Жить стало веселее

Э. Веркин «Остров Сахалин»; М., «Эксмо», 2018...

Такого вы еще не читали. Я, кстати, тоже. Разве что у Беседина с Шаргуновым. Входящие, оставьте упованья.
В литературе Веркин, насколько помню, с 2004-го. За этот срок он успел настрогать целую детскую библиотеку (18 романов и 32 повести) и заработать 17 премий. Правда, все не ахти какие статусные, вроде «Новых горизонтов» или «Планеты Крым». А потом приключилась до оскомины знакомая коллизия: хочу быть столбовою дворянкой и заедать «Нацбест» пряником печатным. 
Э.В. затеял выбраться из песочницы и написал вполне взрослый постапокалипсис. Ну, судя по фишке «18+». Хотя издателям верить – себе дороже. «Остров Сахалин» рассчитан на пятиклассника: логика и психология в тексте на нуле, а язык – вообще величина отрицательная…

Стоп. Начинать принято с фабулы. Чебурашка, задвинь спойлер! – Ехали мы, ехали, да так и не доехали, ура-а-а!
Футурологиня с татарским именем Сирень (об имени потом), голубоглазая лоли русско-японских кровей отправляется на Сахалин без какой-либо внятной цели. Типа, погулять вышла: изучить настроения, посетить губернских чиновников, а особенно – каторжные тюрьмы (на кой черт они футурологу, одному автору ведомо). Так себе миссия, на три с минусом. Представьте только: лорд Гленарван поднял якоря, чтобы жену по 37-й параллели покатать, – ведь с тоски помрете. Здесь вас ждет то же самое, даром что вокруг выжженная атомной войной земля, трупоедство, кровища ведрами и мертвяки в ассортименте. Утопленные и удавленные, зарезанные и застреленные, мумифицированные, подгнившие и совсем тухлые. Статданные для иллюстрации: слово «труп» в романе повторяется 75 раз, «мертвец» – 55, «кровь» с родственными – 73, «убивать» с родственными – 63. А под занавес набегут зомбаки, не поддающиеся учету. Жуть. Сто раз пережеванная и потому не слишком аппетитная. Но ж-жуть.
Однако Сирень протоколирует окружающее с хладнокровным занудством делопроизводителя: «Индустрия растет поступательно, в частности, два года назад запущена и успешно функционирует модельная электростанция <орфографическая ошибка автора – А.К.>, работающая на сушеных мертвецах, пропитанных отработанным торфяным маслом. Эта электростанция обеспечивает энергией четыре рыбных садка и освещает центральную улицу». Учтите, процитирован щадящий вариант. А читателя ждет нешуточная полоса препятствий: детальное описание макинтоша (1 260 слов), догматы секты ползунов (1 556 слов), история сахалинских каст – прикованных к ведру, к багру и к тачке (1 348 слов). А равно, чтоб служба медом не казалась, – другие словесные надолбы и проволочные заграждения, которые тут для мебели.
Ясен пень: играем в классику, пока что в дотошную чеховскую публицистику. Э.В. затеял вывести гибрид трэшака с постмодернизмом. Обычно в синергии жанров попса начинает и выигрывает, но не сейчас: охота угодить в высшую лигу пуще неволи. А способ, знамо, наименее затратный. Сочинитель, изрядно покусанный Бартом, по всем швам прострочил книжку аллюзиями и парафразами, так что главный герой романа – отнюдь не голубоглазая тян, а назойливый, хуже комарья, интертекст. Маршрут пролегает вовсе не из Холмска на мыс Крильон через Тымовское, но по книжным полкам Веркина. Придется познакомиться с его соавторами.

Антона Павловича представлять нет нужды: роман будто под его диктовку писан. Едем дальше. Бесцельные скитания по ядерной пустыне – привет Кормаку МакКарти, Супермен по имени Артем – шалом Дмитрию Глуховскому. Нашествие зомби – реверанс Джону Руссо и Ричарду Мэтисону со товарищи. Следующая станция – подборка японской литературы, стоянка… в общем, надолго застряли. Каторжник по кличке Отважная Рыба – поклон Оэ Кэндзабуро. Абсурдный верлибр про единорога и гвозди из звездной меди – поклон Мураками Харуки: песенку Саэки-сан помните? Оммаж Акутагава равен чеховскому: от сухогруза «Каппа» до цитаты из «Трех открытий Акутагава Рюноскэ» Стругацкого-старшего. Также присутствуют Арисима Такэо и Тикамацу Мондзаэмон в легком гриме. Кстати, имя героини – явная отсылка к манге про школьницу Умисаки Райракку (английское lilac на японский манер). Саид… тьфу! девка, ты как здесь оказалась?..
Удивительно, но Эдуарудо-сан при ощутимом пиетете к Японии временами порет такую хрень, что хошь Будду с бодхисаттвами выноси. Скажем, Артем, оставшись без оружия, приладил саблю к огрызку водопроводной трубы. Оригинальная конструкция, считает Сирень. Быть не может, чтобы токийская барышня слыхом не слыхала про нагамаки или нагинату. Еще больше озадачивает «мертвый осьминог, кошмар жены рыбака». Для справки: осьминогов на известной гравюре два, и оба живее всех живых, чем озорница осталась премного довольна.
Это, чтоб вы знали, разминка. Все по Льюису Кэрроллу: чем дальше, тем страньше и чудесатей.

