«Если верится, то горит…»

***

Что ты мне сделал такого полезного, славный Ясон?
Вот я кую тебе строки железные, памяти сон.
Что ты мне сделал? Купил мне квартиру ли? Шубу надел?
Вот я дарю вам, плеснувшим потиры в Аидов предел…
Вот не Елена, но местные даны, данайцы… да ну…
Вырвать из плена не могут как данность родную жену.
Вот не Брунгильда, но местные свеи да норманны… но…
Титло и тильда. Для золотошвеи слепое кино.
Что ты мне сделал такого прекрасного, Один и Тор?
Боль головную хоть вылечишь ласкою, о Денэтор!
Спелым джедаем налившись на облаке – склюнет назгул.
Стаями, стаями… Йоханы Гоблины! Жизни прогул: 
«воли» и «личности», целедобития, кучи бабла…

Ох, неприличности: тело из лития, не изо тла.
Вот что вы сладили, витязи-викинги старых планет:
лёткие, плавкие, сереброликие волосы мне…

«Будем отрэзать?» – под разумом «выкая»... Выкрикнет «Ха!»
Эврика. 
Эври-Кая! 
Эвридикая жизнь у стиха!

Не обязательно древнее прошлое. Можно сейчас.
Что ты мне сделал такого хорошего, нынешний час?
Как-то вот даже не падаю замертво, к жизни спиной.
Что ты мне сделал такого гекзаметром? Значит, не ной. 

 

Литгер

Мой литературный герой в горах.
Там, где я ни капельки не была.
У него заложен в ломбарде страх.
У него две мысли: колчан, стрела.

По горам-лесам комариный писк.
Поплотнее стягивай плащ-шалаш.
Мой литературный герой в степи –
там, где я хоть капелькой – но была ж!

У него оправою красоте –
пара усьих шрамов через лицо.
У него отравою чистоте –
дома позабытовое кольцо.

У него в глазах сразу три жены,
на устах одна и в руках по две.
У него в сердцах сразу три страны
и одна, оставленная навек.

У него веснушек златая сыпь –
аллергия на зиму и тоску.
У него за поясом кысит выпь,
а в груди оракул орёт: ку-ку!

У него осталось всего годков, 
чтоб ему… Навязчивый лейтмотив.
Мой Гетеротурный Лирой окоп
роет… Да не кроток, не крот он – гриф.

Чистит револьвер, полирует нож,
близоруко щурится сквозь ушко
мушеньки-иглы: – выйдешь – не войдёшь, –
мой Гитературный Лероюшко.

Я его вскормила на стременах.
Я его взлелеяла не под ключ.
Вот он и стремится взять йух за нах –
потому что я его не люблю.

 

Ролёвка

(поэзии)

Я стала тобою на четверть, треть…
На две… На тройное сальто.
Ирония… Чтобы не умереть
от вывернутых гештальтов.
Ирония… Глауберова соль.
Цинизменность из-под дыха.
Прости, если можешь. Такая роль,
как ты, не бывает тихой.
Ей в дикое поле – да выйти в крик…
Потухшим вулканом силы
лежит тишина под крестом улик:
вхождение – выносимо. 
Подобие может: улыбки рот,
спокойствие, бой, насмешку.
…подобие так же, как ты, умрёт,
в твоей тишине кромешной?..
Отнюдь. Завоюет страну глухих
в стосмысленностей каскады.
Подобие выйдет стрелять в других,
чтоб стрелы их стали градом.
Подобие выйдет стрелять в себя
сквозь солнце на горной круче.
И боги слетят от него, трубя
во все грозовые тучи.
И медью шарахнет в скалу прибой,
железом под ноги ляжет…
Но людям о том, каково – тобой –
оно никогда не скажет. 
Оно для других – небосильный страх,
штормящая беззащита…
Распахнутым эхом гореть в горах,
теряя свои ключи там… 
Оно ненормально. И это – жизнь!
И это – её коварство!
Родство моё, 
сила моя, 
кружи
над миром, 
сияй и царствуй!

 

Эгоисконное

Прости меня за то, что ты мне сделал.
Хоть сам себя спаси и сохрани.
Ведь оба – сгустки эгобеспредела. 
Земная ось. Ломающий магнит.
Таких, как мы – младенцами вбывали 
за мудрых глаз чумную глубину, 
за пальчики из блеска готовален, 
чертящие квадратную луну.
Да что луна! Трёхмерности шатая, 
идёт душа сквозь тучи напролом, 
пугая ангелов пушистых стаю, 
к Творцу на диспутический прием.
Потом уходит, створкою шарахнув, 
ногой оттопав сказанное им.
Из ножен – рыбоиглую Арахну! –
ткать личный мир! – покуда нелюдим.

