Архитектор своей судьбы

Когда-то Николай Степанков прочитал это выражение и часто вспоминал его. Действительно ли каждый человек – архитектор своей судьбы, или она складывается помимо его желания? Взять его, тридцатипятилетнего офицера запаса. За плечами военное училище в Алма-Ата, потом десять лет гражданской войны в Таджикистане. Ранение, контузия… Чудом остался жив, когда подбили их вертолёт. Машина рухнула на пологий склон горы и потому не сразу загорелась. Так что же, Николай сам себе наметил такую стезю, или кто-то таким образом «заботился» о нём, помимо его желания? Николай не был склонен к мистике, но и суровым реалистом тоже не был. И так, и так толковал извивы своей биографии…
Он неспешно шагал домой после ночной смены. Работал мастером в колбасном цехе мясокомбината. Когда говорил знакомым, где он трудится, то на их лицах неизменно появлялась улыбка. А чему, собственно, улыбаться? Работа нелёгкая, хлопотная, посменная. В одни сутки днём занят на производстве, в другие – ночью. После ночных часов тело, словно свинцом налито, глаза сами собой закрываются. Одна только мысль: добраться до дому, постоять под горячим душем, позавтракать и на диван. Проспишь весь день, и времени на свои дела не остаётся. Недели вяжутся в свитки месяцев, а те – в годы, так и не замечаешь, как жизнь проходит.
Знакомые шутят: объедаешься, мол, колбасами, но ему не хочется их разуверять. Уж он-то знает, из чего делают колбасы, сосиски, шпекачки и прочее. Мяса в них – кот наплакал, а остальное заменители, только что запах колбас, да цвет соответствующий. Потому и говорят: сапожник без сапог. 
Николай шёл домой. Утро только начиналось. Осень в Душанбе мало чем отличается от лета. Те же знойные дни, выцветшая синева неба и местами побуревшие листья на громадных чинарах. Розы на клумбах теснят одна другую, их аромат примешивается к запаху сохнущей травы на обочинах тротуаров.
Обычно Степанков добирался до дома пешком, всего две остановки на автобусе. Но сегодня чувствовал утомление и решил воспользоваться транспортом. Подошёл к остановке, автобуса не было видно, присел на скамейку.

Автобус подошёл, заскрипел тормозами. Пассажиры один за другим выбирались из салона. В двери показалась девушка, она стояла на верхней ступеньке и не решалась спускаться. Крепко держалась за поручни и покачивалась, вот-вот упадёт. А была симпатичная, эта девушка, белокурая, стройная, в джинсах и цветной кофточке. Но ощущалась в ней напряжённость, и ещё что-то было необычное.
«Что это с ней? – подумал Николай. – Больная, что ли?»
Девушка опустила ногу на ступеньку и так и осталась стоять.
«Давай быстрее», – шумели на неё пассажиры, находившиеся сзади, а она будто застыла. Николай взглянул на её ногу и всё понял. Из-под штанины виднелась металлическая трубка протеза. Ещё немного и девушка упадёт со ступеньки. Парня словно подбросило. Он подбежал к девушке, подхватил её подмышки и осторожно опустил на тротуар.
– Спасибо, – еле слышно проговорила она.
– Надо с палкой ходить, – посоветовал Николай. – Всё-таки опора.
– Я хожу, а сегодня решила обойтись без неё. Но, как видите, ещё не получается.
Он за руку подвёл её к скамейке. Она шла, покачиваясь из стороны в сторону и поочерёдно передвигая ноги. Сели на скамейку. Николай ещё мог успеть на автобус, но, сам не зная, почему, остался с девушкой. Сочувствие к ней переполняло его. Молодая, немногим за двадцать, и такое несчастье.
Его поразило лицо девушки. Чистая, матовая кожа, будто светилась изнутри. Большие, голубые глаза смотрели на мир доверчиво, с затаённой радостью. Она сдержанно улыбалась, и всё это так не вязалось с её инвалидностью, что Николай преисполнился удивления. Он считал себя невезучим человеком, не видел повода для веселья в жизни, а, оказывается, есть люди, более несчастливые, чем он, и, тем не менее, не делают из своего несчастья трагедии.
– Вам далеко до дому? – спросил он.
– Уже пришла, – ответила девушка. – Ходила в райсобес, а они сегодня не принимают, какой-то переучёт у них. Я вон там живу, за той многоэтажкой, – она указала рукой через дорогу.
– Давайте, провожу, – предложил он.
– Ну, вот ещё, – возразила девушка. – Не настолько я немощная. У меня с транспортом проблемы, а пешком я сама добираюсь. Да и с автобусами нет особых сложностей, люди помогают сесть в них и выйти. Вот, как вы, сегодня.
Николаю хотелось расспросить, как же она стала инвалидом, но понимал, что для неё деликатность много значит. И так её на улице сопровождают любопытными взглядами, да и с расспросами досужие кумушки не особо стесняются.
– Я задерживаю вас? – девушка взглянула на него, и опять он поразился её взгляду, в котором проглядывали открытость и доверчивость. – Вы идите.
Николай покачал головой.
– Я не тороплюсь. Отработал в ночную смену, теперь вот дышу утренней свежестью. Успею и позавтракать, и выспаться.
– Я тоже очень люблю это время, – сообщила ему девушка. – Природа только просыпается, она спешит поделиться с нами радостью пробуждения, многоцветьем, полнотой ощущений.
Вы чувствуете это?
– Представьте, да, – откликнулся он. – Потому, как правило, утром иду пешком.
– А вы где работаете? – спросила она.
– На мясокомбинате, в колбасном цехе.
Он ожидал, что она засмеётся, но она спокойно отнеслась к его словам.
– Трудно, наверное, животных режете. Я бы не смогла.
– Режут в забойном цехе, а мы делаем колбасы. Не тяжело, но есть свои сложности.
Она с любопытством смотрела на него.
– Мне всегда интересно: как люди становятся шофёрами, дворниками, грузчиками? В детстве мальчишки мечтают получить профессии лётчиков, моряков, геологов, а потом такая проза.
Николай поразмыслил. 
– Не всё от нас зависит, так складываются обстоятельства. Вот я, например, окончил военное училище, воевал. После ранения и контузии меня признали негодным к военной службе, комиссовали. Куда идти? Гражданской профессии нет, многие предприятия в Таджикистане закрылись. Хорошо, подвернулась работа в колбасном цехе, а так не знаю, чем бы я занимался.
Девушка сочувственно поглядела на него.
– Досталось вам. Но всё-таки с вами произошло не худшее. Других убивали, или инвалидами они становились. Вы всё-таки здоровый. 
Слово «инвалидами» было произнесено спокойно, будто оно не относилось к ней.
Николай возразил.
– Не совсем здоровый. У меня ранение было в грудь, пуля порвала лёгкое. Теперь боли в грудине, одышка. Врачи говорят, что со временем пройдёт, но мне не особо верится в это.
Обычно он старался не говорить о своём ранении, но тут разоткровенничался. Может потому, что девушка тоже имела физический недостаток и слушала его с видимым участием.
– Да, не повезло, – вздохнула она. – Верно говорят: человек предполагает, а Бог располагает.
– Это так, – согласился парень, – и всё-таки давайте я провожу вас до дома. Вам нужно дорогу перейти, машины несутся одна за другой.
– Проводите, – согласилась она.
Идти, действительно, было непросто. Транспорт двигался потоком, приходилось останавливаться и пропускать автомобили. Николай вёл девушку за руку и посматривал по сторонам. Благо, что среди водителей были понимающие люди, притормаживали, пропускали странных пешеходов. Понимали, что с ними что-то не так.
Обогнули «высотку», за ней располагался такой дом, что парень даже присвистнул от удивления. Громадная девятиэтажка протянулась на весь квартал, нависала над тротуаром, вроде горного хребта. 
– Вот это отгрохали домину, – подивился Николай. – Я и не видел.
Девушка согласилась с ним.
– Не поверите, но в нашем доме живут две тысячи человек. Я многих даже в лицо не знаю. Наш Душанбе стал неузнаваем. Улицы не расширяют, а возводят вот таких гигантов, в пятнадцать, двадцать этажей. Идёшь, вроде, как по ущелью. Ну вот я и пришла. Мой подъезд третий, квартира на втором этаже.
Николай кивнул, коротко попрощался и пошёл к автобусной остановке. Оглянулся, девушка стояла в подъезде, помахала ему рукой. Он ответил ей тем же и скрылся за домами. Осталось чувство какой-то неудовлетворённости. Не о свидании же с ней договариваться, какое свидание может быть с безногой? Но имя-то хотя бы мог спросить, а, впрочем, к чему? Когда теперь встретятся ещё раз…

