Зачем ты это написал?..

Богословский Р. Зачем ты пришла? — М.: Флюид ФриФлай, 2018. — 192 с. — Книжная полка Вадима Левенталя.

Второй роман успешного молодого, — как указано в аннотации, — прозаика Р. Богословского называется «Зачем ты пришла?»
В свою очередь, данную эмоциональную рецепцию я решил наречь «Зачем ты это написал?» И вот почему. 
В принципе, основная канва текста коротко и довольно точно дана во вводной. 
Дескать, рассказывается об истории чумовой бредовой любви: любви-буре, любви-наказании, любви-изгнании. Бедовой. С зёлёными, — как в песне Е. Птичкина, — глазами. [По тексту взор коварной, а скорее, роково́й избранницы — «придирчиво-карий», «нестерпимый», «плывущий».] С пронзительным всепоглощающим женским взглядом: от эротичного взгляда-призыва до всепрощающе материнского — кальки с рафаэлевской Мадонны. 
Разрушительный огонь безудержного влечения безальтернативно сжигает судьбы главных героев, их родных и близких, брошенных с обеих сторон детей... 
При всём том, в трагической истории невероятной, наверняка не выдуманной конвульсии страсти [разве реально придумать буйство страсти или, скажем, апокалиптику шторма, не лицезря их воочию?] — мало на зрительский вкус приятного, милого либо по-сериальному слёзно-трогательного. Я бы даже произнёс: «многобукв». 
Также много настоящего тяжёлого рока, ненадоедливый избыток музыки. 
Понятно, Богословский, — сам музыкант, — не может без обожаемой им фишки: тут и Моррисон, и боготворимая «Агата», рок-движения 1980—90-х гг. Где явственно виден сам автор, его приверженности. И молодости наслаждения: «для милых снов воображенья».

История любви… 

Она у всех драматически разная, и пересказывать её рецензенту бессмысленно. Хорошая история хорошей любви.
Читайте, мол, уважаемые господа, и упивайтесь целыми страницами — искренних страданий в кипучей акварели эмоций, бесовских похождений, феерически невообразимых совокуплений. Всё так. Здесь бы и закруглиться. Но…
Есть одна зацепочка, которая заставила меня остановиться на материале подробней. 
За других изрекать не буду, — но книга сделана явно не для меня. И не про меня. 
А пометку в окончании «18+» я бы, честно говоря, заменил на «восемнадцать минус» — и далее по нисходящей. Потому что именно юным сердцам полезно внимать подобному чтиву. 
Где честно написано о честном. Аккуратно, ярко и не по́шло — собственно о ярком, глубинном, эзотерически-амурном. Туманном… Написано человеком, ещё не остывшим от времени. Когда, по-пушкински: мы «жили все и легче и смелей, мы пили все за здравие надежды и юности и всех её затей!» 

И вот тут меня торкнуло. 

