Любви прекраснейший изъян

***

Ёлки, фонарики и колокольчики,
праздничные застолья…
Эти анестезии укольчики,
чтобы расправиться с болью.

Музыка, звон, мишура и сияние, 
яблоки в жареных тушах,
чтобы хоть чем-то заполнить зияние
в наших ободранных душах.

Хоть через силу, а всё-таки радуйся,
верь в вековые обряды,
хоть на мгновенье забыть про утраты все,
чувствовать тёплое рядом.

Радость потом обернётся печалями,
тыквой – златые кареты,
но до полночи чужими плечами мы
будем чуть-чуть обогреты.

Премии, скидки, подарки и акции,
игрища телеэфира...
Это защитная наша реакция
на одичание мира.

Что, Новый год, у тебя ни просили бы -
это не главное… Хоть бы
перекричать, перебить, пересилить бы
грусть от того, что уходит.

Чтоб отступила тоска подколодная, 
нам осветить бы как свечка
не мировое пространство холодное —
хоть одного человечка. 

Надо отважиться, надо довериться, 
пусть нас удача лишь дразнит, 
но небеса хоть однажды расщедрятся – 
на нашу улицу праздник! 

Пусть будет сердце на части расколото, 
дали тусклы и белёсы, 
но независим от зла и от Воланда, 
праздник без повода, праздник без золота, 
праздник улыбки сквозь слёзы.

 

***

Избыточным желанием горя,
ты думаешь: элементарно, Ватсон.
Желанию же всё до фонаря,
оно не собирается сбываться.

Вот Новый год обманчивый пришёл.
Глядим мы прошлогодними глазами -
всё то же, всё на месте, Дирижёр
играет ту же жизнь под небесами.

Какой пассаж, наш новый год не нов,
он повторяет снова те же гаммы,
и не сбылись ни предсказанья снов,
ни то, что не желали и врагам мы.

Переболевши Первым января,
мы в новый год войдём с иммунитетом
против надежд, что будоражат зря, -
прошли навылет, души не задеты.

Мы проскочили, выжили, ура,
пусть не сбылось, чего нам так хотелось.
Но миновала чёрная дыра,
и ничего и никуда не делось.

Факир на час, рассеялся туман,
осыпалась серебряная краска.
Да здравствует возвышенный обман
и на ночь нам рассказанная сказка! 

Всё будет так, как этого хотим, 
пусть даже это будет по-другому. 
Но хеппи енд для нас неотвратим. 
И через год придём к нему легко мы.

 

***

На смену осени бомжовой
пришла алмазная зима.
Из рукавиц её ежовых
уже не вырвешься сама.

Душа захвачена с поличным. 
Слова замёрзшие болят.
И холоднее, чем обычно,
любимый голос или взгляд. 

Живу с покорством страстотерпца
и жду, когда же, ну когда
моё заплаканное сердце
покроет панцирь изо льда.

И там уснут мои печали
в скульптурных позах несмеян,
чтоб взоры больше не встречали
любви прекраснейший изъян.

 

***

Ты любил меня светлой, воздушной,
золотой, завитой, молодой.
Полюби меня старой, ненужной,
неказистой, больной и седой.

Отражась в зеркалах, обижаюсь
на безжалостный времени след.
Я всё больше к тебе приближаюсь
по обшарпанной лестнице лет.

С каждым днём мы всё ближе и ближе.
Но любовь – не источник утех.
Полюби меня чёрненькой, слышишь?
Белоснежка завидна для всех.

Что ты скажешь, увидев морщины
и поблёкшие пряди волос...
Мы пред старостью все беззащитны,
если б встретиться нам довелось.

Но я знаю – осушишь мне щёки
поцелуями жарче весны,
и их будет без счёта, без счёта,
и объятия будут тесны.

Ты полюбишь как прежде – любую,
пусть я буду один лишь скелет.
И иду я наощупь, вслепую,
в твои руки по лестнице лет.

 

***

Мне память стала верною опорой -
вернёт мне всё, куда судьба ни день...
Всё это тень, благодаря которой
сильнее свет и ярче новый день.

Мой новый день в линеечку косую,
в котором что-то напишу шутя,
о том, что заблудилась как в лесу я,
и вот кружу под музыку дождя...

Дождь – от сердечной засухи таблетка,
бездождье – как невыплаканность слёз,
но ждёт его всегда земли жилетка,
пусть это будет как бы невсерьёз.