Дни шли один за другим, бесцветные, без особых событий. Но, странное дело, безногая девушка не забывалась. В памяти так и стояло её лицо, наполненное внутренним светом. Большие, удивительно чистые глаза смотрели на мир открыто, и не было в них ни горестей, ни печали, какие бывают у неполноценных людей.
Николаю это казалось удивительным: такая душевная стойкость при обездоленности. Интересно, а как бы он чувствовал себя, случись с ним подобное? Он видел солдат, оставшихся без рук или без ног. Иные замыкались в себе, были озлобленными, далеко не все сохраняли духовную крепость. И это понятно, молодость сопряжена с оптимизмом, а какой оптимизм может быть в двадцать лет при осознании своего увечья?
Парень не признавался сам себе, но после рабочей смены шёл к знакомой остановке, надеясь встретить удивительную девушку. Сидел часами на скамейке, автобусы подходили и уходили чередой, а девушки не было. Можно было зайти к ней домой, но с чего бы, что бы ей он сказал?
Но случай пошёл ему навстречу. Он увидел её в двери очередного автобуса, снова поспешил к ней и подхватил на руки. Она даже просветлела и улыбнулась так радостно, что у него потеплело на душе.
– А я всё время вспоминала вас, – сказала она, здороваясь с Николаем за руку. – Сама не знаю, почему. И ругала себя за то, что не спросила вашего имени.
– Самое интересное, и я тоже, – признался парень. Он был старше неё лет на десять, но как-то забыл об этой разнице. Общие беды уравняли их. 
– Посидим, – предложил он.
– Лучше пройдём немного вперёд. Там, за домом, есть сквер, спокойно, и прохожие не мешают.

