Всё равно живой

***

Это облако в профиль над головой…
Ты скажи по секрету, никто не слышит, –
ты ведь там живой, всё равно живой?
То не ветер траву над тобой колышет?

Как легко тебе там надо всем парить…
Но тебя я узнала, признайся, – ты же?!
Даже можешь ни слова не говорить,
я тебя и так напрямую слышу.

То последнее слово, что не сказал,
что застывшие губы твои сокрыли,
я теперь читаю по небесам,
по твоим надо мной распростёртым крыльям.

 

***

А я тебя не отпущу!
Обманом закрою все дверцы.
Не возвращу – возращу
тюльпаном из луковки сердца,

что днём согреваю теплом,
в ночи поливаю слезами...
Я верю – придёшь напролом –
лесами или небесами.

Затем и слова-падежи,
и шёпот в родную подушку...
Только ты покрепче держи!
Не отпускай мою душу.

 

***

...И небрежно, как манто,
скину жизнь на руки Богу.
Всё, спасибо и за то.
Дальше я на босу ногу.

Не имела я авто,
не бывала за кордоном,
а зато, зато, зато
выпал путь родимым домом.

Было так – как никому.
Вспоминаю – и не верю… 
Низко кланяюсь Тому, 
кто стоит уже у двери.

 

***

Кладбище Новое Городское.
Участок сорок один.
Там хоронят бомжей, изгоев,
тех, кто остался один.

Тех, кого некому было оплакать,
некому хоронить.
В общую яму, в сырую слякоть
их опускают гнить.

Я не видала страшнее груза –
как в свежевырытый ров
их грузовик привёз полный кузов –
грубо сколоченных роб.

Вонь выбивалась сквозь швы и щели…
Всем был один надел –
в этой клоаке, в одной пещере,
в общей могиле тел.

Мёртвые, к счастью, не имут срама
жизни, прожитой зря.
Им не учуять этого смрада,
всё им до фонаря.

Тянутся в поле ряды-обезлички,
только вороны кричат.
И из земли лишь одни таблички, 
словно ладони, торчат.

 

***

В гостях был дождь, он обнимал и плакал 
о чём-то вечном на моём плече.
Стояла я, окутанная влагой,
и не могла помочь ему ничем.

Любовь как вечный дождь стучит в окошко,
на стёклах оставляя мутный след.
Я соберу в сердечное лукошко
что кот наплакал мне на склоне лет.

Вцеплюсь в него ногтями и зубами,
в обломки от расколотых корыт.
Спасибо, дождик, что от слёз избавил
и за меня всё выплакал навзрыд.

 

***

Ты любишь ли эту погоду,
когда моросит, моросит…
В. Соколов

Люблю я такую немилость
небес, оставляющих след…
В дождливую пасмурь и сырость
так сладко закутаться в плед

и чувствовать без опасенья,
как будто из тайных бойниц,
поэзию улиц осенних,
зелёных от холода лиц…

Иль даже навстречу природе
брести, одурев от даров
продутых насквозь подворотен,
промозглых и серых дворов…

Не любит никто дождепада,
хотят загорать неглиже.
А я, достоевщины чадо,
дитя подземелья в душе.

Меня не поймут солнцеманы,
а я так люблю эти дни…
Ведь сумерки, сны и туманы
поэзии чем-то сродни, –

фантазиям, грёзам, подушкам,
промокшим ночами от слёз...
Развешивать сны на просушку
училась почти я всерьёз.

Печаль моя с неба струилась,
фонарь через сито светил.
И я тебе просто приснилась, 
и ты только в сны приходил...

 

***

Холодно под жаркой простынёю,
мокрая подушка горяча.
Как я замерзаю быть одною,
не уснуть без твоего плеча.

Как душа заброшенная стынет,
до поры залёгшая на дно.
А тебе-то там, в твоих пустынях,
как тебе должно быть ледяно.

Ты не дышишь, но всё видишь-слышишь,
говоришь со мною до зари.
Занавеску ветерок колышит... 
Скажет ли мне кто-то: отомри.

 

***

Оставьте меня, злоба дня, потрясения, войны,
пожары, сенсации, прения и поединки.
Оставьте мне то, отчего так тепло и покойно –
души моей сон и его дорогие картинки.

Останьтесь со мной только самые близкие люди,
и те, что вблизи, и вдали – ведь границы так зыбки.
А вы, остальные, воюйте, воруйте и плюйте,
моё дорогое покоится в сердце как в зыбке...

Не страшен мне больше террариум шушер и бестий,
меня не достигнут его ядовитые стрелы.
Оставьте меня – я на самом волнующем месте,
я фильм своей жизни пока ещё не досмотрела…

 

***

Наступает косматая осень...
Проступает сквозь сумерки лет
Безымянная улица восемь,
где живёт безымянный поэт.