И памяти моей свежо преданье...
Писать стихи, пока встаёт заря,
чтоб оправдаться перед мирозданьем,
что день сегодня прожит был не зря.

А ты пока, нарушив все границы, 
для нашей встречи комнату готовь.
И пусть тебе моя любовь приснится,
а мне твоя привидится любовь.

О если бы навеки так совпало,
чтоб мы слились, в одном костре горя,
чтоб яблоко меж нас бы не упало,
не просочился отблеск фонаря...

Ты мной у Бога выкраден, утаен,
и спишь пока лишь под летальным льдом...
А дождь стучится в окна, как хозяин,
что наконец пришёл в родимый дом.

 

***

Я тебя обнимаю нежно
в нарушение всех границ. 
Снова с неба звучит «la neige»
и снежинки падают ниц.

На щеках моих жарких тают
(мы ведь думаем в унисон)...
На ладони ко мне слетают,
невесомые, словно сон.

Ты сошёл ко мне белым снегом,
подвенечный струится шёлк…
Помнишь, как первый раз с ночлегом
ты зимою ко мне пришёл?

Я с тех пор полюбила зиму,
мои руки в твоих больших,
как прекрасны невыразимо
в облаках эти ландыши...

Грелись мы в телефонных будках
и пылали как на костре,
было небо всё в незабудках,
а земля была в серебре.

Был мне другом, вождём и богом,
стал мне снегом, ветром, дождём…
Как-нибудь эту зиму с Блоком
мы продержимся, переждём.

Как сказал он: не жизнь втоптала,
Бог то снегом меня занёс…
Это ты, чтоб я не роптала,
улыбаешься мне из слёз.

 

***

Из прошлого не вытащить и волоком,
хоть жизнь идёт нахрапом, напролом,
но я живу под распростёртым облаком, 
как под твоим невидимым крылом.

И кажется порою мне до обморока,
что Бог тебя не отнял, не сгубил,
что ты однажды выглянешь из облака
и выйдешь из неведомых глубин.

И сколько бы мне ни было даруемо,
на главное Всевышний вечно скуп.
Летят с небес снежинки поцелуями,
замёрзшими без наших тёплых губ.

Но только отступлю от нас на толику
или захочет вдруг попутать бес -
то облако единственного облика
другой любви идёт наперерез.

 

***

На балкон прилетает птица...
Не успели с тобой проститься.
Не успела сказать прости...
Нас уже с тобой не спасти.

Если бог закрывает двери -
он окно открывает вере,
но не видела я окно
сквозь завешенное сукно.

И коктейль из любви и боли
я мешала в неравных долях,
чтоб до дна его пить одной
ночью лунной и ледяной.

А небесное и лесное
будут радовать вновь весною.
Птице высыплю горсть пшена...
Передай, его ждёт жена.

 

***

«Никто» помножить на «ни с кем»
и вычесть жизнь, добавив тайны –
мой новый адрес на песке,
витальный или виртуальный.

Там разговаривают сны
и память делится бесценным,
там письма с индексом весны
и фотографии по стенам.

Не на костях, не на крови, 
мой домик карточный невинный...
Он склеен из моей любви,
и в нём твоей есть половина.

Мой домик из папье-маше
на самом деле очень прочный.
Шалаш мой с милым на душе,
воздушный замок мой песочный…

 

***

Как ёлки ты любил и сосны...
И кажется порою мне,
что с ними мы – родные сёстры,
а мир вокруг – безлюдный остров,
и я иду к ним как к родне.

У нашего ДК «Кристалла»,
где нынче оперный театр,
сажусь на лавочку устало
под хвойных веток опахала,
и это лучше всяких мантр.

Я вижу профиль твой и ухо
на чёткой облачной кайме,
и кажется, что легче пуха,
вне поля зрения и слуха,
ты обращаешься ко мне.

А жизнь легко проходит мимо,
и мне всё ближе старина...
Любовь к тебе невосполнима,
Не вышибаемая клином,
она во всём растворена.

 

***

Во вселенской пустыне голой
громко голос тебе подам.
Я люблю тебя во весь голос,
не на шутку, не по летам.

Если есть ты – пусть обернётся
тот прохожий, что с парой лыж,
пусть в коляске мне улыбнётся
тот кудрявый смешной малыш.

Если есть ты – из тучи выглянь,
проведи лучом по щеке.
Мои плечи к тебе привыкли,
не умеют быть вдалеке.