В сквере, и правда, было хорошо. Кроны каштанов и акаций кое-где побурели, листья опадали и кружились в воздухе, но розы продолжали цвести, и их аромат мешался с горечью увядания.
Небо было чистым, солнце светило ярко и грело ощутимо, даже лёгкий ветерок был тёплым и ласково овевал лицо.
– Итак, – сказал парень, – исправим упущение. Давайте знакомиться. Меня зовут Николай, фамилия Степанков. Я офицер запаса, капитан, остальное вы знаете.
Она засмеялась.
– Положим, не всё, но это и хорошо. Будет о чём поговорить. Меня зовут Олеся, фамилия Никешина. По специальности я филолог, окончила Таджикский госуниверситет.
– Заочно?
– Представьте, нет. Училась наравне со всеми. Мама настаивала на заочном обучении, а я не согласилась. Что я, хуже других? Ну и что, что нет ног, голова-то на месте. Тогда у меня были другие протезы, металл, кожа. Тяжёлые, неудобные. Мне их дали в одной международной организации. Приходилось пользоваться костылями. Но всё равно добиралась до университета, занятия не пропускала. Завершила учёбу в числе лучших. А потом встал вопрос работы. В школе я не могла трудиться. Устроилась в одну туристскую контору. Сижу дома, на телефоне. Принимаю заявки на поездки, оформляю путёвки, сообщаю, когда выезд вместе с группой. Путёвки в Турцию, Таиланд, Египет, Эмираты… Платят мне немного, но я получаю пенсию по инвалидности. У мамы тоже пенсия, вдвоём нам хватает на жизнь.
Николай покачал головой.
– У нас сходные биографии. Душанбе считался горячей точкой, год службы шёл за три. Офицеры шутили: выслуга больше, чем жизнь. При моих тридцати пяти годах, выслуга у меня сорок семь лет. Получил звание ветерана Вооружённых сил России, а это не только прибавка к пенсии, но и социальные льготы.
– А вы с кем живёте? – спросила Олеся.
– Представьте, один. Был женат. Жена старше меня на пять лет, поначалу не чувствовалась разница, а потом начала сказываться. У неё властный характер, решительная, всегда настаивала на своей правоте. Холодная, как морозом обдавала. Когда начались боевые действия в Таджикистане, я отправил её и сына в Подмосковье, к родным. 
Война завершилась, жена не захотела возвращаться. Я не настаивал, ясно было, что семейная жизнь не сложилась. У нас была трёхкомнатная квартира, я её продал, себе купил однокомнатную, остальные деньги отправил жене. Так и живу теперь один, как бобёр в запруде.
– А сын? – поинтересовалась Олеся.
– А что сын, на службе я находился сутками, потому особой духовной близости с сыном не было. А после того, как они уехали, разобщение стало развиваться в геометрической прогрессии.
– Грустно, – посочувствовала Олеся.
– Грустно, но и закономерно, – согласился Николай. – Офицеры в дальних гарнизонах на ком женятся? На официантках, секретаршах, бухгалтерах, короче, на обслуживающем персонале в войсковых частях. В городе бываем редко, потому особого выбора нет. Оттого так много скоротечных браков, да и разводов не меньше.
Он замолчал, молчала и Олеся, сочувственно глядя на него.

Николай удивлялся сам себе. Обычно он старался особо не откровенничать с малознакомыми людьми, а тут разговорился. Странное дело, но с этой такой притягательной девушкой он чувствовал себя так, точно был знаком с ней многие годы. 
– А где ваши родители? – продолжала расспрашивать девушка.
Он вздохнул.
– Отец оставил нас, когда мне было пять лет. Мама умерла три года назад. Есть сестра, но она живёт в Одессе, перезваниваемся с ней, а видеться не удаётся. 
Ну, откровенность за откровенность, а у вас как обстоят дела с роднёй?
Олеся пожала плечами.
– Тут ничего интересного. Живу с мамой. Понятное дело, не замужем, на девушках-инвалидах не женятся.
Николай понимал, что это так, но попытался возразить.
– Почему не женятся? А если любовь?
Она усмехнулась.
– Много вы знаете таких случаев? Я лично, ни одного. Каково мужу видеть жену на протезах, а дома в каталке на колёсах? Любая романтика на нет сойдёт.
Он попытался отвлечь её от таких размышлений.
– Чем вы заполняете досуг?
– Сижу дома, в кино не хожу, в театр тоже. Одной сложно, а попутчиков нет. Смотрю телевизионные программы, правда, недолго, ничего интересного, и реклама отвращает. Люблю читать. У нас рядом хорошая библиотека. Увлекаюсь книгами по истории Древнего Египта, Древней Греции и Рима. Какие государства были, какая цивилизация! До чего же мы измельчали!
Николай удивлением слушал девушку.
– Вы знаете, я тоже люблю исторические книги, пустая беллетристика раздражает. Сейчас столько выпускают никчёмного чтива, как говорится, ни уму, ни сердцу, даже в руки брать не хочется. В юности я мечтал стать археологом, нужно было поступить на исторический факультет. Не получилось, армия предложила другой путь. Откровенно говоря, жалею, нужно было добиваться своего, а я поплыл по течению. Потом война, у неё свои измерения.
Олеся согласно покачивала головой, слушая его.
– Но ведь и сейчас не поздно?
– Конечно, – подтвердил он, – но кому нужны сейчас историки, да и археология потеряла былую привлекательность. В моде юристы, экономисты. На комбинате советуют мне пойти в технологический университет, а я всё раздумываю. Понимаю, не моё это дело. Стою, как бык на скользи, ноги разъезжаются, и двигаться не могу.
– Может, всё-таки исторический факультет? – посоветовала Олеся. – Пять лет – срок немалый. Война закончилась, жизнь налаживается, глядишь, к тому времени, и археология станет востребованной. Разве так не может быть?
– Может, – согласился он. – Вы меня убедили. За зиму подготовлюсь, и буду пытаться поступить на исторический.
– Если что, буду помогать вам готовиться к экзаменам, – Олеся сказала это и покраснела. – Вы не подумайте, я не навязываюсь, просто я искренне расположена к вам. У нас сразу возникла духовная близость.
Николай улыбнулся.
– Ловлю на слове, только потом не отказывайтесь.
Олеся укоризненно покачала головой.
– Вот уж нет, двойственность не в моей натуре.
Николай исподволь рассматривал её.
– Красивое имя – Олеся. У Куприна есть прекрасная повесть с таким названием.
– Я читала её, – согласилась девушка. – Удивительно искренняя вещь. В редком произведении так органично сочетаются картины природы с динамикой людских отношений, с их настроениями.
– Ну, тут вам и карты в руки, – пошутил Николай. – Вы всё-таки филолог.

