Новое про «Декамерон»

Глава из романа «Златник»

События в романе происходят во время начала «пандемии»-2020 – в Москве, Киеве, Севастополе. Скрываясь от преследователей, герои Злата и Филикс оказываются на курорте – на Арабатской стрелке в Счастливцево.
Роман «Златник» подготовлен к печати и ждёт своего издателя.

По утрам они гуляли вдоль Азовского берега, проходя мимо пустующих пансионатов и турбаз, иногда купались «для закалки против коронавируса»; доходили до горячего источника, который представлял собой трубу с выбросом минеральной воды и озерца до метра глубиной с грязным липким дном. В дымящей воде стояли и бродили люди, кто-то окунался с головой, кто-то по пояс. 
Несколько раз они ездили на грязевые и другие озёра. Вечером отправлялись на Сиваш, смотрели как солнце, описавшее вокруг точки Счастливцева полукруг, проваливается в чёрные туманные крымские дали. Однажды на заборе около закрытого пансионата прочитали объявление: «Приглашаем любителей человеческого общения на лекцию «Эпидемия чумы – как европейский литературный опыт». Так Филикс и Злата познакомились с Ией Ивановной Клубникиной, приехавший из украинского областного центра (название которого они почему-то прежде слышали лишь вскользь) для прохождения «курса ванн», необходимых ей «для бедных косточек». Ия Ивановна оказалась человеком весёлым и насквозь книжным. В своих Черкассах она вела в библиотеке, где работала заведующей отделом статистики, авторское мероприятие «БиблиОКлуб». Увидев красочное объявление, Злата и Филикс оценили, что неведомой Клубникиной удалось ловко обыграть и свою фамилию в названии и оформить графику бланка без изображения клубники, что им чрезвычайно понравилось. В то же утро они с ней и познакомились. Ия Ивановна объяснила со смехом, что «выездное заседание «Библиоклуба» она проводит ежегодно», дабы польза от посещения Счастливцева была не только для неё, но и для кого-то ещё, потому что она «тоже своего рода гейзер». Их позабавило, что Ия Ивановна оказалась той самой женщиной, которую они как-то видели на источнике, выходящей из тумана. Филикс сказал: удивительно красивые ноги. Злата согласилась: что да, то да; и фигура. Ноги одни на миллион, прибавил Филикс. 
В её Черкассах темы заседаний клуба для читающей интеллигенции каждый раз ею никак не выбирались специально, но были естественным выплеском из всего того, что она читала в потоке жизни. Но и не без актуальности: сюжетно всё привязывала «к юбилеям деятелей и событий и тэ.пэ.». На этот раз она увязала всё занимали с опытом выживания человека в условиях пандемии. Конечно, сказала она, ковид-19 не чума и не холера, «хочется надеяться», – прибавила она, интеллигентно улыбнувшись и мило покраснев от сомнительности своей шутки.