И сбываются все приметы,
улыбаются малыши,
только где же ты, где ты, где ты,
ни души в мировой глуши…

Если есть ты – то как ты можешь
без меня обходиться Там?..
На твоё снеговое ложе
я приду по твоим следам.

 

***

В ответе не за тех, кто приручился, -
за тех, кого любила и люблю.
Случился, притулился, приключился -
всё это может быть равно нулю.

Но лишь любовь – единственная сила,
которая способна заслонить.
Лишь только к тем, кого в душе носила,
незримая привязывает нить.

Кто любит – тот незыблемее тверди,
он устоит пред пулей и петлёй,
о, лишь любовь ответственна, поверьте,
за тех, с кем мы по жизни и до смерти,
в ответе перед небом и землёй.

 

***

Как горько каркает ворона...
А всё ж и у неё зато
своя любовь, своя Верона,
своё дворянское гнездо.

Как гарно быть предвестьем рока,
предупрежденьем божьих кар…
И радоваться даже крохам,
сойдя с небес на тротуар.

Повадку перенять воронью
мне б в вечном поиске даров...
А ну как что-то провороню
я в этом лучшем из миров?

Иду по тропке как по краю,
с тобою молча говорю
и что-то тайно доверяю,
холодному, как январю.

Ворона в двух шагах от рая.
Она в гармонии с судьбой.
А я тобою умираю.
И выживаю я тобой.

 

***

Просыпаясь, угадать пытаюсь:
что там за окном? Какое небо? -
постепенно обрывая завязь
с тем, что в снах нащупывала слепо...

Я как та царица Прозерпина,
что в подземном царстве колдовала,
жизнь свою прошедшую лепила,
а потом наутро забывала.

Чудеса случаются на свете.
Ты случился некогда со мною...
Хорошо, что ты не видишь, светел,
мировую эту паранойю.

 

***

Уж начал расцветать цветок,
и вдруг застыл, как передумал.
Как что-то увидал не то
и радовать не стал, – не ту, мол,

хозяйкой видеть он хотел…
А я стояла безутешно,
секрет цветочных душ и тел
постичь пытаясь безуспешно.

Что он увидел, заглянув,
мне в сердце, как на дно колодца,
вмиг лепестки свои свернув,
как будто в страхе уколоться?

Поила тёплою водой,
цвети, просила, как вначале.
Ты просто слишком молодой,
а я погрязла в тьме печалей.

На что обиделся цветок?
В душе увидевши смятенье,
какой-то тёмный закуток,
он мне ответил нецветеньем…

 

***

Люблю я эти пасмурные дни
за то, что так нерадостны они,
за то, что ничего не обещают – 
ни солнышка, ни ласки, ни весны,
за то, что с нами так они честны
и лень нам снисходительно прощают.

Ну здравствуй, хмурый серенький денёк!
Присяду на тебя как на пенёк
и отдохну от бега и прогулок.
А ты, не обманя и не маня,
свернись клубочком в доме у меня,
найдя там поуютней закоулок.

Себя на домоседство обреку
и вспомню Саши Чёрного строку:
«Ну сколько вас ещё осталось, мерзких?
Все проживу!» И этот тусклый день,
любя его застенчивую тень,
его туман и слабый свет нерезкий...

Спасибо, день, что ты хотя бы есть,
что позволяешь быть такой как есть,
что можно пред тобой не притворяться,
как тот, кто так же хмур и одинок,
кого хотелось взять бы в свой денёк,
и сбросить с сердца маску и наряд свой.

 

***

И не понять, свои беды итожа,
как мог чужой стать ближайших дороже?
Нас разделяет как пропасть лишь шаг. 
Но моего ты не просишь участья...
Как ты обходишься в жизни без счастья?
Без моей жизни обходишься как?

Я из окошка гляжу на дорогу.
Вдруг ты пришёл и уже у порога?
Кроме тебя мне не нужно гостей.
Всё, что вещают – хотела б забыть я,
кроме твоих драгоценных событий
я не хочу никаких новостей.

Разные судьбы и разные будни…
Я у себя буду спать до полудня,
ну а тебе собираться к восьми...
Жду тебя вечно как с фронта солдата.
Помнишь, у Чехова: если когда-то
жизнь моя будет… приди и возьми... 

