«Женщина в красном – с портрета…»

Не будите… меня

Шёпотом, шёпотом… Ночи внимая,
Я буду звать сквозь дыханье неровное,
Нежно ступая, всем телом вжимаясь
В зеркало наших, родных, полированных
До невозможного блеска холодного
Стылых, немых без тебя, половиц,
Отполированных кожею ног моих,
С полом слиянию нету границ…
Всё наяву, не в горячем бреду,
Слышать друг друга... Я слышу, иду…
Шёпотом имя твоё называю…
Только в ночи тишина есть такая,

Через которую мы докричимся,
И, ты ко мне прикоснёшься… Рукой…
Там, где взрываются звёздные выси,
Там, высоко, высоко, высоко….
Я тебя слышу… Но скрипнули двери,
Скрипнул предательски красный паркет…
Ах, не будите меня… Я не верю…
Не умирают любимые… Нет.
Не окликай же, и не отдавай,
Не возвращай меня… не возвращай
В стылость бессонниц… Приди, и оставь
Гневные взгляды в саду, за окном,

Сон расплескался уже, это – явь, 
Злое давно растворилось, давно…
Шёпотом, шёпотом, шёпотом, шёпотом,
Боже, не дай нам сорваться на крик!
Тонкая грань тишины, дай нам опыта
Не надломить хрупкий лучик зари,
Пологом ночи укрой, приласкай,
Дальше и дальше… И не отпускай…
Вновь оказаться в объятьях… измученной…
Живы, и вместе, и вновь неразлучны мы,
Ты меня слышишь… Иначе – зачем?
Если кончается всё и совсем?

Если бы вечно любовь не жила,
Здесь… В нашем доме… За этою дверью.
В этой кровати она не спала?
К звёздам в ночи не летала – не верю…
Я же живу, и всё наше – во мне,
Шёпотом, шёпотом… Окнам, стене,
Зеркалу, полу шепчу, занавескам,
Чашкам на кухне… Всё там, всё – на месте…
Нежным касанием, музыкой взглядов,
И в молчаливой беседе с тобой,
Я тебя вижу…  И слышу… Ты – рядом,
Больше, чем был, когда был ты живой…

Нашу любовь ты оставил мне… Надо
Мне ею жить, и беречь… Мимо снов,
Улиц и взглядов чужих и не очень,
Мимо раздоров, что беды пророчат,
Мимо и мимо… До самого дома,
Что мы построили… Голос твой: «Тома!..»
Но, я то знаю: лишь я его слышу,
Это не ветер, не дождик по крыше…
Шёпотом, шёпотом, тихим и жалостным
Я буду в счастье – до самого дня….
Только меня не будите, пожалуйста,
Только, прошу, не будите… меня

Письмо с фронта

С утра и до ночи каждого дня
Ждала почтальона, бежала…
Но… встретился с пулей я, пуля меня
В сердце поцеловала.

Она целовала на склоне дня,
О, как она нас выбирала!
Но выбрала, сволочь, тебя и меня,
Чтоб ты больше не ожидала.

Ожог был смертельным, но крепче огня,
Смерти сильней  и ада,
Воля моя – возвратиться – была…
Домой мне вернуться надо.

Я видел, как ты, моя радость, бежишь
К калитке, и дети – рядом,
Жадно на почтальона глядишь
Невыносимым взглядом.

Я плыл высоко через снег и мглу, 
Кричал вам: «Живой я!»  – громко,
А ты за иконы в Красном углу
Прятала похоронку…

Никто не услышал, как я кричу,
Сквозь ветер, снега и ливни,
Я с вами…  С портрета гляжу, молчу…
Всегда –  молодой, счастливый.
     

Я живу…

Благодарный сердечный огонь я несу в Храм Успения – 
Моих песен слова: не покинул, не бросил меня,
Дал мне тонкую нить, самый краешек хрупкой ступени,
Чтобы мне не пропасть на закате холодного дня,

Протянул – от грехов наших в ранах кровавых – мне – руку,
Но Ты – Бог, Ты – велик, и рука не слабеет Твоя!
Возрождая, как снег, убелил и избавил от муки,
Так спасают детей своих, светлой любви не тая.

И увидел весь мир: я живу… и я снова – летаю,
Да могла ли я вечно стоять, трепеща, на краю,
Снова – сильная, звонкая, быстрая и молодая,
Я, слова, что завещаны мне, до конца допою.