Ткать для… кого-то. Но они едва ли
бойцы – для этой нутряной войны, 
что фреску белокаменной печали 
набьёт превыше белочек земных, 
поверх икон. Идиосинкразия 
Вселенной. Водка царская. Лимон.
Прости, что для меня ты не Мессия. 
Но и не идолопоклонник мой. 

Мышль, изо снега слепленная кошкой, 
растает от малейшего глотка
тепла, – здесь будет голод – черпай ложкой! –
покуда истина не съест. Лакать
галактику ковернутой каверной…
Хочу себя! Небесная кровать…
Я никогда тебе не буду верной,
пусть даже, изменяя, станет звать
живое пламя гаслая лучина, 
социопатски рявкая: весла
всем девушкам! Ко мне вот – немужчина.
Да и к тебе неженщина пришла.

Но как бы ни кололи наши очи
долги, стереотипы и фыр-чадь
бабья, – я о тебе не позабочусь,
а ты меня не станешь защищать.
Тебя ограбят, изобьют, расстригнут –
я так же не взобью в колокола, 
как ты по мне, когда рысак ноль-три на
моей судьбе закусит удила. 

И это так же верно, как собака. 
И это так же громко, как молчит.
Эгоисконной нежности атака… 
Покуда смерть – нигде! – не разлучит.

 

***

Если верится, то горит.
Если кажется, то поплюй.
Никогда мне не говори:
«Да, я тоже тебя люблю».

Да не тоже. А только да.
Вот не тоже, а раньше всех.
И не тоже. А коль беда, 
не высчитывай, чей тут грех.

Не считайся, кто виноват
(Если плохо мне – то не я).
Ох, не бойся: не убивать
надо всех тут… А чешуя

и шершава, и тяжела, 
не для жизни она, не для
кожи девичьей. Нитролак
не впитает сама Земля – 

чужероден ей. И вбирать
невозможно его дотла.
Тоже. Тожище. Боже Ра!
Где надела, там и сняла. 

Где сняла, надевай опять, 
не поправив смещённых сил.
«Тоже» можно и так понять:
кто-то лака и не носил.

И не знает, каков процент
едкой химии в чистоте, 
просветлённости… и венце
типа царственном. Знают те,

кто проеден им до костей,
но и выжил – уже таким, 
биокиборгом на кресте,
всеми тожищами любим

тоже. Тожества тожество
то же. Туже. И не тужи.
Кто – тебя или ты – кого
да собою заставит жить…

Я не стану верить-вязать.
Человек – замок, а не ключ.
Просто дай мне разок сказать:
«Да, я тоже тебя люблю».

 

***

Муж пришел домой – и удрых.
Устаёт, бедняга, в песцы.
Я сижу пишу этот стих
с мыслью об энергии ци.

Вот пойду я в горы пешком.
Встрену в горах гуру гурьбу.
Может быть, сумеют бочком
вывернуть такую судьбу.

Знаю, гуру любят гурить
гугурибуриборибы.
С ними хорошо говорить
либо об изгибах судьбы,

либо об уйти из себя, 
либо о питанье любви…
Гуру любят только любя. 
Гуру – это вымерший вид.

Гуру – это Красная Кни-
гадам и гадючьему се-
мени будешь с ними без них –
боли будет радостно всем.

Я пойду и съем пирожок, 
разделив с лосями в лесу.
Но покуда спит мил дружок, 
я его в себе понесу.

 

***

– Что такое рот? 
– Питатель тела. 
 Из «Словопрений Алкуина», VIII в. 

Вы о чем там мне? – 
словогрызами, 
словопчелами, 
словоpleaseами… 

Слово – вот игра! 
Как по нотам! И 
словоплевогра- 
натометами 

не пробить защит 
и защиточек. 
Словодыр зашит 
словониточкой. 

Все-то ловите 
(будто в детстве я…) 
равнословием – 
словоденствие. 

Жирнопловие. 
Принадкушанье. 
Равнословие. 
Словодушие. 

Эка занесло! 
Ради… этого? 
Знаете, на сло- 
водиете я. 

Человеку рот 
дан нечаянно. 
Слово – серебро, 
а молчание – 
зо… 

Лото легло – 
верный выигрыш!.. 

…Что, уже прошло?! 

