о коммунизме в присутствии постороннего мужика: «Долго слушал нас человек мрачного вида, занимающийся воровством дров в казенном лесу, и сказал: – Я против коммуны, я хочу жить на свободе, а не то что: я сплю, а он мне: “Товарищ, вставай на работу!”».

В тот момент опровергать догму Маркса и его классовую теорию диктатуры пролетариата было невозможно – для многих эта догма была предметом веры. Теоретический вопрос породил политический конфликт.

Историк Б.Н. Земцов пишет: «В марте 1918 г. в статье “Очередные задачи Советской власти” Ле­нин высказал фактически контрреволюционную идею: “Революция, и именно в интересах социализма, требует беспрекословного повиновения масс единой воле руководите­лей трудового процесса”. Поэтому со стороны одного из членов большевистского правительства — Председателя Высшего Совета народного хозяйства РСФСР Н. Осинского — последовало быстрое и резкое возражение: “Мы не стоим на точке зрения «строительства социализма под руководством организаторов трестов». Мы стоим на точке зрения строительства пролетарского социализма — классовым творчеством самих рабочих, не по указке «капита­нов промышленности». Ставя вопрос таким образом, мы исходим из доверия к классовому инстинкту, к классовой самодеятельности пролетариата. Иначе и невозможно его ставить. Если сам пролетариат не сумеет создать необходимые предпосылки для социалистической организации труда, — никто за него это не сделает и никто его к этому не принудит”.

К осени 1918 г. органы местного самоуправления были вытеснены местными партийно-государственными органами, построенными на основе централизма. В среде большевиков с дооктябрьским стажем это вызвало сначала недоумение, а затем протест. Диктатура пролетариата воспринималась ими диктатурой по от­ношению к другим классам и социальным группам, по отношению же к самому пролетариату она представлялась системой самоуправления. Поэтому в 1919 г. вокруг Н. Осинского и его товарищей Т.Б. Сапронова, Б.М. Смирнова в РКП(б) сложилась группа “демократического централизма” (децисты). В декабре 1919 г. на VII съезде Советов РСФСР децисты получили большинство голосов по вопросу о советском строительстве, и съезд принимает их резолюцию, а не Ленина.

После Гражданской войны фракционная борьба разгорелась с новой силой. Помимо децистов, зимой 1920-1921 гг. в РКП(б) возникла группа “рабочая оппозиция”».

Дискуссии между большинством ЦК и «рабочей оппозицией» не получилось и обернулось фракционной борьбой. В 1922 г. возникла «рабочая группа», возглавляемая старыми большевиками-рабочими (Г.И. Мясниковым и др.). В начале 1923 г. Мясников от имени «Рабочей группы Российской коммунистической партии» выпустил манифест, в котором требовал восстановления политических свобод для всех политических течений «от монархистов до анархистов». В апреле 1923 г. на XII съезде РКП(б) группу объявили контрреволюционной. В мае Мясников был арестован[36].

Недовольство отходом от классового подхода возникло не только в РКП(б) – меньшевики и эсеры называли поддержку отсталого мелкобуржуазного крестьянства вместо рабочего класса капитуляцией. И этот спор был очень длительным и жестким.

М. Горький вспоминал «Апрельские тезисы»: «Когда в 17 году Ленин, приехав в Россию, опубликовал свои “те­зисы”, я подумал, что этими тезисами он приносит всю ничтожную количественно, героическую качественно рать политически воспитанных рабочих и всю искренно революционную интеллигенцию в жертву русскому крестьянству».

Это представление даже на уровне здравого смысла можно было принимать только как абстракцию Маркса – даже в примитивном обществе учредить диктатуру одной общности невозможно. Ленин писал: «Диктатуру пролетариата через его поголовную организацию осуществить нельзя. Ибо не только у нас, в одной из самых отсталых капитали­стических стран, но и во всех других капиталистических странах пролетариат все еще так раздроблен, так принижен, так подкуплен кое-где (именно империализ­мом в отдельных странах), что поголовная организация пролетариата диктатуры его осуществить непосредственно не может. Диктатуру может осуществлять только тот авангард, который вобрал в себя революционную энергию класса»[37].