Твою волю исполню, тепло донесу до болящих,
До страдающих в смертной своей одинокой тоске,
Ты один – всемогущ: для просящих Тебя, не просящих  – 
Не карающий меч, а рассвет в Твоей верной руке.

Для уставших, погибших, святых и упавших, и падших,
Преуспевших в молитвах, и их не успевших понять,
Там, где мир поделен, и давно, на «не наших» и «наших»,
Твоя воля – любить все творенья, прощать и спасать.

Не прошу ни о чём, Ты мне дал без того всё в избытке:
И любви, и страданий, и силы, и радости слов…
На кресте – человеком – познал, Ты, о, Боже мой, пытки,
И простил… И прощаешь людей… И спасаешь их вновь.

Снова молимся мы, снова свечи впотьмах зажигаем,
Только что Тебе свечи, цветы, славословий мольба,
Ты – любовь... Ты – над миром… И, видя, как мы погибаем,
Вновь от «вечные муки» спасаешь распявших Тебя.

Песни наших отцов
Ода поездам в 2-х частях

Часть 1.

«Наш паровоз вперёд летит…»
из песни

К станции «Победа» – поезда,
Считывая рельсов телеграммы,
Мчатся через ночь, снега, года,
Снятся им, как детям, песни мамы

И глаза погибшего отца
(дети видят мир совсем иначе)…
Поезда – не дети. До конца
Без фантазий – им решать задачи:

Довезти, сберечь, согреть людей,
Танки, уголь, лес – доставить срочно,
Не щадя бессмысленных идей,
Прошивать – лучом надежды – ночи.

Вывезти, спасти, поднять страну
И сердца – из голода, разрухи,
И – без остановок… Сквозь войну,
Санкции и «верной дружбы» руки.

К станции «Победа» путь далёк
Прямо – от порога – на Восток,
Где горит над яслями звезда…
Но туда не ходят поезда.

Часть 2.

«Утро красит нежным цветом…»
из песни

Мы – дети непонятых дней 
И неоцененных желаний – 
Судьбой заплатили своей
За что – даже не понимаем.

Всё отнято – вера, мечта…
Где наша страна золотая?
Решили за нас, что не та,
А кто так решил, мы не знаем.

Все блага скупив за гроши –  
Не мы захватили планету…
Не отняли только души,
Наполненной тающим светом.

И, чтоб не сгореть от тоски,
Неловко мы молимся Богу
И пишем о счастье стихи,
И песни поём понемногу –

Чтоб память свою не сгубить,
Чтоб бесам она не досталась.
Нас можно, конечно, забыть, 
Нас мало сегодня осталось...

Но красное знамя своё
Достанем на Первое Мая
И песню про «утро» споём,
Пусть солнце 
                        над нами сияет,

Пусть нежно осветит оно
Кремлёвские древние стены,
Не ведая, что за окном
Гудят… поезда… перемены…

Будем жить  

Не ложись засыпать в печали,
Душу светом молитвы омой,
Тайну слово нам открывает:
Не погибнет вовеки живой.

Кто родился на свет, тот вечен,
Он записан в ладонях небес,
Путь ему лежит в бесконечность,
Потому что Христос воскрес.

Отцветают яблони, сливы,
Только ты с тоской не гляди,
Нет у Бога мёртвых – все живы,
Значит, жизнь – всегда впереди!

Не живи душою на север.
Повернись на алый восток,
Жди – дождись звезды своей первой,
День наступит велик и высок.

Будем гимны петь на восходе,
Будем жить. Будем  книги писать.
Раз из вечности строки приходят,
Значит, будет – кому их  читать!

Памяти матери

Моя мама идёт
по дороге из ясного света, 
Над садами вишнёвыми,
пеной кипящими сплошь,
Моя мама восходит
по этому белому цвету
Далеко, высоко 
И – зови, не зови – не вернёшь.

Моя мама идёт
через сердце, когда оно рвётся, 
И спасает от боли,
как ангел, коснувшись крылом, 
А откуда те крылья?
Откуда та радость берётся 
После каждого сна,
где мы – за руку, с мамой вдвоём?

