Горькая правда. Преступления ОУН-УПА (продолжение)

Нельзя отождествлять бандеровцев
со всем украинским народом.
Виктор Полищук

Журнал «Камертон» продолжает публикацию перевода книги канадского публициста, политолога, доктора философских наук Виктора Полищука «Горькая правда. Преступления ОУН-УПА», впервые изданной в 1995 году в Торонто на украинском и польском языках небольшим тиражом на собственные средства автора. Порой к названию книги добавляют еще и «Исповедь украинца».

В этой части публикации Виктор Полищук довольно подробно рассказывает о своей семье и своей биографии. Но скорее это не автобиография, в большей степени это мемуары, которые позволили автору не только дать емкое описание взаимоотношений поляков и украинцев, но и объяснить причину, по которой, как он сам говорит, у него появилось непреодолимое желание написать эту книгу.

«Я не украинофоб и не полонофил» и «пишу на тему ОУН-УПА с позиций украинца, который не является коммунистом и не является националистом», – указывает он. 

Вместе с тем, не является Виктор Полищук и антикоммунистом, хотя и упоминает о своих работах «Права человека в теории и практике СССР», «Права народов в теории и практики СССР», «Очерк анатомии большевизма», основной мыслью которых называет то, что «зло большевизма началось уже с Ленина, а не как тогда показывали, со Сталина». Работы эти, хотя и содержат критику, указывают на ряд несовпадений марксизма с марксизмом-ленинизмом, теории с практикой, но являются скорее философскими и юридическими, а не идеологическими, и ни в коей мере не призывают к какой-либо борьбе советской властью, тем более вооруженной. К тому же многие выводы, касающиеся того, что принято называть перегибами советской власти, совпадают с теми, которые в разное время были сделаны самими ее высшими органами.

Не в меньшей степени будет способствовать пониманию, почему Виктор Полищук называет украинский национализм фашизмом, империализмом, тоталитаризмом и даже расизмом раздел о вопросах терминологии, который позволит исключить разное ее понимание, как, к примеру, происходит с англоязычными источниками, в которых слово «национализм» близко по значению слову «патриотизм», что «широко используют украинские националисты в своем влиянии на англоязычное окружение, в формировании взглядов англоязычных политиков, англоязычных средств массовой информации на украинский национализм, который после войны в глазах западного мира изображают как патриотическое движение, которое боролось с большевизмом и даже с нацизмом».

Михаил Корниенко

Начало книги можно прочитать здесь. 

 

РАЗДЕЛ 2. ТЕМА И АВТОР

Я всегда обращал внимание не только на то, что написано, но и на то, кто написал. На тему ОУН-УПА, их преступности и совершенных преступлений написано много, в частности, польскими авторами. На эту тему писали украинские советские авторы, и они обращали, прежде всего, внимание на антибольшевистский террор ОУН-УПА, кроме этого, они в своем написании были ограничены требованиями партийной идеологии. Считаю, что читатель имеет право знать те детали из жизни автора, которые могут пролить луч света на его попытку видеть события объективно. Обычно информацию о себе не предоставляют авторы исследований, однако, в этом случае мой труд представляет, кроме собранных написанных материалов и информации респондентов, также своего рода опыт через автопсию (исследование какого-либо предмета собственными глазами в противоположность знакомству с ним путем рассказов других лиц, – прим пер.). Иначе выглядит дело, когда опыт по автопсии исходит от поляка, а иначе, когда об украинском национализме пишет украинец, между прочим, на основании собственных наблюдений, разговоров, которые тоже являются доказательством. Пишу на тему ОУН-УПА с позиций украинца, который не является коммунистом и не является националистом. Пишу на тему, на которую с критических позиций никто из украинцев до сих пор не писал. Поэтому читателю, как украинцу, так и поляку, надлежит дать информацию. Тем более, что родился я от отца украинца и матери польки. Представленная здесь информация об авторе касается исключительно национального аспекта.

В межвоенное время на Волыни, иначе, чем в Галиции, в смешанных украинско-польских семьях отлично складывались отношения. В Галиции, в связи с властвующим среди украинцев греко-католическим (униатским) вероисповеданием, догматически и организационно подчиненным Римско-католической Церкви, членами которой были преимущественно поляки и галицкие украинцы, действительные браки могли заключатся то в одной, то в другой церкви, то есть в церкви римского, латинского или же восточного обряда, когда супруги были смешанные, польско-украинские. В такой будущей семье сыновья, когда речь идет о вероисповедании, и даже национальность, шли по отцу, а дочери по матери. Складывались на первый взгляд удивительные семьи, в которых одни дети были римскими католиками и поляками, а другие – греко-католиками и украинцами. Это потому, что с римским католицизмом по обычаю отождествляли польскую национальность, в то время как с греко-католицизмом – украинскую национальность. Такая была традиция, которая впоследствии стала трагедией для многих в смешанных семьях.

На Волыни сложилась иная традиция. Там украинцы были, как правило, православными. Перед тем, как венчаться, будущая семья супруги решала: идти в церковь (православную) или в костел (римско-католический)? И хотя юридически вероисповедание не связано с национальностью, супруги и рожденные от них дети, если брак заключался в православной церкви – становились украинцами, напротив, если брак заключался в костеле – вся семья, то есть супруги и дети становились поляками. Такая была традиция. О том, в каком обряде – православном или католическом – должны были венчаться смешанные супруги, решали такие факторы как эмоциональная ангажированность, интеллектуальное преимущество одного из будущих супругов или его имущественное положение. Все споры между будущими супругами и их родственниками о том, должна ли она, семья, стать православной украинской или католической польской, решались перед браком. Такая развязка, кажется, была лучше, чем традиция в Галиции, которая в самом зарождении смешанных супружеских пар не способствовала полной консолидации семьи. В нормальном обществе это не должно вызывать проблем, но не в условиях примитивно-националистического отношения к «чужакам» идеологии ОУН.

Отец мой — Варфоломей, сын волынских, хозяйничающих на шести гектарах крестьян, окончил среднюю агрономическую школу в Белокринице, расположенной недалеко от Кременца. Мать, по крещению Анеля Витковская, происходила из бедной, сотни лет назад осевшей на Волыни, польской многодетной семьи. Мой дед, Ян Витковский, был работником без профессии. У матери было всего 2 класса приходской школы. Поэтому не удивительно, что мои родители венчались в православной церкви – перед браком мать перешла в православие и получила имя «Нина». Интересной может быть информация о том, что только старший брат моей матери, Антон, женился на польке, и то в то время, когда в ходе II мировой войны всю их семью Витковских по непонятным причинам на некоторое время эвакуировали на Люблинщину, в город Дубенки. Младший мамин брат, Станислав, женился на украинке с Кубани, еще более младший брат Мечислав, которого все знали как Митьку, женился на украинке Полине, они стали украинцами, младшая сестра Геля вышла замуж за украинца и стала украинкой, самый меньший брат Юзеф женился на православной чешке Нанде, и стали они украинцами, и только самая младшая сестра Сабина вышла замуж за украинца, заключив брак в костеле, и дядя Василий стал Базилем, стал поляком.

Тем не менее, все, живя в предместье, за исключением многодетной семьи брата Антона, разговаривали между собой по-украински. Даже тетя Сабина с мужем Василием, хотя и заключили брак в костеле, разговаривали между собой по-украински.

Я, как и мои сестры, воспитывался в украинской патриотической семье, которая, однако, не имела ничего общего с пренебрежением к полякам или евреям. Ближайшим нашим соседом был еврей Гершко, с которым отец и мать разговаривали исключительно по-украински, так же как и мы, дети, с его детьми. Никогда между нами не было ссор, а на еврейскую пасху сосед давал нам мацу.

В нашем городке не было украинской школы, поэтом я ходил в польскую, а читать и писать по-украински научил меня отец. Окончив в 1939 году семь классов, я сдал экзамен в коммерческую гимназию в нашем городе, однако, война и арест отца большевиками 17 сентября 1939 года перечеркнули планы моей дальнейшей учебы. Все каникулы мы, дети, проводили в селе, у деда и бабы. Ни от них, ни от кого-либо в селе тогда я никогда не слышал плохого слова в адрес поляков или евреев. Село было однонациональным, украинским, спокойным, работящим. Характерно, что никогда, ни летом, ни во время рождественских или пасхальных праздников, которые, как правило, мы проводили у деда и бабы в селе, я не видел там пьяного человека. У моих деда и бабы за год уходило не более пол-литра водки: по маленькой рюмке выпивали дедушка, мой отец и дядя Иван. На домах не было замков, двери запирали колышком, что означало, что никого дома нет. О кражах никто не слышал. Разве, что откуда-то с Подолья, как говорили, иногда появлялись конокрады, да и это было редко. Поэтому конюшни запирались на засов. Пишу об этом, чтобы дать образ спокойного волынского села, которое во время войны (не это, собственно, село) стало местом многих неслыханных трагедий. О национализме до войны мне не приходилось слышать, но много было разговоров о коммунистах. Мой отец был активным украинцем, боролся за ведение богослужения на украинском языке, где-то в 1932 году ездил в Почаев и там, во время какого– то торжества, именно он выбросил с высокой почаевской колокольни длинный, достающий до самой земли украинский желто-голубой флаг. А возвращался из Почаева с православным епископом из Луцка, заезжали к нам, мать угощала. Именно тогда этот епископ посадил меня возле себя в авто и прокатил меня больше километра. Я впервые проехался на авто. Не знаю фамилии епископа.

