«Подвижники не нужны – нужны неподвижники»

Игорь Черницкий. «Приближение Марса». 180 стр. Международный литературный портал «Свой вариант». 2020 год. 

Нужно ли автору откровенно выражать свое мнение, свою позицию о событиях, которые описывает в своем произведении? Или ему лучше быть «над схваткой», сохраняя видимый нейтралитет, давая возможность читателю (или зрителю) сделать свой выбор самостоятельно, без опоры на авторскую подсказку? Оптимальный вариант ответа, вероятно, совпадает с цитатой из современного классика: «Каждый выбирает для себя…» 
И, всё же, именно выбор автора в определенной степени обеспечивает уровень доверия и к нему, и к результату его творчества. Известный драматург и режиссер Игорь Черницкий, без сомнения, мог скрыть свое отношение к тому, что происходит на страницах его нового романа «Приближение Марса», но не стал этого делать. Ибо, наверняка, посчитал события эти чрезвычайно важными не только для себя, но и для многих современников (и единомышленников), а потому необходимость твердо обозначить свой взгляд – это выше требований канонического развития сюжета, фабулы и стилистики повествования. Это дело чести. 
А события, о которых идет речь в романе, действительно, можно назвать судьбоносными. Это военные действия в Донбассе с их безмерно затянувшейся «горячей» фазой, а также не менее значимая для общества «холодная» война на «культурном фронте», где воюют память и беспамятство, правда и ложь, порядочность и подлость.

И музыка играла, и сердце трепетало… Но выход был всё там же, не далее, чем вход. Не далее, не ближе. Кто был никем – обижен. Я помню, как всё было. А не наоборот. Я помню, помню, помню и ягоды, и корни, и даты, как солдаты, стоят в одном ряду. А врущим я не верю, Находки и потери приходят и уходят. И врущие уйдут.

Черницкому веришь. Потому что таков тон повествования, идущий от души. События в романе разворачиваются в нескольких измерениях, отличающихся не только временем и пространством (Москва и Горловка наших дней, Киев осени 41-го года), но и социально-психологическими коллизиями. Мальчик, у которого родня погибла при обстреле Горловки, выросший в Москве и рвущийся назад, на Родину, его окружение, а также известные художники, музыканты и кинорежиссеры, высокопоставленные чиновники… Все они своими действиями, поступками отражают перемены, происходящие во времени, в людских душах и настроениях. И рядом – дневниковые записи двух офицеров, прорывавшихся осенью 41-го года из окружения через линию фронта, через нечеловеческие муки и страдания, мужество и героизм, которые буднично соседствовали с подлостью и предательством. В том, как написана и скомпонована книга, чувствуется не только мастерство писателя, но и твердая рука режиссера, создающего многослойное (многосерийное), объемное драматическое полотно. Очень интересно незримо присутствовать и слышать размышления героев романа о том, почему так редко появляются настоящие произведения искусства, куда исчезает талант, когда его меняешь на капитал. И как работать чиновнику, чтобы обеспечить не моральный, а экономический эффект? И как горько наблюдать лицемерие и демагогию, заполонившие студии всех телевизионных каналов?..

«…Как думаешь, почему некоторые культурные деятели набивают барышами карманы, а ничего приличного создать не могут? – Почему? – Мне кажется, потому что у них душа жиром обрастает и перестаёт работать, как ожиревшее сердце. Ведь сказал поэт: «Душа обязана трудиться». А у них не душа, а внутренний счётчик трудится. У них мысли-то совсем не творческие: как загородный коттедж выстроить, как квартиру огромную отхватить, как пристроить детей учиться за рубежом… Только совесть при этом засыпает, как осенняя муха. От больших денег она вообще атрофируется. 
…И как чиновнику не раздавать обещания, когда он только занял такой синекурный кабинет. Надо всем улыбаться и обещать, а вот выполнять – совсем другое дело. Для этого надо задницу из кресла поднимать, куда-то по инстанциям звонить, идти, настаивать, а всякие телодвижения опасны: другой обещатель изловчится и займёт твоё кресло. Учтивое равнодушие – вот профессиональная черта. Подвижники не нужны – нужны неподвижники.
…Они сегодня делают только то, что приносит лично им дивиденды. Он тебя мило встретит, будет рассуждать о любви и преданности Отечеству, о его великой истории и ратном подвиге, рассуждать очень красиво и грамотно. Полностью накроет тебя своим обаянием. С потрохами купит. Он и наобещать может золотые горы. Только не сделает ни хрена. Даже палец о палец не ударит. Тут же о тебе забудет. Потому что он занят только собой, любимым и великим. …Думает одно, говорит другое, а делает третье».

Кстати, о телевидении и озадачивающих своей неприкрытой глупостью, торжествующей пошлостью и отвратительной вульгарностью ток-шоу хорошо сказано, как бы между прочим. Но очень точно: «…Прежде всего, он позвонил некогда знаменитой певице, уже сошедшей с эстрады, но всё же то и дело мелькавшей на пикантных телешоу, где, по выражению Юрия Кирилловича, нестриженый, плохо выбритый и косноязычный ведущий провоцировал всех участников коллективно перестирывать чужое старое и часто весьма дурно пахнувшее бельё».