…слововыкидыш…

 

***

Что есть гордость? Конечно, она very good.
Внутригранный алмаз, полуслойный асбест.
Мой мобильный молчит, пожирая деньгу, 
потому что звоню я другим, не тебе. 

Мой мобильный не думает, не говорит, 
соглашается, будто усталый пацак, 
что безмерно тупы, примитивны внутри
все, которые мыслят с другого конца. 

Позвоню-ка Эйнштейну. Скажу, что дурак. 
Потому что дурак. Потому что не ты. 
Наберу президента: «Я буду вчера, 
в двадцать пятом часу», где кипенно пусты

банки с йогуртом, банки с валютой и сам
генетический банк, живоносный запас. 
Что есть гордость? Огромнейший болт небесам
на попытки извлечь из под граней алмаз,

на попытки от стойла избавить коня, 
на старания нищему втиснуть пятак, 
на попытищи сделать счастливой меня…
Потому что не так. А вот так и вот так!

Воротник на дублёнке – уже не енот.
Выгорают топаз, турмалин и агат.
Жеребёнок стареет в коровнике, но
продолжает хотеть не в поля, а в луга. 

 

***

У рыцаря 
эстонского ордена 
броня – из тяжелого ферросплава. 
У рыцаря 
эстонского ордена 
предсердий нет ни слева, ни справа, 

желудков нет ни сверху, ни снизу. 
В глазницах – дно, а на дне – невызов. 

Раз рыцарю 
эстонского ордена 
гадалка явила, что быть убиту. 
Два: в рыцаря 
эстонского ордена 
кто-то швырнул бейсбольную биту. 

Она распалась на микросхемы. 
Они узнали, почём и с кем мы. 

Ведь с рыцарем 
эстонского ордена 
живу сотни лет, не могу нажиться – 
из рыцаря 
эстонского ордена 
не выжмешь ни цента – он истый рыцарь: 

отдаст делами, драконьей шкурой. 
Держу в руках ее, знаю: дура. 

У рыцаря… 
Да ситх его ведает, 
что есть ещё в нём, а чего-то нет и. 
Без рыцарей 
с дешёвой победою 
и свет-Фавор не с Фавора светит. 

Когда победа дороже стоит, 
уже не рыцарь оно – другое. 

Учили днесь: 
две части души одной 
когда на земле удостоят встречи – 
так вживе снесть 
то – нота фальшивая: 
восторг слиянья – есть смерть – и Вечность!.. 
Не знаю, право. Мне очень живо. 
И что же именно тут фальшиво? 

…Ни птицам и 
ни рыбам икорным в ны, 
ни кротьям норным – не быть в покое! 
У рыцарей 
эстонского ордена 
тела – доспехи, внутри – всё воет… 

Ему – для воли нелюдьей дара 
еще отплавятся Мустафары… 

Не спится мне… 
Явленной иконою 
проходит образ: Крестно Крещемье… 
А рыцарю 
эстонского ордена 
вновь завтра в битву – с моею темью. 

Он тих, он бред мой, как сон, лелеет – 
и темь светлеет, и темь светлеет…

 

Предко

Шумеры, урумы, греки, 
Волхвы, ариане, копты…
Века поднимают веки –
И что они видят, йоптыть!

Всем нам, кто когда-то были,
Небытыми быть обидно. 
За этим – величьем пыли –
Меня им чуть-чуть не видно.

Я знаю свою квартиру –
Что есть она. Есть не просит. 
Вхожу в нее сквозь входи.ру, 
А выхода нет и вовсе.

Я знаю свою работу –
Что есть она. В мире где-то.
И этой смешной свободой
Неврозия чувств отпета –

Зажиточным воскресенцем
(а значит – не умирала)
Размашистым полотенцем
Вселенную вытирала, 

Как бэбика после ванны –
Да нянюшка, а не мама –
Влюбленная неустанно, 
Не любящая нимало. 

 

***

Туча-ча-ча танцевала в лучах
звездных, в прозрачной пыли. 
В каждой дождинке сгорала свеча, 
не достигая земли. 

Анна стояла в открытом окне,
прыгнуть готовая вниз. 
Гром аплодировал ей в вышине, 
ночь вызывала на бис.

А под окном, запрокинув белки, 
плакал святой Николай, –
тело из секонда, бомжий прикид, –
о не уставших тепла. 

Мёрзла у дома, в облипке из лохм,
реинкарняжка в углу, – 
о не отысканных тёплым теплом, 
о незнакомых теплу. 

Туча-ча-ча извивалась в шелках, 
как стриптизерша, к столбу 
льнула фонарью. Работа легка –
выраздеть чью-то судьбу. 