Отца, как я говорил, большевики арестовали 17 сентября 1939 года, и больше я его никогда не видел. Одни говорят, что его убили большевики в Дубенской тюрьме по приказу начальника НКВД Винокура в конце июня 1941 года, когда отступали перед немецкой армией, другие же говорят, что замучили его вместе с другими в подземелье монастиря Бернардинов в Дубно, где в последние годы найдено большое количество человеческих останков. А остальную семью, то есть мать, двух сестер и меня, большевики депортировали 13 апреля 1939 года в североказахстанскую область, за Урал. Большинство депортированных составляли поляки, но между ними были и украинцы, евреи, белорусы.

В селе Бахмут, в Северном Казахстане, в дом нас принял выселенный в 1930 году с Подолья Михаил Гутовский. Плату за жилье с нас не брали, все мы, то есть наша семья и бездетные супруги Гутовские, жили в одной комнате, потому что больше их, комнат, не было, в ней также была кухня. В 1941 году нас взяли на строительство железной дороги Акмолинск-Карталы. Жили в бараке около 200 человек под одной крышей, без перегородок, нары возле нар – поляки, четыре семьи украинские, две белорусские и одна еврейская. И, хотя жили в нищете, хотя работа была тяжелая, донимал голод и холод – на одного разу не было ссор на национальной почве. Все понимали друг друга, поляки между собой разговаривали по-польски, украинцы по-украински, кроме этого, вперемешку, – один раз по-польски, один раз по-украински.

В 1941/1942 годах многие поляки пошли добровольцами в армию ген. Андерса. Я не пошел, потому что я – украинец. В ноябре 1944 г. в рамках акции Союза польских патриотов в СССР (Ванда Василевская, Альфред Лямпе), когда я работал в паровозном депо в Акмолинске, организовали перевозку поляков из Казахстана на Украину, тогда уже освобожденную из-под немецкой оккупации. Нас, нашей семьи, не было в списках, потому что мы – украинцы. Сестры и мать в то время работали на железной дороге под Карагандой. В ноябре в Северном Казахстане была уже зима, морозы до 30° (явное преувеличение по поводу ноябрьской погоды, обычно во второй декаде ноябре начинает замерзать осенняя слякоть, и средняя температура составляет около минус 5ᵒС, минус 15-20ᵒС – это заморозки, – прим. пер.). На станции Акмолинск II формировался эшелон с поляками для их перевозки на Украину. На Украину! Можно представить мои чувства – поляки едут на Украину, а я, украинец, остаюсь в Казахстане. Я решил действовать. Пошел к знакомой польке госпоже Ванде Хомич, которая была назначена старшей над эшелоном. Сказал, что и я хочу ехать. Она сразу же, без всяких колебаний, согласилась, хотя прекрасно знала, что мы – украинцы. Эшелон формировался больше недели, не все поляки имели возможность приехать из Акмолинска: то кто-то заболел, то председатель колхоза не дал коней, то еще что-то. А я работал. Чтобы поехать за матерью и сестрами – нужно время. Нужно сделать так, чтобы на работе меня не искали. И я повредил себе правую руку: зажег на ее поверхности смоченную в нефти вату. Таким образом я получил «бюллетень» и поехал товарняком под Караганду, забрал сестер и мать и возвратился. Мы успели до отправления эшелона на Украину. На Украине, на Левобережье, в Днепропетровской области, в совхозе мы жили и работали с ноября 1944 по март 1946 года. Жили и не знали в то время о том, что происходит в Западной Украине. По договоренности между правительствами Украинской ССР и Польши весной 1946 года поляки должны были выезжать в Польшу. И снова нас не было в списках на репатриацию. Потому что у нас были паспорта с указанием национальности: украинцы. Тогда я написал своим родным, которые и прислали мне из моего города метрику (свидетельство) о рождении моей матери, в которой указывалось, что она крещена в костеле, а значит – полька. Я снова обратился к полякам, мол, и мы хотим в Польшу. Кто же, после Казахстана, хотел остаться под большевиками? Поляки согласились и внесли нас в списки. Мы сожгли советские паспорта и оставили страну под названием СССР. Я дважды спасался от пребывания под большевиками: раз в ноябре 1944 года в Акмолинске, и тогда мне помогла полька Ванда Хомич, и раз в Васильковском совхозе на Днепропетровщине, в феврале 1946 года. И тогда, когда мы ехали эшелоном из Казахстана, и когда мы ехали из Днепропетровщины в Польшу, о нас в вагоне знали, что мы – украинцы.

В первые дни марта 1946 года эшелон задержался в Перемышле, в который успели убежать мои тетки: Сабина с дочерью и Геля с мужем и детьми. Те, последние, хотя и были украинцами, убежали перед большевиками, хотя не имели за собой никакой вины. Они из Тимошишиных стали Томашевскими, Сергей стал Юзефом (есть польское имя Sergiusz — Се́ргиуш, – прим. пер.), Владимир (сын) стал Владиславом (есть польское имя Włodzimierz – Влодзимеж, – прим. пер.), а Людмила (дочь) Люциной (в польском языке также есть Ludmila, – прим. пер). Мы остались в Перемышле. С тетей Сабиной я начал разговаривать, как и всегда, по-украински. Она меня сразу же перебила:
– Не смейте признаваться, что вы украинцы. Здесь такое творилось и еще творится, что невозможно описать. Я все объясню.

После того, как нам дали помыться, когда выбросили нашу завшивленную одежду, накормили, тогда и начали рассказывать – о пленных, об украинской полиции, об уничтожении евреев, об УПА, об убийствах поляков, о польской полиции.

Именно тогда, в марте 1946 года, я впервые услышал об УПА, о бандеровцах. Меня охватил ужас. Мне посоветовали ехать в Западные Земли, что я и сделал. С того времени я скрывал свою национальность. Мне казалось, что я – один-одинешенек украинец на всю Польшу. В городе Легница я стал работать слесарем, окончил курсы водителей.

Осенью 1946 года на улице города я встретил товарища из Казахстана, поляка Богдана М. Тот знал, что я украинец, успел уже узнать об УПА. Знал кое-что о бандеровцах. Слово за слово и он сказал, что стал учеником педагогического лицея и посоветовал мне начать учебу. Только, – говорит, – не признавайся, что ты украинец.

Я окончил педагогический лицей, а впоследствии, вместе с тем же Богданом М., стали мы студентами юридического факультета Вроцлавского университета. Окончив его, я получил назначение на работу в прокуратуру, работу я начал в городе Явор, где жила моя мать.

И так наступил 1956 год. В Варшаве появилось Украинское общественно-культурное общество, начала выходить украинская газета «Наше слово». Я стал писать для этой газеты, о чем и узнал шеф Воеводской прокуратуры во Вроцлаве Ян Земба. Он вызвал меня к себе и во время разговора я ему заявил, что я – украинец. Он приказал мне прекратить писать для украинской газеты. Я на это ему сказал, что то, что он говорит, это «национализм чистой воды». Он приказал мне написать заявление об увольнении из органов прокуратуры, а мне тогда не хватало нескольких месяцев для того, чтобы впоследствии стать адвокатом без отдельных экзаменов. Я сказал: «Если у вас есть основания – выбросьте меня дисциплинарно».

Уволился я из прокуратуры как раз тогда, когда мне это было выгодно, но имел уже за собой первый опыт антиукраинского отношения ко мне.

С 1956 года все, кому нужно и не нужно, знали о том, что я украинец. Я начал работать юрисконсультом в райисполкоме, на предприятиях. Девять лет я пытался, чтобы меня приняли в адвокатуру. Хороший мой знакомый, судья, однажды повторил мне слова местного адвоката: «Мы этого ск… сына украинца не примем!».
Приняли. Впоследствии этот адвокат выражался обо мне суперлятивами (в данном случае слово высшей (как положительной, так и отрицательной) оценки чего-либо, – прим. пер.), мы стали друзьями.

Работая в адвокатуре, я имел еще два приключения, связанные с моей национальностью. Как-то раз один из адвокатов, под хмельком, совсем без национального контекста, сказал в мой адрес: «Этот украинец с черным поднебесьем» (аналог русского «с черной душой», «с двойным дном», – прим. пер.). Никто его не поддержал, он вынужден был оставить работу в Яворе. А в другой раз я услышал такую точку зрения о себе: «Иди к тому ск… сыну украинцу, он выиграет тебе дело». Это повторил мне клиент.