Всё, что есть у меня –
от тебя, моя милая мама, 
Всё, что детям отдам –
от тебя, от тебя, от тебя… 
Ах, как зелень шумит
в этом мае, как машет крылами, 
И как жизнь матерей –
коротка, и сурова судьба.

Мама! Что ж ты уходишь!?
А яблони в мае всё гуще 
Белым снегом горят!
Неба колокол бьёт надо мной… 
Почему, почему
эта тропка – все круче и круче – 
По которой иду?
А иду, знаю я, за тобой.

Не жди меня…
Письмо жене

Я знаю, как тебе – одной,
как холодна твоя подушка,
никто не постучит в окно,
боль – твой помощник 
                                 и подружка – 
неиссякаемая боль,
нет сил, а  жить-то, всё же, 
                                        надо:
детей оставил я  –  с тобой, 
всё, что имел…  
                             Ещё – награду
дадут: посмертную мою
медаль за битву под Варшавой,
когда Победу запоют,
и зацветут сады… 
                                      Я знаю,
всё знаю: как тебе – одной,
какая стылость дней большая,
всё – на тебе, моей родной,
я так любил вас, 
                                 но  – истаял 
в чужой земле, среди берёз
лежу, спелёнатый корнями,
и даже всех на свете слёз
не хватит,
                чтоб вернулся к вам я
из холода могильной тьмы…
Как я спешил –  
                       домой вернуться,
чтоб дождались меня с войны
с Победой!
                  Нет меня. Проснуться
мне не дано. И ты – одна.
Как прокормить, 
                       ведь сил – не стало,
одеть, обуть…
                              Моя война
закончилась. Твоя – осталась.
А я…  
             Давно не больно мне,
ушёл в бессмертье…  Говорят,
что всем, 
                     погибшим на войне,
писать любимым разрешат.
Ты там не рвись, 
                                    и не спеши,
не переделать дел, 
                                       послушай
в рассветах – крик моей души: 
не бойся,
                   скоро – станет лучше! 
И обо мне ты не реви,
боль не буди: 
                               как я оставил
вас, без защиты и любви?
Теперь вот –  смог:  
                           письмо отправил
по Троице – через сирень…
То не она цветёт средь мая,
я –  море нежности моей
                  тебе и детям посылаю.     

Любящий вас Ваня, 
январь, 1944 года.                              

Женщина в красном  

В мартовском небе горит бирюза,                    
Женщина в красном – с портрета
Синью весеннею смотрит в глаза,
Вся озаренная светом.

Сколько во взгляде том неги, любви,
Мудрости, обаяния,
Словом воспеть, до кипенья в крови
Счастья её страдание…

Где отыскать в мирозданьи слова,
О том, как спасает радость?
Вечность зовёт, и пока жива – 
Это и  крест, и  награда. 

Горькая участь, великая честь – 
Не прерывать звучания,
Нам, среди ночи дерзнувшим воспеть
Огненное молчание.

Живому – не хочется умирать,
Но  суждено, неизбежно.
Сделать свой выбор – наступит пора:  
Продлиться, или – исчезнуть…

Верные дети – живущих до нас,
Мы – их не изменим цели,
Совесть велит нам: продолжить рассказ,
Допеть, что они не спели.

Кровью, дыханьем своим пламенеть,
Свежесть весны –  внутривенно,
Тем, кто нас слышит, мелодию петь
Преданно, самозабвенно,

Не дожидаясь горючих седин,
Пока душа не остыла…
Кто любит всем сердцем – нигде не один,
В любви – и бессмертье и сила.

Завещание

Я вас прошу: в угаре увлеченья
Страх отметая, ложь и  суету,
Не придавать пустым делам – значенья,
Не тратить сил души на пустоту.

Живущим всем однажды суждено
Вдруг испытать в отчаянии  глубоком, 
Что  в смерти  и  страдании – одно
Дано нам:  быть одним и одиноким.

У каждой жизни даты две лишь есть,
Достойные навек застыть в граните:
Одна – рожденье, а вторая – смерть,
А между ними, – радуясь, живите, 

День каждый – словно с чистого листа, 
Не сдерживая слёз и восхищенья,
А чтобы вас не съела пустота,
Не придавайте пустоте – значенья.

