«Печаль моя, и песнь моя, и память…»

***

Глаза прикрою: кисточки клубники
На цветоножках. Полдень, сладкий зной.
Ах, память, память – что другое выкинь,
Но это будет пусть всегда со мной.

Ах, время, время, ты течёшь сквозь пальцы,
А я вдогон сжимаю кулаки:
Когда же в жизни будет получаться
С продлением мгновений дорогих?

Ах, люди, люди, было б всё так просто:
Родился, вырос, пожил, — на погост…
Но души расселяются по звёздам,
А может, и блуждают среди звёзд,

Роятся неприкаянно, покамест
Не вострубит архангелов призыв,
Но и тогда, с последним вздохом, каясь,
Сквозь радужность молитвенной слезы

Душа моя увидит в кратком миге,
Но не нагроможденье городов,
А в обрамленье кисточек клубники
Родные лица и родимый кров.

 

Возвращение

Пролетели на дальнее тёплое озеро лебеди,
Прокричали на ближнем холодном тревожные вороны.
Как давно мы в отцовских заглохших местах с тобой не были,
Но теперь воедино срастаются разные стороны.

Молчаливо столетние русские избы кондовые
Оглядят нас резными оконцами подслеповатыми
В деревеньке старинной с красивым названьем Вишнёвая,
В деревеньке сегодня, увы, пустырями богатою.

Добрый брат мой, с тобой городские сейчас, или кто ли мы?
Только в сердце застряла тоска и сквозит нескончаемо:
Что ж мы с краюшку всё, да еще за чужими застольями,
Где и песня весёлая слышится будто печальная?..

Облака потянулись на юг над уральской равниною.
Перелески светлы. Степь затихла, дождя ожидаючи.
Напои нас, отчизна, забытою силой былинною,
Мы ведь здесь, мы пришли. И беда поправима пока еще!

 

***

Я рос в бараках коммунизма,
Полынь, промышленная грязь.
Моя привязанность к отчизне
Здесь тихой звёздочкой зажглась.

Отцы, кто с фронта, кто из тюрем,
Рассказы, водка, песни, смех.
Я никого не помню хмурым,
Хотя я крепко помню всех.

Медали звякали и сила
Была такая в мужиках!
И где их только не носило,
В каких югах и северах!

Да, это были люди жизни.
Сейчас вокруг снуют не те…
Где ж вы, бараки коммунизма,
В своей нетленной доброте?!

 

***

А когда-то в мире жили сказочники,
И года, как молоко, текли.
Толпы распоясавшихся лавочников
Это всё за край отволокли.

И юдоль земную обезбожили,
Все преданья обратили в дым.
Для кого расчистили дороженьку – 
Это им известно лишь одним.

Но пока они собой любуются,
Жизнь кроят под закрома свои,
То подснежник где-нибудь проклюнется,
То взорвутся песней соловьи.

 

***

Выгорают расстоянья,
Не смириться, не простить…
Расступитесь, россияне,
Дайте русскому пройти.

Не пеняйте мне за то, что 
В расколовшейся стране
Я остался как бы в прошлом,
За оградою, вовне.

Если б вы меня спросили,
Я бы так ответил вам:
Ведь не я швырял Россией
По туземным по углам!

И не я, как листья в осень,
Русских канувшей страны,
Не раздумывая, бросил
В бучило чужой волны.

Я метался в эти годы
Без плота и без весла,
Но от внешней несвободы
В сердце Родина вросла.

Я люблю её преданья,
Верю в избранность пути.
Расступитесь, россияне –
Время русскому прийти.

 

Бухтарминское водохранилище у Алтайских гор

За рваной каменной грядой
По воле человека
Лежат деревни под водой
Уже почти полвека.

Мальки по улицам снуют,
Зелёный ил взметая,
Налимы жирные живут
И в избах, и сараях.

И раки ползают в глуби
По брёвнышкам колодцев.
Лучей вовеки не пробить
В деревни эти солнцу.

Лишь ветер ивам по ночам
Нашёптывает в ушко:
Что снится брошенным домам,
Облепленным ракушкой,

Или про то, как у постов
Во время затопленья
Мерцали тени казаков
В воде вблизи селений. 

А глубже, у подводных скал
Не раз в часы глухие
Из водорослей проступал
Мохнатый шлем Батыя.

За рваной каменной грядой,
Где волн кудрявых замять,
На дне тоскует под водой
Затопленная память.