Я никогда до конца не смирился с фактом вражды между частью украинского и частью польского народов. Меня, который жил, играл, учился и впоследствии работал в Казахстане среди поляков и украинцев, всегда после марта 1946 года мучил этот вопрос. В 1948 году, в рамках уроков польского языка, мы в классе писали на заданную тему: «Мечты моей жизни». Преподавателем польского языка был магистр Зигмунт Островский, человек высококультурный, чувствительный педагог, о котором впоследствии узнал, что он, после освобождения из «офлага» (сокращение от Offizierslager für kriegsgefangene Offiziere – концентрационный лагерь для интернированных офицеров, первые такие лагеря появились в 1939 году после завершения военных действий в Польше, – прим. пер.), в Германии женился на вывезенной на принудительные работы в Германию украинке. Так вот тогда я написал, что моей мечтой является сделать что-то в направлении сближения двух народов – польского и украинского, потому что, мол, «из одного сам происхожу, а среди второго вырос». Я этим не сказал, что я украинец, но мысли мои понравились преподавателю, с этого времени он стал уделять мне больше внимания.

В 1956 году, уже работая в Яворе, я решил попробовать написать на Юридическом факультете Вроцлавского университета докторскую диссертацию на тему «Юридическая ситуация национальных меньшинств в Польше». Я написал соответствующее заявление, беседовал по этому вопросу с проф. Мицельским, который благосклонно отнесся к моему замыслу. Но деканат не отвечал на заявление. Тогда я обратился к моему доброму знакомому, доктору юридических наук, прекрасному лингвисту-полиглоту, преподавателю латинского языка, Михаилу Сташкову. Он, хотя человек и высококультурный, но склонный к непосредственности, предложил мне: «Виктор, выбери себе другую тему для диссертации, потому что эта – «говном воняет». Это означало, что тема о юридической ситуации национальных меньшинств в тогдашней Польше – не желаемая. Ведь с самого учреждения Польской Народной Республики почти официально провозглашено, что Польша после II мировой войны — однонациональное государство. Желаемое тогда принималось за действительность. Вопреки фактам. А в этой диссертации я хотел поднять, в частности, вопрос применения к лемкам и другим украинцам в Польше основ коллективной ответственности, неконституционности переселения в административном порядке украинцев на западные и северные земли Польши.
Еще работая в прокуратуре, я в 1957 году пытался организовать в Яворе кружок УОКО — Украинского общественно-культурного общества. Были расклеены по всему городу и уезду сообщения о времени и месте собрания. Приехали активисты УОКО из Вроцлава. Приехало немало лемков, в частности, из села Помоцне. Я произнес короткую речь, выбрали правление кружка, решили добиваться организации пункта изучения украинского языка в селе Помоцне. Все состоялось официально, на собрании присутствовал представитель Отдела внутренних дел райисполкома, был кто-то из милиции. Я же их всех и они меня знали – городок небольшой, а я был прокурором. Да на этом все и закончилось. Правление кружка не действовало, не нашлось среди украинцев учителя украинского языка, но после разговора с ксендзом Здиславом Звежинским из села Помоцне, мать которого была украинкой, тот при случае отправлял богослужение для лемков по-украински.

Один из моих сыновей, проучившись три года в украинском лицее в Легнице, последний класс учился в лицее в Яворе. В местном клубе культуры организовали конкурс декламирования. Мой сын читал стихотворения Тараса Шевченко «Полякам». Об этом узнал учитель, классный руководитель в классе сына. На ближайшем уроке он прочитал «лекцию», которую можно было назвать: «Не смейте пропагандировать украинскую культуру, потому что украинцы – это преступники, головорезы, бандиты». В связи с этим я написал жалобу директору лицея, общался с ним на тему: нельзя отождествлять бандеровцев со всем украинским народом. Об этом случае я также сообщил в районный отдел образования.

И еще я имел дело, связанное с этим сыном. Он сдавал экзамен в Медицинскую академию во Вроцлаве, но не был принят, потому что происходил из интеллигентской семьи, а преференции были установлены для детей рабочих и крестьян. В связи с этим, как было заведено в то время, мы с женой обратились с жалобой в воеводский комитет партии в Легнице и даже поехали туда на беседу. Нам, однако, отказано в поддержке, ссылаясь на то, что мы ее не заслуживаем, потому что… мы отправляли сына в украинский лицей! Ну, понятная вещь, мы на такое заявление, изложенное инструктором воеводского комитета партии Иреной Сенкевич, написали жалобу, однако ответа на нее не получили.

В 1977 и 1979 годах я посетил Канаду, после чего я решил эмигрировать из Польши. В связи с этим я написал в Воеводское отделение милиции заявление, которое сокращенно здесь процитирую:

ЗАЯВЛЕНИЕ

Нижеподписавшийся, Виктор Полищук, адвокат, зам… в связи с представлением на выезд в Канаду на постоянное там жительство, заявляю:

В основе моего решения лежат причины национального характера. В частности, то обстоятельство, что я не чувствую себя полноправным гражданином ПНР. Ниже даю краткое обоснование моего в этом деле положения …

Приведенное здесь, это всего лишь фрагменты событий, которые сохранились в моей памяти. Считаю, что описанное здесь мной, является результатом политики ПНР, которая сводится к построению однонационального государства. Не моим делом является критиковать эту политику, а ее проявлением являются официальные заявления и формулировки, авторы которых – руководители государства и партии. Достаточно того, что сошлюсь на речь кол. I секретаря Е. Терека, который во время праздника молотьбы сказал, что будет делить новый урожай так, чтобы хватило его «для всех поляков и полячек».

Дело национальных меньшинств ПНР относится к стеснительным, что не требует доказательств. Концепция однонационального государства реализуется с самого начала… Результатом такой политики является очень быстро прогрессирующая ассимиляция украинского населения…

Исходя из таких условий я и моя жена… решили начать усилия о разрешении на эмиграцию в Канаду…

Мои действия в направлении получения паспорта на эмиграцию в Канаду связываются с таким вот инцидентом. Еще когда я работал младшим ассистентом на кафедре государственного права, я, изучая материалы источников, пришел к выводу, что СССР – тоталитарное, антигуманное государство, что это есть не что иное, как российская империя. У меня было много профессиональной литературы, изданной в Польше и СССР, в частности на Украине, предметом которой был государственное устройство СССР. В 1977/1978 годах я написал две работы-эссе, каждый более чем на сто страниц машинописного текста: «Национальный вопрос в теории и практике СССР» и «Права человека в теории и практике СССР».
Зимой 1979/1980 годов я написал большое, более чем на 200 страниц, исследование п. н. «Очерк анатомии большевизма». В первых двух трудах, как видно из их заголовков, я раскрывал противоречие между советской теорией и практикой, в то время как в третьем, опираясь на анализ опубликованных документальных трудов, я доказывал, что зло большевизма началось с Ленина, а не как в семидесятых и восьмидесятых годах показывали, со Сталина. Как ни это странно, я, опираясь на опубликованные в СССР труды, сумел доказать, что именно Ленин заложил фундамент централизованного российского государства, которое с 1922 года называлось СССР. Я привел ряд доказательств жестокой, иногда даже абсурдной, а всегда антигуманной политики Ленина. А Сталин был лишь его, Ленина, больный безграничным самовластием, учеником, который стал тираном. Эти тезисы о Ленине я выдвинул во время, когда Иван Дзюба в своем труде «Интернационализм или русификация» ссылался на Ленина, отводил ему роль защитника украинцев, украинской культуры и языка в том числе.
Однако тогда и там Иван Дзюба не мог иначе доказывать руссификационную политику КПСС-СССР.

Копии всех тех трудов я высылал в письмах в Канаду. Некоторые из этих писем попали в руки польской Службы Безопасности, которая напрасно искала их автора (я же не указывал своего адреса, а письма отправлял из разных городов Польши). Только тогда, когда я начал пытаться эмигрировать в Канаду, упомянутая С. Б. связала авторство перехваченных частей моих трудов с моей личностью. Тут скажу, что моя профессия юриста, моя работа в прокуратуре в Яворе, юрисконсультом в райисполкоме, в адвокатуре дала мне в результате множество знакомств. Нельзя мне было не знать коменданта милиции, начальника Службы Безопасности, судей, прокуроров. Так вот, вследствие того, что мою личность связали с перехваченными письмами, дошло до разговора в воеводском отделении милиции – отделе Службы Безопасности. Должен сказать, что всегда разговаривали со мной вежливо. В то время начальником политического отделения был мой добрый знакомый полковник И. В. Поэтому во время разговора, майор, фамилии которого я не помню, показал мне перехваченные копии моего последнего труда и спросил: «Это вы автор?". Я не стал отрицать. Возник между нами разговор, во время которого дошло до такого более-менее диалога:

– Вы в своем заявлении написали, что хотите эмигрировать в виду своей национальности, почему вы не едете на Украину?

– Господин майор, именно в это время идет сессия польского сейма. Каким языком пользуются на ней послы?

– Что за вопрос – конечно, польским.