Процесс гармонизации институтов государства с идеологией шел постепенно по множеству направлений образования и культуры, развития экономики и права. Каждое решение вызывало оппозицию и сложные дискуссии – до конца 1930-х годов.

 

5. Строительство народного хозяйства: срочное и перспективное

Экономическая доктрина Октябрьской революции опиралась на синтез мировоззрения большинства российского общества с идеей развития в обход капитализма. Эта доктрина была принята и со временем получала все больше поддержки. Но на первом этапе в политических решениях доминировало именно мировоззрение трудящихся масс, а революционные проекты модернизации приходилось откладывать на следующий этап. Попытки «быстрого прогресса» были чреваты риском разрыва между власти и массы, причем радикальные проекты преобразований предлагали и власть, и масса.

Например, планы реформирования землепользования предполагали восстановить крупные помещичьи хозяйства в виде совхозов, но это встретило упорное сопротивление – крестьяне желали «уравнительного распределения». В результате произошло уравнивание участков. В таблице показано изменение доли хозяйств (%) по размерам посевных площадей:

Таблица[38]

 

 

1917

1919

1920

Беспосевных земель

11,3

6,6

5,8

С посевными до 4 десятин

58,0

72,1

86,0

С посевными от 4 до 8 десятин

21,7

17,5

6,5

С посевными свыше 8 десятин

9,0

3,8

1,7

 

Получив после Октябрьской революции землю, крестьяне повсеместно и по своей инициативе восстановили общину. В 1927 г. в РСФСР 91­% крестьянских земель находился в общинном землепользовании.

Советская доктрина развития промышленности предполагала прохождение довольно длительного этапа государственного капитализма. Даже накануне Октября представляли, что рабочий контроль на предприятиях будет действовать в форме совместного совещания предпринимателей и рабочих. Взяв власть при полном распаде и саботаже госаппарата, Советское правительство и помыслить не могло взвалить на себя функцию управления всей промышленностью. Основной капитал главных отраслей промышленности принадлежал иностранным банкам. Никакие теории не могли предсказать последствий национализации такого капитала — в истории не было опыта.

В собственность нового государства автоматически перешли все казенные железные дороги и предприятия. В январе 1918 г. был национализирован морской и речной флот. В апреле 1918 г. национализируется внешняя торговля. Это были сравнительно простые меры, для управления и контроля в этих отраслях имелись ведомства и традиции. Но в промышленности события пошли не так, как задумывалось, начался процесс двух типов — «стихийная» и «карательная» национализация.

Э. Карр пишет о первых месяцах после Октября: «Большевиков ожидал на заводах тот же обескураживающий опыт, что и с землей. Развитие революции принесло с собой не только стихийный захват земель крестьянами, но и стихийный захват промышленных предприятий рабочими. В промышленности, как и в сельском хозяйстве, революционная партия, а позднее и революционное правительство оказались захвачены ходом событий, которые во многих отношениях смущали и обременяли их, но, поскольку они [эти события] представляли главную движущую силу революции, они не могли уклониться от того, чтобы оказать им поддержку».

Требуя национализации, обращаясь в Совет, в профсоюз или в правительство, рабочие стремились прежде всего сохранить производство (в 70% случаев эти решения принимались собраниями рабочих потому, что предприниматели не закупили сырье и перестали выплачивать зарплату, а то и покинули предприятие). Вот первый известный документ — просьба о национализации фирмы «Копи Кузбасса». Резолюция Кольчугинского совета рабочих депутатов 10 января 1918 г. была такой: «Находя, что акционерное общество Копикуз ведет к полному развалу Кольчугинский рудник, мы считаем потому, что единственным выходом их создавшегося кризиса является передача Копикуза в руки государства, и тогда рабочие Кольчугинского рудника смогут выйти из критического положения и взять под контроль данные предприятия».