 

Марьина речка

Под горой в омшанике, в склон упёртом крышею,
На повети свежего сена постелив,
Как спалось – любилось нам, даже звёзды слышали
Наших песен чувственных сладостный мотив.

А уж как мы поутру уходили во поле
Да звенели косами острыми в лугах!
За твоей косынкою я носился соколом,
И роса поблескивала жемчугом в валках.

И когда полуденно растекалось марево,
Знали мы укрытие в тесных берегах:
Речка невеликая под названьем Марьина
Огибала пасеку в ивовых кустах.

Серебрились заводи вперемешку с плёсами,
И вода прозрачная тёплою была.
Я всю эту реченьку на тебя выплёскивал,
Ты же, как лебёдушка, берегом плыла.

Позже дед улыбчивый нас всё мёдом потчевал,
Из тенёчка выставив кринку молока.
Хлеб макали в миску мы, дожидаясь ноченьки,
И друг дружку весело торкали в бока.

… Нет давно омшаника, обмелела реченька,
Потускнели росписи брошенных лугов,
Но в душе отчётливы те деньки сердечные.
Я за них по-прежнему всё отдать готов.

 

Радуница

На могилках снег полосками
И апрельские ручьи.
В чистом небе над берёзками
Золотистые лучи.

Пенье птиц, воды журчание,
И – пронзительный покой.
Нынче Радуница ранняя
Под Господней синевой.

На скамью присяду с краюшку,
Выложу на столик снедь,
Помяну отца и матушку,
И приму и жизнь, и смерть.

И родители незримые –
Я почувствую душой –
Незабвенные, любимые
Встанут рядышком со мной.

Вспыхнет лог святыми красками
В миг, как моего виска
То ли луч коснётся ласковый,
То ли мамина рука.

 

Сосна

Который год, особенно по вёснам,
Со всех сторон открыта и видна,
Щепой своей покалывает воздух
Искромсанная молнией сосна.

В логу, на камнях бронзовеет крона,
В расщелины осыпалась игла.
И вряд ли кто теперь в округе помнит:
Какой сосна красавицей была.

В густых ветвях её гнездились птицы,
А у корней журчали родники,
Здесь каждый мог в тенёчке освежиться
И оглядеть весь мир из-под руки.

Сосна стояла как природы милость,
И жить бы ей еще несметно дней.
…И горько, что такое же случилось
В лихие годы с Родиной моей!

 

Рудный Алтай. Свидание с родиной

Ко сну отходит чуткая долина.
Базальтовые выступы по склонам,
Как динозавров панцирные спины,
Расшитые кустарником зелёным.

Алтайские мои родные горы,
Игольчато-кедровая безбрежность,
Прозрачной Громатухи разговоры,
Лугов альпийских трепетная нежность.

Печаль моя, и песнь моя, и память.
Соловушка в черёмухе коленца
Выводит так, что я уже не знаю:
Как это всё выдерживает сердце!

 

Калина красная

Десятый класс. Апрель. «Калина красная».
Из кинозала вышел я другим
И целый год прожил под знаком праздника.
Я был тогда смертельно молодым.

Пускай теперь не мне цветут акации…
Да, жизнь прошла, но не сказать: как сон.
Я в ней прощал, и приходилось драться мне,
Случалось – был высоко вознесён.

Но и по дну без провожатых хаживал,
Потом с трудом на солнце выползал.
Ни у кого поблажек не выпрашивал,
Всегда я помнил старый кинозал:

Пригорок. Храм. Егор Прокудин плачущий,
От боли и прозренья, от стыда.
Такие мы. Пусть знает всякий алчущий:
Не взять нас никому и никогда!

 

Мороз

Подвернув кокетливо копыто,
Выгнув шею в инее свою,
Бусая корова, как в корыто,
Погружает ноздри в полынью.

Сжатое, скрипящее пространство,
Обморочный, зимний огород,
Где сугробов синее убранство
Подпирает тёмный небосвод.

Ничего поблизости живого,
Индевеет сторона моя.
Только я да бусая корова,
Да в декабрьских звёздах полынья.

 

***

Мир наш – он каверзами не нов.
Ни для кого не является тайной:
Дальний пролив, что открыл Дежнёв,
Назван был Беринговым случайно.

А казаку, что полуденный бриз
Тут невесомо корабль пронёс,
Оставили как утешительный приз
Самый восточный скалистый утёс.