Странное дело, он отработал ночную смену, а утомления не ощущал. Во-первых, бодрил свежий утренний воздух, а, во– вторых, ясность и чистота облика девушки, знакомство с которой произошло так неожиданно, тоже действовали освежающе. Она была непосредственной, без малейшей доли кокетства, и это привлекало его.
– Я не разочаровываю вас? – спросила она с предельной откровенностью. – Инвалиды вызывают у людей чувство неприятия, иногда даже отвращение. Трудно винить нас в этом. В природе всё запрограммировано на здоровье, в этом залог эволюции видов. Инвалид оскорбляет своим присутствием нормальных людей.
– Ну, с этим можно поспорить, – не согласился Степанков. – Инвалиды не виноваты в том, что имеют физические недостатки. И, потом, у них стремление выживать подчас сильнее, чем у так называемых нормальных людей.
– Вот вы как думаете? – отозвалась девушка. – Год назад у меня был случай: я решила пойти в кино. Тогда у меня были старые, неуклюжие протезы. К ним обязательны были костыли, иначе не устоять.
Я устроилась в третьем ряду, посередине. Рядом сел парень, развязный такой, из тех, которые мнят себя неотразимыми. Он мне сразу не понравился. Набивался на знакомство, не давал смотреть фильм. Костыли мои лежали рядом, он думал, что это соседки по ряду. 
Я отмалчивалась, а он не унимался. Пытался брать меня за руку, я отталкивала его. На нас стали шикать зрители. Но вот фильм завершился.
«Я провожу вас», – предложил он, как само собой разумеющееся. Я отказалась, он настаивал. Тогда я взяла костыли, с трудом поднялась с места и неуклюже побрела вдоль рядов. В глазах моего привязчивого ухажёра плеснулся ужас. Он побежал от меня, стараясь поскорее скрыться толпе.
Меня его поведение даже оскорбило. Ну, шёл бы своей дорогой. Но ужас, который проявился в его взгляде?! Неужели мне так и жить, как зачумлённой?
Николай сочувственно смотрел на неё. Хотелось утешить, но слова казались излишними. Сам он тоже испытывал определённое стеснение в общении с Олесей, нет, нет, да посматривал на её ноги. В штанинах её джинсов проглядывали тонкие трубки голеней и узловатые выступы коленей.
Она поймала его взгляд.
– Это новые модели протезов. Лёгкие, прочные, очень удобные, не сравнить с прежними. Я смотрела по телевизору Паралимпийские игры, мне они были интересны. Инвалиды не покорялись судьбе и старались противостоять ей. 
Легкоатлет из Южно-Африканской Республики Писториус бежал стометровку в таких протезах. Меня поразил его бег, свободный, уверенный, на довольно большой скорости. Он бежал в трусах, и его протезы были хорошо видны.
Я буквально заболела от увиденного. «Вот мне бы такие протезы», – подумала я. Самое интересное, что у Писториуса, как и у меня, не было ног с середины бедра. Я стала узнавать, оказалось, что в России такие не делают, да и стоили они очень дорого. Не по моим средствам.
Меня надоумили написать российским бизнесменам. Неужели не откликнутся? Я писала, излагала историю своей инвалидности, своё стремление стать такой же, как и все люди. И, представьте, никто не откликнулся. Я поняла, что гуманность обратно пропорциональна денежному состоянию. И потом, им, наверное, столько пишут с просьбами оказать содействие, что никаких средств не хватит. Наше государство – это не то, которое мы называли Советским. Тогда на первом плане был человек труда, а ныне ловкачи, называющие себя предпринимателями, да шоумены всякие, которые возвели свою бездарность в ранг сценической оригинальности.

Олеся всхлипнула и замолчала. Николай хотел дружески взять её за руку, но подумал, что это будет слишком. Он будет походить на того киношного ухажёра, и не решился на этот жест.
– И что потом? – негромко спросил он.
– А потом моя школьная подруга, она переехала на Украину, написала мне, что в Киеве есть олигарх Ахметов, который учредил Фонд помощи таким, как я, тяжёлым инвалидам. Я написала туда, впрочем, без всякой надежды. И представьте, месяца через три от Ахметова приехал врач-ортопед. Он обследовал меня, сделал замеры и посоветовал не падать духом. Всё решаемо. И верно, через полгода тот врач приехал снова и привёз вот эти современные протезы. Показал, как надевать их и крепить, как передвигаться на них, что, в общем-то, не просто. 
Я была по-настоящему счастливой. Тем более, где Украина, и где Таджикистан?! Я сказала врачу, что для меня примером будет лётчик Алексей Мересьев, который тоже был инвалид, но добился того, что стал летать на самолёте и геройски сражался с фашистами. Врач улыбнулся: «У Мересьева не было ног с середины голени, а у вас их почти совсем нет. Но я верю, что такая красивая девушка в этих протезах тоже полетит по жизни». Вот я и стараюсь научиться летать. «Когда получится, – попросил врач, -напишите нам. Это для нас будет лучшая форма благодарности».
Олеся замолчала и повлажневшими от волнения глазами рассматривала аллеи осеннего сквера. Стволы каштанов и акаций расплывались, потеряли чёткие очертания, и она потрясла головой, чтобы вернуть взгляду прежнюю резкость.
Неизвестно, сколько бы ещё они просидели в утреннем сквере, но девушка спохватилась.
– Вы после ночной смены, а я вас задерживаю. Вам нужно отдыхать.
Он старался разуверить её, что, дескать, нисколько не устал, но она не слушала.
– Всё это хорошо, но давайте прощаться. И у меня дел сверх головы.
Николай попытался проводить её до дома, но она решительно отказалась.
– Не нужно. Самое лучшее прощание то, которое короче остальных.
Олеся шла по тротуару. Ступала неуверенно, пошатывалась, но шагала без остановок. Один раз обернулась и махнула ему рукой. Он укорил себя, что не договорился с ней об очередной встрече, но, наверное, это было бы преждевременно. Что-то в ней привлекало его, но в то же время останавливало. Может быть, то самое чувство неудобства, которое испытывает всякий здоровый человек при виде инвалида, какое-то чувство своей невольной вины.