– То-то и оно: а все сессии Верховной Рады Украины ведутся на русском языке. То какая же это для меня Украина?
Майор не очень хотел верить сказанному мной, но аргумент принял, высказав свое удивление. Я ему сказал, что я думаю о государственном устройстве СССР, что с ним я никак не соглашаюсь. Тогда майор сообщил мне, что перехваченные письма с моим трудом были подвержены экспертизе, и что эксперт сделал вывод, что автор – «обсессионный (обсессия – психологический термин, означающий навязчивую мысль, неотступное желание чего-либо, сопровождающаяся тревогой, беспокойством, – прим. пер.) антибольшевик». Подозреваю, что этим экспертом был проф. Ян Вятр. Именно эту формулировку «обсессионный» связываю с его личностью, потому что он часто употреблял ее в своих выступлениях.
В связи с этим инцидентом, майор предложил мне написать заявление-объяснение, что я и сделал. Вот его содержание:

ЗАЯВЛЕНИЕ

Виктора Полищука, зам…, составленное по требованию KB МО в Легнице.
Человек, разменявший пятьдесят лет, непьющий, не поддерживающий широких дружеских контактов, живя в провинции, начинает думать о прошлом, начинает анализировать свою настоящую жизнь.

В моем случае, когда дети выросли, жена все время занята домашними делами, когда по телевидению нет ничего интересного, имея за собой множество прочитанных книг — я начал рассуждать над тем, что было. Почему сложилось так, а не иначе? Почему одно время я оказался в этом, а не другом месте. Иными словами, приходит время «пофилософствовать». Я проанализировал мои детские годы, молодость, которую провел в Казахстане, судьбу семьи, в частности, отца. Темы моих рассуждений не подходили для того, чтобы ими поделиться с кем-либо. Кого интересуют личные дела? Однако они происходили на определенном историческом фоне.
Именно в то время, каких-то пять лет назад, я начал думать, что мои рассуждения я должен перелить на бумагу. Может это какая-то исповедь? Однако я никому не говорил об этом. И так проходило время…

В труде я исключительно легально в Польше и СССР изданными источниками. Я мог также, без ссылки на источник, писать, опираясь на услышанную по радио информацию с запада, например, из публикаций трудов О. Солженицина. Каждый раз все цитаты происходят из абсолютно легальных изданий в Польше и СССР.

Мой труд расцениваю как абсолютно легальную деятельность…

Явор, 14.03.1981
Подпись

Я сознаю, что много пишу о личном, но есть для этого причины: Я хочу, чтобы было ясно, что пишу не с позиций поляка, что пишу с позиций украинца.

Меня в Польше, по моему мнению, никак не могли «соответствующие органы» расшифровать. Знали, что я украинец, но не могли установить моих контактов с украинскими националистами. Потому что таких контактов не было. Мне почему– то кажется, что, в голову «этих органов», никогда не приходило, что могут быть украинцы не националисты. Меня и выпустили из Польши (отбыл я на корабле в мае 1981 года) по-видимому, потому, чтобы не иметь хлопот еще и с украинским диссидентом. И, подозреваю, выпустили, не будучи убежденными, что я — не националист. Я оставил Польшу как тот, который знал лишь о существовании в прошлом бандеровцев, об их преступлениях. Но знал я об этом из одного источника – из польского. Приехав в Канаду, я абсолютно ничего не знал ни о «мельниковцах» (ОУН(м) – одна из двух фракций, возникшая в 1940 г. в результате раскола ОУН, вторая ОУН(б) – бандеровцы, – прим. пер.) ни о «дивизионщиках» (то есть служивших в дивизии СС «Галиция», – прим. пер.), тем более, ни о «двойкарях» (ОУН(з) – Организация украинских националистов за рубежом, возникла в результате раскола в 1954 г. созданных С. Бандерой 1946 г. Иностранных частей ОУН; «двойкари» можно перевести как дублеры, – прим. пер.). С украинским национализмом я столкнулся здесь, в Канаде и в США.

Также в Канаде я не оставил мысли о сближении украинцев и поляков. Именно потому, а также с целью заработать пару долларов, я написал ряд статей сначала для польской газеты «Звйонзковец» («Колокольчики», – прим. пер.), впоследствии для «Эха тыгодня» («Эхо недели», – прим. пер.). Украинские газеты гонорар не платили. В польской прессе я пользовался псевдонимами «Ян Мазуркевич», «Чеслав Блащик» и другими, а писал я, прежде всего, на темы устройства СССР, а также такие, как, например, «Добро помнить», вспоминая по случаю Рождества – как праздновали на Волыни украинцы и поляки. В дальнейшем я написал ряд полемических статей уже под собственной фамилией, преодолевая тенденцию некоторых польских авторов в направлении пересмотра существующих границ между Украиной и Польшей. Лишь для примера приведу здесь некоторые заголовки статей для польской прессы в Торонто: «Фальсификация истории», «Свет и тень украинско-польской встречи», «Злая судьба ред. Яцека Боженцкого», «В чьих интересах?», «По вопросу восточных границ». Написал я также ряд писем в редакции газет, одни были опубликованы, другие — нет. Были случаи, когда представители некоторых польских организаций не желали даже со мной разговаривать. Тем не менее это меня не отталкивает. Я установил контакт с редактором польской «Газеты», в которой на протяжении десяти месяцев было напечатано свыше ста страниц моих переводов из украинской прессы, с Украины и новостей из той же прессы.

Зачем я тут обо всем этом говорю? Затем, чтобы было известно — кто является автором этого труда, каково его прошлое. Чтобы поляки не сказали: А что ты делал в 1943 году? Чтобы украинцы знали, что я не украинофоб и не полонофил. Потому что я — обычный украинец, которых миллионы, обычный человек, который людские достоинства ставит выше вроде бы национальных интересов. Почему «вроде бы»? А потому, что настоящий патриотизм не противоречит общечеловеческим, в частности, христианским идеалам.

Раздел 3. ВОПРОСЫ ТЕРМИНОЛОГИИ

«Слово» — это языковая единица, которая представляет собой звуковое выражение о предмете или явлении объективного мира. Слово может иметь форму устную или письменную. Объективно — каждый предмет или явление должны иметь одно слово для их определения. Каждое слово имеет свое содержание. Но бывает, что в одно и то же слово разные люди вкладывают разное содержание. Причиной этого могут быть разницы в происхождении слова у разных народов, этнических групп. Вот, например, иноязычное слово «национализм» имеет одно содержание в континентальной Европе, в частности, в Восточной Европе, и совсем другое в Америке. В этом конкретном случае причиной разницы в понятии «национализм» является разница в понятии слова «нация», от которого этимологически происходит «национализм».

Но и в Европе в слово «национализм» разные группы населения вкладывают разное содержание. Для одних это – абсолютно негативное понятие, для других – позитивное. Поэтому, если уж темой этого труда является оценка Организации Украинских Националистов (ОУН) и созданной ею Украинской Повстанческой Армии (УПА), – слово «национализм», более точное понятие украинского национализма, будет предметом анализа в отдельном разделе. Имеется, однако, ряд других слов, понятий, которые требуют уточнения, в частности для того, чтобы была возможность лучше понять автора.

События, которые стали причиной написания этого труда, происходили на юго-западной территории Полесья, на Волыни и в Галиции. Эти территории в украинской литературе принято называть термином «Западная Украина». Таким, собственно, термином буду пользоваться и я. Я понимаю, что этот термин может не нравится некоторым полякам, которые упомянутую территорию привыкли называть «Кресы Всходни». Это до II мировой войны действительно были «восточные крессы» (окраины) Второй Речи Посполитой, однако, политическая карта сегодняшней Европы свидетельствует, что названные здесь территории являются Западной Украиной. Это, в конечном итоге, отвечает моему утверждению, что речь идет об этнических украинских землях.

В польском, как в конечном итоге, и в русском языке, не существует соответствия украинскому названию территории «Галичина» (произносится «Галычына», по-русски более традиционно называть эти территории «Галицией», такой вариант в основном и будет использоваться в переводе, – прим. пер.). В польской литературе Галицию принято называть «Галицъя Всходня». Этой терминологией пользуются также некоторые украинские диаспорные историки и публицисты. Поскольку считаю определение «Восточная Галиция» неадекватным действительному положению вещей, то в польской версии этого труда буду использовать названия: «Галицъя», хотя было время, когда я предлагал эту исторически-географическую страну называть «Галичина» в польском языке тоже. Однако, учитывая постоянное ударение в польском языке на предпоследнем слоге, такое название в этом языке звучит несколько дико, так как в украинском языке ударение в этом слове ставится на последний слог.

Почему я против названия «Восточная Галиция»? Потому, что это искусственный, родом из Австрии, термин. В ХІ-ХІІ веках существовало Галицкое княжество со столицей в Галиче (отсюда и название княжества), на севере которого было Владимирско-Волынское княжество. Оба эти княжества в начале XII в. объединились, приняв название Галицко-Владимирское княжество. Впоследствии эти земли принадлежали Польше, но после первого разделения в 1772 году они вошли в состав Австрии, которая назвала их Королевством Галиции и Владимирщины (потому что Волынь не стала австрийской). По-немецки название это звучало «Галициен унд Льодомериен» (Königreich Galizien und Lodomerien, – прим. пер). После третьего расчленения Польши в 1795 году в Австрию вошли также земли с Краковом, Радомом, Люблином включительно, следовательно, то есть земли к западу от Галичины. С того времени земли, которые вошли в Австрию после третьего расчленения Польши, стали называться «Западная Галиция», в то время как территории, которые вошли в состав Австрии после первого расчленения Польши, как бы автоматически стали называться «Восточная Галиция». Этот термин является термином разговорным, а не научным, его не должны употреблять в частности историки, а также публицисты (Wielka Encyklopedia Powszechna, Warszawa, 1963, t. 4, стор. 86, – прим. авт.).

