Очень своевременная книга

Захар Прилепин «Ополченский романс»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2020...

Новая книга Прилепина о Донбассе читателю вряд ли нужна: хватило бы и трех (или сколько их там? – уже со счета сбился) предыдущих. Зато необходима автору – как соль во щи, как масло в кашу.
В «Некоторых» З.П. знатно накосячил – и даже сам не понял, насколько. А то не видали бы мы книжки. Грибные жульены и гусаки под фруктовым соусом из донецкого ресторана «Пушкин», обнимашки с Михалковым и Кустурицей, концерт Хаски, посиделки с Моникой Белуччи, Белград и Женева, донецкая водка, китайская водка, ром, ракия, вино, коньяк… И венец всему – гранатомет РПГ-9, не известный ни в одной армии мира. Не ту окопную правду поведал публике Захар Бронебойный, ой не ту… От него кровопролитиев ждали, а он гусака съел – тоже мне, певец во стане русских воинов. Потому работа над ошибками стала просто неизбежна. 

Есть и еще стимул: партия «За правду», очередной проект Натана Дубовицкого. До выборов в Госдуму всего ничего, тут уж не грех о себе напомнить: мол, не все по кабакам да баням кровь проливал. Тем паче Прилепина читают и на выборы ходят одни и те же люди: разведенки, которым за. Ибо и то, и другое можно делать лишь от острой сексуальной неудовлетворенности. Срочно за ноут – и ублажать, ублажать, ублажать. Вплоть до галочки в бюллетене.

Есть и еще стимул. З.П. нынче занят важным делом: пришивает майорские погоны к кольчуге князя Пожарского: «Сегодня перед нами снова нависла угроза. Нам не нужен новый Майдан. Мы создали организацию, чтобы его предотвратить. “Гвардия Захара Прилепина” – это постоянно действующее ополчение». Угроза, нависшая перед (?!) нами, – конечно, высший стилистический пилотаж: писано на коленке с единственной целью – покрепче электорат пугануть. Но верьте: рука Прилепина Отечество спасет. Да тут, как на грех, «Союз добровольцев Донбасса» выступил со скандальным заявлением: не воевал товарищ замполит, просто бывал наездами на передовой. Что прикажете делать? – эх, комроты, даешь пулеметы!

Очень своевременная книга. По всем статьям.

«Романс» состоит из 14 рассказов. Лишь в первом тексте сборника протагонист – безымянный штатский. По остальным 13, как цыганы по Бессарабии, кочуют ополченцы Лютик, Дак, Худой, Скрип, Лесенцов, Вострицкий, Болт, Ангел… в общем, силами до взвода. Подозреваю, товарищ замполит замахнулся было на роман, да пришлось отдать в печать огрызки – о причинах я уже докладывал.
Незадача в том, что романы Захар Фугасный еще кое-как пишет, а рассказы – вообще не умеет: идеями не богат. Самые значимые его опусы скроены по чужим лекалам: «Санькя» – по горьковским, «Обитель» – по довлатовским. Тотальное отсутствие мыслей в романе можно кое-как декорировать, но в малой прозе – при всем желании не получится: негде и нечем. Рассказ требует предельной концентрации смысла и действия; без идейной опоры сюжетные и композиционные конструкции мгновенно рушатся. Взгляд и нечто – скверный фундамент для малой формы, но ничего другого З.П. предложить не в состоянии. Первый же сборник «Грех» отменно это подтверждал: автор ликвидировал как класс сюжетостроение, внутреннюю логику текстов и событийную обязательность. Примеров потом было, как у дурака махорки: материалом для «Ботинок», «Восьмерки» и «Семи жизней» служил тот же основательно подтаявший пластилин. В «Романсе» выяснилось, что другого материала у Прилепина попросту нет.

Подзахарки, однако, дружно имитируют восторг на грани оргазма. В рецензии Алексея Колобродова «демиурги, продюсируюшие словесность в неведомых нам координатах», соседствуют с «гусеничным ходом жизни» и прочим невнятным символизмом, достойным Бальмонта со товарищи. Помнится, физик Александр Китайгородский предупреждал: платье из словесной шелухи – любимый наряд рениксы.
Давний вердикт Аллы Латыниной куда суше и отчетливее: «Рассказы Прилепина – возможно, вполне сознательно – аморфны, в них главное не движение сюжета, а чувство, ощущение, настроение. И эта их аморфность и фрагментарность становятся особенно заметны, когда они собраны вместе». 
У «Романса» те же проблемы с опорно-двигательным аппаратом: полная и безоговорочная бесхребетность, которую настойчиво выдают за подтекст. Хемингуэй тут у нас, понимаете ли. Все тексты сборника выстроены по одной и той же схеме: вялотекущая километровая экспозиция плюс ключевой абзац, а иногда и фраза. Якобы невероятной глубины и значимости.