Так же и земли, что мы прошли,
Всех обитателей в них сохраня,
Нынче, когда кое-что обрели,
Нас почём зря почему-то бранят.

Уж не за то ль, что в кровавый год
Мы их спасли от жестоких врагов.
Всем ведь известно, что русский народ
Был до недавнего без берегов!

Но благодарности я не ищу –
Мир наш, он каверзами знаменит…
Не сомневаюсь в одном я ничуть:
Русская песня еще прозвенит!

 

***

Непредсказуемые в выборе своём, 
Мы никогда не станем европейцами.
У них – лохань. Нам нужен водоём.
И в наших избах разве же согреться им
С их каменным, промозглым бытиём?

У них – закон. Нам волю подавай,
Да вширь, да вдаль, да с солнцем и разливами!
Нам не родны слова «конец» и «край» -
В бескрайности родились мы счастливыми,
И бесконечен русский каравай.

 

Эхо гражданской войны

На челябинской площади привокзальной – в углу,
Словно от нежелательных глаз в стороне хоронясь,
Постамент и вагоны на рельсах. И если ты глуп,
То тебя вразумит вот такая словесная вязь:

«Это памятник чехам – пленным, погибшим в боях…»,
То есть тем, кто безбожно кровавил Урал и Сибирь,
Кто с Антантой отъявленной на сугубых паях
Столько русских безвинных людей ни за что погубил!

Кто в гражданской сумятице поживился с лихвой.
Горько помнит Транссиб до сих пор их чумной перепляс.
Не в таких ли вагонах и запас золотой
Умыкнули тогда же под шумок белочехи у нас?

То ли в бронзе покоятся, то ли отлиты в медь.
Где у подлости здешних властей берега?
Сплюнул я себе под ноги: хватит на это смотреть!
… Знать, не зря губернатор челябинский нынче в бегах!

 

***

В веках легендарных, кипящих, начальных
Изломан горами простор.
Замшелые камни, колючий кустарник,
Забит буреломом притор.

Мой конь осторожно ступает по скалам,
Слоисто лежащим внизу,
Над нами по небу натужно, устало
Тяжёлые тучи ползут.

В долине пружинятся ивы под ветром,
Предзимья сквозная пора.
Притор мой алтайский, уступы и кедры,
Таёжной реки шивера.

Проеду я кромкой, в бурлящую воду
Осыплется щебень с тропы.
Такая рисковая наша порода –
По краю ходить у судьбы.

А там за притором отлогие склоны
И рубленый дом у ключа.
И комнаты в доме светлы и просторны,
И перед иконой свеча.

 

***

Есть в Свердловской области город с чёрной метой,
Богом не обласканный Екатеринбург.
Ночью дом Ипатьева в скверах в зыбком свете
Иногда вздымается, весь от крови бур.

Дом, давно порушенный пьяным и угодливым
Ельциным, колеблется в блеске редких звёзд,
А вблизи неоновый высится уродливо
«Ельцин-центр», что кляксою надо всем пророс.

И когда над городом небо закрывается
Тучами лиловыми и грохочет гром,
Молниями яркими мысли навеваются
О борьбе нешуточной нечисти с добром.

Вот и разрушителям лепят изваяния,
Прошлое коверкают, обеляют зло.
Ловко приспособились жить без покаяния…
Но кромешный ширится на Руси разлом!

 

***

Луна прогулялась по небу,
Как сторож ночной с фонарём,
Ощупала кряжи и цепи
Космическим длинным лучом.

На облачке тёмно-зелёном
Проехалась лихо меж гор.
Огладив волнистые склоны,
Всмотрелась в мой жаркий костёр.

И кедров седых силуэты,
И зубчатых скал окоём…
Луне так понравилось это,
Что стало светло будто днём!

 

***

Брошу всё. Уеду в Подмосковье,
Где лесов безбрежье шелестит,
И родник иконкой в изголовье
На опушке бархатной блестит.

В нём песок пульсирует – как песня,
В нём узор загадочный камней.
Зачерпну ковшом воды небесной,
Сосчитаю звёздочки на дне.

И кувшинки ниже по затонам,
И кольчугой ряска у травы.
В вышине заманчиво-бездонной
Роспись акварельной синевы.

И пускай вдали грохочет город,
Я его, наверно, и терплю
Лишь за то, что вкруг него просторы,
Те, что больше жизни я люблю!