Не менее точно и так же кратко один из героев романа отзывается об уровне примитивизма в массе дремуче графоманских, малограмотных изданий, «украшающих» полки не столь уже многочисленных книжных магазинов и даже библиотек. Он же сокрушается общим падением уровня образования в обществе, в том числе, даже среди представителей заведомо интеллигентных профессий, связанных с кинопроизводством.

«…Ты, главное, не мучайся там над стилем и другими литературными изысками. Ты пиши, как банальный графоман. Вон у нас щас сколько графоманов развелось, и никто не стесняется. Они ведь как рассуждают: мы люди простые – нам абы гроши. Щас нет ни Толстых, ни Тургеневых. …Приятель во ВГИКе преподаёт, так рассказывает, что абитуриенты не знают, что за скульптуры на крылечке этого вуза стоят. Что это Шпаликов, Шукшин и Тарковский, им не ведомо. Они вообще не знают, кто это такие. А ведь мы знали всё. Бесплатное образование! Бесплатная медицина!»

Кто ты для идиотов? – Идиот. А идиоты для тебя? – Бесспорно. За веком век, за годом год идёт, и кажется, что время им покорно, они идут и вдоль, и поперёк,
И всюду пустоту рождают речи. При этом, как бы ни был путь далёк, смотри – опять идут, идут навстречу.

Навстречу движутся уже несколько поколений, чей общий образовательный уровень, несмотря на неуклонный прогресс науки и техники, столь же неизменно регрессирует. «Мы ленивы и нелюбопытны» – пушкинская фраза в наши дни пугает своей растущей актуальностью. Лень, равнодушие, зацикленность на развлечениях, прежде всего, компьютерных играх, травмирующих не только кору головного мозга, но и, как говорится, его древесину.

«Поколение next выбирает... Им развлекаться-отвлекаться хочется. На хрен им читать, учить, страдать там, сопереживать. Им, как в компьютерной игре, надо: снаряд полете-э-эл, полете-э-эл, полете-э-эл, медленно так, как в масло, в танковую броню влип – во кино! …И весь аттракцион во имя зрителя придуман! Их так уже приучили, точнее – приручили. Государству-то такой «пипл» выгоден. УОП – умственно ограниченный потребитель…»

«Всё начинается с любви» – это бесспорно. Но ещё – со школы и воспитания. Именно в школе формируется личность, закладываются не только знания, но и понятия о вечных ценностях, и сделать это можно по-разному. Если раньше (давно) главным лозунгом воспитания был: «Человек человеку друг, товарищ и брат», то сегодня во вчера ещё братской стране вместе с оскорбительными речевками в головы детей вкладывается чувство превосходства, а вместе с ним мстительное злорадство и нетерпимость к иному мнению, ненависть к соседу. Вот, как рассказывает об этом и о войне, которая совсем рядом, бывший ученик школы, где как раз и пытались вытравить любовь к родному языку, посеяв вместо неё нетерпимость к инакомыслию.

«… А директором школы назначили одного молодого чудака. Бандеровца по духу и взглядам. Он часы русской литературы и языка сократил. Из библиотеки школьной связками книги Шолохова, Фадеева, Горького, ну, и другие выносили и куда-то увозили. Мама его спрашивает: «Это на костёр что ли?» А он: «Цэ зараз для нас зарубижна литэратура, вона нам вже нэ потрибна». 
…А война совсем рядом. Там убивают людей, таких же, как мы, говорящих на таком же русском языке. А мы здесь переживаем, что какая-та медийная попкина изменила такому же медийному пупкину… Мыслями он вновь улетел на Донбасс. Где гремели выстрелы, взлетали на воздух одноэтажные домишки и обрушивались подвалы и погреба, куда пытались спрятаться люди. Несчастные, неповинные в своей смертельной доле люди прижимали к груди своих испуганных детей и шептали слова молитвы. …И это было дико, будто разверзлась земля, и страшное прошлое, давно в ней похороненное, изверглось вновь на свет Божий. И всё только потому, что в старом городе-красавце Киеве какие-то сытые самодовольные человеки, нет, скорее нечеловеки, решили, что в этом депрессивном, как они заявили, районе есть определённая категория лишних людей, которых в национальных интересах можно убить, уничтожить как людей второго сорта…»

В этом контексте логична история одного из тех, кто неожиданно (с другой стороны – ожидаемо) стал национальным героем для тех, кому ненависть дороже любви, кто долгие годы жаждал и терпеливо ждал реванша, кто начинал карьеру на крови, и продолжил её, обучая потомков своему кровавому ремеслу:
«…На оккупированной фашистами территории он участвовал в массовых погромах и расстрелах. Лично разбивал головы еврейских младенцев о стволы деревьев. Любил подбросить малыша и на лету стрелять в него под общий одобрительный смех эсэсовцев. А начинал войну в Красной Армии. Но самое удивительное, что сухим вышел из воды уже и после победы. Умудрился затеряться где-то под Львовом. Несколько лет прятался в схронах, а потом вылез на белый свет, сменил фамилию, отпустил усищи и бороду, навесил боевые награды – видно, с убитых содрал – и стал не кем-нибудь, а писателем. Писал военные повестюшки, где половина повествования была отведена одам коммунистической партии и советскому правительству. Когда грянула перестройка, заделался руководителем одной из региональных организаций «Руха». Стал вдруг ярым националистом. Вот тут-то и вылезло, словно гниль из-под сошедшего снега, страшное прошлое».