Вот другое, также одно из первых, требование о национализации фабкома петроградской фабрики «Пекарь» в Центральный совет фабзавкомов (18 февраля 1918 г.): «Фабричный комитет фабрики “Пекарь” доводит до вашего сведения как демократический хозяйственный орган в том, что рабочие упомянутой фабрики на общем собрании совместно с представителями местной продовольственной управы 28 января 1918 г. решили взять фабрику в свои руки, т.е. удалить частного предпринимателя по следующим причинам: легче провести концентрацию хлебопечения, правильнее можно сделать учет хлеба, также администрация тормозила работу, и были случаи, что подготовляла голодный бунт в нашем подрайоне, а также неоднократно заявляла о расчете рабочих, якобы нет средств платить, а по нашему подсчету выходит, что мы на остаток можем дать кусок хлеба безработным, а не увеличивать количество безработных.

Принимая все это во внимание, рабочие решили взять фабрику в свои руки, о чем считаем долгом довести до вашего сведения, ибо вы должны знать, что делают рабочие по районам.

Просим узнать ваше мнение о нашем поступке»[39].

Саботаж крупных предприятий и спекуляция продукцией, заготовленной для обороны, начались еще до Февральской революции. Царское правительство справиться не могло — «теневые» тресты организовали систему сбыта в масштабах страны, внедрили своих агентов на заводы и в государственные учреждения. С весны 1918 г. ВСНХ в случае, если не удавалось договориться с предпринимателями о продолжении производства и поставках продукции, ставил вопрос о национализации. Невыплата зарплаты рабочим за один месяц уже была основанием для постановки вопроса о национализации, а случаи невыплаты за два месяца подряд считались чрезвычайными.

Первыми национализированными отраслями были сахарная промышленность (май 1918 г.) и нефтяная (июнь). Это было связано с почти полной остановкой нефтепромыслов и бурения, брошенных предпринимателями, а также с катастрофическим состоянием сахарной промышленности из-за оккупации Украины немецкими войсками.

Был выбран умеренный вариант, и в основу политики ВСНХ была положена концепция «госкапитализма», готовились переговоры с промышленными магнатами о создании крупных трестов с половиной капитала. Это вызвало резкую критику «слева» как отступление от социализма. Критиковали и левые эсеры с меньшевиками, хотя до этого обвиняли большевиков в преждевременности социалистической революции. Спор о месте государства в организации промышленности перерос в одну из самых острых дискуссий в партии[40].

Ленин стремился избежать «обвальной» национализации и остаться в рамках государственного капитализма, чтобы не допустить развала производства. Выступая в апреле 1918 г., Ленин сказал: «Всякой рабочей делегации, с которой мне приходилось иметь дело, когда она приходила ко мне и жаловалась на то, что фабрика останавливается, я говорил: вам угодно, чтобы ваша фабрика была конфискована? Хорошо, у нас бланки декретов готовы, мы подпишем в одну минуту. Но вы скажите: вы сумели производство взять в свои руки и вы подсчитали, что вы производите, вы знаете связь вашего производства с русским и международным рынком? И тут оказывается, что этому они еще не научились, а в большевистских книжках про это еще не написано, да и в меньшевистских книжках ничего не сказано»[41].

Ленин требовал налаживать производство, контроль и дисциплину, требовал от рабочих технологического подчинения «буржуазным специалистам». Но этот умеренный вариант не прошел. На него не пошли капиталисты, и с ним не согласились рабочие. Если не удавалось договориться с предпринимателями о продолжении производства и поставках продукции, фабзавком ставил вопрос о национализации. Невыплата зарплаты рабочим за один месяц уже была основанием для начала национализации, а случаи невыплаты подряд за два месяца считались чрезвычайными нарушениями.