Я пишу обо всём без кавычек,
всему свету себя разнеся.
Ты в числе моих вредных привычек,
от которых отвыкнуть нельзя.

Мир наполнен словами моими,
я понятна любому ежу.
Но храню твоё тайное имя
и под пыткой его не скажу.

 

***

Пришелец из далёких снов,
как сказка или песнь.
Ты мой зазноб или озноб,
высокая болезнь.

Сияешь мне в ночи любой –
как камень в сто карат.
Скоропостижная любовь,
летальный аппарат.

Ну что с того, что всё не так?
Зачем я так? Бог весть…
Но я сияю как пятак 
от счастья, что ты есть.

 

***

Спасибо за эти живые посланья,
за свет неулыбчивых глаз.
Я знаю теперь, где сидишь на диване,
где кофе пьёшь, – жизнь удалась!

Как едешь в автобусе, как возле двери
её открываешь ключом.
И все предстоящие беды, потери
теперь мне уже нипочём.

Без этих посланий я тут же зачахну
иль жизнь не туда зарулю.
Чем больше тебя узнаю в мелочах я,
тем больше – крупнее – люблю.

 

***

Ты столько раз мне говорил «спасибо»,
что я из них могла бы шубу сшить
и в ней бы даже выглядеть красиво
(а может быть, напротив, рассмешить).

Я б эту шубу тёплую носила
и грелась бы в ночные холода…
Чтобы услышать новое «спасибо»,
не жаль мне вдохновенного труда.

И, вопреки расхожей поговорке,
я положу его себе в карман.
Твоё «спасибо» слаще хлебной корки,
когда смертельный голод по словам.

 

***

Кто мне выпадет – туз иль валет?
Дом казённый иль прочая гадость?
Выпал дождь и простёртая вслед
семицветная радуги радость.

Что мне выпадет – слёзы из век
и разлука пиковою дамой?
Выпал ты как на голову снег
так внезапно, светло и нежданно.

Я жила предсказаньям назло,
не боясь никакого расклада.
В картах мне никогда не везло –
но вот звёзды ложились как надо.

 

***

Ты мой свет в конце недели,
в веренице долгих дней.
Ты мой свет в конце туннеля,
не погасни, не тускней.

Жизнь промчится, словно поезд,
путь конечный недалёк,
но далёкий, словно полюс,
подмигнёт мне огонёк,

посигналит из апреля – 
пусть снега за пластом пласт,
но зато в конце тоннеля –
свет твоих зелёных глаз.

 

***

Оловянный солдатик, аскетик,
неулыбчивый мальчик, дичок...
Как увижу тебя на дискете –
так сердечный стучит каблучок.

Что стучу в твою душу мальчишью,
что ищу в ней – не знаю сама.
Обвожу тебя бережно мышью,
сохраняю в свои закрома.

Почему так пути наши розны,
так судьба далеко развела.
Почему ты родился так поздно
и не я тебя жаль родила.

Где б ты не был и с кем бы ты не пил –
ты со мною как лучик во мгле.
Да хранит тебя ангел на небе
и забота моя на земле.

 

***

Оловянный солдатик и Маленький Принц,
из какой ты явился мне сказки?
Моя нежность к тебе не имеет границ,
только близится сказка к развязке.

Принц летит на планету, солдатик в огонь,
я не Роза и не Балерина.
Я пришла за тобою из сказки другой –
из Гомера, Пер Гюнта и Грина.

Только сказки нельзя поменять и смешать,
словно это коктейль или виски…
Я не буду тебе своей жизнью мешать
и тихонько уйду по-английски.

 

***

Сколько там осталось века-то,
но всё так же брызжет новью…
От любви спастись мне некуда.
Я обложена любовью.

На портретах обнимашечки
с мамой, папой и любимым.
А на вешалках – рубашечки,
зацелованы по спинам.

Сколько было в этом истины
и бессмысленного пыла...
И кого – самоубийственно,
и кого – нельзя, любила...

Все любовью мы повязаны,
с мала до велика, Боже.
Я люблю – и этим сказано
всё, и даже, может, больше.

 

***

Если я сейчас не там и не с теми –
это только временный сбой в системе,
и не важно, что происходит вне,
если ты – во мне, в глубине, во сне.

Ты везде, где тепло, трепетанье, щебет,
лишь к тебе – моё бормотанье, лепет.
Над твоей могилой снега, дожди, –
это я тебе азбукой Морзе: жди!

Но однажды что-то вокруг очнётся,
что-то сдвинется и навсегда начнётся.
Круг замкнётся, сольётся в мы ты и я.
И вернётся всё на круги своя.

А пока я держусь за свою увечность
и слагаю задумчиво слово «Вечность»
из застрявших в бритве твоих волосков,
носовых платков, шерстяных носков.