 

***

Желтогрудой лесной трясогузки
Под карнизом ютится гнездо.
Высвет неба в расщелине узкой
Обозначился ранней звездой.

Срез зимы на обрыве сугробном,
Что апрельский подмыл водоём,-
Даже снег нынче кажется тёплым
В мягком таянье тихом своём.

Искры весело ввысь полетели, 
Скоро банька поспеет моя.
Где найти мне слова, чтоб сумел я
Отразить торжество бытия,

Эту неповторимую прелесть,
Этот строгий таёжный уют?
Вон и с неба звезда загляделась
На родную сторонку мою.

 

Полигон Капустин Яр

Погрузка в поволжских степях
И спирта случайная фляжка.
Нести замполиту? – Ах,
Как будто свинье ромашку!

Платформы. Осенний гром.
Ракеты в чехлах застыли.
В кабине сидим втроём
Распятого автомобиля.

Струною креплений троса.
Капель барабанит звонко.
По кружкам – хмельная роса.
Хлеб, вскрытая банка тушёнки.

В теплушке через вагон
Есть печь и уютные нары.
Отправки ждёт дивизион.
А нам не хватает гитары!

Ученья прошли на ура,
В зачёт нам и марши, и пуски.
В казахские степи пора
Теперь возвращаться из русских.

…Слоятся туманом года,
Но только тот день вспоминаю,
Как выпитым спиртом всегда
Мне горло до слёз обжигает.

 

Февраль

Там, на заснеженном откосе,
Куда моя тропинка вьётся,
Калины грозди на морозе
В лучах проснувшегося солнца.

На толстой ветке чернотала
Заиндевелая сорока.
И видно – как она устала,
И слышно – как ей одиноко.

Я прохожу под ней по тропке,
Не стрекотнёт, хвоста не вскинет –
Настолько ей, должно быть, знобко,
Как, впрочем, знобко многим ныне.

Но вдруг мелодия иная
Души коснётся колокольцем:
Теплом калину наполняют
Посланцы Сретенского солнца.

 

Звездочёты

Не в моде теперь звездочёты:
Ни денег тебе, ни почёта.

Сейчас впереди счетоводы –
И блага у них, и погода.

Продажной эпохи кумиры,
Торговцы – владетели мира?..

И тот между ними хороший:
Кто больше людей облапошит.

А мне по душе звездочёты:
Ведь в них есть небесное что-то!

 

***

Жизнь моя обыденная, жизнь моя проста:
Прилетит соловушка, пропоёт с куста.

Проплывёт ли облако в небе надо мной –
Я опять воспрянувший, радуюсь душой.

Солнышко ли высветит очертанья гор,
Ненароком, искренне мой светлеет взор.

Подхвачу ли внука я, внучку ль закружу,
Стояще что-нибудь детям подскажу –

Развернётся песенно сердце у меня.
… Сколько ж надо времени, чтоб всё это понять?

 

***

Вай-фай, планшет или айфон –
Какие ж это звери!
Бредёт старушка, в телефон
Свой взор потухший вперив.

И – ох! – душа её полна
Не думами о небе…
Я знал другие времена,
Но не видал нелепей.

 

Вспоминая дедушку Крылова

Для кого-то, может, лестно:
Будто с безделушками
Развеликались не к месту
Петухи с кукушками.

«Ты – великий! Я – не меньше!» -
Брешут упоительно.
Нужен врач, а лучше фельдшер
И халат смирительный!

 

***

Я в тайге! И нету переводу
Ни весне, ни шалому ручью!
Пригоршнями солнечную воду
Талую живительную пью.

И подснежник первый на пригорке,
И отмякший под лучами лес.
Да, порою жизнь бывает горькой…
Только не сегодня и не здесь!

 

***

Июль нараспашку по родине бродит,
Осинники треплет на горных хребтах.
Цветут помидоры в моём огороде:
Зелёное с жёлтым в богатых рядах.

Ползут на тропу огуречные плети,
И ягоды вишни рубином горят.
Пионы на цыпочках – малые дети! –
О чём-то неслышно своём говорят.

А в кадке с водой отражается небо,
Купаются звёзды в её глубине.
И жук-носорог пролетает свирепый,
Но с ним я знаком – и не страшен он мне.

Качается солнечный зонтик укропа,
Клубника отходит, пространство кисля.
А я, как и в детстве, молю Бога, чтобы
Всегда оставалась такою земля!

