Катехизис либерала

Б. Акунин «Мiр и война»; М., «АСТ», 2020.

А вот вам, чтоб служба медом не казалась – «Мiр и война»! И в четырех томах, даром что 272 страницы с узкой полосой набора и шесть десятков иллюстраций. Спасибо, батоно Чхартишвили, теперь знаю, чего ждать дальше: романа «Наказание за преступление» и 150-страничной тетралогии «Дон тихий». Собственно, и сама «История российского государства» была карамзинской парафразой – но сюртук Николая Михайловича автору явно не впору пришелся. Так не примерить ли толстовку графа Льва Николаевича?

За новый акунинский опус я принимался с мужеством обреченного, поскольку вводные не сулили ничего доброго. Большое видится на расстоянии? – ага, уже. На расстоянии оно неизбежно превращается в хохму. Трагедия Гражданской благополучно погребена под толщей чапаевских анекдотов. Что уж говорить о первой Отечественной? – сабля, жженка и конь гусарский верхом на пьяном поручике Ржевском. По счастью у Б.А. хватило остатков вкуса, чтобы избежать хоть этих клише. В батальной прозе детективисту делать нечего, в результате возникла усадебная. На качестве, впрочем, это никак не отразилось: эксклюзивное, акунинское – проверенное временем, консьержками и офис-менеджерами.

В выходных данных «Мiра и войны» значится «консультант по иллюстрациям». Не в первый раз говорю, что самому сочинителю остро необходим консультант. А лучше бригада: ведь что ни книга – то, прости Господи, «Цветочный крест» в новом изводе. Комментарии можно издавать отдельной брошюрой, поэтому ограничусь несколькими беглыми ремарками.
Крепостные помещицы Катиной выудили из реки мертвую односельчанку в кумачовом ситцевом платье. Ну-ну. Ивáновские да московские ситцы на ярманках шли втридорога, поскольку набивали их вручную. И было так вплоть до 1828 года, покуда купец Спиридонов не запустил аглицкую машину. Максимум, на который могла рассчитывать убиенная, – ситцевый плат.

Сын барыни Катиной, корнет, сложил голову в Италийском походе при штурме Чертова моста. И стоит над ним камень с лаконичной надписью: «Ростислав Луциевич Катин (1775–1800)». Для справки: Чертов мост чудо-богатыри штурмовали 14 сентября 1799 года по старому стилю. Брали мост пехотинцы – егеря 13-го полка да орловские и архангелогородские мушкетеры. Кой черт занес кавалериста в горы, где коннице в принципе нечего делать? А звание корнета, по Брокгаузу и Ефрону, в Российской императорской армии было введено в 1801-м. Впрочем, это вопрос спорный…

Дьячка местного кличут Варравой; именно так, через два «р», смех и грех – видимо, в честь булгаковского Вар-Раввана. Что ж так слабо, Григорий Шалвович? Уж сразу бы Сатанаилом нарекли.

У священника отца Мирокля отчего-то один постный день на неделе – пятница. Батюшка, куда среду-то девали? Да что с него взять? – вольтерьянец и афеист, хотя у Акунина еще не то бывает.

Реконструкция языка всегда на высоте. «Хороший рысак-иноходец стоит вдесятеро, вдвадцатеро более подводной лошаденки», – понятно, что речь о подводе, но звучит совершенно по-идиотски. Вроде детской шутки про конно-водолазные войска. А когда герои переходят на императивы в духе Остапа Бендера: «Командовать операцией “Овес” буду я!» – тут хошь святых выноси…

Думаю, для дегустации продукта этого вполне достаточно.

В жанровом отношении «Мiр и война» – солянка сборная. Роман начался как кровавый детектив, продолжился тихоструйным бытописанием, затем из всех стволов грянула баталистика, которая плавно перетекла в детектив. Для особо понятливых: у нас тут кольцевая композиция и единство всех элементов повествования. На самом деле ретро-детектив прибит к войне 1812 года единственным гвоздем – образом мельника… но какой он мельник? – маньяк он здешний. На войне герой, а в мирной жизни душегуб и нехристь. Впрочем, об этом в свой черед.