В «Дороге» успешный топ-менеджер Вострицкий собрался на войну «от легкости жизни, и еще оттого, что мироздание, казалось, окосело, скривилось, съехало на бок». Дети, кто понял дядю Женю, поднимите руки. Дальше читателю предстоит долго продираться через рвы, надолбы и проволочные заграждения ничего не значащего нарратива: таможенный досмотр, покупка чая и пирожков, знакомство с местными собаками, смотр пустых машин на обочине. Вострицкий раза три покурит, глотнет переслащенного чая, скормит невкусные пирожки шавкам, в пути у него раз пять проверят документы… И лишь в последнем абзаце добрый автор растолкует, зачем затеял эту эпопею: герой удалит из телефона все контакты – чтобы подлые укропы в случае чего не звонили родным и не требовали выкуп. Ладно, оборвал мужик все связи с прежней жизнью. На это ушло ровно 159 слов. Для чего понадобились еще 3 990 – не знаю. Боюсь, и Захар Осколочный не знает.

Кстати, «Дорога» – далеко не худший образец. В «Луче» тот же Вострицкий, уже командир отделения, будет на протяжении 11 163 слов курить, есть гречку, загружать в автобус боекомплект, слушать песни Боба Марли в исполнении рядового Растамана, чтобы в финале увидеть продырявленный тент грузовика и понять: работает снайпер. Само собой, без регги никак не обойтись.
Здешние ружья не стреляют, – их, похоже, и не заряжали, – а все дороги ведут в никуда. Малая проза Прилепина рассчитана на живейшее читательское соучастие – домысливание и досказывание. Вылитый тест Роршаха или Пальмера: вот картинка, а что на ней – вам решать. Впрочем, самые важные выводы автор дилетантам не доверяет – преподносит в готовом виде. Без всяких игр в подтекст:
«Я однажды видел такую надпись в туалете: “Не льсти себе, подойди поближе”. В смысле: не то и весь пол зальешь, и на брюки себе попадешь. Это, знаешь, Украины касается вполне. Так и хочется сказать: Украина, не льсти себе. Нет у тебя такого достоинства, которое ты себе намечтала. Подойди поближе». И прочий агитпроп, достойный Первого канала.

Укропам с мизерными достоинствами противостоят чудо-богатыри. Как и в предыдущей книжке. Там, помнится, некто Граф сжевал колоду карт, не запивая водой, а в детстве водил гулять на цепи трех быков. Кто б еще объяснил, на кой в хозяйстве три быка, – но это так, к слову. Нынче примерно те же функции выполняет Скрип: «Скрип мог съесть таз – ну, хорошо, – полтаза шашлыка и, следом, десять, а то и пятнадцать плиток шоколада. Алкоголь он любил не очень, зато ценил напитки, хоть сколько-нибудь напоминающие кумыс, и мог выпить ведро – ладно, треть ведра, – скажем, кефира. Зато сразу». Из «Некоторых» в «Романс» перекочевал и Захарченко – здесь он фигурирует под позывным Командир. И, разумеется, достоин лишь приторного обожания: «Лесенцов знал Командира две недели и один день. И это были удивительные две недели. Ради них стоило прожить предыдущие сорок лет». Эмоциональная доминанта книги – традиционный прилепинский симбиоз сентиментальности и жестокости: «мозги по всему салону, кишки по всему окопу», помноженные на нежную и родниковую, как поцелуй восьмиклассницы, любовь к друзьям-однополчанам… отставить шуточки в строю! Говорю же, «Романс» читателю совершенно не нужен: все до оскомины знакомо.

Про содержание, думаю, все понятно. А форма… она у Захара Подкалиберного неизменна со времен приснопамятной извивающейся гниды: 
«Вторым следовал Дак, спрятав автомат за полог куртки», – а пáруса у куртки невзначай не было? Или попоны? Теперь понимаю, отчего затея с ватниками «Захар и Егор» накрылась банным тазом – тот еще дизайнер старался. 
Плюс россыпи диких, немыслимых тропов, выдумать которые может либо пьяный в хлам, либо упертый сюрреалист. Хотя возможен и третий вариант – пьяный в хлам сюрреалист:
«В магазин ворвался кто-то незримый и огромный, снеся взмахом крыла целую полку разноцветных бутылок», – и как крыло-то удалось разглядеть, если он весь такой незримый?
«У Лесенцова была короткая стрижка, резкая проседь посреди головы – словно его лизнули серебряным языком», – а что, серебро пачкается? Не знал, спасибо за консультацию.
«Сам себе Вострицкий напоминал отравленного осьминога – его раздражали собственные, так сильно отросшие, руки и ноги», – поздравляю, переворот в малакологии: для отравленных головоногих характерен ускоренный рост конечностей.
А есть еще и «синеглазый смех», и «перелетные брови Брежнева»… Вы, товарищ замполит, воля ваша, что-то нескладное придумали. Над вами потешаться будут.
Хотя это вряд ли. У российского читателя благодаря Елене Шубиной со товарищи давным-давно «приятный сквозняк в почти обнаженном мозгу» – вот тут прилепинский слововыверт ну о-очень близок к истине…

5
1
Средняя оценка: 3.25745
Проголосовало: 470