Да, эстетически, жанрово не для меня — «родов дряхлеющих» обломка (и, «по несчастью, не один»), бояр старинного потомка. Не для меня нынешнего. С высоты лет взирающего на перипетии мужских гормонов с повышенным содержанием тестостерона чуть свысока. По-отечески.
С другой стороны, — что и зацепило, — книга обо мне том. Обо мне из прошлого: возраста персонажей Р. Богословского. Когда всё было абсолютно так, как у Романа. Разве что экзистенциально иначе: с другими чаплиновскими декорациями, да под разухабистый утёсовский джаз-банд.
И так же звеняще-больно слепила глаза новогодняя метель: муть! Так же из окна летели женские одежды. Выброшенные в бешеном приступе ярости, ревности: жуть! И так же предательски громыхала железная кровать в хрущёвском «съёмнике». Мешая уставшим соседям-работягам спать: круть!
[«Я держу тебя за шею, мой палец обнимают твои губы, ты стонешь то ли от боли, то ли от ярко-томатного какого-то счастья. Ты способна управлять мирами, сваливать упорядоченные элементы в кучу. Но главное… ты способна сделать так, чтобы я бился, бился в мягкие окна, в розовые ставни, я желаю биения в промежуток. Я хочу протиснуться в него весь, с головой, с волосами, мясом и зубами. Пусти, пусти же меня. Дай напиться горячего томатного сока, дай раствориться в нём. Кричи! Стони!»]
И гитары-пластинки, и песни, и «диско» Sunny I love u… — всё такое же. Только в другом семиотическом измерении. Ракурсе. Другом временном континууме. Другой планете. 
Правда, с аналогичной семантикой наполнения — где в мире властвует Любовь. В онтологической Вселенной верховодят битлы. Втихаря засунутые изъезженной пластинкой «Let it be» под крышку гроба на отпевании усопшего друга. Потому как древний винил — самое дорогое в нищей, по-деревенски беспросветной жизни, — из того что можно дать покойнику в его долгий последний путь. 
…И неизменный Лимонов на разогреве интимного повествования (ведь Лимонов, как и Леннон, — вечен!!). 
И я бы ни за что на свете не стал сочинять этот никому «не нужный» отзыв на глубоко «ненужную» мне историю чьей-то далёкой адской любви. Ежели б в паре-тройке моментов от души и в голос откровенно не захохотал: — аж до слёз, — и… Коли та далёкая «не моя» любовь авторства Богословского не была бы столь похожа… на личную мою. 
Роман (в обоих смыслах) великолепно выстрелил в поколенческую, если можно так выразиться: «точку G»! Попал в цель типологически: «драйвово». Сей факт чрезвычайно важен и ценен. Прощая многие погрешности в фабуле текста — наподобие сущностной затянутости ажитированных фиоритур.
Хотя непосредственно «зелёной», юной публике эти «затянутости» и мнимые (для старика меня) огрехи могут оказаться настоящим откровением. Могут обернуться очень необходимым и, ключевое: своевременным знанием.
Ведь раз от разу появляющиеся на страницах божьи воцерковлённые люди — символ стремления постичь истину. А поскольку есть стремление, тяга: — значит, ты уже на правильном пути.
И батюшка, и дьячок-юродивый возникают в сюжете не с кондачка (хоть и в каждом эпизоде как бы из ниоткуда) — читатель закономерно ждёт от тех встреч по-голливудски доброй, гуманистической развязки действия. 

Увы, счастливая развязка никак не наступает... 

Главный же герой всё равно пытается, пытается(!) по-бердяевски нащупать истину. По-блоковски пробиться сквозь лёд непонимания наверх, к прозрению и покаянию.
Через любовь — оправдывая либо проклиная её. Через родителей — живых и почивших. Через диких безбашенных монстров-демонстрантов, — сметающих всё на своём пути, и любовь в том числе. Через полупьяные интервью с признанными мэтрами сцены: ро́кового, попсо́вого, камеди-клабовского извода. Через эстрадные шоу, наркотические танцы, кислотный секс. Через книги, в конце концов, куда ж без них. 
Как упомянуто вначале, Р. Богословский назван в предисловии «молодым автором». Хотя ему 37. 
Согласитесь, дорогие друзья, опасный возраст.
Кое-кто к тридцати семи получил и сделал всё, что иной получит и сделает за пять, десять творческих жизней. Судить не нам конечно… К чему я?
К тому, что повествование прямо-таки дышит чувством, предтечей… Будущего. Предтечей скорых — несомненно больших литературных удач и побед. Удач непременных. Светлых. Просветлённых. 
Потому что если б сего провидческого ощущения не было — я близко бы не подошёл к обзору книги «Зачем ты это напи…», — тьфу ты! — «Зачем ты пришла?» Писателя, музыканта, литературного обозревателя, публициста, её создателя — Романа Богословского. Удачи, дорогой друг!