Когда буду говорить о Волыни, то буду иметь в виду не всю исторически-географическую территорию, которую называют Волынью, а только Западную Волынь, которая до 1939 года входила в состав Речи Посполитой Польши.

Ввиду того, что программа ОУН с 1929 года делает ударение на этничность украинских земель (Петро Мірчук: "Нарис історії ОУН", Мюнхен, 1968, стор. 93, – прим. авт.), становится необходимым проанализировать это понятие. Сделать это необходимо тем более потому, что в понятие «этнические украинские земли» ОУН вкладывала и в дальнейшем вкладывает весьма широкое содержание и связывает с ним свою стратегию – построение Украинского Самостоятельного Соборного Государства. В слово «Соборное» вмещает «все украинские этнические земли», причем оно иногда приобретает империалистическую окраску, о чем будет речь идти речь.

В мире, который нас окружает, нет ничего вечного, еще полтысячи лет до нашей эры Гераклит из Эфеза (Эфесский) сказал: «Панта реи» – все на свете меняется. Если исходить из теистической теории философии, то должны сказать, что самого человека, род человеческий создал Бог в какие-то времена на определенной территории нашей Земли. Если исходить из материалистической философии, из теории эволюции, то нужно констатировать, что род человеческий возник на каком-то этапе развития нашего Земного шара и на какой-то территории. Иначе говоря: Не было так, что украинцы имели в своем владении такую территорию испокон веков, поляки такую, а немцы другую и так далее, потому что сами украинцы, поляки, белорусы и так далее – это продукт развития человечества, его истории. В этом контексте об «исконных» украинских (польских, чешских и так далее) землях можно говорить только условно, причем, следует также принимать во внимание, что процесс возникновения народов (наций) из племен — это длительный, сложный процесс, в ходе которого нельзя было говорить о каком-то «национальном сознании». Даже во время польского Январского восстания в 1863 году только у шляхты было развитое национальное сознание, вместо этого польские крестьяне говорили о себе: мы — цесарские (это о тех, которые были под Австрией). Род людской не делился с начала своего существования на народы, нации. Одно из исторически известных сообществ европейского континента называют «индоевропейцами». На территории сегодняшней Украины в доисторические времена, приблизительно тысячу лет до нашей эры, жили кимерийцы, скифы; приблизительно 500 лет до н. э. на этой территории жили племена скифов-пахарей, алазонов, тиритов, а славяне в то время не были разделены на восточных и западных, это были еще «праславяне», которые имели поселения на территории от бассейна реки Одер до Западного Буга. Нужно помнить, что это был период после великого Переселения народов, то есть после периода их перемещения, во время которого «ничей» Европой завладели племена англов, готов, бургундов, вандалов, визиготов, гуннов, франков, ломбардов, остроготов, саксов, славян.

В процессе расслоения племен с одной стороны произошло разделение на западных, южных и восточных славян, причем поляков, чехов, словаков, лужичан причисляют к западным славянам; сербов, болгар, хорватов, словенцев, македонцев, боснийцнв и черногорцев – к южным славянам, а украинцев, белорусов и русских – к восточным славянам. С другой стороны в племенах происходил процесс создания народов, то есть объединение ряда племен в один народ, причем еще долгие века в массах не было осознания принадлежности к народу, вместо этого было глубокое сознание племенной принадлежности. Эта последнее, когда речь идет об украинцах, даже в наше время по сути преобладает над национальным сознанием. Доказательством является проблема так называемых русинов, которую совсем ненужно и искусственно, необоснованно поддерживает проф. Павел Магочи из Торонтского университета. Доказательством сказанного является также, по моему мнению, тенденция галичан «присоединить» к Галиции остальную Украину, которую они, галичане, не совсем и до сих пор понимают, которые пытаются набросить на всю Украины галицкий способ мышления, галицкое понимание патриотизма, которое, в сущности, является неприемлемым для всего украинского народа национализмом. В этом контексте весьма интересными являются рассуждения губернатора Галиции Отто Вехтера ("Вісті комбатанта" №5/1986, прим. авт.) во время немецкой оккупации, о которых будет идти речь в разделе о дивизии СС «Галиция».

Если в итоге смотреть на проблему «этнических земель» какого-то народа, то к ней нужно подходить с осторожностью, потому что нет и не может быть четкого разграничения между населением различных племен, которые сплотились в отдельные народы. Всегда есть какая-то, более широкая или более узкая, полоса, которую следует называть межэтническим пограничьем. К такой полосе я отношу Восточную Холмщину, этнонимы которой указывают, что там много веков жили себе рядом украинцы и поляки.

Сказанное здесь приводит к выводу, что: а) исторические доказательства этничности каких-то земель всегда будут шаткими потому, что оппонент ежечасно может воспользоваться контраргументом: «а еще раньше на этой территории царили или жили веками другие племена»; б) нет возможности хотя бы теоретически четко размежевать этнические территории. Поэтому идеология, основанная на цели построить государство на всех этнических землях, обязательно несет угрозу перманентных вооруженных конфликтов с соседями.
Если речь идет о территории Польши, которую мы называем Лемковщиной, то действительно, как видно на польских и украинских картах (Історичний Атлас України, Нью-Йорк, 1980, к. 22. – Атлас України й сумежних країв, Львів, 1937, к. 10, – прим. авт.), это достаточно узкий клин, ширина которого составляет иногда всего лишь несколько километров, длительное время заселенный однородным, то есть лемковским, этнически украинским элементом (A. Szczesniak, W. Szota: "Droga do nikad", Warszawa, 1973, стор. 212, – прим. авт.). О лемках будет речь в отдельном разделе.

Коммунизм (социализм). Говоря об СССР, я не буду пользоваться такими терминами, как «коммунистический» или «социалистический» режим, а буду говорить о «большевизме».

Почему? Потому, что понятие «коммунизм» или «социализм» не совсем адекватны для властвующего в СССР государственного и общественного строя. Коммунизм (социализм) относится к системе организации общества, в котором доминирующей является общая собственность и равное распределение богатства. Коммунизм, как теория, был утопическим (Роберт Оуэн, Чарльз Фурье) (Encyclopaedia Britannica, 1973, t. 6, стор. 205, – прим. авт.), был «научным», то есть обоснованный Марксом, однако властвующий в СССР строй не был адекватным марксизму, это был «марксизм-ленинизм», то есть «большевизм». Именно поэтому один из моих трудов называется «Очерк анатомии большевизма», в котором, как и в двух предыдущих, я раскрыл разительное различие между теорией коммунизма и практикой СССР, то есть большевизмом. Был же национал-коммунизм украинских деятелей культуры и государственного строительства — Николая Хвылевого (Николай Фитилев, поэт, прозаик, публицист, теоретик украинского национал-коммунизма, впоследствии пересмотрел свои взгляды, – прим. пер.) Николая Скрипника (украинский советский политический и государственный деятель, – прим. пер.); был еврокоммунизм, был социализм «с человеческим лицом» Александра Дубчека (чехословацкий государственный, политический и общественный деятель, 1-й секретарь ЦК компартии Чехословакии, – прим. пер). Следовательно, коммунизм (социализм) бывает разный, а у большевизма лицо единогласное. Не всегда о социализме можно говорить в негативных категориях. Нужно помнить, что к представителям социалистической идеологии вынуждены включить таких видных гуманистов ХХ-го века, как Вилли Брандта (настоящее имя Герберт Эрнст Карл Фрам, председатель Социал-демократической партии Германии, федеральный канцлер ФРГ, – прим. авт.), как президент Франции Франсуа Миттерана, да и правящие в 1992 году в трех провинциях Канады партии – НДП – причисляются к социалистическим. 

Следовательно – ни коммунизм, ни социализм – не согласующиеся понятия. Именно поэтому тут буду говорить о большевиках и их сателлитах. И не стоит, считаю, большевистскую элиту, людей, которые сделали себе профессию из большевизма, отождествлять с людьми, которые принадлежали к коммунистическим партиям в СССР или в сателлитных странах, будучи убежденными, что действуют для блага народа. Типичный для меня пример таких людей — Борис Олейник, украинский поэт. Он — не конъюнктурщик, не из конъюнктурных соображений воспевал коммунизм (коммунизм, а не большевизм), потому что если бы он был конъюнктурщиком, то у него хватило бы интеллигентности, чтобы своевременно «перекинуться» в лагерь «патриотов». Он, Борис Олейник, свое кредо изложил в статье «Встаньте, суд идет!..» в московской «Правде» («Правда», Москва, №№за 28 і 30.07.1992, – прим. авт.). Вот почему я буду использовать термин «большевизм». Кроме этого, следует сказать: большевизм, это разновидность марксизма-ленинизма на практике, радом с ним еще существует «маоизм», существовали «народные демократии», которые не имели ничего общего ни с благом для народа, ни с демократией.

