Два Ивана, два романа – с перерывом в тридцать лет!

Рассказ первый. Свинья розовая с синей головой

Ване перед ноябрьскими в 87-ом дали квартиру на Оболони, на улице Приозёрной. Когда въехали, он сразу решил это дело как следует отметить. Особо, конечно, не было чем. Картошка и соленья были тёщины, колбасу-сыр как-то добудем; насобирал водки – вместе с талонами жены вышло 8 бутылок. Банка сайры, банка майонеза и банка горошка – это у нас всегда – на такой вот день. Банка индийского кофе, чай оттуда же в жёлтой пачке. Две коробки конфет «Метеорит» – тоже берегли!
С мясом получилась целая история...

І

Наташа решила запечь поросёнка с гречневой кашей – подружка пообещала передать прилукской машиной – «Натуля! Двухмесячный! Красавец! Всех удивишь!»
И передала!
Иван встретил визжащий мешок, занёс на свой седьмой этаж. Наталья ахнула: 
– И что с ним делать? Он же живой!
– Он очень живой! Это вся улица прочувствовала. И весь подъезд. А в лифт вообще лучше не входить неделю, – сказал Иван.
Когда безменом взвесили мешок с пассажиром, то оказалось, что молочным его назвать никак нельзя.
«Посылка» весила почти пятнадцать кило!

ІІ

Ту ночь не только жители дома №8/1 г запомнят надолго. «Молочный», выпущенный на балкон, до рассвета скакал аки призовой конь, крушил лыжи и санки, ломился в супружескую спальню; визг его привёл в трепет и особое возбуждение даже подольских собак, раскопавших в своей древней памяти погоню за диким вепрем времён князя Святослава Игоревича – и они рассказали об этом половине стольного града своим несмолкающим лаем.
Утро положило конец милосердию. Для прилукской свиньи, как кто-то писал, «занималась кровавая заря». Иван решительно шагнул через балконный порог, держа в руке кухонный нож. В его глазах сверкал древний инстинкт.
Наталья отшатнулась, она впервые после брачной ночи видела мужа таким.

ІІІ

В те далёкие времена никому даже в голову не могло прийти, что всего через десять лет в Киеве откроют первый МакДональдс, мы откажемся пить воду из-под крана и будем покупать её же в ларьке, а в любом магазине будет двадцать наименований сыров и пятьдесят – конфет в коробках. Но – речь не об этом…
Проснувшиеся дети, увидев через балконное стекло отца, надвигающегося с ножом в руке на розовое милое создание с пятачком, стали громко плакать. Лишь секунды отделяли Ивана от решительной концовки – и он отступил!
Зайдя с холода в квартиру, он, не замечая взглядов жены, откупорил одну из 8-ми заветных бутылок и, звякая горлышком о край стакана, налил.
Наталья выпила первой.

IV

Вечер не принёс облегчения – днём приходили соседи снизу с рассказом о протечках сверху, а потом всё повторилось. Даже передислоцировав мёрзнущую скотину в ванную комнату, избежать неприятных верхних нот не удалось – визг продолжался. Ваня оделся, взял китайский фонарик и, закинув мешок на плечи, вышел на улицу с окончательным решением об исключительной мере.
В то время жилмассив Оболонь представляла собою пустыню Гоби, где роли верблюдов исполняли коты всевозможных расцветок – но с одинаковыми саблевидными хвостами; чахлые прутики будущих тополей обозначали проспекты, а бескрайние барханы легко превращали киевский пейзаж с девятиэтажками в лунный.
Не став удаляться далеко от подъезда и грустной темы, Иван развязал мешок. «Молочный» будто ждал этого – он стремглав выскочил и скрылся в подвале дома, бросившись в неизвестность через незастеклённое окно.
Б…!