Авель и Каин

– Я Каин,
я – Каин,
откликнись же, Авель,
пришло моё время,
мой час – моя смерть.
Ищу тебя, Авель,
ведь ты ж меня слышишь?
Не мог, не простив меня,
ты – умереть.
Ты брат мой... брат – Авель,
Ты – Богом любимый.
Ты добр и наивен,
ты можешь – прощать...
Ищу тебя, Авель,
я – Каин, я – Каин,
откликнись в тумане,
нет сил уж – кричать!
И нет мне прощенья,
но ты же – Безвинный.
А кто же ещё меня
может простить?
– Я – Авель...
я – Авель,
давно уже слышу
твой плач и рыданья,
все крики тоски.
Как тщетно искал ты
в степи – покаянья,
там, где ты убил меня,
тяжки пески...
И ноги и грудь мне
сдавила пустыня...
Простил бы тебя я
в неравной борьбе,
да встать не могу я...
Но, плачу внимая,
и слышу, и знаю,
как горько тебе!
Как холодно, брат мой,
как невыносимо,
ходить без прощенья
у кровных могил...
Родной мой, любимый,
где кровь – там отмщенье,
нет доли страшнее,
нет муки сильнее,
но ты же – убил...
Безбожник не знает,
какое страданье –
жить без покаянья,
а я бы – простил...
Но нет меня, Каин.
Я – Авель...
Я – Каин...
Навек неразлучны
в столетиях – рядом
звучат имена:
два кровных,
два брата:
один – убиенный,
другой – непрощенный...
И пропасть меж ними
уже не видна.
Я – Каин...
Я – Авель...

Девясил

Мелькнула красным сарафаном,
Безмолвьем звонким изошла
И недвусмысленным обманом
Листом по речке уплыла.
Я у-плы-ва-ла... Отражала
Вода – небес высокий звон,
А душу нежно так держала
Зов-песня, взявшая в полон.

Леса над ней стеною стыли,
И возносились среди них,
Как скалы, – берега: из пыли
И серых плиток гробовых...
Они в себе тоску держали,
И память стыла на ветру,
Мы уплывали, уезжали.
сень: «Я умру...»

А я плыла по той холодной,
По той извечно-ледяной,
По неизбежной, по свободной
Воде свинцовой, но – живой.
Я – капля вечная в потоке,
Необратима, как река.
– Откуда? – спросишь, 
– От истока...
– Куда? 
– Ты знаешь... Высока,
Ах, высока моя тоска.

И наливалась в чащи осень,
И уплывала по воде,
И рисовалась неба просинь
По тёмной облачной гряде.
И таял свет – святой, небесной,
Нездешней, дивной красоты,
И уставал пастух небесный
Гнать звёздный клин из высоты…

И пада... падали туманы,
И волочились по полям,
И сизо-белые бурьяны,
Фатой окутаны, стояли
В плену обочин, рвов и ям...
И звук висел, как меч искристый,
Над чистой скатертью полей,
Принарядившихся к Пречистой...

А кто-то звал из тьмы далёкой,
И кто-то звать не уставал,
И голос странный и высокий,
Мне был, как путь – за перевал.
За перевал, где не изведан,
Высок и яростен – живёт
Над тьмой и смертью – свет Победы,
Огнём любви меня зовёт!

Я нарисую, нарисую
Свой сон поутру, как проснусь,
Стену лесов, как дождь густую,
Как пью я, пью и не напьюсь...
О чистоте всегда молила,
И там – сокрытый образ плыл:
Бог, Бог величия и силы –
Он всё, что вижу, сотворил.

И тот подсолнух – в огороде,
Который детство осветил,
Как солнце... А ещё в народе
Есть вера в корень – девясил,
В котором девять сил... А боле
Не надо, хватит девяти,
Всей человеческою долей
До девяти бы дорасти...

Встаёт огромная стена,
Но я её – перелетаю.
Путь преграждают плиты сна,
Гнать звёздный клин из высоты...
Я их легко – превозмогаю.
Перелетаю, мне – легко.
Не тянет грех сопротивленья,
Лечу свободно, высоко,
Ни страха нет и ни сомненья.

А вот и небо, и весна,
И снег – смешались под ногами,
Свобода сна и воля сна,
Она – прекрасная пред нами.
Здесь можно всё, и волен дух,
Воображением рисую
Не страх, не плач седых старух,
Нет! Жизнь рисую молодую,
Такую юную – смотри,
Такою и живу. Внутри.

Художник: Пал Фрид