В зале маленькой библиотеки пансионата «Резец» Злату и Филикса ждало угощение – чай, кофе, конфеты и печенье. Помещение было протоплено специально принесённым электрическим калорифером, стол украшен букетом белых хризантем. На соседнем столике стоял открытый ноутбук с какими-то лицами в нём.
Любителей человеческого общения набралось всего четверо, считая саму Ию Ивановну, Филикса, Злату и сторожа пансионата Олега Зыкина – немого поэта, её давнего приятеля. «Замечательный арабатский отшельник» имел самый романтический вид – мечтательный взгляд, размашистые волосы и размашистую одежду. Мечтательность, как заметил Филикс, осекалась в тот момент, когда взгляд поэта касался Ии Ивановны. Впрочем, наблюдать долго за ним не пришлось. Он оказался в потёртом кресле за их спинами.
Ия Ивановна была в красивом красном платье с плетёным шарфиком на шее и в жакете – тоже в красных тонах, с подрумяненными слегка щеками. Она, немного смущаясь, предложила план заседания: лекция, которая наверняка перейдёт в беседу, затем она почитает стихи Олега, потом продолжение общения – чай, кофе.
– Так заведено у нас и в Черкассах. Всех устраивает? – Она была легка и породисто интеллигентна.
– Вы, вероятно, уже могли узнать портреты трёх выдающихся европейских писателей, – Ия Ивановна, слегка откинув руку ладонью вверх, указала направление. – Джованни Боккаччо, автор знаменитого и мало кем прочитанного «Декамерона». В центре мы видим господина в объёмном парике – это, конечно же, замечательный Даниэль Дефо, автор «Робинзона Крузо», романа как знаменитого, так и всеми прочитанного ещё в детстве. Он автор и другого романа, который нас сегодня интересует, – «Дневник чумного года». И третий господин… По внешнему виду можем понять, что жил он в первой половине ХIХ века. В нашу пушкинскую эпоху. Я специально поставила сюда его портрет, где он молод и похож на нашего Александра Сергеевича, видим те же бакенбарды – удивительный вид бороды, которую ныне никто не решается носить. Это итальянец Алессандро Мандзони, его исторический роман «Обвенчанные» (точнее, «Помолвленные»), – входит в школьные хрестоматии Италии. Здесь замечательно то, что произведения «Помолвленные» Мандзони и «Пир во время чумы» Пушкина написаны примерно в одно время. А также то, что пушкинский «Пир во время чумы», являясь переводом «Чумного города» шотландца Джона Уилсона, даёт сцену лондонского быта во время лондонской чумы 1665 года, которая и описывается в «Дневнике» Дефо…

Было видно, что ей особенно приятно говорить о Пушкине. Потому что вдруг вставила:
– Пушкин, увы, в Италии не был, но его глазами мы можем видеть её краски:
«Кто знает край, где небо блещет // Неизъяснимой синевой, // Где море тёплою волной // Вокруг развалин тихо плещет». 
И чувствует её аромат его ноздрями: «Где вечный лавр и кипарис // На воле гордо разрослись».
Она вдруг как бы опомнилась: 
– Впрочем, мы отвлеклись… В каждом из трёх произведений – флорентинца Боккаччо, лондонца Дефо и миланца Мандзони – даны очерки об эпидемиях, основанные как на личном опыте авторов, так и реальных документах и свидетельствах. Боккаччо лично пережил чуму 1348 года. Дефо пережил чуму 1665 года в пятилетнем возрасте и пользовался записками своего дяди. Мандзони дал очерк о чуме, которую называют «Великой чумой Милана», используя богатый исторический материал об итальянском бедствии 1629–1631 годов. Заметим, все три ужасных эпидемии – это всего лишь фрагменты одной грандиозной пандемии, её называют второй пандемией (первая – «Юстинианова чума» VI века) или «Чёрная смерть». В Европе она объявилась в XIV веке, как раз когда творили Боккаччо и Петрарка, которые были дружны… Кстати, Лаура, возлюбленная Петрарки погибла именно от чумы в тот же 1348 год, который описывает Боккаччо. Длилась «Чёрная смерть» с перерывами, между прочим, до XIX века, унеся с собой несчётное количество миллионов жизней, изменив политическую и художественную картину мира.
Как вели себя люди во Флоренции в 1348 году? Вот очень похоже или точно так, как и теперь люди себя ведут во время пандемии. Некоторые, как мы с вами, уединившись на вилле, – Ия Ивановна с веселыми глазами обвела ладонью маленький зал библиотеки с паутиной на окнах, – ведя беседы о высоком. 
«Итак, – говорит Боккаччо о начале бедствия, – когда славную Флоренцию, прекраснейший изо всех итальянских городов, постигла смертоносная чума, которая, под влиянием ли небесных светил, или по нашим грехам посланная праведным гневом Божиим на смертных… Не помогали против неё ни мудрость, ни предусмотрительность человека, в силу которых город был очищен от нечистот людьми, нарочно для того назначенными, запрещено ввозить больных, издано множество наставлений о сохранении здоровья. Не помогали и умиленные моления, не однажды повторявшиеся, устроенные благочестивыми людьми, в процессиях или другим способом…» Ужас смерти поселился в Италии, дошло до того: «Многие кончались днем или ночью на улице; иные, хотя и умирали в домах, давали о том знать соседям не иначе как запахом своих разлагавшихся тел. И теми и другими умиравшими повсюду все было полно…» 
Но не все были в ужасе. Кто-то вёл себя совершенно беспечно… Нас в этих произведениях интересует опыт выживания человека в эпоху, схожую с нашей, которую некоторые современники видят предвестием конца света…