V

Тут бы Ивану и опустить руки, и отбросить нож, и вернуться в семью – так нет! «Ну, всё – ты мой! Теперь тебе точно конец!» И это было сказано с интонацией Шварценеггера или Сталлоне, которые ещё не появились в СССР даже на пластиковых пакетах, а вы говорите!
Войдя в подвал, Ваня понял, что до конца ещё очень далеко: темень несусветная, луч фонаря выхватывал только следы пребывания людей, но не свиньи. Её не было слышно. Пройдя между фундаментными блоками, он всё же вспугнул её, и она понеслась на него, как танк Т-34. Ваня расставил руки, встал на колени, и, когда свинья поравнялась с ним, накрыл её своим немалым телом.
Тварь, легко сбросив охотника на заплёванный подвальный песок, выскочила во двор и убежала в неизвестном направлении.

VI

«Откуда краска?» – сонно спросила Наташа. Ваня оглядел себя – он был с головы до ног перепачкан в вонючей синей краске. Такой же точно, как на стене на кухне. Видимо, свинья в подвале влезла в какие-то строительные бочки. Ещё более расстроившись, он ничего не стал объяснять, переоделся и лёг на диван.
Что делать с новосельем? Ничего же нет! 
«Мы пойдём другим путём!» Ваня взял книжку: «…вымя, нарезанное небольшими кусочками, тушат 10 мин. с добавлением бульона и сахара, кладут промытый рис, тушат до готовности риса и добавляют тёртые яблоки». Иван перевернул брошюрку: «Современная украинская кухня». Киев, «Техника», 1985. 
Ну, неплохо!
Только вот, если вымя в продаже есть – оно вместо мяса украшает витрины всего Киева, то где взять рис?
Ночью Ивану приснилось стадо коров, пасущихся на изумрудном лугу. Все коровы были без вымени.
Вокруг стада бегал и гавкал розовый поросёнок.

VII

Новоселье прошло – та ты шо! Нажарили дерунов штук триста. Натушили карасей. Открыли две банки ветчины – кум подарил, завотделом райисполкома. Сделали салат «Мимоза» – из яиц, сайры, картошечки и варёной морковки. И ещё один – из плавленых сырков с чесноком и варёными желтками. Выложили грибочки. Водку и не тронули – тесть привёз своего, не сравнить.
Вышли покурить на балкон, а там – красота! Вдали маячила шахматной фигуркой Андреевская церковь. Озеро, покрытое золотыми лодочками листвы прибрежных ив, молчало в холодных сумерках. Тепловоз на мосту через Днепр густо гуднул, поприветствовал. Люди идут, весёлые: "Попэ, попэрэду дорошенко!»
Тесть выпустил клуб дыма: «После Чернобыля такое рассказывают! Будто в Пуще видели: возле дуба желудей полно, и свинья под дубом, слышь, Вань – с синей головой! Жрёт, как не в себя! Оттуда, наверное, не иначе! Чего ты ржёшь, не веришь?»
«Почему – верю!»
И Ваня заорал на всю округу, да так, что на Петровке замерли электрички:
«Ве-е-ееерю-уууууу!!!»

Рассказ второй. Один день Ивана Денисовича

«Засыпал Шухов, вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много
удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он
закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с
ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И
не заболел, перемогся.
Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый».

Иван Денисович прервал чтение, поёжился, отложил «Роман-газету» в сторону и уставился на воскресную толпу. Редкие дедули с внуками, девушки в негреющих пластмассовых одеждах, шелестящие машины хозяев торговых точек, Степанида она же Стёпа со своей могучей трёхколесной тачкой и полтонной книг; вот Юрик Шапиро кивнул, совсем синий от проклятой жизни, антиквары-могильщики прошли с клетчатыми здоровенными сумками и раскуренными сигаретками – круговерть воскресного утра на Петровке только начиналась.
У него – не то, что у других – всё уже было с час как расположено по ранжиру: вот лекарственные растения, вот – книжки по овцеводству-кролиководству, путеводители, каталоги, Пришвин, Бальзак и Франсуа Вийон, Бабель, Андрей Платонов и Макаренко, извлечённые из коробок из-под бананов. Даже Новиков-Прибой (целая морока, блин, где он, собака, взялся!). Лежат аккуратнейшим образом напоказ на клеёнчатой скатёрке, под ней гофрированные картонные листы – книжки ведь тоже мёрзнут и переохлаждаются!
Ивану Денисовичу книжки эти достались не просто так; нарыл по объявлениям, подъехал на квартиру, одну-вторую, посчитал, собрал, упаковал, привёз, выставил. Взял где – так, где – по гривне, продаёт по-разному – двадцать-тридцать, иногда сорок. Библиотеку «Огонька», из-за которой, говорят, раньше с ума сходили – по 50 за том. И то не все – Горький, или там, Достоевский, лежат месяцами, никто не берёт, поэтому Иван Денисович оценит в сорок, а потом за 35 соглашается, но только если берут сразу собрание сочинений. Отдавать «Идиота» или «Преступление и наказание» за эту цену нет никакого смысла: сразу разбивается стройный ряд красивых коленкоровых обложек и мало кому это впоследствии может понравиться.
Иван Денисович отвадил крикливую Сергеевну, бороздящую мимо него лет сто просторы Петровки с тележкой с сосисками, картошкой и курами, кофе и палёной водкой, и снова взялся за чтение.