Анна оделась, захлопнула ночь, 
тапочки на ноги, шарк…
Угол у дома встряхнулся спиной
и потрусил через парк. 

Анна напрасно пыталась прилечь
в гжель утропических слив… 
А под окном у святого из плеч 
два одеяла росли. 

 

***

Дочь капитана Блада уходит в блуд:
в Гумбольдта, в Гамлета, в гуру пустыни Чанг…
Папочка рад. Он пират, и ему под суд
страшно… ну так хоть дочка не по ночам

шляется, а накручивает свой бинт
мозга – сокровища ищет на островах.
Только когда-то сказал доходяга Флинт:
«Слава проходит, а после – слова, слова…»

Будут пятерки, дипломы и выпускной, 
«Звездочка наша!» и старых доцентов взрыд…
Хлопнется дверь, захлебнется окно стеной…
Станет сокровище и непонятный стыд.

Папочкин «роджер» взвивается для старух 
в касках (на случай студентских идей-обид). 
Дочь капитана Блада – из лучших шлюх:
с Гумбольдтом, Гамлетом и Геродотом спит. 

 

***

Белы лебеди метут воронью под стать…
Белену ли на спирту, спорынью хлестать…
То ли небо, то ли лють посинелая...
Из того, кого люблю, Бога делают!
Марш молиться, где стезя вьётся гречески…
Мне теперь любить нельзя человечески.
Только ангелово пасть – древней Башнею.
И страдание, и страсть – в корне – страшное… 
Возносись, несмейный Дух, крылья белые…
…если свет уже потух, что тут делаю?..
Что тут делаю? Края раны тошные!
Не отдам его раям и святошникам!
Ни кострам и ни мечам, ни обителям!
Он не станет палачам искупителем!
Этим сахарным устам (хлыст и коновязь!)
кто переписал Устав под иконопись?
Кто назвал его святым – выйди из строю!
Из пожара вынешь ты ярой искрою – 
не потир (в зубах держи!), не облатицу, – 
ясноглазую, как ЖИЗНЬ, святотатицу! 
…Даже если я одна среди этаких,
значит, выпьется до дна (сердц嬬_сектବ_их)    
чаша горькая… Разбить! 
В лично-вечный скит
ухожу его любить
человечески.

 

Точка сборки

Что мне сделать для тебя, любимый?
Терпеливец, гадина такой,
свято-тать, своей невыносимой
добротой ко мне ты не покой,

а раскол душе моей врасплошишь:
я должна быть счастлива с тобой,
благодарна, как больная лошадь,
что не оттащили на убой.

Убивателей любить – так просто:
ты скотина – белый лебедь я.
Сразу возникает чувство роста
духа над паскудством бытия. 

Здесь – паденье. Я сама – скотина.
Я – тиранья, инквизиторьё. 
…Знаешь: не пытать – невыносимо –
то, что и под пытками – твоё. 

Лебедем для лебедя, наверно,
только белопёрый птичий мозг
сможет быть чуть больше, чем мгновенье:
там, где нет рассудка – нет и розг. 

Разум – выбор. И один на свете:
Зло – Добро. Как скучно на Земле… 
Или озеро плясать в балете –
иль давиться перьями в золе…

От такой тоски и третье встанет:
то, что лечат в дурках, и с трудом:
до утра утробное метанье –
мигски! – меж гордыней и стыдом.

Да остановись же ты, мгновенье! –
меж единственными Азъ и Ять!
Ведь смогло же чье-то исступленье
свет и тьму на радугу разъять,

видя в титаническом бессилье
струнный запах снеговых вершин…
Белое. А это только – или 
чёрное. Отплакала – пляши. 

Изругала – приголубь. Ублюдок – 
солнышко. Убила – воскреси.
Даже бесы молятся – покуда 
их не видит царь бессильных сил.
 
Вот когда не дали – всё без фальши.
Приказали: боль. Да без проблем!
А дают – и ты берешь, – что дальше?
Кто прикажет, как вот с этим всем? 

Дотираниваться, чтоб вскотинить…
Растопчи! И вновь святи, как тать!
Пусть хоть раз другой решенье примет
за меня, кем мне сегодня стать. 

 

Ауто

Отвернись от меня хоть на миг, не смотри в глаза.
Это странно: пытаться любить – для другой души.
Для себя не люблю давно, тонкий голос «за»
сохранение сердца кощунственно задушить

всею мощью своей пожелал изощренный дух…
Недуховный какой-то – на всё у него ответ
аутичный: один – это больше, чем сотня двух, –
потому и одна – это я, а с тобою – нет.