…Здесь тем, стрелявшим в голых и больных, с ухмылкой убивая, добивая, воздвигли крест, что как удар под дых, и, значит, правда – тоже не живая? Нет, Божий суд бессмертен, как всегда, и обернется вещим словом тайна. А памяти горючая звезда
Над кладбищем не гаснет не случайно…

Горючая звезда памяти высвечивает не только «ближние бои», но и дальние, в огне которых сгорели многомиллионные армии военных и мирных людей. Их убивали только за то, что они – «не того сорта», что поклонялись не тем богам или исповедовали не те идеи… Эхо той вселенской жестокости и такого же масштаба несправедливости слышно и сегодня. К сожалению, оно вдруг стало звучать с искаженными нотами. В нем тише звучит правда и громче – ложь, которая с удовольствием называет черное белым и наслаждается своей безнаказанностью. Но ещё не все свидетели ушли на небеса, ещё значим их голос, их воспоминания. Оттуда, из 41-го года.

«…Мины вокруг рвутся беспрерывно. Я окончательно обессилел и просто задыхаюсь. Немцы бьют и из пулемёта. Пули цепочками шлёпают по воде. Бойцы, сражённые пулями, проваливаются в пучину. Вокруг убитых и раненных бойцов вода окрашивается в розовый цвет. Гибнут люди от пуль, мин и просто тонут, уже выбившись из сил. … Хочется отдохнуть и просушиться, но боюсь отстать от других… Вдруг, когда прошли метров четыреста от опушки, вновь попадаем под ураганный огонь автоматчиков, засевших на поле в копнах соломы. Мы повалились в стерню. Слышим гул моторов. Крики: «Танки!» И в самом деле танк, как показалось, огромного размера, бьёт из своих пулемётов и пушки, а главное, давит гусеницами наших, залёгших цепью. Пытаемся бросить гранаты под танк. Никакого эффекта. Сделать связки гранат некогда, да и нечем. Кое-кто вскакивает, пытаясь бежать, и тут же падает, сражённый пулемётами танка и пулями немецких автоматчиков. Я насмотрелся, как гибнут люди от разного вида оружия, но как их давит танк, смотреть было просто невыносимо. Когда услышал, что этот проклятый танк грохочет позади совсем уж близко, вскочил и оставшееся расстояние преодолел бегом. 
Чудом не задели пули. В лес смогли отступить очень немногие, главным образом те, кто был безоружен и шёл сзади. Пахнет кровью. От убитых идёт пар. Меня начинает поташнивать. Понимаю, что наше наступление просто захлебнулось в крови. Все ползут в лес. Ползу со всеми и я…»

Ну, что с того, что не был там, во мне их боль, надежды, даты… Назло врагам там – сорок пятый! Забрать хотите? Не отдам.

Не хотят отдавать свою память на растерзание и забвение и герои книги. Взяв за основу военные дневники своих родственников, они создают сценарий фильма, честного и трогательного, и несут его в надежде получить поддержку в один из «руководящих кабинетов». Но там их ждет разочарование. Начальственные уста сообщают, что это – «неформат», такое зрелище уже не «в тренде», а народу необходимо другое кино:
«– Мы о войне Советского Союза с немцами кино снимать не собираемся, – оборвал чиновник. – Тем более события у вас на Украине развиваются. Зритель не пойдёт. Потом, этот следователь у вас какой-то странный. Говорит о Суворове, постоянно рассуждает о Чехове… Что за пафос? Катастрофа! …Президент поставил перед нами задачу зарабатывать деньги. Что вы планируете заработать своей будущей картиной, кто ваши дистрибьюторы, какова дорожная карта? У вас вообще не сценарий, а какая-то литературщина. …Можете, конечно, подавать сценарий для финансовой поддержки на конкурс, но только это будет совершенно бесполезно. Тема Второй мировой уже более чем широко раскрыта…»

И, всё же, как ни казенно это звучит, «тема войны» – безгранична. Она не имеет «срока давности», зато имеет мощный и неиссякаемый жизненно важный заряд. И очень грустно (и тревожно), что «неподвижники» в своих кабинетах этого не понимают, не замечают. Или не хотят замечать того, что «Марс приближается». И это уже не только факт астрономии. Это предупреждение. Ведь движение Бога войны не может оставить равнодушными никого. Даже «неподвижников».