Кайся, кайзер!
Кайся, кайзер!
Вакуум без памяти
Биосфере посвящается
Каждый год исчезает до 2% видов животных
Банальная истина
Каждый год вырубается ежегодно около 15 миллиардов деревьев.
Каждый год в атмосферу, воду и почву выбрасывается 980 миллионов тонн отходов.
Каждый год из-за плохой экологии умирают 13 миллионов человек.
Прописные истины
1.
Нас никому не сбить с пути,
Нам всё равно, куда идти.
М. Жванецкий
Откуда мы пришли, куда ушли, куда
Язык ведёт нас, над какой мудрёной бездной,
И доведёт куда – не вспомним никогда,
А времена не выбирают, как известно.
О, в вакуум без памяти мы влюблены –
Взасос, паденья несвободного манкурты,
Слепых бесцельных векторов овны,
Хозяева и подчинённые абсурда.
Свобода слаще выбора, а выбор – блеф,
Возможность выбора – Лукавого наследье,
А мы, ура, свободней всяких-яких Ев,
Плюс-минус жизнь, душа. Одна, вторая, третья…
Зато, ура, себе мы сами на уме,
Зато к пространству ни вопросов, ни ответов.
Так не мешайте сгинуть нам самим во тьме,
Мы справимся, мы сами справимся, хоть в этом.
2.
Мы всё снесём, разрушим подчистую,
Мы всех угробим.
Планету плоскую, пустую,
Похожую на Гоби,
Нам любо видеть, с жизнью мы враждуем
И пребываем в злобе.
Все вирусы мы арестуем,
Всех птиц утопим.
Мы истребители, и мы наложим вето
На жизнь, на биосферу.
У нас такая цель, такое кредо,
Такая вера.
Горючий воздух с признаками тренья,
Горячий воздух с признаками тленья,
Горящий воздух с призраками тленья,
Моря сухие,
У нас такие устремленья,
Мечты такие!
Насильники, убийцы и бандиты
В триумфе власти,
У нас такие аппетиты,
Такое счастье!
Наш путь к стерилизации планеты
На четверть пройден.
Немыслимо желаем в это гетто,
Усилия утройте!
Мы для того лишь стали ядовиты,
Чтоб сдохнуть сами.
Самим себе мы дикари и квиты
Под небесами.
3.
Что лучше нам – Венера или Марс?
Усеять плитами могильными
Любую плоскость семимильными
Шагами, превратить свои дома
В могилы, всё для нас тюрьма,
Куда ни плюнь, мы ссыльные.
Что лучше нам, а что негоже –
Убийство или суицид –
Нет разницы, для нас одно и то же;
Средь трав и тварей плебисцит
Не провести уже, он невозможен,
Уже исчезла жизнь как вид
Существования материи.
***
Тряхнёт Алтай – падёт Венесуэла.
Что сдержит нас теперь, детей индиго,
Рыдать, рыдать по собственному делу,
Родным, но неудавшимся расстригам –
Убийцам, что родились после нас?
Проходит Чудо незнакомцем – мимо…
Кто нас, предтеч безумных, остановит –
Орать от скорби по своим любимым,
По лопнувшим надеждам – в море крови,
По светлому грядущему – без дна?
Зальёт Тибет – обуглится Аляска,
Последним в мире – имбецил родится.
Лишь обнажится микросхема Наска,
И одинокая хромая птица –
Луна – совсем останется одна.
Узрели мы: герои все погибли.
Узнали мы: сдались все че гевары.
Лишь Хаоса гольфстрим всегда незыблем,
И звёзды сверху – света самовары –
Насмешливые, пялятся на нас.
Идолы в коконах
Ночь. Убаюкали и укачали
Землетрясения – нашу постель.
То, что наш жребий жесток и печален –
Ты не докажешь улыбкам детей.
Можно задолго до пульса погоста
Всё потерять, растоптать, растерзать.
Сказочных птиц окольцовывать – просто.
Сможешь ли замуровать небеса?
Идолы клоунов в коконах бледных
Слушают, как от своей наготы
Пепел бледнеет под небом рассветным.
Ластится к аду Святая Святых:
Наша земля и – ничья в одночасье:
Та, что стесняется наших следов,
Та, что боится быть смешана с грязью,
Та, что просеет нас, как решето…
Молниям целиться глупо в жар-птицу.
Идолы тайно флиртуют со злом.
Людям же сказано было – делиться.
Вот и поделимся, и поделом:
Я тебе – Вечность, а ты мне – мгновенье,
Я тебе – Сердце, а ты мне – стрелу.
Помни, что даже во время затменья
Смелые идолы светят во мглу.
Остановить конвейер
Своих мы, по подобью, прорастили двойников
Из мрака рыхлого, толчёного замесов,
И вот – передаём им нашу боль и мессу,
Проклятья все, и – в тень уходим, глубоко.
Ты привыкай, ты привыкай – уже, сейчас,
Все, поголовно – двойникам своим доверят судьбы,
А сами – сгинут в чёрном, где лишь – улизнуть бы
От ловких, вызверенных пыток Палача.