Эта «Роман-газета» за 1963 год ему попала от какого-то покойника; видно было, когда зашел в квартиру, зеркала ещё не успели раскрыть и продавцы говорили тихо, как возле гроба. Он погрузил тогда ЖЗЛ – 130 за 130, «Всемирную библиотеку», слышишь – за 100 гривен, и «на поход» ему отдали ещё здоровенную стопку журналов. ЖЗЛ он уже продал перекупщику, и неплохо; а вот этот грустный журнал поначалу хотел выбросить, но жаба предложила оставить – хотя и слишком обшарпанный был, с выпадающими из середины желтыми листами, но согласился – пусть будет.
Тогда он не читал этой повести, слышал что-то о Солженицине – мол, против советской власти и всё такое. Кто там на «Полимере», где он работал литейщиком, разбирался в литературе? Да никто! Вышел за проходную, отдышался, разлили литр на троих, хлопнули, погомонили и по домам. Где он, этот дом? 
Это теперь он уже, слава богу, четвертый год, как тряханул кондратий, не пьёт. А тогда за милую душу, кто нальёт и сколько, чем закусить и где – не имело значения. Но завод на металл уже да-авно продали, там теперь пять высотных домов построили, жилкомплекс «Бриллиантовый» называется.
Вот теперь его «литейка» – на Петровке, на книжном рынке. Место есть – не киоск и не павильон. Так, на тротуаре. Утром разложился, вечером собрался, ушёл. Слева сосед, справа соседка. Три метра, короче, его. Могила не могила, но кормит. Стоило это сначала две гривны в день бандитам, теперь – двадцать, и пошла жара, бизнес и налетай-подешевело! Люди приходят разные – вот один даже иностранец остановился и стал снимать. Ну, снимай; а вдруг что-то купит! Не купил, но десять гривен дал, поулыбавшись.

А повесть понравилась, хотя и мрачная. Первый раз прочёл с трудом – ну, неинтересно, скучно, про СССР, про тюрьму, про непонятные те годы, а потом, когда вчитался, что-то потянуло снова. Тем более, что главный герой – полный тёзка!
Ничего общего с его жизнью, но затягивает. Что – непонятно. Ведь всё совсем другое теперь, смотри – покушать есть, одет-обут; хочешь – продавай книжки, не хочешь – не продавай, другой работы всё равно не скоро найдёшь. Женщины кругом, смотри, какие элегантные! Только вот, как ни странно, хоть и наряжены, и накрашены, но перестали волновать. Какие-то они, как потрошёные курицы; вот нет в них здоровья, дрожат в этих своих стрейчах с пупами напоказ и только и думают, что у тебя в кармане, а не в штанах. Тьфу!
Вот одна дама Ивану Денисовичу нравилась. Телефон оставила, и счёт ему пополняла. Созванивались вечерком, и он млел, слыша её голос, и внизу что-то нагревалось. Уже полгода не звонит. Правда, и годков ей было оч-чень порядочно. Учительница. Так и не успели сойтись.
Жаль, конечно.

У неё этих книжек, наверное, пропасть была...