Ты из Москвы? Знаешь японский? Куда ты бежишь?..

«Вперёд и вверх! Во мне полтонны пробуждающей весны...»

«Жёлтый Ангус: Сборник рассказов»/ А. Чанцев/ — М.: ArsisBooks, 2018. — 232 с.

Последний раз я читал с аналогичным удовольствием авантюрный роман «Азарт» Максима Кантора. Наслаждаясь именно что ядерной смесью гумилёвской «конкистадорщины», детективщинки, народного похабства-чванства и бодлеровской мудрости на фоне беспробудного пьянства. Так же и с Чанцевым.
[Кстати, коснувшись Бодлера, я невольно пересёкся с рецензией (1)  на «Жёлтого Ангуса» пера Ники Батхен. По моему мнению, чуть переперчённой и перенасыщенной «гениализмами» — тот случай, когда критик больше пишет о себе, чем об анализируемом объекте.] 
Вообще научно-публицистического А. Чанцева я лицезрел много. Тем более что он постоянный автор наших с Глебом Давыдовым (главред) «Перемен», автор «Нового мира», мн. др. Прозы же у него выходит, по его собственным словам, в год по капле: то есть всего ничего.
Будучи конкистадором, пережитком «чёрных» пиратских 90-х, я с нескрываемым блаженством взираю на подобные «улётные» воспоминания, чувства и перипетии-коллизии, да ещё приправленные некой платоновской созерцательностью, аристотелевскими выводами. 
Так что, дорогие пишущие братья! Всем, кто специализируется в области фантасмагорических авантюр, разумной (в рамках закона) «конкистадорщине» и беспросыпно-«неразумного» секса, — ко мне. На разбор. Точнее даже, на разборку. Филологическую разумеется. 

Но приступим…

Satan's ball

Ну надо же! Намедни завершил рецензию на книгу участника «Нацбеста»-2018 Романа Богословского, взялся за Чанцева. И что я вижу?.. 
Те же, скажем так: усреднённые «секс, наркотики, рок-н-ролл». Опять куча бухла. Любовь как в апокалептические секунды умирающего «Титаника» и… где «ни попадя». 
Роману — под сороковник, Чанцеву — 40. Мне — не сосчитать сколько. Пришлось сделать не лишённый силлогизма вывод — типа их, сорокалетних, очень уж тянет на недавние, в общем-то, отзвуки недалеко ушедшего. Отгремевшие. Неувядшие. Поскольку эта «мемуаристика» в кавычках столь им важна и нужна, — что… ну, хоть вешайся как важна! [Или бросайся в токийский водосборник Тамагаву.] Хотя книги, естественно, абсолютно неодинаковые, but… тенденция однако. 
Ну, а о чём должна писать молодёжь, если не об этом, спросите вы: ежели не о «вечном» кайфе и перманентной любви? Дескать, надоел уже ваш «перепастерначивающий» бедного Пастернака Быков.
Во-первых, Быков уже при царе Горохе вошёл в ряды «старой гвардии». Во-вторых, сочинители, с которых я начал: — не совсем уж и молодёжь. А в-третьих, есть же что-то вечное, незыблемое… «Святое», — добавите вы. — «Да», — отвечу. Ну, как у Сэлинджера, что ли. Упоминаемого Чанцевым не раз. И не зря. 
Ведь Сэлинджер — некий маркер американского, и не только, юношества, молодости, безбашенности, так сказать. А «жёлтая» книга Чанцева — явная дань терзающим душу реминисценциям прошлого. Требующим энергетического выплеска сходно гигантскому вулкану А́со в префектуре Кумамото. Чтобы отпустило… Как после «трудного» секса с горячей мексиканкой: «Они просились на волю, они — хотели вырваться. Но — были пойманы в слоистом, лунном глазе женщины». — И чтобы вернуться к «святой» серьёзной литературе, научным опусам. Коих у переводчика, филолога-япониста Чанцева ой как немало. [Прямо-таки чёрно-белой завистью завидую необычайной лингвистической, ориенталистской, критико-эссеистской, в конце концов, работоспособности А. Чанцева.]
Согласитесь, уважаемые друзья, эта почти двадцатка лет, отделяющая нас от событий первой главы, очень была нужна автору, дабы написать о тех нервических перипетиях по-взрослому, с неким законченным рефлексивным основанием — и главное, с юмором! — без которого и роман не роман, и жизнь не жизнь. И смерть [от растаявшего афганского снега(!)] — не смерть. А — взрыв! — «Вечное сияние. Неопалимая купина. Хиросима духа»… И человеческое бытие — бикфордов к ней шнур. 
Посему если вы услышите здесь что-то за гранью литературных норм — отнеситесь с пониманием: это всего лишь смех. 
Прикиньте сами, господа, как без юмора, — пусть и с философской горчинкой, — предначертать девушке скорое будущее в минуту совместного с ней… просмотра мультяшного мышонка Стюарта. 
Представляете, (отвлёкшись), примерно в одно и то же время — в период рождественско-декабрьской катавасии, — А. Чанцев выкладывает в фейсбуке список прочитанного им за прожитые 365 дней. 
Гигантские списки, доложу я вам! Подвластные разве что синтетическому мозгу роботов прославленного Хироси Исигуро, и то вряд ли. Ведь Чанцев всё прочтённое прорабатывает, перерабатывает, на многое пишет рецензии, многое публикует. Что неподвластно умному синтетическому «железу». 
Кто-то спросит, может, Чанцеву, когда он студенчествовал в Японии, вшили под кожу чип, изменили подкорку и увеличили оперативную память? А я и соглашусь — да только неужто он повинится? Нет, конечно! It’s impossible. О чём я?..