И мы приходим с кладбищ, чтоб писать стихи,
И чай наш так похож на кровь, как нефть на воду,
Мы в сотый раз твердим предсмертную икоту,
И, длясь, отходим кладбищам – замыливать грехи.
Но наши двойники на нашу топь обречены,
На холмик наш под солнцем, мчащимся по встречной,
И нас никто не убедит из – в чёрном – подвенечных –
Прервать цепочку клонов, вставших у стены.
Бес в ребро
Успехам современной генетики посвящается
Да, наш предок – пробирка. Увы, эволюция – блажь
Удалых чингачгуков мышленья,
Белокожих индейцев науки, плетущих коллаж
Всех просчётов, догадок, сомнений.
В этих недрах, сбиваясь, спивается пульс Паганини,
Снится марионеткою Дарвин
И бредут чингачгуки среди земноводных актиний,
Каждой симпатизируя ларве.
И подопытен мозг, и подопытны мысли и разум.
Гулко недрствуя в сновиденьях,
Мы кладём полоумие в хрупкие алые вазы,
В суету этих камер храненья.
Ночь хранит ароматы всех лун, что упали, взлетели,
И букеты всех звёзд – под копирку.
Мы же – каждую ночь, засыпая в болотной постели,
Угождаем всё в ту же пробирку.
Пожалуйста
Бесу целовал уста
Каждый, кто грешит.
Выдай мне, пожалуйста,
Дубликат души.
Мне и всем, кто падает,
Всем, кто строит ад,
Люцифера радуя,
Нужен дубликат.
Чтоб во время оное,
Распиная грех,
Плачи похоронные
Обратились в смех.
Набег
Мы долго притворялись камнями и пылью
На дороге, по которой шли…
Помнишь ли тот дом, в котором мы жили,
Словно короли,
Помнишь ли?
Приди туда снова. Мы до сих пор в нём, может,
Как и прежде, живём,
И не смят, не запущен, не заброшен
Наш дом?..
Мне показалось, что ты ждёшь меня в этом доме…
Прячась от новых жильцов.
Прижимаясь к углам. Не здороваясь ни с кем кроме
Забывших твоё лицо.
Оседая на форточке то серым хрусталиком пыли,
То кленовым листом.
Отдыхая на столе букетом роскошных лилий, или
Туманом обняв дом…
Я пришёл и проверил. Посмотрел в чулане.
Заглянул под каждый куст
Около дома. Искал твои руки в тумане.
Мне показалось.
Этот дом пуст.
Восстанье против мирозданья
Бренность – не в телесном,
А в души движенье
Через: Мирозданья
Все законы, Знанье,
Вечность, жизни, бездны…
Бренность – пораженье.
Но – отказ от душной
Жизни в тел костюмах
Для души: восстанье
Против Мирозданья,
Пусть оно бездушно:
Не простит, не думай!
Меж чредой рождений
Чуть притормозишь, и:
Ты пред Мирозданьем –
Агнец на закланье,
Чтоб не знали тени,
Кто тенями движет.
Кси, пси, фита, ижица…
Мы увидим, бросая последний свой взгляд,
Обитаемый мир – под плитою надгробной.
Но какие костяшки у Бога болят,
Если жизнь во Вселенной – нежизнеспособна?
Беспокойная оледенелость, Земля,
Дом родной для случайностей, круговоротов! –
Ты считаешь до ста, но тебя – обнулят.
Нам с тобой не покажут дорогу – в обход, и
Светофоры небесные испепелят
(Во спасенье дорога – бикфордова лента)…
Обречённая опламенелость, Земля,
Голограммы Вселенной кочующий центр! –
Атмосферы забрало лежит на полях,
Как сражённая тьмой допотопная падаль.
Герметичность Ковчега – не больше, чем кляп,
В корабле даже трещины дышат на ладан.
Жизнь, что крыса, бежит с твоего корабля –
В никуда, в небытье, всем пустотам за ворот.
Невесомая окаменелость, Земля,
Никому дела нет до того, что бог – Ворон,
И слетаются стаи его ангелят,
Чтоб вкушать наши осоловевшие толпы,
Что Вселенная – это божественный ляп,
Что она – холодна и пуста, будто колба,
Никому дела нет, что потом, за чертой,
После ада – в пустынной и мёртвой Вселенной –
Никого, кто нашёл бы в ней наше Гнездо,
Ничего, что могло быть столь быстрым и тленным,
И на дне её нет ничего – ни от нас,
Ни от тех, кто ещё, после нас, мог родиться,
Ни чего-то того, из чего бы – со дна
Удалось новой жизни возникнуть – в темнице.
Религвия
…Но смерть – неподвижна, являясь лишь брешью
В стене между миром и миром. Я вот
Считаю Загробье – всего зарубежьем,
Далёким ли, близким – смотря для кого.
Мне надобно знать, чем пульсирует темень,
Куда стрельнет молния, где её цель,
Чтоб быть в нужном месте и в нужное время,
И в молниях плавать, доверясь грозе.