Национальность, то есть принадлежность человека к нации, не является юридической категорией, ее, национальность, можно (хотя это и не желательно для нации) менять, можно даже стать космополитом? То есть человеком без принадлежности к какой-либо нации. Раз национальность не является юридической категорией, то и не регулируют ее приобретение или утрату никакие законодательные акты (в противоположность гражданству).
Принадлежность к нации традиционно приходит с рождением, национальность закрепляется в сфере сознания через воспитание, в частности, через воспитание в семье.

Бывали и бывают многочисленные случаи потери приобретенного в детских годах национального сознания, то есть сознания принадлежности к нации. Из украинцев, которые потеряли приобретенное в детских годах сознание принадлежности к украинской нации, следует назвать величайшего русского писателя Владимира Короленко. Его отец был украинцем, а иметь – полькой, однако в юношеские годы он отошел от украинства. Где-то я читал, что причиной этого был дед писателя по отцу, который, вроде бы наследуя образцы казацкого запорожского уклада жизни, пренебрегал элементарными требованиями гигиены, в быту не считался со словами, даже обычные травмы лечил смешанной со слюной землей. Такое дедовское поведение оттолкнуло Владимира Короленко от украинства, он стал русским, потому что жил в окружении русских, а мать большого влияния на его воспитание не имела.

С другой стороны – поляк Вячеслав Липинский (по-видимому, Вацлав Липиньски) (историк, общественно-политический деятель, философ, публицист, идеолог украинского консерватизма («Гетманского движения»), – прим. пер.) стал во время обучения в народной и высшей школе в Киеве украинцем, стал идеологом украинского монархизма, его труды используют даже украинские националисты для построения своей теории исключительности украинской нации.

Интересным, весьма интересным примером отхода от сознания своей нации является митрополит Андрей Шептицкий. Сын отца и матери поляков, окрещенный как Роман-Мария в римско-католическом костеле, внук польского писателя графа Александра Фредри, стал не только священником (украинской) церкви (Украинской греко-католической церкви, – прим. пер.), но и духовным отцом украинцев-галичан, стал украинским неопровержимым авторитетом (спорное утверждение, если учесть, что среди украинцев есть и множество православных христиан, – прим. пер).

Подобных случаев в обоих народах – польском и украинском, много. И это – не трагедия. Когда человек теряет свою национальность в пользу приобретенной, это не беда, хотя культура нации, от которой человек отходит, может стать беднее (Владимир Короленко). Хуже, когда такое явление приобретает массовый характер посредством физического принуждения или политического влияния. Примером физического насилия над национальным сознанием людей были янычары – христианские пленные-невольники, которые, под воздействием воспитания в духе ислама, денационализировались, становились ортодоксальными мусульманами, часто жестоко боролись против своих братьев по крови. Примером отхода от национального сознания посредством политического, а также экономического влияния на человека, то есть примером денационализации больших групп населения, являются известные нам – германизация и русификация. Кто вследствие деционализации отошел от своей нации – должен (но не обязан) вернуться к ней. В этой сфере им должна помочь умная политика государства. Подразумеваю здесь Украину.

Отдельным является дело ассимиляции. Ей, естественно, поддаются большие группы населения эмигрантов. В этом для существования нации нет опасности. Ассимилируются также лица из национальных меньшинств. Когда эта ассимиляция добровольная, естественная, в связи, например, с браком с лицом другой национальности – то в этом нет никакого зла. Злом, напротив, являются принудительные методы ассимиляции, которые дали о себе знать на восточных территориях довоенной Польши.

Так или иначе — национальность, повторяю, не является юридической категорией, отход от национальности не является преступлением в понимании права, с моральной точки зрения тоже не заслуживает осуждения. Пишу об этом здесь в связи с оуновской концепцией принадлежности к нации, в связи с взглядами ОУН на так называемую «национальную измену». Взгляды ОУН на принадлежность к нации имеют привкус расизма. В конечном итоге, среди украинских националистических теоретиков еще и до сих пор нет единодушного взгляда на то, чем является нация. В 1981 году доктор политических наук, украинец, адвокат из Торонто, не мог сформулировать определения «нации», выразительно связывал его с расой, что, по моему мнению и согласно с моими знаниями, является абсурдом. За «измену» национальным интересам ОУН «осудила» и привела в исполнение смертные приговоры перед войной в отношении украинцев, в том числе и такие, как убийство Сидора Твердохлеба (выступал за поиски компромисса с польской властью, осуждал террористические методы, убит боевиками Украинской военной организации в 1922 году, – прим. пер.) (кстати, в Польше есть поэт, поляк с типично украинской фамилией — Твердохлеб, не потомок ли это того убитого украинца?) только за то, что он в первые годы польской оккупации стал горячо пропагандировать лояльность «русинов» польскому государству (Петро Мірчук: «Нарис історії ОУН», цит. изд, стр. 33, – прим. авт.). По приказу ОУН был также убит директор украинской гимназии в Львове Иван Бабий Петро Мірчук: "Нарис історії ОУН", цит. изд., стр. 368, – прим. авт.) и многие другие. Это, как говорили оуновцы-галичане, было наказание смертью «хрунов» (ругательное прозвище подлого, продажной человека, предателя. В Галиции используется по выборных лиц, предавших своих избирателей, – прим. пер.). А уже во время войны и после нее убийства на этом фоне имели массовый характер.

С принадлежностью к нации связана другая тема, а именно «измена» (весьма популярное на постмайданной Украине слово «зрада», если по-украински, – прим. пер.). Понятие «измена», если вспомнить нарушение верности в любви, дружбе – сводится к переходу на сторону врага, к вероломству. Поскольку, как было сказано выше, принадлежность к нации не является юридической категорией, то не может быть и речи об «измене» нации в контексте криминальной ответственности (хотя, в частности в послевоенной Польше, существовало законодательство, по которому карали за само отречение от нации, за так называемое «фольксдойчерство»), не может существовать юридическая, в частности, уголовная ответственность за утрату чувства принадлежности к нации. Разве что такая измена связана с гражданством, однако гражданство и принадлежность к нации – совсем разные вещи. Поэтому все убийства, выполненные от имени ОУН, а следовательно совершенные перед войной, а также во время войны и после нее, в частности, в рамках деятельности УПА, КОС, УНС на украинцах – это нечто иное, как уголовные преступления. Об ответственности за эти преступления, в частности за геноцид, то есть народоубийство, речь пойдет в другом разделе.

Понятие является одной из форм мышления, это результат обобщения существенных признаков объекта действительности, наука о понятии является разделом логики, то есть науки о законах и формах мышления. Предметом понятия не являются одиночные вещи, а общее в вещах. В системе логики «Адольф Гитлер» не является понятием, понятием, напротив, являются «гитлеровцы». Не является понятием «Евгений Коновалец» (соучредитель и руководитель ОУН, – прим. пер.), но понятием являются «националисты». Понятием является также «украинец», не конкретный украинец, а «украинец вообще», «поляк вообще», «еврей», «немец».

Говорю я об этом для того, чтобы объяснить такую очевидную вещь, что понятие «украинцы» охватывает всех людей, которые считали и считают себя украинцами – всех, которые когда-либо жили на свете, которые живут теперь на Украине, в Польше, в Канаде и вообще во всем мире. Следовательно, «украинцы», это очень широкое понятие, которое нельзя отождествлять с понятием «украинские националисты», «ОУНовцы», «бандеровцы» и тому подобное, хотя последние три приведенные категории относятся к одному синонимическому ряду. Правдой является то, что «бандеровцы» являются украинцами, правдой является то, что «украинские националисты» являются украинцами, но неправдой является то, что все украинцы являются (или были) «бандеровцами», «украинскими националистами», «ОУНовцами».

Автор источникового труда «Преступления украинских националистов, совершенные в отношении польского населения на Волыни в 1939–1945 годах», Владислав Семашко, в своем докладе, прочитанном во время научной сессии 9 мая 1992 г. в Гданьске п. н. «Состояние исследований украинского террора на Волыни в 1939-1944 годах» («Glos Polski», Toronto, 19 JX. 1992, – прим. авт.) допускает кардинальные ошибки – ошибки в участке логики, когда в названном докладе говорит: В публикации… «Преступления…» преступников называем неоднородно, употребляем термины, которые употребляли авторы реляций. Так вот преступников называем: «националисты», «банды националистов», «бандеровцы», «бульбовцы», «украинская полиция», «украинцы», «украинские крестьяне», «соседи-украинцы». В четырех случаях названы фамилии преступников. Фамилии лидеров встречаются намного чаще. В будущем намереваемся отказаться от использования различных определений, потому что авторы реляций, вне украинской полиции, были не в состоянии правильно определить организационную принадлежность и характер групп, которые совершали преступления. Следовательно, так как и в описаниях преступлений гитлеровских преступников, совершенных различными формациями, было принято писать немцы, так и в описаниях украинских преступников будем использовать термин «украинцы».

В связи с указанным, нужно сказать следующее: Сам автор доклада говорит, что существует понятие, которым можно точно определить различные формации гитлеровцев, которые совершали преступления. Этим понятием являются «гитлеровцы». Правдой является то, что все гитлеровцы были немцами, однако, не все немцы были гитлеровцами. Также в случае истязаний, совершенных над поляками (и не только над поляках) различными формациями украинских националистов, следует употреблять общий термин «украинские националисты», если нельзя точнее определить преступников, но ни в коем случае «украинцы». Правдой (горькой правдой) является то, что все украинские националисты были украинцами, но далеко не все украинцы были украинскими националистами.