 

***

Дорога в гору. Крутизна. И кедры,
Кудряво расступившись по краям,
Целебный запах источают щедро
И словно путь обмахивают нам.

В просветах пики снежные и солнце
По-августовски ласково блестит
На листьях чемерицы. Колокольцем
Трель жаворонка в зарослях звенит.

И вдруг неясный гул и содроганье,
Покой разодран, топот всё слышней:
Натягивает привод мирозданья
Хмельной табун несущихся коней.

Беда в лицо оскалом конским брызжет.
Стихийных сил сквозное торжество…
И как успел своих я ребятишек
Смахнуть с дороги под кедровый ствол!

Пахнуло на мгновение отгоном,
Альпийским лугом, влажным потником
И первобытным чем-то, незнакомым,
Что долго еще чувствовал потом.

Пронёсся смерч, упругий, беспощадный.
В пыли табунщик придержал коня:
«Остались живы все? – Ну, вот и ладно». –
И он умчался, стременем звеня.

А мы стояли, я и мои дети,
В нас клокотал отчаянный восторг:
Вот так вот просто взять и вечность встретить,
Впустить в себя, раскрыть такой простор!

Вновь над кустами пташечка свистала,
И кедры путь нам лапками мели.
Нас всех тогда судьба поцеловала
И табуном растаяла вдали.

 

Шаньги

У обрыва черёмуха вновь расцвела,
Будто б в августе крылья ей никто не ломал.
Тех бы шанег, что мама нам в детстве пекла,
Я таких больше в жизни никогда не едал!

Плещет просинью небо, плывут облака.
И летят к палестинам своим журавли.
Карагай обрамляет исток родника,
И курится туманами вершина вдали.

Отчий дом под горой, рядом сад, огород.
Мне бы маминых шанег да стакан молока,
Я бы запросто за день поправил заплот,
Весь бурьян бы повыдергал наверняка.

Но давно в том саду не поёт соловей,
И чужие гнездятся на родимом крыльце.
Я проездом на родине милой моей –
Никогда не вернуться мне сюда насовсем.

Разметало ненастье родню по земле.
Но едва расцветает мой черёмухи куст,
Я сюда приезжаю, здесь грустится светлей,
Здесь и помнится ярче шанег маминых вкус.

 

Короб забвения

Как он бездонен-то — короб забвения!
С каждым падением – выше борта.
Я только с краюшку. Через мгновения
Мимо летят: то страна, то мечта…

Не преминут рухнуть в бездну отвесную,
Молча иль брызгая сочной слюной,
Слава всемирная с бурной известностью,
Трезвый политик, правитель хмельной.

Падают, сыплются листьями осени.
Позже ваяют им там, на земле,
И барельефы, и статуи броские.
Всё это канет в песке и золе.

Так и не понята нами вселенная,
Так и не принят божественный пыл.
Светит расплывчато короб забвения
Сквозь серебристую звёздную пыль.

 

Покос

Ах вы, грабли мои, ах вы, вильцы!
Остывающий августа день.
На стогу тальниковые вицы
Виснут шапочкою набекрень.

Я — приверженец солнечных буден,
И покосную пору люблю.
Всю-то ноченьку сниться мне будет
Луг, как тот океан кораблю.

И валы духовитого сена,
Зной, по склону стекающий в лог.
И вот этот – в бескрайней вселенной
Самый сердцу родной уголок!

 

***

Лиловые шапки маральего корня,
Рябинка вцепилась, как в память, в утёс.
И всё здесь я знаю, и все меня помнят,
И – только моя здесь в ночи россыпь звёзд.

Я видел немало. Склоняются годы
Кедровыми лапами к вечной скале,
А думы мои по-над пропастью бродят:
То к солнцу взметнутся, то тают во мгле.

Я многих теперь перемен не приемлю.
Живу, как могу – и не в поисках благ…
Куда-то относит родимую землю,
И рад бы помочь ей, — да только вот как?

 

***

Алтай мой, горный и лесной,
Дай мне спокойно час мой встретить
Под свежесмётанной копной
На шелковистом разноцветье.

А перед тем из родника
Дозволь испить воды холодной,
И пусть душа за облака
Взметнётся ласточкой свободной.

Мой край родимый оглядит
С весёлой грустью на прощанье.
И словно в створку улетит
В неведомое мирозданье.

 

Художник Григорий Чорос-Гуркин