«На русской дороге…»

На русской дороге

Здесь русский дух в веках произошёл…
Н. Рубцов

Меня здесь знает каждый муравей,
И каждый куст, и каждая сорока.
Задумалась о прожитом дорога
И солнце в лужах плещется по ней.

По ней – века – в туманах и крови,
И поступь уходящих поколений.
По ней струится столько сладкой лени,
Как в женщине, сомлевшей от любви!

В ней столько слёз прощальных – в дальний путь,
И в вечный путь – до ближнего погоста.
И потому она в крестах и звёздах,
Встречая нас, стоит в цветах по грудь.

Гудят шмели, где каторжник прошёл,
Где проскакало пламя Чингисхана,
Где под гармошку радостно и пьяно
Мужик в избу смолистую вошёл.

Снуют, как стрелы, юркие стрижи,
Болота дышат холодом и прелью,
Боровики сутулятся под елью.
Попробуй этот мир – перескажи?!

Здесь все века и каждого из нас
Хранит, как память, русская дорога.
А это поле и река у стога –
Немеркнущий, живой иконостас.

В старом доме

Как прежде ровен статных сосен шум.
Года – прошли, скорее – пролетели.
Я в дом вхожу, как будто в старый трюм –
Давно корабль уплыл от колыбели.

Но свет избы, желанный и родной,
И пятна солнца на полу дощатом
Все эти годы прожили со мной
И в трудную минуту были рядом.

Какой потерей полнится душа!
Как будто я стою на пепелище,
И вот душа всё что-то ищет, ищет.
На месте всё – и нету ни шиша.

Вздохнут сиротски форточка и дверь,
И по-сиротски скрипнет половица.
Они теперь до смерти будут сниться
Средь горьких неминуемых потерь.

Кровать, сундук и вековая пыль.
Не возвращайтесь в детские просторы!
Пусть давние леса твои и горы
Живут в тебе, как прожитая быль.

Но как влечёт в родимые места!
Как хочется из мира нажитого
Попасть туда, где у крыльца родного –
Отец и мать,
         и жизнь твоя – чиста.

***

Этот мир надо мной – белым облаком, птицей и Богом.
Этот мир подо мной – муравьишкой, пыльцою веков…
Я люблю, когда небо целует дождями дорогу,
Заполняя копытца недавно прошедших коров.

Я навек полюбил эти заводи, эту осоку,
Эти серые избы с певучим печным говорком.
Эти сосны шумят надо мной широко и высоко.
Говори со мной, лес, первобытным своим языком –

Торфяным, глухариным, брусничным, зелёным, озёрным,
Хороводным – в распеве сырых земляничных полян.
Ой, туманы мои! Ой, вы, жадные вороны в чёрном!
Скоморошьи дороги и ратная кровь по полям.

Я прикрою глаза и услышу кандальные звоны,
Безысходный, по-бабьи, горячечный плач у берёз.
Как скрипучи дороги! Как мертвенно бледны иконы!
Как селенья ужались, и как растянулся погост!

Тишина на Руси, словно лодка стоит на приколе,
А накатится вихрь, так покуда её и видал.
Мужики-мужики, вам тесны и корона, и воля.
Кто считает деньгу, кто рубаху последнюю снял.

Можжевеловый воздух поминками пахнет, как порох.
На серебряных перьях овса – предрассветная трель.
Сколько вражьих чубов причесалось о вилы и обух –
Помнят травы ночные, кровавый брусничный кисель.

И возносит звонарь колокольни стозвонные соты.
Но сжигает Иуда воздвигнутый предками храм.
И на каждой сосне – золотистая капелька пота.
И на каждой берёзе – полоскою чёрною шрам.

Говори со мной, лес, ведь и мне твоя тайна знакома,
Словно аистам в небе, хранящим на пёрышках синь.
Высоко надо мной золотая сгорает солома
И трепещут стрекозами синие листья осин.

***

Когда  сказали мне:
–    Ищи дорогу! –
Я вытер занавескою тумана
Свое окно,
Траву перед окном.
Дверь растворил – и поплыла дорога,
Тяжелая, любимая, родная –
Она пыталась влиться в облака.
Но те высокомерно и степенно
Брели своей невидимой тропою:
То, разрыдавшись, падали на землю,
То снова шли за ласточками вслед.
А на моей дороге только куры
Да воробьи купались в серой пудре
И в зеркальце позавчерашней лужи
Наивно любовалась бузина.
Вокруг полынь в серебряных сережках
Кивала уважительно и просто,
Без чопорности, но не без кокетства,
Как гладиолус с мушкой на щеке.
Звенело сухо солнце о колосья.
Петух взлетел на небо красный-красный.
Плыла дорога по ладони поля.
Не линия ли жизни тут лежит?

***

Сергею Никоненко

Я родился, в раздолье русском,
За рекою, за лесом – там
Облака голубой капустой
Плавно катятся по волнам.

Там у нас пузыри в кадушках,
И за плесами, за мостом
Мечет солнце икру по кружкам,
Бьет стерлядка косым хвостом.

Разойдись, расступись, столица!
В мире каждому ведом рай.
Дайте родиной насладиться,
Накружиться средь птичьих стай!

Там, за дальними небесами,
Где медведи пасут коров,
Я услышу хоры Рязани,
Словно гулкую в жилах кровь.

