«Я Родину чищу от грязи и пыли...»

***

Здравствуй, Святыня самарская –
Жизни волжанина нить!
Гордую, вольную, царскую – 
Как мне тебя не любить?..

Ты моя суть и значение,
Тем и душе дорога.
Гонишь ты Волгу течением,
Крепишь её берега.

Твёрдая мудрая Старица,
Прочно сидишь ты в седле!
Плачу… и тянет покаяться
Отчей могучей земле.

Трудолюбивая, справная, –
Даришь, чего ни спрошу.
Выпью я чарку заздравную,
Хлебом твоим закушу.

Всё, что тебе мною сказано,
Связано общей судьбой.
Ты мне ничем не обязана,
Сам я в долгу пред тобой.

*** 

И вроде жизнь овита новью,
И чисто вымыто крыльцо,
Но не забыть мне это вдовье
Любимой отчины лицо.

Как скорбны времени прорехи,
Мутит сознание моё,
Когда заброшенные стрехи
Не ждут драчливых воробьёв.

И боль стегает повсеместно,
И забываешь про покой,
Когда вздыхает мост древесный
Над застоявшейся рекой.

Уже не кажется огромным
Замшелый старенький погост.
А в шаге – царские хоромы,
И увеличен их прирост.

Былое накрепко подпёрли
И погубили что могли.
Но до сих пор ещё не стёрли
Святейший храм с лица земли.

Стоит отшельник одичало,
Молчат его колокола.
В нём упокоено начало
Всего, чем отчина жила.

Гляжу в тоске на поголовье
Бездушно-алчно-деловых.
Вся жизнь – сплошное предисловье,
А смерть – загадка для живых.

Почтарь

Вскрывает сонливые веси
Зарницы кровавый янтарь,
И грязь сапожищами месит
К селу подходящий почтарь.
Степенно и важно ступает
По русской земле, и тогда
В глубоких следах проступает
Апрельских проталин вода.

В простом неказистом обличье, –
Сельчан от кручины спасёт.
Охваченный гомоном птичьим,
В дома «треуголки» несёт.
Слезьми изойдутся бабёнки,
Что весть получили с боёв,
И в каждой убогой избёнке
Нальют почтарю до краёв.

И снова – то езжим, то пешим,
Земле оставляя свой след,
В село фронтовые депеши
Сутулый несёт силуэт.
Кряхтит он устало, не зная:
Иные грядут времена,
И в красках цветущего мая
Навеки утихнет война.

*** 

Бабы на речке полощут бельё,
Видно, как часто колышутся груди.
Шавка, имея к ненастью чутьё,
Брешет на небо, где сотни орудий
Метко прицелятся, залпом пальнут,
Эхо раскатится вдаль по ухабам,
И на минуточку груди замрут,
Видно напуганы чуткие бабы.
Дружно подхватят корзинки скорей
И босиком по тропе мимо рощи
Мелкой трусцой до родимых дверей…
Шут с ним, с бельишком…
Потом дополощут…

Дед Афанасий

Простейшая утварь, скоромная пища,
Чаёк погоняет – и словно в раю…
Но дед Афанасий был вовсе не нищим,
Скорее богатым на душу свою.

Рукастый старик починял без запину
Всё то, что сельчане ему волокли.
Хоть гнула нужда стариковскую спину,
Не падок он был на чужие рубли.

Протоптана к дому Афони дорожка,
Ватагой ребяческой дед окружён.
На праздник в цветастой рубахе, с гармошкой,
Задорной частушкой всегда снаряжён.

А если охальник в селе заведётся,
Отходит, бывало, словцом, как метлой.
Жаль, сердце Афони лет десять не бьётся,
Утихло оно под тенистой ветлой.

Но в памяти русской, как в вечном запасе…
Ответят сельчане, кого ни спроси,
Что видится часто, как дед Афанасий
С лукавой улыбкой глядит с небеси.

Память в клювике

Небеса до капли слёзы выжали,
Пёс залаял где-то за избой.
Были мы, судьба, с тобою рыжими,
А теперь седые мы с тобой.
Раньше счастье было осязаемо,
Глянешь, так и плещется в горсти.
Мы терпенья у Иисуса заняли,
Чтобы крест тяжёлый донести.

Годы вниз спускаются по лестнице,
Кто же нас от старости спасёт?..
Ласточка летящей доброй вестницей
Нашу память в клювике несёт.
В ней ребячий смех летит околицей,
Тот же лай собаки и дожди.
Сходим в церковь, может успокоится
Наша боль щемящая в груди.

Двенадцать шагов

А солнце ребром – с краю,
А дождь моросит частый.
Двенадцать шагов к раю –
Двенадцать секунд счастья.

Пусть в высшей своей мере
Оно расцветёт где-то…
Двенадцать шагов к вере,
Двенадцать шагов к свету.

А тело кнутом били,
Чтоб плуги тягал в поле.
Двенадцать шагов к силе,
Двенадцать шагов к воле.

Ты скажешь: «Чего ради
Волочь тяжкий крест этот
Двенадцать шагов к правде?..
Там тоже её нету!..»

И только одно небо
Надежде моей радо.
Двенадцать шагов влево…
Двенадцать шагов вправо… 

Свадьба в Ивановке

В деревне сегодня гулянка,
Старухи дают трепака,
Пока рассыпает тальянка
Повсюду свои жемчуга.
Разлит самогон по стаканам,
С едою скоромною стол,
Сегодня слепого Ивана
Возводят на брачный престол.
Иван надираться не будет,
И яства ему не нужны,
Он чувствует пышные груди
И губы любимой жены.
Авдотья, как Ваньша, незряча,
И память её коротка,
Но всё же, большая удача,
Что встретились два голубка.
Не видят повсюду разора,
Не думают в город бежать,
Брюхатой Авдотьюшке скоро
Наследника надо рожать.
Казённо звенела посуда,
Стучали об пол каблуки,
В деревне Ивановке всюду
Остались одни старики.
Но радость в морщинистых лицах,
Как в рай припасённый билет –
В Ивановке скоро родится
Горластый младенец на свет!
Ивана, не пьющего грамма,
Готовились сделать отцом,
Все ждали рожденья Адама
В деревне, забытой Творцом.
Ликует, почуяв влюблённых,
Церквушка, в кой жизни на «дых»
В оконных – без стёкол – проёмах,
Таких же счастливо-слепых.

Ах, если бы…

Ах, если бы долю таланта от Бога
В своей голове бесшабашной иметь,
Я выбрал бы в жизни иную дорогу
И век не считал бы карманную медь.

Забылись бы разом Есенин и Пушкин,
Поэмы писать я не хуже смогу,
Когда Миротворец по лысой макушке
Погладив, добавит извилин в мозгу.

Ах, если б здоровья процентов на двести
Господь даровал, стали б цели ясны, –
Летел бы в ракете с Гагариным вместе
В галактику к тёще моей на блины.

Но коли силёнок во мне маловато
И способ набраться ума незнаком,
Орудую денно и нощно лопатой,
А так же граблями, метлой и совком.

И чтоб обо мне в небесах не забыли,
Мечты и задумки в душе не губя,
Я Родину чищу от грязи и пыли,
И Родина мне доверяет себя.

Художник: Сергей Феденко.