Поэтому говорить, что поляков на Волыни убивали украинцы, это не только неточность, но это обижающая миллионы честных украинцев неточность. Я – украинец, мои родственники, приятели, знакомые украинцы, которые жили в 1939–1945 годах на Волыни – не совершали преступлений против поляков, не помогали преступникам из УПА или других националистических или возникших на основе националистических инспираций формаций. Тех, кто эти преступления совершил, следует называть «украинские националисты», если нет возможности дать детальное определение группы или формации.

Из приведенных здесь соображений я также не соглашаюсь с Казимежом Подляским, который пишет: Украинцам: прощаем и просим прощения («Віднова», №4/1986, Мюнхен, – прим. авт.). Ни мне, ни миллионам честных украинцев нечего прощать, мы не сделали ничего плохого полякам. Простить можно украинским националистам, отделам УПА, украинской полиции, дивизии СС «Галиция», и то, по моему мнению, при условии, что они в какой-то форме признают свою вину, покаются. Без признания вины, без покаяния различные разговоры об извинении будут пустыми словами. Немецкий народ допустил НСРПГ и Гитлера к власти, тот же народ, устами представителей своей власти, признал свою вину, покаялся. Поэтому и могли польские епископы сказать в адрес немецкого народа: «Прощаем и просим прощения».

Украинская Повстанческая Армия – была ли действительно это армия, или как ее часто называют «банда»? Армия по существующему до недавнего времени понятию была вооруженной силой какого-то государства, следовательно, УПА в этом контексте не следовало бы считать «армией». Однако сегодня в Западной Европе существуют различные «армии», например, ИРА – ирландские повстанцы, которые воюют за присоединение британской Северной Ирландии к Республике Ирландия; в Германии, даже в Италии существуют «армии», которые называют себя «красными армиями». Поэтому оставим для УПА название «армия». Были ли это «банды», которые истязали, резали, жгли, грабили? Под «бандой» понимают вооруженную группу преступников, которая совершает грабежи, разбои, убийства (Словник української мови, Київ, 1970, т. 1, стр. 99, – прим. авт.). Такое же определение слову «банда» дают польские словари (Slownik Jezyka Polskiego, Warszawa, 1978, t. I, str. 121, – прим. авт). Ни одна дефиниция не подходит к политической деятельности вооруженных формирований типа УПА. И хотя, правду говоря, просится на язык УПА, КОС или УНС называть бандами, однако, я этого не буду делать, потому что, за малым исключением, названные здесь формации действовали по политическим мотивам. И еще: поляк, врач родом из польского Подкарпатья, мой друг и приятель, как-то написал мне: Убивали, жгли не только те из УПА, но и из некоторых польских формирований, почему же одних называем банды, а других – войско? Этот аргумент не лишен логики, хотя…, и об этом буду говорить в теме: кто начал? Здесь лишь можно сказать, что не существует объективных критериев для названия «банды». Польская и большевистская политические литературы называют УПА бандами, украинская диаспорная литература бандами называет польские подпольные подразделения, таким же названием пользовалась польская послевоенная литература в отношении к А. К. (Armia Krajowa, буквально – «Отечественная армия», боролась против немецкой оккупации, подчиняясь польскому правительству в изгнании, – прим. пер.), ВиН (Wolność i Niezawisłość, польская антисоветская подпольная гражданско-военная организация «Свобода и независимость», – прим. пер.) НСЗ (Narodowe Siły Zbrojne, подпольная военная организация движения Сопротивления в Польше во время Второй мировой войны и после нее на основе правой, националистической идеологии, – прим. пер.) и тому подобное. Украинская диаспорная литература бандами называет также красных партизан. Гитлеровцы УПА также называли бандами.

Из приведенных здесь соображений, а также учитывая то, что я не буду вдаваться в подробности истязаний, если не буду иметь определенности – кто их совершил в отношении поляков, буду называть эти группы «подразделениями УПА» даже если это были группы КОС, потому что КОС или УНС находились под управлением УПА и потому что отделы «Польской Сечи» (не говорю о самом Тарасе Бульбе-Боровце) были предтечей УПА.

Патриотизм – чувство благородное, это любовь к своей родине, преданность своему народу, готовность для них на жертвы и подвиги. Это благородное чувство сегодня украинские националисты пытаются подменить антигуманным понятиям «национализм». Как ни странно, сегодня, через год после провозглашения независимости Украины, на страницах газет и журналов на Украине почти нельзя встретить слово «патриотизм», его часто заменяет слово «национализм». А это – полярно разные понятия. О национализме как об идеологии буду говорить в отдельном разделе.

Хочу указать на то, что слово «патриотизм» не зафиксировано даже в таком популярном издании как «Энциклопедия Британника» 1973 года. В ней, вместо этого, есть слово «национализм», объяснение которому близко европейскому понятию «патриотизм» (Encyclopaedia Britannica, 1973, t. 16, стр. 60, – прим. авт.). Это обстоятельство широко используют украинские националисты в своем влиянии на англоязычное окружение, в формировании взглядов англоязычных политиков, англоязычных средств массовой информации на украинский национализм, который после войны в глазах западного мира изображают как патриотическое движение, которое боролось с большевизмом и даже с нацизмом. К сожалению, попытки украинских националистов на этом участке увенчались большим успехом, даже такие государственные средства массовой информации, как «Рэдио Интернешенел» из Монреаля, «Голос Америки» пользуются в украиноязычных передачах термином «национализм» для очерчивания украинского патриотизма; об украинских патриотах, демократах, говорят: «националисты».

Государства бывают разные. Не исключительно построенные на базе нации. Я соглашаюсь с тем, что завершением развития народа, нации, как правило, является построение собственного государства на собственной территории, это настолько естественно, что даже не требует пояснения. Однако объяснение требует то, что государство не является самоцелью нации. То есть, народ, нация не может следовать каким угодно способом к построению своего государства. Нация строит свое государство ради успокоения интересов своего народа. Только такое национальное государство приносит пользу, которое служит всему народу, народу, которому хорошо жить в своем государстве. И не только членам основной нации, а также гражданам, которым принадлежат к национальным меньшинствам. В настоящее время существует ряд национальных государств, из которых люди бегут – в Канаду, США, Францию, Германию, Швейцарию и т. д. В этом контексте хорошо вспомнить слова большого борца за права человека, великого украинского патриота, генерала Петра Григоренко (советский диссидент, лишенный гражданства СССР и получивший политическое убежище в США в 1977 г., – прим. пер.). Во время одной из конференций, организованных проф. Петром Потычным в МакМастерском университете в Канаде, ген. Петр Григоренко сказал приблизительно так: «Я не хотел бы жить в украинском государстве, в котором правили бы бандеровцы». Это – весомые слова, они указывают на то, что важным является не только само построение национального государства, но и его содержание, форма государства.

Украинским националистам, которые ставят себе стратегическую цель построить украинское государство на всех (по их мнению) украинских этнических землях, следует вспомнить, что существуют на свете государства, такие как Швейцария, Монако, Люксембург, Андорра, Сан-Марино, но нет ни швейцарской, ни монакской, ни люксембургской, ни андорской, ни лихтенштейнской, ни сан-маринской нации. Ба, существует государство Ватикан, но нет ватиканской нации. Поэтому с попыткой создать национальное государство на абсолютно всех (по мнению националистов) украинских территориях нужно быть осторожным, такая цель не может сводиться к абсолюту, доказательством чего являются названные выше государства.

Это – когда речь идет о Европе, но существуют также государства, построенные на чужой этнической территории: Соединенные Штаты Америки, Канада. И мы в них живем. В тех демократических государствах живут миллионы украинцев и другие национальности. А украинские националисты из-за океана силой насаждают на Украине идеологию, согласно с которой Украина не может уступить хотя бы кусочек своей (по мнению националистов) этнической территории.

В таком подходе к построению украинского государства заложена опасность перманентного напряжения со всеми соседями, опасность вооруженных конфликтов. Тем более, что ОУН не признает никаких компромиссов, которые являются сегодня сутью мирного сосуществования народов.

С понятием национального государства связаны взгляды на так называемое «мононациональное государство». Однако теория мононационального государства, которого поборником является ОУН, свойственна деятельности не только украинским националистам. Когда речь идет об ОУН, обратим внимание на то, что ни в одном первоначальном документе этой организации даже не вспоминается о месте в украинском государстве для жителей другой, кроме украинской, национальности. ОУН никогда не создала государства, поэтому не было возможности (и очень хорошо, что не было) проследить, какое было бы отношение «вождей» к так называемым «чужакам», то есть людям другой, отличной от украинской, национальности. Однако указания относительно этого были выразительные: в таком государстве не было места для «чужаков», о чем будет речь дальше.

В теории и практике мы имели возможность проследить попытку построения мононационального государства со стороны «народной демократии» – Польской Народной Республики. Именно в рамках этих попыток в 1947 году была проведена «Акция Висла», то есть выселение украинского населения из южных и юго-восточных земель ПНР и его распределения на северных и западных территориях Польши с целью денационализации. Об этом буду говорить в разделе о трагедии лемков.