Как вам пули с урановыми сердечниками? – 500 летальных рентген стрелкý гарантированы. А макинтош, который невзначай становится кожаным? А беззубые зомбаки, способные кусаться? – стесняюсь спросить, каким местом… А багор Артема, что остается чистым и блестящим после кровавой разборки, – минимум семь жмуров? А односкатные и двускатные нары для каторжан? – как спят-то болезные? А беспалый мальчик, который то стучит костяшками пальцев в стену, то играет в камень-ножницы-бумагу? Хватит, пожалуй, – сиреневый туман можно издавать отдельной брошюрой с построчными комментариями. Понимаю, что ultra-fiction отменяет все мыслимые законы, вплоть до таблицы умножения, но это уже не ultra-fiction. Другим словом называется… гусары, молчать!
Еще больше поражает убойный, страшнее урановых пуль, язык. Скупая чеховская выразительность в руках Э.В. превратилась в рахитичный канцелярит, – тут тоже брошюра наберется. Но в комментариях нужды нет:
 

«Различные способы умерщвления значительного числа человек».
«Мэтр многочисленно болен».
«Процент имплантизации не дотягивал до сорока процентов».
«Точных данных о количестве смертности, равно как и рождаемости, у господина Т., по понятным причинам, нет».
«В архитектуре отсутствовала генеральная доминанта».
«Не думают ли ссыльным, отбывшим срок и зарекомендовавшим себя с законопослушной стороны разрешать возвращаться на родину».
«Это пограничные территории, вымороченные <орфографическая ошибка автора – А.К.> и малоначальные».
«Разноброс методов».
«Пули врубились в туловище поэта и произвели с ним значительную ревизию».

Что еще? Так, мелочи. К примеру, функции вместо характеров. Сирень машинально фиксирует никому не нужные детали. Артем, ее проводник и телохранитель, механически мочит беглых арестантов и зомби. Герои не пытаются даже симулировать личность: не имеют склонностей и привычек, страдают эмоциональной тупостью в терминальной стадии. И даже почти не разговаривают: по данным fantlab’а, процент диалогов в книжке – 13, чуть ли не втрое ниже среднего. Про многочисленно больной и травмированный пудовыми ретардациями сюжет вы уже поняли. Про разноброс интертекста – тоже, но не совсем. Сейчас исправлюсь.
Когда повествование переходит в библейскую тональность, наступает полная кэцуноана, уж простите мой японский. Наша тян, изволите видеть, дева непорочная; Веркин в намеках весь язык смозолил, повторяя стихи про единорога в райском саду. Но в Токио она вернулась, по-евангельски говоря, непраздною. Кто постарался, если шалости с Артемом исключены, как и прочий хентай? Вот вам подсказка: по пришлым зомби пальнули двенадцатью крылатыми ракетами, и Сирень, в спешке покидая остров, успела увидеть двенадцать пламенных столбов. Давайте напоследок еще и в Веничку Ерофеева поиграем, чтобы уж до всех дошло: у нас не дешевый палп, а интеллектуальная, куды не на фиг, проза. С двускатными шконарями, ага. И двенадцатью огненными столпами против одного ветхозаветного – радуйся, невесто неневестная. И роди богатыря нам к исходу сентября.

Где прикажете искать генеральную доминанту? Автор что-то толковал про космос как панацею от земных проблем, но это неважная клаузула. Тоже на три с минусом. Если и есть в стопроцентно паразитной и долотом сработанной книжке мораль, то внетекстовая: «Когда не хочешь быть смешон, держися звания, в котором ты рожден».

Так бы оно и вышло, да вмешалась… а вы о ком подумали? Точно, Галина Юзефович, скорбных главою преблагая попечительница: «Природа веркинского дарования такова, что компенсирует все заусенцы и шероховатости… И хотя “Острову Сахалин” не помешала бы серьезная редакторская доработка, даже в своем нынешнем виде он определенно может претендовать на звание одной из самых значительных книг года». Правда, так и не объяснила, в какой микроскоп тут дарование разглядывать. А зохен вей, кому ж оно волнует? Присные и преклоненные моментально урезали осанну в 120 децибел – то вместе, то поврозь, а то попеременно, хотя добрых полгода хранили железобетонное молчание.

Симптомы постапа налицо: кругом трупоедство и беззубые зомбаки-рецензенты. А по барабану. Жить стало веселее: в паралитературном шапито новый коверный. Попкорн и первый ряд!