Книга…

Книга глубоко личная. Я бы не нарёк это прозой в общепринятом понимании. Прозаический дневник, заметки на полях, да. Трансформированные под мейнстрим. Протуберанцы юности. Сожаление об утерянном… нет! — о навсегда найденном — рае: «…мерцает край магического круга». Рое чувств, эмоций и эмпатий. 
Я знаю Чанцева… Знаю Чанцева… 
Знаю его бережливость и вдохновенное отношение к слову, родниковой прелести-прозрачности мотивов, высокому качеству палитры произведения. 
Партитуру его красок иногда трудно понять — надо перелистывать, всматриваться, искать смысл. Здесь этого нет.
А есть — некая «самость», как произнёс бы великий Муджи, слушающий на досуге reggae, — самосозерцание себя со стороны. Выйдя из той давней оболочки присутствия, одновременно оставаясь там, — в обличье некоей духовной субстанции. Глядя сверху, со стороны, как в номерах сдвинуты кровати (перед съёмками исторического фильма в Фукуяме), натащены гостиничные стулья, и густой терпкий дым съёмочной массовки предательски выползает из-под двери в коридор. А между кроватей — карты и водка. И эти разговоры... разговоры, разговоры… Бескомпромиссные пересуды о том, как достала Япония. Как жилось в России 90-х: на сатанинском балу. И про Чечню. 
И как автор презрел в результате эти посиделки, прокуренно-пропитые russian-базары, и эту гитару, и эти пьяные то́сты. 
Дабы избежать попоек, приходилось прятаться, запираться, читая «душеспасительного» Дадзая. Про коего один критик изрёк, мол, последний был бы счастлив, если б смог «просто перестать существовать». 
Япония, Китай, Корея… Ночные остановки скоростных поездов-экспрессов, пропитанные влажной липкой жарой… [Прилагательное «липкий» уверенно повторяется в тексте частенько. Исподволь, мнемонически выдавая авторскую «приклеенность», психологическую неразрывность. Глубокую эзотерическую связь с описываемыми событиями прошлого.]
Супермаркеты с «говорящими» овощами, крикливые торговцы хот-догами, агитаторы-коммунисты, зазывающие народ сдавать кровь. Забавные китайские винные магазинчики, я в таких бывал — они похожи на аптеки, где мне, русскому, ничего не понятно. С Чанцевым наоборот. 
Всё, что происходит вокруг него — разжёвано читателю по косточкам: он там, внутри повествования, в доску свой, въевшийся-вжившийся туда с корнем. Вплоть до «сперматозоидной» помывки в душе героя очередного рассказа, — по-андреевски дышащего автобиографичностью. Вплоть до «случайных» диалогов меж лирическими соитиями: «Это философия, музыка сфер, золотая секвенция, которая на уровне золотого сечения Леонардо, это нераздельная вселенная звука, где и твои U2 лабают... Это привет пифагорейцам и... три диеза/ бемоля у ключа — Троица, трихорд, семь нот — семь дней творения, двенадцать нот хроматической гаммы — двенадцать апостолов». — Во всех них отчётливо видится Чанцев. Мне, во всяком случае, видится…

