«Стучится ночь в оконное стекло…»

*** 

Стучится ночь в оконное стекло.
Отравлен город сворой негодяев.
И темнота подтрунивает зло 
Над городской бессонницей. Бердяев
Невыносим, как боль зубная... Здесь,
Где круглый год спирт заедают салом,
Ты, расчехлив взлохмаченную спесь,
Расправы ждёшь под скользким одеялом?
А, может – мысль к молитве пристегнуть, 
И жизнь на прочность испытать – покуда,
Приказом царским прикрывая грудь,
К тебе губами тянется Иуда?!

*** 

В Рождественскую ночь, сквозь пелену печали
Пытаясь разглядеть второстепенный сон,
Нас как бы невзначай друг с другом обвенчали
Превратности судьбы. Очередной сезон
Закончился не так, как мыслилось когда-то...
Мы – прочное звено подследственной толпы.
Мы не обречены: хоть мы не влились в стадо –
Природа не спешит разгладить наши лбы.
Нас предпочла вражда объятьям Афродиты.
В грядущий год опять не нам баклуши бить.
Мы – загнанные псы. Нас грозное – «иди ты!»
От сволочной судьбы не сможет защитить.

*** 

Ах, Россия-матушка – сумасшедший дом!
Сколько слёз замешано в голосе твоём!
По брусчатке каменной – загодя поплачь –
Вновь пройдётся каином молодой палач.

С грохотом да с хохотом гаркнет: «Что ж ты, мразь,
Возле места лобного мордой месишь грязь!?
Брось скулить, уродина! Всё-таки не зря
Строила ты, холила спецконцлагеря!»

*** 

Декабрь без снега – благодать.
На ветках – гроздья спелых почек.
Ты с каждым призраком в кровать
Ложишься спать без проволочек.
Затем, проснувшись поутру –
Всплакнёшь над свежим некрологом:
«Ведь я – когда-нибудь помру
И в гроб сойду в костюме строгом».

Твой мозг хандрит без топора.
Заправить снедь холодной водкой
Тебе – давно пришла пора;
И – в путь скользящею походкой.
Так – день за днём, за годом год:
Трактир, трамвай, завод, берлога.
И чернь подвыпившая ждёт 
Очередного некролога.

*** 

Сжав стакан густой отравы,
Расчехлив блудливый глаз,
Вновь сегодня, Боже Правый,
Я готов пуститься в пляс:
В нервный, громкий, одинокий,
Нужный – как собаке кость.
Приковала к танцам ноги,
В сердце вспыхнувшая, злость. 

*** 

Т. П.

Раздробленностью чувств не дорожа,
Обручена с болезненностью редкой,
Ты, как вакханка, кормишься с ножа;
Покуда Время – дерзкой табуреткой 
Вооружившись – ждёт (не прекословь!),
В надломленную искренность не веря,
Команды – чтоб крамольную любовь
Сроднить с землёй, как сдохнувшего зверя.

*** 

Возлюбленная мной, – в момент полураспада,
Жизнь не растормошив признаньем роковым,
К безрадостной судьбе крамольного комбата
Примериваюсь, в грудь впуская терпкий дым.
Раздробленной судьбой – зачитываюсь. Скоро,
Потёртость вздорных плеч запрятав в соболя,
Ты под бравурный марш срамного приговора,
Жизнь выскоблив, сбежишь, как крыса с корабля.

*** 

Жизнь обескровлена и зла,
Как голос к Богу вопиющий.
С утра гремят колокола,
Дохнуло плесенью. Из гущи
Косноязычной, злой орды
Звучат воинственные оды.
И мы беспамятством горды
В объятьях вспыхнувшей свободы.
Свободы от... свободы для
Разноречивых, лживых сплетен:
«Прогнило днище корабля.
Костюм безденежьем изъеден».
Кресты, хоругви, образа
Следят, предвидя перемены –
Чтоб в застеклённые глаза
Не просочился яд измены.

*** 

Т. К. 

Среди прочих напыщенных львиц ты, бесспорно, 
Выделяешься запахом кожи. Звук горна 
Твоего – как набат, предвещающий – вскоре
Эту землю волной смоет в Чёрное море.

Я – которого страх грозным скрежетом стали
В предстоящем бою обезглавит едва ли;
Я, который познал вкус борьбы, запах крови,
Трепещу, когда ты сводишь тонкие брови.

Обескровлен, сражён, припечатан к веригам 
Тихим голосом, взглядом пронзительным, криком:
Из тибетских пещер повылазив, Атланты
Твоим недругам рвут причиндалы и гланды.

*** 

Растормошив безмолвие страниц
Не заручившись дружеской поддержкой,
Сквозь частокол оскалившихся лиц –
Кричу: «Пора, юродивый! Не мешкай!
Начать не поздно – с чистого листа,
Искоренив зловредные привычки!»...
А рядом – рвут пространство поезда
И, улыбаясь, мчатся электрички.

*** 

Т. П. 

Нервотрёпкой день разбит,
Стёрт. Без инструктажа
Саван для взрывных обид
Сшит из – камуфляжа.
В разродившийся костёр
Дров подбросив, «Браво!», –
Вскрикнет банда медсестёр,
Проходимцев... Ржаво
Дрязг постыдных круговерть
Вздрогнет... И – Зазноба –
Будет гнать шальная Смерть
Жизнь под крышку гроба.

*** 

Распластанный зажравшейся Москвой,
Отвергнутый благопристойным Минском,
Клятвопреступник с крупной головой
Юродствовал пред мрачным обелиском.

Глумилась над пространством чехарда.
Неистовствовал вздор. В мертвецкой хмуро
В застиранных халатах ждут – когда
Под пальцы приплывёт клавиатура.

*** 

В две тысячи бесхитростном году,
Почти что став родного батьки старше –
Забронзовеешь, съездишь в Воркуту,
По Брахмапутре проплывёшь на барже,
Пройдёшь сквозь строй состарившихся лиц
На сквернословных ярмарках, вериги
Сорвёшь с души, вернёшься в Аустерлиц 
И жизнь вдохнёшь в неизданные книги.

*** 

Сентябрь – строптив и своеволен –
Водой сбив с древних колоколен
Пернатых хищников, – как спички,
Швыряет листья в электрички.
Он кверцитроном вздорным метит 
Вагоны: в них – люд праздный едет:
Кто – разрыхлять, мотыжить грядки;
Кто – к падшей женщине на блядки;
Кто, расчехлив с судьбой-кидалой
Контракт, – вдоль жизни захудалой
Стремглав бежит из Аустерлица
В Кузьминки – скурвиться и спиться.

*** 

Быт мой мерзок, жизнь убога:
Печь дымит, скрипит кровать.
Тридцать дней просил я Бога:
Новый френч мне даровать.
Вдруг раздался голос с неба;
Смертных он сбивает с ног:
«Попросил бы, сын мой, хлеба;
Отказать бы я – не смог».