 

***

Молчанье Бога на моё алло,
молчанье сердца, ставшего мало,
мир, потерявший слово, что вначале,
гол как сокол, как осень без листвы,
зима без снега, речка без плотвы,
бесслёзный плач, молитва без печали. 

Молчанье рыб, воды набравших в рот,
молчанье, что внутри наоборот,
как крик у обезумевшего Мунка,
глас вопиющих в мировой дыре,
и даже рак не свистнет на горе,
поскольку бессловесна эта мука.

Молчанье от простого как му-му,
которое я запросто пойму,
уютное и тёплое как в норке,
до высшего, что райское гнездо,
звучащее высокой нотой до -
силентиум от Тютчева и Лорки.

Пусть радость – это будущая грусть,
и так хрупка, что только тронешь – хрусть!
но пусть хотя бы по сердцу погладит…
Но ты же не Молчалин, а молчун...
Я воду в ступе истово толчу
и вилами пишу на водной глади.

А ты не слышишь, как тебя люблю,
стихами тормошу и тереблю
как ватою заложенную душу.
Молчат слова за вечность до весны,
их мучат летаргические сны,
кошмары их увиденные душат.

Но в них тебе постигнуть не дано
двойное заколдованное дно,
тебе видна лишь только оболочка.
Царевна не жива и не мертва, 
пробудят ли сакральные слова?
Смертельная по сути проволочка.

А дальше то молчание ягнят,
о коем будет фильм однажды снят,
а дальше – тишина, как у Шекспира…
И не поможет никакой айкью,
когда стоишь у бездны на краю,
где поразит безмолвия рапира.

Не думать больше, быть или убить,
тебя по умолчанию любить,
да, мир богат и с каждым часом краше,
но всех сильнее будет меж людьми
единственная капелька любви,
молчанья переполнившая чашу.

 

***

Как ты сумел стать ближе и нужнее,
чем те, кому по праву это сметь...
И если б взгляд хоть чуточку нежнее – 
он смог бы заговаривать и смерть.

Всё это вздор, турусы на колёсах,
как дождь косой, что стороной прошёл.
Не обращай внимания на слёзы -
я плачу, оттого что хорошо.

Так Лис ответил Маленькому принцу,
зависимости радуясь своей,
когда уже от боли не укрыться,
когда они уже одних кровей.

Но вспомню я тебя в минуту злую,
когда господь на радость будет скуп.
 Летят снежинки, словно поцелуи,
замёрзшие от неслиянья губ.

И кажется, царевна Несмеяна
и Мёртвая царевна, что в гробу,
была такой, поскольку неслиянна
с тем, кто бы смог согреть её судьбу.

А я смеюсь, как будто всё не вечер.
Кораблик провожаю твой: плыви
в большую жизнь, любимый человечек,
под парусом улыбки и любви.

Как будто нет ни горести, ни смерти,
и жизнь опять обманами мила.
Бреду куда-то в снежной круговерти,
что поглощает медленная мгла.

Рассыпана небесная солонка.
Твой пир, зима, чаруй же и балуй!
Растаял день. Я шлю ему вдогонку
по воздуху летящий поцелуй.

Прощаю все потери и напасти.
Прощаю этот сумрак голубой.
И, кажется, я сотворяю счастье
из тьмы всего, что составляет боль. 

 

***

Я мысленно проигрываю жизнь,
привычную, как утреннюю гамму…
Ведь прошлому не скажешь: отвяжись,
не отряхнёшься просто, как от хлама.

Проигрываю в мыслях и стихах
то, что давно я жизни проиграла.
Звучит в ушах, торжественно тиха,
мелодия небесного хорала.

Ещё не вечер, да, но скоро ночь.
Зачем брести по замкнутому кругу,
ведь ничему уже нельзя не помочь,
и не вернуть единственного друга.

Я бисер слов бессмысленно мечу.
Мне небо льёт серебряные пули.
Мой спор с судьбой закончился вничью.
Мы, кажется, друг друга обманули.

Я жизнь свою, изжитую, как ять,
вновь прогоню по всем её длиннотам,
но ничего не стану удалять
и проиграю снова как по нотам. 

Проигранную насмерть, в пух и прах,
я проиграю на сердечной флейте,
и страсть, и страх, и жизненный свой крах -
всё повторяя снова, хоть убейте.

Проигранная жизнь моя на бис...
За свой базар я небесам отвечу.
И выйду к вам из темноты кулис...
Да, скоро ночь… Но всё ещё не вечер.

 

Художник: П. Сведомский.