После Брестского мира было снято предложение о «государственном капитализме», и одновременно отвергнута идея «левых» об автономизации предприятий под рабочим контролем. Был взят курс на планомерную и полную национализацию. Против этого «левые» выдвинули аргумент: при национализации «ключи от производства остаются в руках капиталистов» (в форме специалистов), а рабочие массы отстраняются от управления. В ответ на это было указано, что восстановление производства стало такой жизненной необходимостью, что ради него надо жертвовать теорией. СНК принял решение о национализации всех важных отраслей промышленности, о чем и был издан декрет.

Декрет постановил, что пока ВСНХ не наладит управление производством, национализированные предприятия передаются в безвозмездное арендное пользование прежним владельцам, которые по-прежнему финансируют производство и извлекают из него доход. Вскоре, однако, гражданская война заставила установить реальный контроль над промышленностью.

Чрезвычайной была задача освободить народное хозяйство России от зависимости западного периферийного капитализма. С этой задачей не справилась монархия, а Временному правительству было не до этого. Эту проблему разрабатывал Ленин в книге «Империализм как высшая стадия капитализма». В начале ХХ века повторить путь Запада уже было невозможно, и реальной альтернативой было совершить национальную революцию и закрыть свое хозяйство от господства западного капитала.

И.В. Сталин заявил в 1924 г.: «Мы должны строить наше хозяйство так, чтобы наша страна не превратилась в придаток мировой капиталистической системы, чтобы она не была включена в общую систему капиталистического развития как ее подсобное предприятие. Чтобы наше хозяйство развивалось не как подсобное предприятие мировой капиталистической системы, а как самостоятельная экономическая единица, опирающаяся, главным образом, на внутренний рынок, опирающаяся на смычку нашей индустрии с крестьянским хозяйством нашей страны».

Мы говорили о срочных решениях, которые были приняты после октября 1917 г. – до середины 1918 г. Эти решения были приняты исходя из здравого смысла и реальной структуры массового сознания трудящихся как социальной базы революции, несмотря на критику некоторых групп в РКП(б). Далее был чрезвычайный период Гражданской войны, когда приоритетным критерием при разработке решений было выживание страны и населения. Это особый срез проекта и метода мышления и действия Советской власти и общества, его обсудим позже. Но важно учесть представления о будущем типа народного хозяйства, которые излагал Ленин в предреволюционный период. Они шли по иной траектории, чем политэкономия Адама Смита и Маркса. Это важное расхождение и важный элемент образа будущего.

Хотя в качестве идеологии большевики приняли марксизм, на начальном этапе становления советской экономики стали быстро восстанавливаться традиционные («естественные», по выражению М. Вебера) взгляды на хозяйство и производственные отношения. Ленин после 1907 г. также сдвигался к установкам экономии – в смысле, который придавал этому термину еще Аристотель. Он разделял хозяйство на два типа – экономию, что означает «ведение дома» (экоса), и хрематистику, нацеленную на получение дохода (их различают также как натуральное хозяйство и рыночную эко­но­мику)[42]. В традиционном обществе царской России хрематистика не могла занять господствующего положения.

Из истории и опыта было известно, что совместная хозяйственная деятельность людей может быть организована без купли-продажи товаров и обмена стоимостями – эти институты вообще возникли очень недавно. Существуют разные способы предоставления друг другу и материальных ценностей, и труда (дарение, услуга, предоставление в пользование, совместная работа, прямой продуктообмен, повинность и т.д.). Существуют и типы хозяйства, причем весьма сложно организованного, при которых ценности и усилия складываются, а не обмениваются – так, что все участники пользуются созданным сообща целым.

К такому типу относится, например, семейное хозяйство. Этот тип хозяйства экономически эффективен (при достижении определенного класса целей) – замена его рыночными отношениями невозможна, т.к. оказывается, что ни у одного члена семьи не хватило бы денег расплатиться по рыночным ценам с другими членами семьи за их вклад.

В статьях Ленина хозяйство представлено в его материальной фактуре. Здесь нет понятий хрематистики и теории стоимости. Это принципиальное отличие можно понять, внимательно читая Маркса – вместе с примечаниями, в которых он для контраста описывал «нерыночное» докапиталистическое хозяйство.