Говоря всё это, Ия Ивановна всё более внутренне загоралась. Если и сравнить её с гейзером, подумал Филикс, то с вулканическим, из неё информация выплёскивается фейерверком. Она читала почти по памяти, лишь изредка заглядывая в планшет: 
– «Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных и им самим было удобнее… Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается – вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры…»
– И вот семь молодых благородных дам (вероятно, число символично – семь муз, например. А может, это от чумы спаслись семь смертных грехов?) и трое благородных молодых людей (это сам Боккаччо в разных страстных своих ипостасях) покинули Флоренцию, охваченную чумой. Они уходят на карантин, как теперь говорят, самоизолируются на загородной вилле, где в течение двух недель поочерёдно рассказывают сто своих историй – как жизнелюбивых, так и порой сомнительных относительно морали.
– Это как мы, – сказала Злата. – Мы тоже рассказываем друг другу истории.
– Да? Это интересно! – заинтересовалась Ия, думая о своём. – Не записываете? Было бы замечательно. Но вы, конечно, знаете, что существует попытка создания «Русского Декамерона». Вильгельм Кюхельбекер, друг Пушкина и декабристский страдалец – автор неоконченного, но имеющего свои художественные достоинства «Русского Декамерона 1831 года». Холерного года. Он хотел написать десять глав… Однако подлинным русским «Декамероном» в лучшем его значении, в хорошем значении! – можно назвать… Знаете я о чём? – Ия Ивановна приняла позу этакой игривой интриганки. – Согласитесь ли? Болдинскую осень! Пушкин был заперт холерным карантином в своем имении. Наш несравненный Пушкин именно так и поступил, как герои «Декамерона». Цитата: «В несносные часы карантинного заключения, не имея с собою ни книг, ни товарища» (конец цитаты) он завершил «Евгения Онегина», написал «Повести Белкина», «Маленькие трагедии» (с «Пиром во время чумы»!) В письмах холеру он назвал чумой. И десятки стихотворений! Попав в изоляцию, отрезанный от мира русский человек создал целый мир, целую вселенную, огромную литературу, в том числе – прошу заметить! – написал и стихотворение «Бесы», которое прямо отсылает нас уже к Достоевскому! Фактически Пушкин написал Антидекамерон!..

Ия Ивановна была смущена, покраснела. Она была разочарована и, кажется, обижена: Злата вдруг что-то громко сказала на ухо Филиксу и тут же поднялась. Филикс вскочил, он готов был разорваться – пытался схватить Злату за руку и не смог удержать. Пришлось объясниться:
– Злата говорит, плохо себя почувствовала. Нам придётся уйти.
И он ринулся к Злате, застывшей в дверном проёме.
Замечательный арабатский отшельник, взлохматив шевелюру, принялся нервно листать какую-то книжицу, уместив её в ладони.
Ия Ивановна тихо всполошилась: 
– Что, что случилось?! Давайте я помогу! Злата Мстиславна! Может, в больницу? Сейчас машину найду!
– Извините. Нам надо просто уйти. Можно, без объяснений? Живот заболел, надеюсь, не холера и не чума, – Злата изобразила улыбку и тут же вышла, потянув Филикса за руку. Тот оглянулся. Ия Ивановна в прекрасном платье стояла с разведёнными им вслед руками. 
– Мы в другой раз, – успел сказать он.
Но другого раза не случилось. 
В памяти его она запечатлелась как Жар-птица...

Художник: С. Стоев.