На этот раз прошла неделя, прежде чем они увиделись вновь. Парня тронула та радость, с которой она встретила его появление. Она спешила ему навстречу и улыбалась. И опять его поразил тот внутренний свет, который просматривался на её лице.
– Я думала, больше не увижу вас? – сказала она, подавая ему руку.
Николай удивился.
– С чего бы это?
– Кому интересны встречи с неполноценным человеком.
Его задело это высказывание.
– Кто из нас может похвалиться своей полноценностью? У каждых своих недостатков.
– И какой у вас?
– Неверие в своё будущее. Мне кажется, те серые будни, которыми я теперь живу, будут длиться бесконечно.
Она взяла его за руку, это походило на сдерживаемую ласку.
– Ну и зря. Нужно самому окрашивать свои будни в радужные тона. Я буду учить вас этому.
Они уже привычно прошли в свой сквер, и расположились там, в тени облетающего каштана.
– Нужно брать пример с наших азиатских чинаров. Вот где стойкость. Они последними сбрасывают свой наряд. Желтеют неохотно, а потом, уже в декабре, встряхнутся, и разом роняют желтизну листьев. Так и люди должны поступать. Не сдаваться перед прозой жизни, а если она теснит нас, собраться с силами и отрешиться от неё, найти себе другое жизненное содержание.
Она говорила спокойно, но с такой убеждённостью, что Николай невольно поддался ей.
– Вот вы военный человек в недавнем времени. У вас были случаи, когда казалось всё, конец, и вдруг неожиданно находился выход?
Он поразмыслил.
– Был один.
– Расскажите.

– Таджикистан перенёс десятилетнюю гражданскую войну, – начал он. – Враждующие стороны договорились не разрушать столицу, и боевые действия велись в долинах, Гиссарской и Вахшской. Там тоже есть города, и на них обрушились тяготы столкновений. Стоит ли говорить о том, что пережило население в районах? Многие бежали в соседний Афганистан, но там их никто не ждал, сами перебивались, как говорится, с хлеба на воду.
Таджикских беженцев селили на пустырях, в ветхих шатрах, под палящим солнцем. Продуктами снабжали по крохам, вода измерялась глотками. Умирали сотнями ежедневно, и кладбище вскоре протянулось до горизонта. 
Это так говорится, гражданская война. На самом деле она носила международный характер. На стороне оппозиции воевали афганские моджахеды, арабы, украинцы, выходцы из Кавказа, были даже русские. На стороне правительственных войск – наша российская дивизия.
Мой танковый взвод перекрывал подступы к Душанбе от Гарма, горного региона. Обходного пути не было, только узкая дорога, которую теснили нагромождения скал. 
В один из боёв мой танк подбили из гранатомёта. Слетела гусеница, задымился мотор. Вот-вот пламя охватит машину, и тогда конец всему экипажу. Я был командиром и отдал приказ выбираться всем наружу.
Нас окружили боевики оппозиции. Все бородатые, волосы до плеч, в камуфляжной форме, но в афганских шапках-нуристанках
Боевики говорили по-русски, кто хуже, кто лучше, но проблемы в общении не было.
«Расстреляют», – подумал я, но страха не было, знал, на что шёл.
– Ты командир? – спросил боевик, видом постарше.
– Я.
– Тебя полагается убить, – продолжал боевик. – Зачем, русский, лезешь в нашу войну? Сами разберёмся. Мы хотим построить наше, исламское государство, а вы мешаете.
Я молчал, ожидая продолжения.
– Но ты можешь отдалить свою смерть, а то и жизнь сохранить. На бетеэре можешь ездить?
Я усмехнулся.
– Могу на любой военной технике.
– Молодец. Вон там стоит бетеэр. Экипажа нет, всех перебили. В трёх километрах отсюда, среди развалин, укрылись ваши солдаты. Не дают пройти к Гарму. Ты подъедешь к ним, обстреляешь из пушки и крупнокалиберного пулемёта, подавишь их огневые точки. Мои боевики будут идти за твоей машиной. Потом выскочат и захватят ваш опорный пункт.
Ты понял, или повторить?
 И старший боевик угрожающе тряхнул автоматом.
– Сказано ясно, – подтвердил я.
– Молодец, – снова повторил боевик.
Можно было отказаться, и тогда верный конец. А можно было рискнуть, не может быть, чтобы не отыскался путь к спасению.
Старший боевик угадал мою мысль.
– Чтобы ты серьёзно осознал свою задачу, с тобой рядом будет сидеть Абдулло. Вот он, – старший боевик стволом автомата указал на дикого видом, волосатого моджахеда. – Вздумаешь хитрить, получишь в бок пулю.
Садись, поехали. Времени у нас мало.
Я сел в кабину бетеэра, Абдулло устроился рядом со мной.
– Не гони, – предупредил старший боевик. – Ребята не должны отставать от твоей шайтаньей машины.
Двигатель бетеэра заревел, мы медленно поехали.
Скалы наползали на дорогу с правой стороны, с левой виднелся глубокий провал, по дну которого струилась мелкая речка. Машина долго стояла на солнце, броня раскалилась, пот стекал с меня ручьями.
Я молчал, молчал и сидевший рядом Абдулло. Он поглядывал на меня, и потряхивал автоматом. Палец лежал на спусковом крючке. Где-то через километр Абдулло заговорил.
– Видишь вон тот скальный выступ? – он указал вперёд. – За ним твои друзья укрылись. – К моему удивлению, боевик чисто говорил по-русски. –Сделаем так: обогнёшь выступ, за ним можно развернуться. Пока гони, как можно скорее.
Я удивлённо поглядел на него.
– Ну, чего уставился? – недовольно выкрикнул Абдулло. – Мне душманы враги, как и тебе. Я работал в кишлаке школьным учителем, меня силой заставили воевать с вами. Всё ждал случая, чтобы убежать от них. Развернёшься за скалой, встретим боевиков пулемётным огнём, а там и солдаты из засады к нам присоединятся. Отобьёмся и поедем на встречу с нашими частями.
Я слушал Абдулло и не верил ему. Что, если он проверяет меня? Но терять было нечего, решил рискнуть. Нажал на педаль газа, бетеэр взревел и помчался по пыльной дороге. Отставшие моджахеды принялись обстреливать нас, пули стучали по машине, но броню автоматным огнём не пробьёшь.
Вышло так, как говорил Абдулло. Мы отогнали моджахедов, часть их осталась лежать на просёлке, а тут и наши солдаты подоспели.
Тогда я сделал для себя вывод: никакая ситуация не бывает безнадёжной. Везде находится выход, если, конечно, ищешь его, а не смирился с поражением».
Олеся слушала Николая, как говорится, с горящими глазами.
– Вот это история, интересно, смогла бы я так?
– Конечно, смогла бы, – поддержал он её – Ты на своём месте тоже не миришься с судьбой, а стараешься противостоять ей.
– А что стало с Абдулло? – поинтересовалась она.
Николай пожал плечами.
– Война закончилась, он вернулся в школу в родном селении. Учительствует, как и прежде. Когда приезжает в город, обязательно приходит ко мне. Боевое братство никто не отменял.