Маркс объяснял отличие капиталистического хозяйства от некапиталистического. Он показывает особенность некапиталистического хозяйства в отношении использования техники: «Единственной руководящей точкой зрения здесь является сбережение труда для самого работника, а не сбережение цены труда». Для примера Маркс приводит стихотворение римского поэта, современника Цицерона, посвященное изобретению водяных мельниц[43]. Поэт радостно обращается к работницам:

 

Дайте рукам отдохнуть, мукомолки; спокойно дремлите,
Хоть бы про близкий рассвет громко петух голосил:
Нимфам пучины речной ваш труд поручила Деметра;
Как зарезвились они, обод крутя колеса!
Видите? Ось завертелась, а оси крученые спицы
С рокотом кружат глухим тяжесть двух пар жерновов.
Снова нам век наступил золотой: без труда и усилий
Начали снова вкушать дар мы Деметры святой.

 

В «Капитале» Маркс показывает, что в условиях капитализма введение машин приводит к интенсификации труда и стремлению хозяина удлинить рабочий день, и что противодействие этому оказывает лишь сопротивление рабочих. Адам Смит видел смысл разделения труда лишь в том, чтобы рабочий производил больше продукта – ему и в голову не приходило, что улучшение техники и организации может быть использовано для сокращения рабочего дня при том же количестве продукта.

А вот как Ленин в статье «Одна из великих побед техники» излагает выгоды способа подземной газификации угля, почти словами поэта поэта из Тесалоники: «При социализме применение способа Рамсея, “освобождая” труд миллионов горнорабочих, позволит сразу сократить для всех рабочий день с 8 часов, к примеру, до 7, а то и меньше. “Электрификация” всех фабрик и железных дорог сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли и грязи, ускорит превращение грязных отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и электрическое отопление каждого дома избавят миллионы “домашних рабынь” от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне»[44].

Мальтус, заведующий кафедpы политэкономии (пеpвой в миpе), сформулировал постулат западного капитализма: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».

После революции 1905 г. значительная часть российской элиты (включая либералов) приняли этот постулат, и это было замечено. Русская культура была очень чувствительна к этой проблеме. Она даже сумела очистить дарвинизм от его мальтузианской компоненты. Концепцию «немальтузианского» дарвинизма П.А. Кропоткин изложил в книге «Взаимная помощь: фактор эволюции» (1902 г., Лондон). Вот его вывод: «Взаимопомощь, справедливость, мораль — таковы последовательные этапы, которые мы наблюдаем при изучении мира животных и человека. Они составляют органическую необходимость, которая содержит в самой себе свое оправдание и подтверждается всем тем, что мы видим в животном мире... Чувства взаимопомощи, справедливости и нравственности глубоко укоренены в человеке всей силой инстинктов. Первейший из этих инстинктов — инстинкт Взаимопомощи — является наиболее сильным».

Кропоткин оформил обыденный устой массового сознания большинства населения России. Поэтому и не был принят проект Февральской революции и начали строить советское хозяйство в основном не по типу рынка, а по типу семьи – не на основе купли-продажи ресурсов, а на основе их сложения. Это позволяло вовлекать в хозяйство «бросовые» и «дремлющие» ресурсы, давало большую экономию на трансакциях и порождало хозяйственную мотивацию иного, нежели на рынке, типа. Сложение ресурсов в «семье», расширенной до масштабов страны, требовало государственного планирования и особого органа управления.

Именно тип народного хозяйства в огромной степени предопределяет социальные формы всего жизнеустройства. С началом НЭП в советской экономике вводилось плановое начало.