Что за песня? Пойду я следом
И прислышится невзначай:
Тихо бабушка шепчет деду:
–    Люльку с мальчиком покачай. –

Это я там проснулся, что ли?
И закружится потолок,
И застонет в копытах поле,
И в глаза полетит песок.

Эта скачка на смерть похожа.
Жжет десницу звезда полей.
И – ножом по ухмыльной роже –
Пляшет во поле Челубей.

Мы такое не раз видали:
Луч у ворона на крыле
И рязанские свищут дали
На ордынской, дрожа, стреле.

Русь! Пора за себя, за брата
Постоять, разогнать чертей!
Эко пашня твоя разъята!
Эко мутен стал твой ручей!

Я кричу! Я вздымаю руки,
Поднимаюсь на смертный бой!
… Дед спросонья качает люльку,
Шепчет бабушка: – Спи, родной. –

Их любовь мне и рай, и лето.
Сердце бьется ровней, теплей.
Так спасибо, Господь, за это,
На душе мне теперь светлей.

Вот идут косари туманом,
Растворяют себе простор.
И татарник по злым бурьянам
Мертвый падает под бугор.

Время движет, снега несутся,
Рвут столетия, в прах круша.
Но не может душа проснуться,
Как не может уснуть душа.

В этом снеге француз и немец
Опочили в полях Руси.
Шепчет бабушка: – Спи, мой месяц.
От лихого тебя спаси. –

Я люблю этот край подсвешный,
Где на взгорок через луга
На молебен рядком неспешным,
Как монахи, идут стога.

Я люблю эту дымку, заводь,
Золотое урчанье пчел.
Грозной тучи ржаную память
Я по этим полям прочел.

Но и в зиму, где зори в дрожи
Глухариную алят бровь,
Повторяю: спасибо, Боже,
За дарованную любовь.

Ковчег

В обнимку с росами проснулось
Моё зелёное село,
Под мачтой липы покачнулось
И поплыло, и поплыло

По клеверам, за синий ельник,
Ещё не скошенным лужком,
Где молодой туман, как мельник,
С дырявым тащится мешком.

Вези меня, ковчег мой милый!
Здесь песни кровны и горьки,
И беды лютые на вилы
Не раз вздевали мужики.

Потянет дым сосновой смолкой,
И выйдет пахарь из ветров,
И заглядится далью долгой
В крови рябин и клеверов.

Здесь пахнет пашней и цветами,
Ржаной пыльцой из-под стрехи,
И бражный дождичек сетями
Русалок тащит в лопухи.

Здесь вечен дух грозы и глади,
Здесь вечен вздох дорог и дол.
Здесь Русь в берёзовом окладе
И души всех, кто тут прошёл.

Вези меня, село родное!
Забор – гармонью набекрень.
Над полем ржание ржаное
Рассыпал окрылённый день.

И вот ковчег мой понемногу
Плывёт, лучится… Скрип ворот…
Выходит стадо на дорогу
И млечной улицей бредёт.

***

Спит провинция в букете лопухов,
Греет брюхо солнце мокрое в стогах,
И плывут себе сады у берегов,
Где туманы водят реку под бока.

Стадо теплое мычит у городьбы,
Тракторист опохмелился с утрева,
И огромный, как амбар, тяжелый бык
Спозаранку засучает рукава.

Нерасчесанного сена седина.
Точат шпоры молодые петухи.
И прозрачная, как яблоко, луна
Оседает на сырые лопухи.

Бородатый и не выспавшийся шмель,
Приворчовывая, кружит у плетня,
И звенит уже за тридевять земель
Домотканая провинция моя.

Июнь

Какой поэт тебя придумал?!
Каким ты вырвался огнём?!
Май полыхнул, пропел – и умер,
И скачут зори день за днём.

Срывает шапку одуванчик,
Дорога прячется в пыли,
И колокольчик в свой стаканчик
Мёд поднимает из земли.

И всё гудит: поля пшеницы,
И в жилах кровь, и дальний гром.
И шмель велюровый кружится
Над полыхающим цветком.

Ныряют на верёвке майки.
Кружи, июнь, меня, кружи!
По-женски вскрикивают чайки,
Стрижи черкают чертежи.

И, обомлев под небесами,
Склоняются на водопой
Коровы с волглыми глазами
И кони с бархатной губой.

Я здесь родился: в этих травах,
В счастливом щебете лесном,
В искристых волнах-переправах –
Лучом на листике резном.

Здесь вечерами свет старинный
Зари тягучей, словно мёд.
В мохнатой шубе комариной
Июнь по берегу идёт.

Его мы ждали с новостями
От земляничных бугорков.
С туманом, с полными горстями
Росы в ладонях лопухов.

И он пришёл! Ликуют птахи!
Густы и пенны острова,
И реки синие рубахи
С утра вдевают в рукава.

Пасут мальков Ока и Кама.
Хрустят кабаньи камыши.
О дорогой и близкой самой
Малинник шепчется в тиши.

И сладковато тлеет сено.
Я жду, любимая, когда
Твоих кудрей густая пена
Меня заманит в невода.

Звезда сорвалась, словно кречет,
И на стожок туман прилёг.
И сердце бьётся и трепещет,
Как подфонарный мотылёк.

И ты горячая, родная,
У костерка, где сон и тишь,
Зарёй колени поливая,
Меня, конечно, соблазнишь.

И долго будет ветер жгучий
Ночною заметать золой
Певучий луг и сад кипучий
Под самоварною луной.