Детектив как таковой не состоялся, несмотря на шаблонный кунштюк с несколькими подозреваемыми. Злодея легко вычислить по не менее шаблонному кунштюку с говорящей фамилией – Лихов. Тьфу, аж до оскомины – это и в карамзинские-то времена был отъявленный моветон…

Военная составляющая любопытнее будет. Стало быть, барыня Полина Афанасьевна Катина хлеба отродясь не сеяла, предпочитая овес, который всегда можно сбыть в Москве фуражирам. А как супостат Бонапартий на матушку Расею дванадесять языков привел, и вовсе ждала баснословных барышей: свои втридорога не купят, так уж французья-то не поскупятся. И отправилась с таким бизнес-планом к оккупантам. Тут – внезапно, merde! – выяснилось, что в военное время ничего не покупают – реквизируют. И хлеб, и овес, и скотину. Короче, нашла m-me Катина приключений на задницу. И кабы только на свою. Мужички решили хлеб у Grande Armée отбить – не вышло. А вот село Вымиралово басурмане в отместку дотла спалили. Да заодно и барскую усадьбу. Барыня уговорила мужичков партизанскую войну затеять. Как кто-то сострил на livelib, Плохиш придумал мстить буржуинам за то, что остался без варенья и печенья – хотя кто ж ему виноват?..

«Мiр и войну» и впрямь можно было бы принять за средней руки анекдот, кабы за ним не стояло нечто большее. Редко говорю об идейной стороне текстов, но тут волей-неволей придется. Григорий Шалвович, изволите видеть, из Британии туманной привез учености плоды – катехизис либерала, отменной жесткости документ, рядом с которым нечаевский «Катехизис революционера» – устав пансиона для благородных девиц. Итак, по пунктам.

Равенства не существует. Отсюда – необходимость самовластья и прелести кнута, акунинская аристономия с оглядкой на Платона: «Взять тот же крепостной обычай… Это издавнее устройство не чьим-то коварным промыслом образовалось, а природным укладом отечественной жизни… Наверху голова думает, решает. Ниже плечи – тяжесть держать, руки – работу делать, ноги – по земле ходить. Всякому органу и члену свой труд и своя ответственность. На что ногам свобода? Или, упаси бог, рукам? Куда им без головы?»

Законы и этические принципы следует соблюдать до тех пор, пока это выгодно. Понадобился Катиной предприимчивый староста – выкупила из тюрьмы скопца-подкормщика (еще одна чушь: при Александре I скопцы были в большом фаворе вплоть до инцидента с племянниками графа Милорадовича в 1820-м). Понадобились барыши – не погнушалась гешефтом с французами: «Чай не мамаева орда идет, а европейская армия». У бабушки амбар горел, шел мимо дедушка да <censored> погрел…

Взятку следует легализовать: «Повесили бы на видном месте, под портретом своего царя, вывеску, что пересечение границы – услуга платная, и всем было бы легче». Гавриила Харитоновича Попова не припоминаете?

Героизм – патология. «Про героя вот что понимать следует. Он много полезней не живой, а мертвый. Герои навроде тебя, они только на войне хороши. А для мира и для мiра вы такие не надобны. От вашего бесонеистовства одно зло». Видимо, тахарруш в Кельне ничему не научил толерантного грузинского европейца.

Уважающий себя социум матриархален: «Женщины, насколько вы мудреней и интересней мужчин. Тех можно линейкой иль аршином померить, даже самых умных, а вас, бывает, ни в какую меру не вместишь». Мужчина – ничего не значащий рудимент: как резонер отец Мирокль возле ведуньи матушки Виринеи, как инфантильный Митя Ларцев возле деловитой интеллектуалки Сашеньки Катиной. Неповиновение женской воле строго карается: не послушал корнет Катин маменьку, променял сперва на девку непотребную, потом на ненужную войну – канун да свеча молодцу…

Мужчины – люди низшего сорта, орки и гоблины в этом прекрасном мире. Лучший из них – мельник Кузьма Лихов: силен да ловок, умен да оборотист, на войне до подпрапорщика дослужился. А стал таким, потому что тестостерон маньяку девать некуда. Оттого лица мужеска пола подлежат принудительной кастрации: «Все зло на земле от мужской похоти. Вы поглядите на них: чисто звери щетинные!.. Будь я царь-государь, издал бы указ: всех парней женить пораньше, а как свой долг перед людским родом сполнят, по трое детишек произведут, всех убелять, отсекать срамные уды», – вещает скопец Платон Иванович. Андреа Дворкин и Валери Соланас на том свете рыдают от умиления. Батоно Чхартишвили, сами-то как – уже? А то как-то оно неубедительно выходит без личного примера. Кстати, что насчет женского обрезания? – у скопцов-то было приято. Ну да, некоторые равнее, это мы уже выясняли.

Роману не хватает самой малости: эскадрона нетрадиционных уланок под началом чернокожей Надежды Дуровой. Тогда наступит хармсова «чистота порядка» и грянут евроовации.

И последнее: Катины отмечены родинкой на лбу – потомки князя Клюквы из одноименной повести. Аудиокнигу «Мiр и война» начитывал Александр Клюквин. Что не ясно? – Бог шельму метит, как еще в одной акунинской повести.
Одно, все-таки, не ясно: какого рожна «АСТ» печатал эту развесистую клюкву тиражом в 30 000 экземпляров?