Надо учесть факт, который не попал в учебники: потребность в крупномасштабном народнохозяйственном планировании в России еще до революции осознавалась и монархическим государством, и промышленниками. В 1907 г. Министерство путей сообщения составило первый пятилетний план строительства и развития железных дорог. Деловые круги «горячо приветствовали этот почин». В 1909-1912 гг. работала Междуведомственная комиссия для составления плана работ по улучшению и развитию водных путей сообщения Российской Империи. Теперь она применяла при разработке плановых документов широкий комплексный подход. В качестве главного критерия Комиссия приняла «внутренние потребности государства». Была разработана программа на 1911-1915 гг., а затем пятилетний план капитальных работ на 1912-1916 гг. [58]. Реализация этих «первых пятилеток» была отложена из-за I Мировой войны, но главное, большие препятствия мешали отношения собственности.

После Октябрьской революции возможности для планирования были резко расширены. Еще в годы гражданской войны была начата разработка перспективного плана электрификации России. В декабре 1920 г. план ГОЭЛРО был одобрен VIII Всероссийским съездом Советов и через год утвержден IX Всероссийским съездом Советов. Это был первый перспективный план развития народного хозяйства, который получил практическое воплощение. В 1921 г. была создана Государственная плановая комиссия (Госплан).

Этот проект в конце ХХ века забуксовал и был деформирован. Влиятельная часть населения России опять взяла на вооружение мальтузианство. Но это уже другая история, драматическая и с неизвестным исходом.

 

[1] Кейнс Дж. Беглый взгляд на Россию // СОЦИС. 1991, № 7.

[2] Gramsci A. Utopía. – In: A. Gramsci. Antología. México: Siglo XXI Eds. 1984.

[3] Семенова С.Г. Преодоление трагедии. «Вечные вопросы» в литературе. М.: Советский писатель. 1989.

[4] Бердяев Н.А. Размышления о русской революции – http://www.magister.msk.ru/library/philos/berdyaev/berdn086.htm.

[5] Шанин Т. Революция как момент истины…

[6] Ионин Л.Г. Культура и социальная структура // СОЦИС, 1996, № 2.

[7] Сенчакова Л.Т. Приговоры и наказы российского крестьянства. 1905-1907 гг. Т. 2. М.: Ин-т российской истории РАН. 1994

[8] Герасименко Г.А. Исторический выбор России // Политические партии в российских революциях в начале ХХ века. М.: Наука. 2005.

[9] Шубарт В. Европа и душа Востока // Общественные науки и современность. 1992, № 6.

[10] Агурский М. Идеология национал-большевизма. М.: Алгоритм. 2003.

[11] Gramsci A. La revolución contra «El capital». – En: A. Gramsci. Para la reforma moral e intelectual. Madrid. 1998.

[12] Пайпс Р. Русская революция. Часть вторая. М.: РОССПЭН. 1994.

[13] Новейшая история Отечества: ХХ век. Т. 1. М.: ВЛАДОС. 2002.

[14] Очень активный деятель того времени художник А.Н. Бенуа тогда писал: «У нас образовалось само собой, в один день, без всяких предварительных комиссий и заседаний нечто весьма близкое к народному парламенту в образе Совета рабочих и солдатских депутатов».

[15] Первый состав (11 министров): 1 трудовик (с марта эсер), 1 центрист (обер-прокурор Святейшего Синода), 4 кадета и 5 правых (3 октябриста, 1 прогрессист и 1 крупный предприниматель).

[16] Герасименко Г.А. Исторический выбор России // Политические партии в российских революциях в начале ХХ века. М.: Наука. 2005.

[17] См. Чураков Д.О. Русская революция и рабочее самоуправление. М.: Аиро-ХХ. 1998.

[18] Логинов. В.Т. Большевики: выбор 1917 года // Политические партии в российских революциях в начале ХХ века. М.: Наука. 2005.

[19] Забегая вперед, можно сказать, что многие нынешние старики сохранили с детства чувство, что во время Отечественной войны большинство взрослых действовали, на своем месте, именно как государственные деятели. Это дети видели в тылу и верили, что так же было и на фронте.

[20] Ленин В.И. Задачи пролетариата в нашей революции. 1917. 10 апреля–28 мая. Соч. Т. 31.