Следует сказать, что концепция «мононационального государства» не имеет абсолютно никакого оправдания в свете последствий двух мировых войн, развития транспортных средств и других факторов, которые являются составными частями цивилизации XX века. Да и перед I мировой войной и еще раньше имела место массовая миграция населения. Об одной из них рассказывается в Ветхом Завете: о сорокалетнем путешествии народа Израиля из Египта в Палестину. Доказательством перемещения людей в мире пусть будет напоминание, что за пределами Украины живут много миллионов украинцев, такое же количество поляков живет вне Польши.

Вот после войны тогдашняя польская власть строила мононациональное государство (не следует это понятие мешать с исторически оправданными границами послевоенной Польши), но ничего из этого не вышло. Такое государство существовало временно, пока к власти не пришел Владислав Гомулка (польский партийный и государственный деятель, генеральный секретарь ЦК Польской рабочей партии в 1943-1948, первый секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) в 1956-1970, – прим пер.). Тогда выяснилось, что в Польше живут немалые национальные меньшинства, что есть в ней несколько сотен тысяч украинцев, есть белорусы, литовцы, евреи и другие. А на Украине живет всего 70% украинцев, остальные же, русские, поляки, татары, греки и многие другие. В Украине есть большое количество смешанных браков.

Поэтому когда я буду говорить об украинском государстве, то буду иметь в виду такое государство, которое предоставляет равные права всем гражданам, независимо от их национальности. Не может в ней осуществляться политика в соответствии с лозунгом ОУН: «Украина для украинцев!» (см. «Гомін України», Торонто, 16.ІХ.92, статья Ростислава Огирко, – прим. авт.) (один из лозунгов вооруженного госпереворота на Украине, названого Революцией достоїнства – «Пам′ятай, чужинець – тут господар українець», то есть «Помни, чужак – тут хозяин украинец», – прим. пер.).

В этом разделе хочу обратить внимание на такое явление, как написание некоторыми авторами-поляками слова «самостійна» («самостоятельная», – прим. пер.) (Украина) в кавычках. Такое написание не имеет никакого оправдания, украинское слово «самостійна» соответствует польскому «неподлегла» (независимая, – прим. пер.). Эта ошибка имеет свой источник в отношении большевиков к самостоятельной Украине, потому что они считали, что место Украины исключительно в «семье советских народов». Самостоятельная (независимая) Украина не означает Украину националистическую.

Существует потребность в этом разделе еще затронуть вопрос украинской символики. Речь идет о том, что на протяжении многих десятилетий большевистская пропаганда сквернила украинский национальный желто-голубой флаг, согласно с этой пропагандой «желто-голубые» были представителями «украинской буржуазно-националистической контрреволюции» (Словник української мови, Київ, 1970, т. 2, стор. 60, – прим. авт). Зато в польской литературе украинский герб «трезубец» очень часто отождествляется с ОУН-УПА (Edward Prus: "Herosi spod znaku tryzuba", Warszawa, 1985, – прим. авт.).

Такое отношение к украинской символике совсем неоправданно ни исторически, ни фактически. Но поскольку этот раздел касается терминологии, то и начну с нее. Верховная Рада Украины в 1992 году провозгласила, что государственным флагом Украины является «сине-желтый» флаг. Внимательному читателю сразу бросится в глаза, что, по-видимому, произошло какое-то недоразумение: большевистская пропаганда пятнала украинцев, называя их «жовтоблакитниками» (от желто-голубого флага Украинской Народной Республики), а в 1992 году парламент Украины одобряет «сине-желтый» флаг Украины. Дело в том, что порядок названия цветов на флагах, на которых цвета размещаются горизонтально, начинается сверху, в противоположность этому на флагах, на которых цвета располагаются вертикально, цвета называют, начиная от древка. Именно поэтому польский флаг «бело-красный», а не «красно-белый». «Красно-белый» флаг в Монако. Возникшая 22 января 1918 года Украинская Народная Республика имела «желто-голубой» флаг, на котором сверху был цвет желтый, а снизу – голубой. Такой же порядок и расположение цветов на украинском флаге одобрила Головна Руська Рада, которая появилась в 1848 году (Головна Руська Рада – Главный Русский Совет – политическая организация галицких русинов во Львове, первым воззванием на русинском языке которой было: «Мы, Рускии Галицки, належимо до великого руского народу, который одним говорит языком и пятнадцать миллионов выносит, зъ которого пôлтретя мілѣона землю Галицку замешкує». Организация распущена австрийским правительством в 1851 году, – прим. пер.)

Одобрение парламентом Украины «сине-желтого» государственного флага расцениваю не как недоразумение, не как проявление незнания принципов геральдики, а как доказательство победы влияния украинских националистов, которые, наряду со своим организационным, «красно-черным» флагом ОУН, использовали именно «сине-желтый» будто бы национальный флаг.

Национальные (государственные) цвета не являются случайностью, они возникают из национальной (государственной) геральдики, то есть из цветов на гербах. В соответствии с наукой о геральдике, цвет фона (фон) герба изображается на флаге снизу, напротив цвет символа, главного мотива герба, изображается сверху флага. Именно поэтому польский флаг имеет порядок цветов «бело-красный», поскольку польским гербом является белый орел на красном фоне.

Главный Русский Совет и Украинская Народная Республика не случайно одобрили «желто-голубой» флаг Украины, в этом вопросе свое весомое слово сказал выдающийся украинский историк и политический деятель Михаил Грушевский. Изучение истории свидетельствуют о том, что еще со времен Владимира Великого гербом Украины был золотой (желтый) трезубец на голубом фоне (достаточно спорное утверждение по причине того, что Украины как таковой тогда не существовало, личный знак Владимира Великого имеет не только сходство, но и различие с гербом Украины, и не являлся гербом Новгородского и Киевского княжеств, также спорно и утверждение об использовании цветов, – прим. пер.). В то время как в Галицком княжестве был свой герб с золотым (желтым) львом на голубом фоне. Поэтому голубой (синий) цвет фона украинского герба должен быть снизу украинского флага, а золотой (желтый) цвет изображения трезубца или галицкого льва на гербе должен быть сверху украинского флага. Такой флаг должен был бы называться «желто-голубым».

Обоснование парламентом Украины «сине-желтого» флага как изображающего синее небо и золото пшеницы – расцениваю, как примитивное, без знания предмета – геральдики. Считаю, что это произошло под давлением украинского национализма. Выражаю надежду, что в будущем, когда влияние националистов на парламент Украины уменьшится, парламент изменит порядок цветов украинского флага, возвратится к историческому украинскому «желто-голубому» флагу.

А ОУН, как было сказано, имеет свой флаг – красно-черный. Я не знаю родословной этого флага, однако, когда иногда приходится смотреть на него, то мне почему-то приходит в голову — пролитая ОУН кровь и ее черная совесть.

Относительно трезубца: Существуют исторические доказательства, что изображение трезубца известно со времен Владимира Великого, трезубец был элементом герба великого князя, следовательно, и герба Киевской Руси-Украины. Поэтому отсутствуют основания считать трезубец атрибутикой ОУН или УПА. Факт, что члены УПА пользовались трезубцем, не дисквалифицирует сам символ – трезубец. Следуя логике, в соответствии с которой использование воинами трезубца должно было бы его дисквалифицировать или отождествлять трезубец с ОУН-УПА, то что же тогда делать с тем, что на пряжках гитлеровских солдат был лозунг: «Гот мит унс» – «Бог с нами»? Трезубец как символ Украины, существует свыше тысячи лет, а вот УПА празднует всего лишь свое 50-летие (книга издана в 1995 году, – прим. пер.). Кроме этого, трезубец, которым пользовалась ОУН-УПА, имел встроенный существенный элемент – саблю или две сабли, что и отличало его от государственного герба.
Поэтому не следует «желто-голубой» флаг Украины и трезубец как герб Украины расценивать в негативных категориях.

Еще в этом разделе о следующем: В Канаде среди украинских националистов не принято писать «советский», «СССР», потому что, мол, там не было действительных «советов». Я же стою на том, что названия государств следует писать в соответствии с официальными названиями. Нельзя руководствоваться такими примитивными аргументами, что там не было «советов». Если идти этим путем, то следовало бы сказать, что «там» не правили «советы», но и «Союз» не был «союзом», республики также не были «социалистическими» да и «республики» были только на бумаге. Поэтому я буду писать «советский», «СССР», «УССР» и тому подобное. Потому что УССР и СССР были членами ООН, они имели такие названия.

И последнее: В украинском языке нет слова «морд» со значением убийство с истязанием, вообще убийство по-зверски. В украинском языке «мордування» означает: наносить кому-то физическую боль или моральные страдания, однако без последствий в виде смерти. Польское слово «морд» обычно переводится как «убийство». Однако убийство убийству рознь. Поэтому здесь буду употреблять слова «морд», «мордувания» в понимании убийство с мучениями (в переводе на русский язык используется «истязания», – прим. пер).

(Продолжение следует)

Перевод Михаила Корниенко