Сон в ночь на родительскую субботу

Ближе к двадцати пяти годам я задумалась о своей религиозной сущности и решила исправить ошибку родителей, которые не окрестили меня в младенчестве.

Труд по поиску подходящих крестных взяла на себя моя мама. Кандидатом в крестные стал ее сводный брат Григорий, а крестной подруга молодости Валентина.

Меня окрестили по православному обряду. Помню, как дядя Гриша (простите, крестный) во время крещения смотрел в крестильный таз с водой, в котором долго на плаву держался клочок моих волос, обмакнутый расплавленный воск.
- Долго жить будет, - удовлетворенно сказал он.
Потом мы семейственно посидели за праздничным столом. У меня появились новые родственники – крестная мама и крестный папа, которых мне даровала церковь. Я как будто заново родилась и привыкала к своему новому состоянию. Запинающимся языком я говорила непривычные для меня слова «крестный» и «крестная».

- Не смей меня называть «дядя Гриша», я крестный твой, - всякий раз кричал мамин брат, когда я по привычке обращалась к нему «дядя Гриша».

Мамину подругу Валентину я тоже знала давно, я всегда слегка робела и замыкалась в её присутствии.

Высокая, не менее 170-ти сантиметров, стройная с осиной талией, длинноногая тетя Валя (теперь уже крестная) и после 45 лет привлекала внимание мужчин. Она всегда носила воздушные шифоновые и креп-жоржетовые платья, которые отлично смотрелись на её тоненькой, пропорционально сложенной фигуре.  Несмотря на высокий рост и длинные ноги она не отказывалась от обуви на каблуках.

Была ли она красавицей? Я не задумывалась над этим вопросом, потому что я воспринимала ее в целом, как некий сложившийся необыкновенно женственный образ.

Ей было легко привлечь внимание мужчин – всего-то слегка тряхнуть головой обвитой мелкими светлыми кудряшками, склонив её чуть вправо, устремить взгляд из-под прикрытых ресниц и, наконец, улыбнуться милой приятной улыбкой.

При всей её воздушности и легкости в общении в ней не обнаруживалось ничего даже отдалено напоминающего вульгарность. Хорошие манеры и уважение к себе для женщин, молодость которых прошла в 50-60 годы 20-го века, были не менее важны, чем модная одежда и элитные духи.

Поговаривали, что ее мама дворянского происхождения, что в пятнадцать лет, оставшись круглой сиротой, она вынуждена была выйти замуж за простого обывателя из рабоче-крестьянской среды.

Я ясно помню, как подростком я смотрела на тетю Валю, то есть на будущую свою крестную маму. Она шла по улице в облаке шифонового платья, юбка развивалась вокруг её колен, а каблучки музыкально отстукивали по асфальту.

Я не знаю, как это у нее получалось, но каблучки выбивали нечто музыкальное. Вокруг распространялся запах духов Красная Москва, не будем уточнять кем подаренных.

О таких женщинах говорили «интересная», то есть шарм и харизматичность определяли их облик, а физическая красота была лишь одной из составляющих неповторимого образа.

После моих поздних крестин я мало общалась с крестными. Крестный скоропостижно умер, у крестной и у меня появилась масса проблем, свойственных постперестроечному провальному лихолетью. Как-то само собой получилось, что наши дорожки разошлись в разные стороны.

Уже после смерти своей мамы, оставшись великовозрастной сиротой, я стала искать встречи со своей крестной тётей Валей.
Мне тогда казалось, что я звоню ей так, как у меня появилось больше свободного времени. Но, на самом деле, я подсознательно искала родительского участия.

Я поздравляла крестную с праздниками, приглашала в гости. А она отвечала, что болят ноги, плохо со здоровьем и прочие такие дела, свойственные преклонному возрасту, - ей было уже под восемьдесят.
Одним словом, обычные светские разговоры между близко знакомыми людьми.

Но однажды, когда я в очередной раз позвонила, я вдруг услышала в телефонной трубке ее крик:
- Люда, Люда!
Потом плач и, с надрывом, - прости!
Я остолбенела:
- ???
После паузы, я с изумлением спросила:
- за что?
- Люда, я твоя крестная, а что я для тебя сделала? Прости меня.

Что мне надо было от крестной?
Мне нужно было от неё одно - нужно чтобы она была, существовала в этом мире рядом со мной, близкий родной человек. Она была для меня примером, какой должна быть женщина, лучиком, который, и освещает путь, и указывает дорогу. Ни примером для слепого подражания, а руководством для работы над собой, в попытках вылепить своей уникальный женский стиль.

Крещенная, но как до конца не воцерковленная, я не представляла, что мне ожидать от крестной. Я просто по-человечески с ней общалась, от части, видя в ней некую робкую связь со своей ушедшей в безвременье матерью.

После разговора, тяжелого для меня и для крестной, мы практические не общались, крестная вскоре умерла. Может быть, ощущая свой уход из жизни, она очищала свою душу прощением, кто знает!

Совсем недавно накануне второй мясопустной недели в ночь на родительскую субботу мне приснилась моя крестная тетя Валя, словно вынырнула из небытия.

Она смотрела на меня, не произнося ни слова, во взгляде ее был, то ли вопрос, то ли одобрение.
Да, она умела вести себя несколько загадочно - не говорить «нет», но дать надежду, что вполне может быть «да», намекнуть на хорошее расположение, но ничего не пообещать, говорить намеками, а собеседнику предстояло додумывать, чтобы это значило.
Изящная недосказанность при умеренном кокетстве были одной из составляющих её ауры.

Случайно ли приснилась мне крестная мама?

Накануне я справила себе новый театральный наряд – блузон из черного бархата с белыми крапинками, капроновые сетчатые перчатки, черную бархатную юбку в пол, из тревожного чемоданчика достала бусы из крупного жемчуга и такие же серьги, лаковые туфельки. Наряд дополнила маленькой театральной сумочкой из серебряной парчи.

Что хотела сказать мне крестная? Довольна ли она мной?

Моим стилем одежды, умением держать себя в обществе, моей походкой и осанкой, моей прической, макияжем, умением поддерживать светскую беседу, манерой общения с мужчинами, рамками допустимого кокетства, - и много, чем еще, что определяет образ настоящей дамы.

Женщины середины прошлого века, они были – дамы, дамочки, барышни, девицы, они следовали, и в одежде, и в поведении своему общественному и социальному статусу.
Даже обращение «бабоньки» являлось, признанием их женской сущности.
Сейчас принято обращение «женщина», часто вне зависимости от возраста, словно тебя усреднили, обезличили, обрезали и втиснули в некий футляр с четко определенными границами.

Всегда хотела вырваться из этого футляра, упорхнуть, убежать и найти себя новую. Моя крестная была для меня в этом смысле примером, целью, к которой я стремилась.

Она пробуждала во мне желание выстроить конкретную цель и двигаться к ней. Как это у меня получилось, не мне судить.

Единственное, что я не берусь повторить – это музыкальный перестук каблучков по мостовой. Мне этого не дано, потому что такие фокусы с каблучками дарованы свыше далеко не всем.