[21] Гайда Ф.А. Либеральная оппозиция на путях к власти, (1914 — весна 1917 г.). М.: РОССПЭН, 2003.

[22] Крылов В.В. Теория формаций. М.: «Восточная литература», 1997.

[23] Кудинова Н.Т. Временное правительство, политические партии и вопрос о власти в Февральской революции 1917 года в «перестроечной» историографии // Политические партии в российских революциях в начале ХХ века. М.: Наука. 2005.

[24] Поляков Ю.А. Октябрь 1917 года: дискуссии продолжаются // Политические партии в российских революциях в начале ХХ века. М.: Наука. 2005.

[25] Колоницкий Б.И. Антибуржуазная пропаганда и «антибуржуйское» сознание // Отечественная история, 1994, № 1.

[26] Волобуев О.В. Меньшевики в условиях кризиса...

[27] Ионин Л.Г. Идентификация и инсценировка (к теории социокультурных изменений) // СОЦИС. 1995, № 4.

[28] Ипатьев В.Н. Жизнь одного химика. Нью-Йорк, 1945­ – Ozon.ru, 2013. Т. 1.

[29] Чернов жаловался в газете (17 ноября), что «Ленин копирует наши решения и публикует их в виде декретов».

[30] Существенный факт: в тех губерниях, где сразу была установлена Советская власть, передача земель крестьянам проходила в организованном порядке, в отдаленных губерниях (Тамбовской, на средней Волге и на Украине) передача земель происходила «в значительной степени в форме стихийных грабежей имений».

[31] Вот деталь. С 1902 по 1905 г. директором Департамента полиции был А.А. Лопухин – аристократ, блестящий юрист и законник. Он разоблачил провокатора и террориста Азефа. Его судили как государственного преступника по инициативе Столыпина, царь написал резолюцию: «Надеюсь, будет каторга». Приговор — пять лет каторги (Сенат заменил каторгу ссылкой). После ссылки в 1913 г. Лопухин стал виднейшим юристом в области банковского дела. После Октября он пять лет жил в Москве, затем с разрешения правительства выехал во Францию. Эмигрантская газета отметила: «При захвате большевиками в Петербурге банков значительная доля забот и переговоров с новыми господами выпала на долю Лопухина, обнаружившего при этом обычную смелость и присутствие духа».

[32] Принять это решение с начала октября требовал военный министр Временного правительства Верховский.

[33] «Советская газета». Елец. 1918. 28 мая. № 10.

[34] Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский. Соч., т. 37.

[35] Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука. 1990.

[36] Земцов Б.Н. Дискуссия о сущности пролетарского государства в 1919-1923 гг. // Известия УрФУ. Серия 2. Гуманитарные науки. 2016. Т. 18. № 2.

[37] Ленин Н. О профессиональных союзах, о текущем моменте и об ошибке тов. Троцкого. Собр. соч., т. 42.

[38] Карр Э. …

[39] Национализация промышленности в СССР. Сборник документов и материалов 1917-1920 гг. М.: Гос. изд-во политической литературы. 1954.

[40] В апреле 1918 г. меньшевики в газете «Вперед» заявили о солидарности с левыми коммунистами: «Чуждая с самого начала истинно пролетарского характера политика Советской власти в последнее время все более открыто вступает на путь соглашения с буржуазией и принимает явно антирабочий характер... Эта политика грозит лишить пролетариат его основных завоеваний в экономической области и сделать его жертвой безграничной эксплуатации со стороны буржуазии».

[41] Ленин В.И. Заседание ВЦИК 29 апреля 1918 г. Соч., т. 36.

[42] В западных словарях термин хрематистика также считается синонимом термина политическая экономия.

[43] Маркс К. Экономическая рукопись 1861-1863 годов. Соч., т. 47.

[44] Ленин В.И. Одна из великих побед техники. Полн. собр. соч., т. 23.

 

Из книги «Февраль – Октябрь. Две революции – два проекта» (2017)

Средняя оценка: 2.8041
Проголосовало: 439