День разгорался. Небо покрылось плотной пеленой белёсых облаков. Кое-где были видны голубые просветы, и сквозь них пробивались солнечные лучи, но они уже не грели. Осень брала своё, напоминая, что тёплая пора подходит к концу, и нужно готовиться к скорым холодам.
Олеся поёжилась.
– Грустно расставаться с летом. Как подумаешь, что скоро пойдут дожди, а там и снег закружит в воздухе. Не люблю я эту скучную, бесцветную пору. Одно утешение, что в Таджикистане не зима, а одна видимость. На календаре январь, а уже зелёная трава пробивается, в горах миндаль зацветает. Я видела фотографии: цветущее миндальное деревце, а ветки под снегом гнутся.
Ты видел такое?
Николай засмеялся.
– Сколько угодно, и не на фотографиях, а в жизни. Когда зимой едешь по горам в южные районы, то чего только не насмотришься?! Необычного хоть отбавляй…
Они помолчали, рассеянно наблюдая за прохожими, спешившими по аллеям по своим делам.
Николай решился.
– Всё хотел спросить тебя, да как-то неудобно было, вроде бестактность боялся совершить. Что у тебя с ногами, как ты их потеряла? Болела или авария произошла?
Олеся спокойно отнеслась к его вопросу.
– Ни то, и не другое. Я инвалид от рождения. Моей маме было девятнадцать лет, когда она забеременела. Знаешь, юношеская любовь, закружилась голова, а у природы свои законы. Когда она поняла, что будет ребёнок, то захотела избавиться от него …, от меня, то есть. К врачам обращаться побоялась, стыдно было. Слушала всякие советы, и затягивалась ремнём, чтобы живот не заметен был. Тогда, мол, будет произвольный выкидыш. Принимала всякие лекарства, в том числе, талидомид, если верно помню. Надёжнейшее, уверяли её, средство. Но избавиться от ребёнка не удалось, только вызвала сильное кровотечение. Положили в больницу, еле выходили маму и предупредили, если и дальше будет действовать таким образом, то и дитя потеряет, и сама умрёт. Она и смирилась с тем, что будет незамужней матерью. Всё вроде шло нормально, а когда родила меня, то оказалось, что самодеятельность принесла печальные плоды. Девочка, то есть я… была нормальной, но без ног... как будто их и не было. Уговаривали маму отдать меня в детский дом, там было отделение для инвалидов, но она не согласилась. Раз сама сотворила такое с ребёнком, сама и будет нести этот крест по жизни.
Поначалу я не понимала, что я не такая, как все остальные дети. Возили меня в коляске, заказывали протезы, боялись, как бы я руки на себя не наложила. Но я уродилась упрямой, буду, мол, жить вопреки своей инвалидности…