Не смотри мне в глаза. Не сверхценно – тебя беречь
и спасать, и удерживать веру в меня твою.
Лишь помыслю об этом – рассудок заводит речь, 
что из собственной сонной артерии прану пью.

Хороша, бесконечно блаженна твоя любовь…
Абсолютнее истины, смысла ее ценней, 
благодатней самадхи, подвинется даже Бог…
А подвинуть себя – непосильная сила мне.

Ты на кару не тянешь. Ты хуже: епитимья, 
Волевейшему из безволий святой урок.
Но бесплодно блаженство твоё – у меня есть я.
Не святому туда, где подвинется даже Бог. 

 

Вне-мание

Оконный переплёт. Эпическая сила!!!
Гроздистая гроза!!! – а мне вот надо в жизнь.
Куда-то дождь идёт… «Куда?» – его спросила.
«А ты куда, – в ответ, – сквозь дрожь мою дрожишь?»

Куда-то вот иду… Из Бхараты в Тавриду,
санскритским тихим bha по русским словесам…
Куда-то вот бегу… По делу ли, для виду – 
чтоб было что отдать голодным небесам.

Голодным на слова, на откровенья сниже,
на каменную боль, базальтовую страсть…
…Иду искать тебя – которого не вижу
иначе как внутри не вольного упасть

ходячего столба – из колышков осины,
из капелек – дышать! вдыхать! аha, аha… – 
из загнанных коней, оникса-древесины
и странного, себе не равного стиха.

Не равного себе – дуаль... дуэльный вызов!
Двоякодышит грудь, двоякожаждет выть...
Не равного – тебе! Твоею дольней высью 
и космосом земным – не накормить живых.

В карман не положить, не выхвастать знакомым:
не супер-секси-френд, не брюли, не меха…
А то, что лишь тобой я выхожу из комы – 
и остаюсь дышать… на придыханье… ha…

Куда-то вот иду. Из мании в ниманье.
Вне-мание болит – что кислотой в глаза…
…И всё она в трудах... всё отмывает мани
от накипи души слюдистая гроза. 

 

***

Интернеты – интернаты 
беспризорных душ. 
От зарплаты до расплаты: 
кукиш, а не куш. 

Интернеты – интервенты 
вскроенных голов. 
На обрывочке френдленты 
провисает шов 

между буквою печатной 
и судьбой самой. 
Я люблю тебя, мой чатный, 
неначитный мой… 

Квадратноголовый даун 
ластится в глаза… 
Интер-нет не интер-да, он 
просто так не за- 

-лечит, -гладит, -рубит, -травит, 
-грузит, -ворожит, 
он потребует управы 
на самоё жи- 

знеутробные запасы, 
психовиражи. 
Милый, ты ль не асьный ас и 
ты ль не Вечный ЖЖид? 

Интернет… Из интердевок 
в интерпацаны… 
Яблоко для интерЕв от 
интерСатаны. 

Он, лукавый интертихрист, 
предлагает торг, 
чтоб любить тебя, мой тигр из 
ru.ua.net.org. 
 
Интернеты – интроверты 
экстравертогра- 
да. Возлюбленный, поверь, ты – 
лучшая игра 

в прятко-салко-догоняло- 
во по всей сети. 
Интернеты – инферналы… 
Господи, прости…

 

***

Веками телеса о чём-то спорят
и думают, что души их – весьма.
ОБВМ – ты радость или горе?
Ох, радостное горе! от ума.

Перед тобой вскрываются талмуды,
деревья сами строятся в мосты.
Перед тобой склоняются Иуды,
но «тридцать – каждому!» не выдашь ты,

поскольку их товар тебе не нужен: 
своих таких – что ломится подклет…
…А на дворе стоит такая стужа,
как будто уйма миллионов лет

до первого удара кремнем, искру
родившего из человечьих рук…
И хочется обычную сосиску
на пышном Валтасаровом пиру,

и хочется в бомжатнике голодном
обычных соловьиных языков…
ОБВМ, ты делаешь свободным
от тех, которых не было, оков.

И было так: до сердца распахнулся,
чтоб мир впустить – и отпустить – в себя…
Не вороны накаркают: «Рехнулся!»
Опять и снова – в зубы – голубям,

у голубей – особенные когти,
особенные клювы и клыки…
А на дворе стоит такая копоть,
что сами вспыхивают угольки 

ОБВМ! Ты – пламенное море!
Не солнцу умещаться в берега!
…Веками животы с грудями спорят
и думают, что души их, ага.