Damnatio memoriae

Не совсем уж, знамо, «проклятие»: чистая аллегория. Правда, давление «оттуда», — из преисподней бешенства плоти, басёвских «пределов бури»: — ощущается несомненно. Тем не менее… Memoriae vicinis, записки на клочках бумаги, салфетках, краях смартфона и… да. Вдруг показалось: полнейший перебор с репликами по-английски.
Это — не похоже на Чанцева. Что заставило меня впасть в прострацию… 
Зачем? Зачем в тексте столько английского? Сложно перевести на русский? Да нет: «его выпавшие волосы на её kiss marks» — что тут переводить?
И что вы думаете? 
Тут осенило: «Ну и сукин же сын этот ваш Чанцев!!» — воскликнул я в бреду филологической горячки. 
В каждой, каждой(!) его английской фразе (почти каждой, т.к. есть и чисто утилитарная необходимость проникновения во временные слои с помощью языка), как я и предполагал, зашифрованы цитаты культовых рок, поп-групп и не только. Это и Lou Reed, Bronco Bullfrog, Moby, Rick Astley — «Together Forever», The Doors, David Bowie, Pet Shop Boys. Вплоть до словосочетаний, встречающихся исключительно в порнофильмах: но иначе не было б жизни, и не было в ней ролевой зависимости от обстоятельств! Вплоть до аллюзии на модерниста-нобелеата, создателя «Бесплодной земли» Томаса Элиота, дантовского апологета. 
Да, это Чанцев. И эта вот расшифровка, выплавка из канвы стремительной фабулы великой на все времена-эпохи музыки, которая в буквальном смысле слова сделала людьми (и наоборот) не одно поколение, — привели меня в полнейшее равновесие с текстом: как и положено «по Чанцеву» — в нём по-японски тактично нет ничего лишнего. 
В итоге у меня до такой степени съехала крыша от всех этих внутренних «эмиграционных» ссылок, что я уже стал приписывать содержательности то, что, возможно, в ней попросту отсутствует. Например, это вот вышеназванное: «его выпавшие волосы на её kiss marks» (с чего затеялось муз-«расследование») — я соотнёс со вполне подходящей студиозусному настроению 1-й части повествования dance-group Marc Kiss. Что, бесспорно, перебор. 
Заглавие же книги соотнёс с песней группы Angus and Julia Stone «Yellow brick road» — «Дорога из жёлтого кирпича». Где явно просвечивают сюжетные фиоритуры из блестящей сказки Баума «Волшебник Страны Оз». С толкованием «жёлтой дороги» — как нескончаемого стремления к поискам заветной мечты. И где Ангус — это и коллективная фигура (икона, идол) рок-музыканта (тем более что лидера AC/DC зовут Ангус Янг), и мифологический бог любви Ангус (в ирландской версии) etc.
[Наверняка Александр имел в виду что-то другое, но я не стал спрашивать, чтобы не потерять интриги. Да он бы, думается, и не ответил.]
Я уже не мог затормозить, по-собачьи ища, вынюхивая пределы чанцевских смыслов. Хотя остановиться, всё ж, придётся. Потому что 2-я глава начинается, точнее, рождается заново. Перемещая нас из-за границы физиологических утех на нашу родную почву.

И что?

И всё. В контексте сосредоточения советских, постсоветских, российских мифологем — «Кодзики» по-русски: вся жизнь на ста страницах. 
Дворовые алкоголики с чрезвычайно статичным видением картины мира. С философически онтологическим копанием... 
The Stooges с Игги Попом, «Ю-ту» с неизменным Paul David Hewson — Боно. «Ромео и Джульетта», «Макбет», «Гамлет». Перекличка с фейсбуком. Дюма детства. Рефлексия мира — и его, мира, «кровью сливающихся в один» цветов («Bleed into one): — называя себя, своё поколение «самым потерянным из потерянных». Увы, все поколения называют себя такими. 
Родители, друзья, бабушка, взросление, «Школа для дураков» и… Книга кончается (а кончается она долго!) непроницаемыми волнами музыки, тягучими облаками дзена, тернистыми выкладками дзен-буддизма, басёвскими хайку на современный лад. Превращая собственный фолиант в некую безбрежную хайку: 

безумное студенчество,
камера сверху фиксирует жизненный путь,
мелодика идиом и нарративы образов... тают.

Обрывки снов, слов, дел, отрывочных записей из блокнота-планшета, собранные воедино. 
Всё монолитно слито в концепцию чего-то не прекращающегося (хотя о смерти много). Концепцию, позволяющую читателю понять: автор находится лишь в пути — на середине своего бесконечного полёта в глубины непознанных грёз, каталогизируемых им в некий облачный атлас — «Кайфусо». И данный двухсотстраничный труд — весомый, но малый компонент большого сборника. 

I believe in the kingdom come
Then all the colors will bleed into one
Bleed into one
Well yes I'm still running. 
(U-2. Одна их любимейших чанцевских групп.)

«Well yes I'm still running!» — «Я всё ещё бегу!». Вот и ответ на поставленный в заголовке очерка вопрос: ведь смысл жизни в её продолжении, и пора итогов ещё не наступила. 

P.S. Не выдержав, я спросил у Александра расшифровку названия «Жёлтый Ангус». Он съёрничал: типа мучайся, Фунт, — это загадка, т.е. открыто не проговаривается. 

P.S.P.S. Выдохнув из лёгких последнюю порцию «ангусового» дыма, захотелось почему-то обессиленно кинуться вниз башкой в один из токийских водосборников — Тамагаву. Подобно обожаемому Чанцевым Сюдзи Цусиме (Додзаю). Да опасаюсь, не доберусь до Токио. Потому что сверхбыстрых, ровно пуля, поездов-синкансэнов: — «с мордой, похожей на что-то среднее между болидом Шумахера и вытянутым клювом хищной чайки в нырке за рыбой, а внутри как в самолётном бизнес-классе» — в моей тихой среднерусской провинции, увы, нету. Аэропланов же я боюсь.

Примечание

Подзаголовок «Вперёд и вверх…» взят из текста А. Чанцева. Здравица из одноимённой песни группы «Оргия праведников» под руководством С. Калугина. 

1. Рецензия Ники Батхен «Цветок зла» с аллюзией на Бодлера:
https://krupaspb.ru/zhurnal-piterbook/retsenzii/tsvetok-zla.html