Олеся всхлипнула, промокнула глаза платком.
– Теперь ты не захочешь больше со мной видеться, моя неполноценность отвращает от меня парней.
Это «ты» вырвалось у неё невольно, и Николай согласился с новой формой их общения.
– Глупости говоришь, – возразил он, – не настолько ты обездоленная. Ты красивая, разумная, волевая. Таких девушек поискать надо.
– Значит, ты… вы… не откажешься от меня? 
Он укоризненно посмотрел на неё.
– Не откажусь, – заверил со всей горячностью. – Ты по душе мне, если я не вижу тебя несколько дней, то начинаю скучать. Мне не хватает тебя, а это о многом говорит.
Она не сводила с парня глаз, будто стремилась до конца разобраться в нём.
– А ты… – произнесла она с заминкой, – ты смог бы полюбить меня?
Этот её вопрос заставил Николая задуматься. Да, она нравилась ему, но была ли это любовь, тут он не смог бы ответить утвердительно. Любовь – это возвышенное чувство, так полагал он. Это и испытание, это и ответственность, а у него на первом плане в их встречах было сочувствие, а, может быть, даже жалость. Но жалость унижает обездоленных людей, утяжеляет их и без того непростые будни. Но признаться в этом было свыше его сил, и потому он с нарочитой бодростью проговорил.
– Не только смог бы полюбить, но обязательно полюблю. Говорить так, у меня есть все основания.

С каждым его словом она расцветала, словно он спрыскивал её живой водой. Глаза девушки стали ещё больше, и блестели, открывая их глубину и чистоту. Щёки разрумянились, рот приоткрылся, обнажив два ряда ровных, жемчужно-белых зубов.
– Как хорошо! – прошептала она. – Ты просто волшебник, ты одарил меня несказанным счастьем. Даже если мы и расстанемся, всё равно буду помнить тебя и буду тебе благодарной. А любить… я уже люблю тебя!
И тогда он сделал то, на что не мог решиться ещё пять минут назад. Он осторожно привлёк её к себе и поцеловал так нежно и с чувством, как целуют любимых девушек. 
Осень минула, наступила зыбкая, сырая зима, с частыми прояснениями, какая бывает только в Азии. На улице уже не посидишь, и он придумал, как проводить часы свиданий. Они стали ходить в кино. Поначалу она стеснялась, говорила, что можно видеться пореже, или перестоять в подъезде. Ей ничего, ноги у неё не мёрзнут, дело только в нём. Но Николай стоял на своём, благо, кинотеатр был рядом с её домом. Он вёл девушку под руку, когда они заходили в зал, и зрители провожали их любопытными взглядами. Действительно, взрослый мужчина и девушка в цвете лет, но с неустойчивой, шатающейся походкой. Однако, верно говорят: привычка – вторая натура, и любопытство окружающих уже мало беспокоило их.
Вслед за кино они открыли театры. Ходили в драматический театр, смотрели спектакли. Но они Олесе не нравились. Неестественно играют артисты, говорила она. Кричат, чрезмерно жестикулируют, не веришь им. Зато театр оперы и балета она приняла с первого раза. Балет «Лебединое озеро» потряс её. Музыка, волшебство сцены, лебеди, плывущие по воображаемой водной глади… После представления она продолжала сидеть, и по щекам её катились слёзы. «Ты что?» – спросил Николай, склонившись к ней. «Так», – ответила она и всхлипнула. Он не настаивал на более определённом ответе. Ему было ясно, что балет дал ей почувствовать свою обездоленность, а такую боль снимают только слезами. 

Парень дал ей ключ от своей квартиры и теперь после работы сразу направлялся домой. Олеся показала себя хорошей хозяйкой. В доме было убрано, готов ужин или обед, хотя он и не требовал этого. Мог и сам приготовить что-то на скорую руку. Но она не слушала его. «Как ты не поймёшь? – говорила она. – Мне нравится заботиться о тебе». 
Николай понимал, дело не только в заботе о нём. В ней пробудилось чувство семьи, а это великая сила в душе женщины.
Они ужинали, а потом шли гулять, если позволяла погода. Когда он работал в ночную смену, то завтракали, а потом, сполоснувшись под душем, Николай ложился спать. Она занималась домашними делами или читала. Книги были её настоящими друзьями, они показывали ей полноту жизни, ту самую, которой она была лишена.
Но, как бы то ни было, двусмысленность в их отношениях нарастала. Действительно, кем они были друг другу? Женихом и невестой? Но к возможному браку с ней он не был готов. Были друзьями? Но их отношения не вписывались в рамки этого понятия. Время шло, нужно было определяться, а вот этого Николай как раз и не мог. Оставалось другое: постепенно отвыкать друг от друга и снова перейти к товарищеским отношениям, с которых начиналось их знакомство. Но как это сделать?
В сказках «Тысячи и одной ночи» Николай когда-то прочитал историю одного путника, который брёл по пустыне и увидел сидящего у тропы измождённого старика. Тот обессилел и уже не мог подняться. «Помоги мне», – еле слышно проговорил старик. Путник пожалел его и посадил себе на шею. Старик стиснул её коленями и больше не желал слезать на землю. Он оказался джинном, злым волшебником. Путник таскал его на себе, выбивался из сил, но не мог избавиться от коварного джинна.
Николай не помнил, чем закончилась та история, и такова ли она была в подробностях, но суть помнилась именно такой.
Не получится ли у него то же самое с Олесей? Он всё больше привязывал её к себе, но любви у него не было, да и возможна ли она была в подобном случае? А если ему встретится женщина, здоровая, полная сил, с которой он захочет связать свою судьбу? Тогда, как?

Случай подтолкнул его от размышлений к действиям. Однажды он пришёл домой немного пораньше. Олеси в комнате не было, должно быть, она находилась в ванной. Он дёрнул дверь, она не была на задвижке и отворилась. Олеся стояла у зеркала и полотенцем сушила волосы. Она была в нижнем белье, и Николай впервые увидел её стоящей на протезах. Зрелище было ужасным, по крайней мере, для него. Короткие культи были вставлены в чаши и обхвачены ремнями. А дальше шли трубки из какого-то прочного сплава. Коленные суставы расширены и к ступням снова шли трубки. Самые ступни были изогнутыми пластинами, без всякого намёка на пальцы.
Вид девушки напомнил ему книгу «Война миров» Герберта Уэллса. В ней марсиане передвигались на таких же суставчатых конструкциях. 
Увидев парня, Олеся вскрикнула и попыталась прикрыться полотенцем. Но он уже увидел всё, что ему не нужно было видеть. Конечно, если бы чаще видел её на протезах, может быть, это было для него менее потрясающим, но то, что предстало перед его глазами, ему показалось ужасным. Он захлопнул дверь, сел на диван и так и находился в таком положении, ощущая, как колотится сердце и сохнет во рту, будто томился от жажды.
Спустя какое-то время она вышла из ванной комнаты полностью одетая. Они оба молчали, не зная, о чём говорить.
– Ты так рано сегодня? – пробормотала она.
– Сменщик попросил, – пояснил он сдавленным голосом
Этот случай стал тем побудительным толчком, который заставил его задуматься о будущем. Николай укорял себя в поспешности. Ну, встречался бы с девушкой, как со знакомой, но зачем же было обнадёживать её, намекать на возможную близость? Жалость оказала ему плохую услугу…
Николаю доводилось видеть летом, как в степи вспыхивают зарницы, похожие на молнии без дождей. Яркий проблеск высвечивает замершую равнину, уже подёрнутую чернотой ночи. Не видно очарования беспредельной степи, покрытой волнистыми травами, с полями пшеницы и ржи, расцвеченными синевой васильков. Степь хмурая, подавляющая своей однотонностью…

Такой зарницей было для него зрелище протезов, сходных с паучьими ножками. Можно подумать, что он сгущает краски, но первое впечатление было именно таким. Николаю приходилось видеть солдат, подорвавшихся на минах. Оторванные ноги, белые кости с измочаленными мышцами и лентами сухожилий… Но всё равно это были фрагменты человеческих тел, а не металлические конструкции, мало похожие на них.
И тогда Николай подумал, что будет самое лучшее, если они расстанутся. Ну, попереживает она немного, а потом жизнь войдёт в прежнюю колею. Или перейдут они в разряд просто знакомых, ничем не обязанных друг другу. Встретились на улице, обменялись приветствиями и разошлись всяк в свою сторону. Пожалуй, это было бы самое лучшее, но как это сделать…
Он стал позже приходить домой после рабочей смены, когда Олесе уже нужно было уходить. До этого он целовал её при встрече и расставании, а теперь перестал это делать. Он просто не мог себя пересилить. Стоило ему прикрыть глаза, и перед ним появлялась картина: Олеся перед зеркалом на тонких, металлических прутьях протезов. К горлу подкатывалась тошнота, и он торопливо уходил в кухню.
Она вроде бы не замечала его охлаждения, была такой же ровной в обращении и спокойной. Но как-то раз, придя с работы, он обнаружил дверь квартиры запертой. Олеси не было, она не ждала его, а на столе лежал ключ от входной двери. Забыть его она не могла, значит…
Он предложил ей сходить в кино, она отговорилась занятостью. В разговорах она не смотрела ему в глаза, избегала встречаться взглядами.
Николай заметил, что лицо её осунулось, побледнело, прежняя одухотворённость подёрнулась пеленой отчуждённости. 
Больше она не приходила к нему домой, виделись они всё реже, и это радовало его. Как говорится, всё шло по плану.

Но как-то раз, подходя к своему подъезду, он заметил в сумерках фигуру девушки, которая хотела укрыться за стволом тополя, но сделала это неловко. Он успел заметить, мало того, услышал сдавленные всхлипы. Николай подошёл к дереву и увидел Олесю. Она прижалась к дереву и плакала так горько и неутешно, что в душе у него со звоном лопнула струна недавней решимости. Он понял, что её отчуждённость была напускной. Она подыгрывала ему, выказывая равнодушие. На самом деле, переживала и так сильно, что готова была пойти даже на крайние меры. И завеса эгоизма, как кора, покрывавшая ствол дерева, стала осыпаться с его души. Он понял: то, что он делал, было ничем иным, как предательством. Можно предать того, кто сильнее тебя, и найти тому оправдание. Объяснить это завистью, собственной неполноценностью, стремлением сравняться с тем, кто возвышается над тобой. Но предавать того, кто слабее тебя, кто нуждается в тебе, наконец, любит тебя, это низость. Вся глубина его падения открылась ему.
Николай обнял Олесю и привлёк её к себе. Она, всё ещё всхлипывая, прижалась к нему. И эта беззащитность окончательно сразила его. 
Он гладил её по голове, целовал мокрые от слёз щёки, пытался подыскать слова утешения. Но те, которые находились, были такими невыразительными…
– Ну, что ты, глупенькая? – говорил он ласково. – Мне нужно было многое обдумать, потому и получился такой разлад. 
Она всхлипнула.
– Я думала, ты бросил меня. Мне не хотелось жить.
– Ну и напрасно. Нам ещё жить и жить вместе.
Она подняла голову и с надеждой посмотрела на него.
– Нам… вместе…
– Именно так, – подтвердил он. Решимость вызрела в его душе, как спелый плод, и других слов больше не требовалось.
– Неужели так бывает?
– Так будет, – твёрдо сказал он, и больше не сомневался в этом.

Художник Аннет Логинова.